Текст книги "Между никогда и навечно (ЛП)"
Автор книги: Брит Бенсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)
Она смотрит на меня и поджимает губы, обдумывая предложение.
– Можно мне пообщаться в видеочате с Кэмерон?
Лучшая подруга Бринн, Кэмерон, на лето отправилась навестить семью в Коннектикут. Для Бринн это была значительная перемена, так как она привыкла видеть Кэмерон каждый день, тем более что Кэмерон на самом деле единственная подруга Бринн. Некоторое время я пытался устраивать детские праздники и вовлечь ее в другие занятия, чтобы она знакомилась с другими детьми, но Бринн довольно быстро пресекла мои попытки.
Несмотря на ее любовь к школе, большинство детей ее возраста ей не интересны, а она не интересна им. Мне кажется, для них она слишком умна. Я не говорю ей этого, потому что не хочу растить высокомерного ребенка, но она знает. Бринн достаточно Кэмерон, мисс Шэрон, меня и ее книг. Она утверждает, что не одинока, что больше друзей ей не нужно. Я понимаю, но все еще надеюсь, что в конце концов она найдет себе друзей.
– Да, ты можешь пообщаться с Кэмерон в видеочате.
– Тогда я останусь здесь.
Я стараюсь, чтобы она не увидела моего облегчения от ее согласия, затем прощаюсь и ухожу.
Дорога до моего родного города занимает около часа, и все это время я держу радио выключенным. Въехав в город, направляюсь прямиком на строительную площадку Ривер-Вью. Мои ребята уже вовсю работают, когда я паркуюсь у бордюра и вылезаю из грузовика, в качестве примера нахлобучив на голову каску.
Проект завершен примерно на 75 %. Район состоит из одиннадцати домов, восемь из которых мы уже построили. Если все пойдет по плану, к середине осени все должно закончиться.
– Леви, – приветствует меня Маркус, мой руководитель проекта, затем указывает на стоящую передо мной постройку. Она почти похожа на дом. – Сегодня заканчиваем прокладку трубопровода.
Я иду за ним на стройку и здороваюсь с субподрядчиками, устанавливающими трубопровод. Маркус проводит меня по комнатам, показывая прогресс, и я печатаю заметки на телефоне, чтобы отправить их Шэрон. Электропроводка выглядит хорошо, прокладка трубопровода идет полным ходом и к концу дня должна быть завершена, и если в начале следующей недели удасться пригласить сюда инспекторов, до выходных сможем приступить к изоляции.
Дав добро Маркусу на продолжение работ, следую за ним в соседнее здание, чтобы проверить там то же самое. Здесь еще не так много сделано, бригада только приступила к установке электропроводки, но нам повезло. Благодаря хорошей погоде и нашему частному инвестору, чьи деньги делали свое дело, строительство продвигается быстро.
– Выглядит хорошо, правда? – спрашивает Маркус, когда мы снова выходим на солнечный свет. – Дело движется быстро.
Я хмыкаю в знак одобрения, смотрю на часы и говорю ему, что около полудня Шэрон пришлет ланч. Быстро обхожу часть готовых домов, а затем еду в последнее место, где хочу быть, но куда мне не позволяют не поехать совесть и чувство вины.
Припарковав грузовик у обочины, иду по тротуару к двери. Кустарники аккуратно подстрижены, клумбы прополоты и мульчированы. Должно быть, недавний визит ландшафтных дизайнеров. Я взбегаю на окружающее дом крыльцо и стучу в дверь, затем жду.
Моей матери требуется тридцать секунд, чтобы открыть дверь, еще две, чтобы заглянуть мне за спину, а затем хмуро уставиться на меня. Не говоря ни слова, она открывает дверь шире и жестом приглашает войти.
– Мам, – киваю я, сбрасывая туфли и следуя за ней на кухню. Я сажусь за стол, а она заваривает кофе. – Двор выглядит красиво. Кого ты заставила это сделать?
– Сын Беверли Виндзор сделал это для меня.
Она переводит взгляд ко мне, затем возвращается к задаче по подсчету ложек кофе и высыпанию их в фильтр. Хочет, чтобы я чувствовал себя виноватым за то, что сын Беверли Виндзор занимался ее двором, а не ее родной сын. Я же не испытываю ни грамма вины.
