Текст книги "Между никогда и навечно (ЛП)"
Автор книги: Брит Бенсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)
– Привет, Дастин!
Они дают друг другу пять, затем Дастин ведет ее к фонтану во дворе, как раз в тот момент, когда Джерри подходит ко мне.
– Все выглядит хорошо. – Он хмыкает, пожимая мне руку. – Твои парни отлично потрудились. Одна из лучших работ, которые я видел за все годы, проведенные здесь, к тому же, вы управились очень быстро.
– Спасибо.
Он ждет, но поняв, что больше я ничего не скажу, смотрит на Дастина и Бринн.
– Показываешь все дочке? – Я киваю в ответ. – Ей рады здесь в любое время. Мы дадим ей пропуск, если хочешь. Просто держи ее подальше от оборудования. Дерьмо дорого стоит.
Я поднимаю одну бровь, – молчаливое, но саркастичное, «да, ну?», – и он смеется. Мы говорим еще немного, и я узнаю кое-что о съемках, затем мы прощаемся рукопожатием и еще одним кивком.
С Джерри было здорово работать. Я почти уверен, что единственная причина, по которой мы получили эту работу, заключалась в том, что он видел работу моей компании после урагана в этом районе. Я также думаю, что он догадывался, сколько мы не зарабатываем на реконструкции и восстановлении. Это была негласная услуга, и я его не подведу.
Маленькие городки на побережье тесно связаны. Мы все знаем друг о друге, и слухи распространяются быстро. Здесь вы сталкиваетесь с любопытством маленького городка и южным гостеприимством. Как бы это ни раздражало, это также может вызывать очень приятные чувства.
Я зову Дастина, затем забираю Бринн и отвожу ее на стоянку трейлеров. Обычно съемочная группа передвигается на гольф-карах, чтобы добраться от одного места съемок до другого, но мы с Бринн идем пешком, поэтому, когда доходим до трейлеров съемочной группы, мы мокрые от пота.
– Вот где она будет жить, – шепчет Бринн, замедляя шаг.
– Здесь актеры будут находиться во время съемок, но жить они будут где-то за пределами съемочной площадки.
– Как думаешь, мы ув… – Бринн замирает на месте, и когда я прослеживаю за ее взглядом, понимаю, на что она смотрит.
Это такой же трейлер, как и все остальные, но у него на двери прикреплена табличка, на которой большими черными буквами написано САВ ЛАВЛЕСС. В тот момент, когда мой взгляд останавливается на этой табличке, я замираю так