– Он хорошо поработал, – хвалю я.
Она усмехается и достает из шкафа две кружки, затем ставит их на стол. Одну – передо мной, а другую – перед стулом, на котором всегда сидит. Я встречаюсь с ее суровым взглядом и готовлюсь к тому, что, как я знаю, грядет.
– Мог бы привести мою внучку, – говорит она стальным голосом.
Я медленно вдыхаю. Никакого «привет, как дела». Сразу переходит к ссоре. Ничего удивительного.
– Бринн не захотела ехать, – четко произношу я. Не считая малейшего изгиба ее бровей, нет никаких признаков того, что она меня услышала.
– Я не видела ее больше месяца.
Я киваю. Знаю, сколько времени прошло.
– Ей всего семь, – огрызается мама. – Она ребенок. Ты даешь ей слишком большую свободу в праве голоса. Она не должна диктовать, когда и как часто видеться со своей бабушкой.
Я барабаню пальцами по бедру. Наклоняю голову из стороны в сторону, пытаясь снять часть нарастающего напряжения.
– У нее есть своя голова на плечах, – констатирую я. – Я не буду принимать решения за нее.
– Она – ребенок…
– Она – человек, – прерываю я ее. – Если Бриннли с тобой некомфортно, я не собираюсь заставлять ее приезжать к тебе. Ты – моя мать, но это не дает тебе никаких прав.
Я выдерживаю ее взгляд, пока она яростно моргает. Она несколько раз фыркает, затем топает к кофейнику. Достает две новые кружки и в тишине наполняет их. Когда она ставит кружки на стол и видит две пустые кружки, которые уже принесла, снова фыркает. Оставив полные кружки, хватает пустые и несет их на кухню.
– Тебе не нужна помощь с уборкой папиного кабинета? – пытаюсь я сменить тему. Она машет рукой в мою сторону, но на меня не смотрит.
– Нет. Там одни файлы и документы. Проповеди. Какие-то заметки. Это работа для шредера.
Дальше она не продолжает. Она не перейдет к другой теме – ее мысли все еще сосредоточены на Бринн. На моей дочери и том, как я ее воспитываю. Самое странное в этом то, что моей матери не нужны отношения с Бринн. Она просто хочет что-то контролировать. Меня она больше не может держать в железной хватке. Моего отца – тоже. Она одна и ей скучно.
Я беру кружку и делаю глоток, молча наблюдая.
Кто-то может подумать, что я резок или не прав, позволяя Бринн самой решать видеться ли ей с моей матерью. Пускай. Но ее воспитывают не другие люди, а я.
А еще я знаю свою мать, и ни один из аргументов в пользу того, чтобы заставить Бринн проводить с ней время, никогда не перевесят этого знания. Пусть она моя мать, пусть она старая и одинокая теперь, после смерти отца, ну и что с того? Она все также полна осуждения, ненависти, грубости и откровенной злобы, и это не та атмосфера, в которой я хочу видеть Бринн.
Бринн сама попросила больше не видеться с моей матерью. И я буду уважать ее просьбу.
Когда мама снова обращает внимание на меня, становится ясно, что отступать она не собирается.
– Все из-за того, что я сказала о ее подружке? Да?
Я наклоняю голову набок и поднимаю бровь. Она чертовски хорошо знает, что причина не только в этом, но вишенкой на торте были ее постыдные комментарии о Кэмерон.
– А как же Ларки, – не отступает мама. – Она приезжает к ним? Хелен и Уильям не видели ее с похорон Джулианны.
Прежде чем ответить, я делаю еще глоток из кружки.
– Ларки более чем ясно дали понять, что не хотят иметь ничего общего с Бринн, если не могут диктовать, как мне ее воспитывать.
– И они правы, ты должен водить ее в церковь.
– Она ходит в церковь.
Глаза моей мамы расширяются.
– Ты ее водишь?
Я качаю головой.
– Иногда она ходит с Шэрон.
Лицо моей матери принимает убийственное выражение, полное отвращения и гнева.
– Эта женщина, – усмехается мама. – Как ты смеешь подпускать мою внучку к этой ужасной женщине…
Я хлопаю ладонью по кухонному столу, заставляя ее замолчать. Она вздрагивает и стискивает зубы, раздувая ноздри, когда смотрит на меня. Я смотрю на нее в ответ.
– Я пришел сюда не для того, чтобы меня отчитывали, – твердо заявляю я, поднимаясь со стула. – Я не просил твоего совета или мнения о том, как мне воспитывать моего ребенка. Бриннли попросила больше с тобой не видеться. Это последствия твоих действий.
Я разворачиваюсь и иду к двери, и мать спешит за мной по пятам.
– Ты воспитываешь грешницу. Ее портит компания, в которой ты ее оставляешь. У этого ребенка нет уважения! Нет дисциплины! Пожалеешь розгу – испортишь ребенка. И, Леви, ты испортил эту девочку. Она…
Я разворачиваюсь к ней, снова прерывая ее на полуслове, и медленно качаю головой.
– Не заканчивай предложение. Мне не нужно приходить к тебе. Я делаю это ради тебя, а не ради себя. Но, клянусь, если ты продолжишь нести при мне эту чушь, я больше никогда сюда не приду. Ты моя мать. Но это не дает тебе права ни на что.
Она не соглашается. Не извиняется. Даже не кивает. Но также не спорит.
– До свидания, мама.
Со злостью хлопнув за собой сетчатой дверью, спокойным шагом иду к грузовику. Мои руки прижаты к бокам, пока мне не приходится разжать пальцы, чтобы открыть дверцу грузовика, а затем я уезжаю, ни разу не оглянувшись на дом.
Когда дело доходит до воспитания детей, я подвергаю сомнению многие свои действия, но только не в этом вопросе. Мама сделала мою юность невыносимой. Мне потребовались годы, чтобы обрести собственный голос, потому что родители постоянно заставляли меня молчать. Я уже взрослый мужчина, но мне до сих пор время от времени снится кошмар, в котором фигурируют Священное Писание и ремень.
С Бринн я не совершу тех же ошибок.
Я дал обещание ее матери, самому себе, и сдержу их.
Заскочив в продуктовый за водой на всю команду, отвожу ее обратно на строительную площадку Ривер-Вью. Еще раз делаю обход, разговариваю с субподрядчиками, кое-кому звоню. Убедившись, что все под контролем, возвращаюсь в офис.
Бринн спрашивает, может ли остаться еще на одну ночь у Шэрон, чтобы завтра пойти в церковь, и я соглашаюсь. Я проезжаю мимо одной из местных строек и прохожусь по ней, проверяя прогресс. Делаю еще несколько телефонных звонков. Занимаю себя работой весь день, а потом один еду домой.
Обычно в свободный субботний вечер я заскакиваю в «СэндБар», чтобы выпить пива и послушать музыку, но сейчас я не в настроении для толпы. А еще мне не хочется встречаться с Молли по причинам, которые я отказываюсь признавать. В любом случае я был бы дерьмовой компанией. Можно было бы попробовать порыбачить, но мне это тоже неинтересно.
Я не хочу ничего, кроме как погрузиться в размышления, что я и делаю.
Несмотря на головную боль с утра, я готовлю себе «олд фешен» и выхожу с ним на заднюю террасу. Разжигаю небольшой огонь в кострище и сажусь на шезлонг. Отпиваю из бокала, затем откидываю голову назад и закрываю глаза.
Сосредотачиваюсь на шуме воды.
Ветра.
На еле слышимом смехе и музыке, доносящемся по ночному воздуху из центра города всего в нескольких кварталах отсюда.
Так долго, как могу, сосредотачиваюсь на чем угодно, кроме того, что действительно терзает мое сердце и разум, но когда выпивка заканчивается, как и моя защита, все, что я вижу – это Саванна Шоу.
Она – все, что я когда-либо видел.
И тогда я позволяю вине поглотить меня.
Глава 21
САВАННА
Мне еще никогда не приходилось бывать на настоящей съемочной площадке, но я полагала, что впечатления не будут слишком сильно отличаться от съемок музыкальных клипов с группой.
Я ошибалась.
Я не ожидала, что получу личный трейлер с моим именем на двери и всем необходимым. Честно говоря, он оказался лучше того дома, примерно в часе езды отсюда, где я выросла. Есть диван, телевизор, ванная, мини-кухня, письменный стол, небольшая спальная зона с кроватью и даже собачий уголок с лежанкой и игрушками для Зиггс. Не представляю, как Рыжий уговорил студию оставить ее со мной на съемочной площадке, но мне все равно. Она здесь, и от этого я счастлива. Рыжий такой хороший телохранитель.
Пока я шныряю по трейлеру, открывая шкафы и ящики и проверяя мини-холодильник, Рыжий перебирает фрукты на подносе, выбирая виноградины и одну за другой засовывая их в рот.
Поднос с фруктами я ожидала. Он в моем базовом райдере вместе с любимой маркой электролитной воды в стеклянных бутылках, дополнительными гитарными медиаторами, цитрусовыми ароматическими свечами (по одной на каждый вечер, когда мы играем в зале), карамельными трюфелями из темного шоколада с морской солью, огуречными масками для глаз, и упаковкой косточек для Зиггару. Чего я не просила, так это гигантского букета цветов или приветственной корзины с выпечкой.
Я копаюсь в куче выпечки, достаю маффин и откусываю большущий кусок.
– О, ням, – говорю я с набитым ртом. – Очень вкусно.
Рыжий гулко мычит. Я откусываю еще, затем моя невоспитанная собака толкает меня своим громоздким телом. Снова ткнувшись мне в ногу, она устремляет на меня широко распахнутые, умоляющие щенячьи глазки, я смеюсь и отламываю кусок маффина, чтобы скормить ей.
– Ты ей только вредишь, – хмыкает Рыжий. – Дворняга никогда не перестанет попрошайничать, если ты продолжишь ее так кормить.
Я устанавливаю с ним зрительный контакт и удерживаю его, пока скармливаю Зигги остатки маффина. Он качает головой, и наши лица одновременно расплываются в ухмылках.
– Негодница, – ворчит Рыжий, и моя улыбка сникает.
Негодница.
Леви.
«Увидимся в понедельник», – сказал он. Что ж, сегодня понедельник, и сейчас я в состоянии повышенной боевой готовности. Я уже дико нервничаю, а загадочный комментарий Леви только все усугубляет.
Засранец.
В дверь трейлера стучат, поэтому я широко ее распахиваю и вижу девушку с блокнотом, смотрящую на меня. Рассвет только забрезжил, на улице еще довольно темно, и я не могу разобрать мелкие детали черт ее лица, но она выглядит моложе. Моложе меня.
– Мисс Лавлесс, я – Дакота, одна из ассистенток, – представляется девушка ровным и четким голосом. – Я пришла узнать, не хотите ли вы, чтобы я сопроводила вас в гримерную.
Рыжий протискивается мимо меня и протягивает руку, и Дакота молча шлепает в нее свой пропуск. Пока он его изучает, девушка продолжает говорить со мной.
– Я уже подписала соглашение о неразглашении, предоставленное вами студии. Я в вашем распоряжении на случай, если вам что-нибудь понадобится. – Она лезет в задний карман и протягивает мне визитку. – Это номер моего мобильного, который предоставляет студия. Если вам что-нибудь понадобится, можете позвонить мне.
Я киваю, потом смотрю на Рыжего. Он кивает, затем возвращает Дакоте пропуск.
– Круто, – говорю я, и она указывает на припаркованный позади нее гольф-кар. – Но зови меня Сав.
Я следую за ней к гольф-кару и устраиваюсь на пассажирском сиденье, а Рыжий хватает Зигги и садится на заднее. Первые несколько дней Рыжий, вероятно, будет везде следовать за мной, прежде чем, наконец, отступит и даст мне немного пространства. Таков его стиль. И если быть честной, за это я ему и плачу. Как только новизна пройдет, и мы окунемся в рутину, Зигги решит остаться с Рыжим, потому что она любит его так же сильно, как и меня. Хотя Рыжий отказывается это признавать.
– Ты уже видела съемочную площадку? – спрашивает Дакота, приводя гольф-кар в движение и отъезжая от моего трейлера.
– Только мельком. Хотела приехать вчера, но, поскольку вся Северная Каролина в курсе моего местонахождения, я осталась дома и вместо этого учила реплики. Сегодня посмотрю все основательно.
Мои фото в кофейне были везде. Я привыкла к вниманию, но нервничаю из-за Леви. Я точно не хочу, чтобы мои отношения с ним или какие-то подробности из моего прошлого попали в желтую прессу.
Папарацци – беспощадны, а СМИ – безжалостны. Я могу просто стоять рядом с кем-то в толпе, и даже в этом случае они находят способ сделать из этого сенсацию. Возможный поклонник? Наркоторговец? Очередная измена «жениху»?
Наблюдать за этим отвратительно и увлекательно. На что они готовы пойти, чтобы продать журнал, сколько сальто сделают за просмотры. Их детективные навыки на высшем уровне, но им не хватает понимания журналистской этики. В итоге, получается довольно опасная игра. После каждого появления на публике я никогда не знаю, что меня ждет.
– Если хочешь, могу взять тебя на экскурсию после дневных съемок, – предлагает Дакота, маневрируя между трейлерами, как опытный профессионал. – И, конечно же, я буду сопровождать тебя в любое место в течение дня.
– Спасибо, Дакота, – благодарю я, затем провожу руками по бедрам, чтобы скрыть легкую дрожь.
Боже, я чертовски нервничаю.
Сегодня мы снимаем сцены в декорациях, и я заставляла Рыжего читать со мной сценарий, пока моя речь не стала невнятной от усталости. Я, вероятно, могла бы процитировать диалог во сне, но это не значит, что перед камерой я буду хороша. Я даже не проходила пробы на эту роль. Ко мне обратились уже с окончательным решением. Что, если я ужасная актриса? Что, если я закончу как непутевая рок-звезда с неудачной кинокарьерой?
Меня сейчас стошнить.
– У тебя все отлично получится, – заверяет Дакота, и я смотрю на нее, приподняв бровь.
– Думаешь?
– Да. – Она подъезжает к другому трейлеру и паркуется, затем поворачивается ко мне. – Я работаю в этой отрасли с восемнадцати лет. Каких только горе-актеришек я не перевидала, но претендентов на «Оскар» могу предсказать по кастингу. И ты? Ты одна из них.
Я поджимаю губы, затем медленно улыбаюсь.
– Мы подружимся, – говорю я ей, и она улыбается в ответ.
– Знаю.
Я выпрыгиваю из гольф-кара, и Зигги тут же оказывается у моих ног. Я чешу ее по голове и жду Рыжего.
– Вернусь за тобой, когда закончишь, чтобы отвезти в костюмерную, – сообщает Дакота и уезжает.
Я делаю глубокий вдох, бросаю последний взгляд на Рыжего, когда тот занимает свой пост рядом с дверью, как какой-то охранник секретной службы, затем поднимаюсь по трем металлическим ступенькам и открываю дверь трейлера. Моя невоспитанная собака врывается вперед меня, и изнутри доносятся удивленные возгласы.
– Черт, простите, – говорю я, заходя в трейлер и переключая внимание на собаку. – Зигги, нет. Вернись на улицу к Рыжему.
– Ох, пусть остается, милая. – Мужчина приседает перед Зиггс, ерошит ей шерсть и воркует с ней: – Как тебя зовут, золотце?
– Ее зовут Зигги, – неловко отвечаю я, переводя взгляд с мужчины, гладящего мою собаку, на женщину, сидящую за туалетным столиком позади него. – Но она также откликается на Зиггз, Зиггару, Зиггаликус, ЗиЗи и Дворняга.
Мужчина с женщиной смеются, затем мужчина поднимается и ухмыляется мне.
– Зигги – это в честь Марли? – спрашивает он, и я качаю головой (прим.: Зигги Марли – музыкант, старший сын Боба Марли).
– В честь Стардаст, – объясняю я, и он кивает (прим.: Зигги Стардаст – вымышленный персонаж, созданный Дэвидом Боуи, являющийся центральной фигурой его концептуального глэм-рок-альбома The Rise and Fall of Ziggy Stardust and the Spiders From Mars, и образ которого развивается в альбоме Aladdin Sane).
– Это было бы моим следующим предположением. – Он протягивает руку, и я пожимаю ее. Ладонь у него мягкая и теплая. – Я – Пакс, а это – Татум. Мы будем работать с тобой каждый день. Шанель придет примерно через час, но мы должны начать раньше, так как нам нужно прикрепить парик и нанести татуировки.
– Конечно, – говорю я на выдохе, затем оглядываюсь по сторонам.
Перед тремя большими туалетными столиками с огромными зеркалами с подсветкой стоят салонные кресла, в потолке есть люк, через который проникают первые лучи восходящего солнца. Кулер с водой, мини-холодильник и кофеварка стоят в углу, а у задней стены – встроенные шкафы и полки, набитые всякой всячиной.
– Куда мне сесть? – спрашиваю я, и Татум встает и машет в сторону салонного кресла, на котором она только что сидела.
Подойдя к креслу, я плюхаюсь в него, и Зигги забирается под столик и сворачивается калачиком у моих ног. Бедняжка, она такая сонная. Я сбрасываю ботинок и пальцами ног поглаживаю ее шерстку.
– Ты уже видела эту красоту? – спрашивает Татум, и я смотрю в зеркало.
Она открывает один из шкафов, где стоят головы манекенов с париками всевозможных цветов. Затем осторожно снимает с одной из голов темный парик и поворачивается ко мне.
– Отлично получилось.
– Я еще ничего не видела. – Мои глаза скользят по парику в благоговении. – Ух, ты. Выглядит как настоящие волосы.
– Они настоящие, детка, – усмехается Татум. – Подожди, пока мы его не наденем на тебя. Будет невероятно.
Парик очень красивый. Длинные, темные, шелковистые пряди, ниспадающие мягкими волнами. У него естественный, здоровый блеск, которого больше нет у моих волос без тонны кондиционеров, так как я нещадно их осветляю, чтобы они оставались серебристыми.
После того, как я согласилась на роль в этом фильме, я посетила гримеров для измерения и снятия формы моей головы для создания индивидуального парика. Процесс проходил очень необычно и включал в себя обертывание головы целлофаном и лентой, а затем обведение линии роста волос черным маркером. Очень странно, но поскольку я отказалась перекрашиваться обратно в свой натуральный каштановый цвет, это был лучший вариант, и меня заверили, что парик будет выглядеть лучше, чем те, что продаются в магазине с товарами для Хэллоуина.
– Готова начать? – спрашивает Пакс, и я киваю.
– Готова как никогда.
Весь процесс занимает около четырех часов, большая часть которых посвящена нанесению фальшивых татуировок. Примерно через час появляется Шанель и начинает работать над моим лицом, во время чего Татум заканчивает последние штрихи с париком.
Тревожно, насколько реально это выглядит.
Прошли годы с тех пор, как я видела себя брюнеткой, и хотя мой макияж ярче, чем я носила тогда, я по-прежнему вижу в зеркале более молодую версию себя. Это так ошеломляет, что мне почти хочется плакать.
Что бы я сказала этой девушке, если бы могла? От чего бы предостерегла? К чему бы поощрила?
Улыбнувшись своему отражению, я вынуждаю себя сдерживать всхлип. Сходство нервирует. Если не знать, можно почти принять меня за ту девушку, которой я когда-то была. Но я-то знаю.
– Ох, милая, не плачь, – предупреждает Пакс, и Шанель проводит ватным тампоном по моему лицу.
– Ты не должна плакать до нужной сцены, – ворчит Шанель, промокая тампоном мне под глазами.
Шанель намеренно использовала неводостойкую подводку для глаз, потому что финальная сцена, которую мы сегодня снимаем, требует рыданий, а сценарий предполагает, что я буду выглядеть как сексуальный беспорядок: вся в потеках макияжа и соплях. Как ни странно, меня больше пугают сцены плача, чем постельные сцены. Сцена плача, слава богу, только одна, но постельных сцен – три.
Рада, что с рыданиями будет покончено в первый же день. Тогда я смогу сосредоточиться на том дерьме, с которым мне комфортно: на сексе и предательстве.
– Хорошо, милая, – щебечет Пакс, отступая и хлопая в ладоши. – Теперь в костюмерную. Постарайся не трогать лицо или волосы, ладно? Но если что-то нужно будет подправить, мы – рядом.
Я отталкиваюсь от кресла, и Зигги поднимается вместе со мной, чуть не сбивает всех с ног и останавливается у двери трейлера.
– Извините, – говорю я, хмуро глядя на Зиггс, и направляюсь к двери. – Она грубиянка.
Я тянусь к ручке, но дверь уже распахивается, и проем заслоняет широкая грудь моего коллеги по фильму, Пола Нортвуда, стоящего во всем своем великолепии на пороге трейлера. Пол – опытный профессионал, дважды номинант на «Оскар», а также обладатель премии «Эмми» за несколько лет съемок в одном из старейших сериалов Америки. Несколько месяцев назад мы встретились мельком по видео связи для читки сценария, но с тех пор я с ним не разговаривала.
– Сав, – говорит он с улыбкой, отступая со ступенек и протягивая мне руку, чтобы я спустилась.
Я принимаю помощь, даже если она мне не нужна.
– Я надеялся встретиться с тобой этим утром. Давно ты здесь?
– Примерно с 4:30, – честно отвечаю я и смеюсь над его гримасой. Я указываю на свои татуировки и волосы, и он понимающе кивает.
– Тебя почти не узнать. Быть брюнеткой тебе идет.
– Надеюсь, – я ухмыляюсь. – Это мой натуральный цвет.
– Хм. – Взгляд Пола скользит по моим волосам, затем по лицу, задерживаясь на темных бровях и ресницах, прежде чем вернуться к моим глазам. – Теперь вижу.
– Я иду в костюмерную, – сообщаю я.
Он одет в костюмные брюки и рубашку на пуговицах, так что, предполагаю, он уже там побывал. Я указываю на дверь, из которой только что вышла.
– Ты здесь надолго?
– Не так, как ты, – говорит он со смешком. – Никаких тату или париков.
– Ладно, развлекайся. Увидимся на месте.
Пол дарит мне еще одну очаровательную улыбку, снова напоминая, почему в него влюблена большая часть мира. Он очень красивый мужчина. Высокий, крепкого телосложения, но черты лица мягкие. Кожа светится. Губы идеально пухлые. Темно-каштановые волосы привлекательно взлохмачены, а темные брови и ресницы делают ярко-голубые глаза выразительными.
Женщины сходят по нему с ума, и я честно понимаю, почему.
У него также репутация идеального джентльмена. Выступает за права человека, уважает коллег по съемкам и любит свою маму. Он даже окончил школу с отличием, несмотря на многообещающую актерскую карьеру.
Проклятье. Я работаю с голливудским представлением о совершенстве.
Усмехнувшись, я усаживаюсь на пассажирское сиденье гольф-кара Дакоты, где меня уже ждут Рыжий и Зигги. Интересно, сколько времени потребуется СМИ, чтобы опубликовать историю о моих скандальных отношениях с новым партнером по фильму. Им бы такое понравилось – Сав Лавлесс развратила голливудского «золотого мальчика». Статья взорвала бы интернет.
Я остаюсь в своих мыслях, пока Дакота мчится к костюмерной, которая занимает трейлер гораздо больше, чем гримерная. Он выглядит почти как гигантский грузовой контейнер без световых люков.
После представления съемочной группе меня знакомят с моим гардеробом для фильма. Я расслабляюсь, узнав, что большую часть съемок буду носить один и тот же костюм. Точнее одну из нескольких идентичных копий одного и того же наряда. В костюмерной я провожу гораздо меньше времени, чем в гримерке. В прошлом месяце в Лос-Анджелесе с меня уже снимали мерки и подогнали одежду, так что все, что требуется – это проверить, все ли в порядке, одеть меня и отправить на съемки.
Когда гольф-кар выезжает из-за угла и в поле зрения появляются декорации съемочной площадки, у меня отвисает челюсть. Это совершенно потрясающе. Такое чувство, что крохотная итальянская деревенька только что возникла из-под земли в восточной части Северной Каролины. Я была в Италии шесть раз, по одному разу в каждом из наших мировых турне, но мне так и не удалось полюбоваться местными красотами. Для туристических поездок не так много времени, когда каждый вечер выступаешь на концерте и спишь в пути между городами.
– Боже мой, – выдыхаю я, и Дакота смеется.
– Красиво, правда? Это определенно одни из лучших декораций студии за все время, что я на них работаю. – Она останавливает гольф-кар за каким-то осветительным оборудованием. – Кроме того, парень, владеющий строительной компанией, так же красив, как и сами декорации. Я бы определенно была не против посмотреть, как он работает.
Я смеюсь и подмигиваю ей.
– Дай угадаю. Бейсболка задом наперёд, рваные синие джинсы и пояс для инструментов с… – я отмеряю руками около фута, – большим молотком?
Она ухмыляется в ответ и поднимает бровь, затем тянется ко мне и медленно раздвигает мои руки еще на несколько дюймов. Я громко смеюсь и слышу, как Рыжий раздраженно вздыхает.
– Не обламывай веселье, – бросаю я через плечо, и он вздыхает еще громче.
– А если серьезно, он просто хороший парень, – продолжает Дакота. – Много делает для общества. Единственный минус в том, что он не очень дружелюбный. Не думаю, что когда-либо слышала от него больше, чем несколько слов за раз. Однажды я увидела его улыбку и чуть не упала в обморок, так что, наверное, это к лучшему.
Я вылезаю из гольф-кара и подмигиваю Дакоте.
– Думаю, они мне больше нравятся, когда не разговаривают.
Она смеется и кивает в знак согласия, прежде чем включить передачу.
– Сломай ногу, Сав, – желает она напоследок и оставляет меня, Рыжего и Зиггалициус в пыли от колес своего гольф-кара (прим.: «сломай ногу» – пожелание удачи).
– Готова, малышка? – нежно спрашивает Рыжий низким голосом.
Я задумываюсь. Я запомнила все свои реплики плюс половину реплик Пола. Но готова ли я?
– Мне не помешала бы порция виски и ксанни, – честно отвечаю я. Это почти все, в чем я сейчас уверена (прим.: ксанакс или ксанни – одна из форм бензодиазепинов, оказывающих помощь при тревожности и бессоннице).
Рыжий ничего не говорит. Даже не подтверждает, что слышал меня. Что сказать на такое выздоравливающей алкоголичке и наркоманке? Заставить замолчать? Сказать: «о, нет, я знаю, что ты шутишь»? Он знает, что я не шучу. Он также знает, что никто и никакими словами не сможет это изменить. Не он. Не Мэйбл. Не Торрен или Джон. И уж точно не Хаммонд.
Только я.
Громко вздохнув, переосмысливаю его вопрос. Беру темную прядь своих новых волос и накручиваю ее на палец. В этом парике голова не чешется так сильно, как я ожидала. Как и рука с фальшивыми татуировками. Если бы я не видела себя в зеркало, то не заметила бы разницы.
Я пожимаю плечами.
– Видимо, скоро мы это узнаем.
Глава 22
САВАННА
– Хорошо, делаем двухчасовой перерыв на обед, а потом попробуем успеть снять следующую сцену до захода солнца.
Режиссер, Карен Эванс, обращается к нам со своего места рядом с одной из больших камер. Она что-то читает на планшете, хмурит брови, ее длинные седые волосы сейчас собраны в пучок на макушке. Весь день она давала мне указания и подбадривала, но я не могу не чувствовать ее разочарования во мне.
Я восхищалась Карен с тех пор, как приняла предложение сняться в фильме и поискала о ней информацию в Интернете. В пятьдесят один год она является одним из самых титулованных и уважаемых режиссеров Голливуда. Ее самый первый фильм стоил четыре тысячи долларов, длился двенадцать минут и получил специальную награду жюри на фестивале «Сандэнс». На тот момент ей было двадцать восемь.
Я ее чертовски обожаю. По большей части я так стараюсь сделать все правильно потому, что не хочу облажаться по-королевски перед Карен Эванс. В присутствии такой значимой фигуры мне нужно приложить максимум усилий.
Словно по сигналу, подъезжает гольф-кар Дакоты, откуда она машет мне рукой. Рыжий забрал Зиггс в трейлер несколько часов назад, так что его нигде не видно. Бросив последний взгляд на Карен, направляюсь к ожидающему меня трансферу.
– На съемочной площадке говорят, что ты не отстой, – объявляет Дакота, когда я плюхаюсь на пассажирское сиденье. Я тут же оживляюсь.
– Кто говорит?
– Другие ассистенты, один из звукорежиссеров и практически все статисты.
Я оглядываюсь через плечо. В массовке сейчас задействовано около пятидесяти человек. Ни с одним из них я не разговаривала, как и они со мной. Однако за мной наблюдали.
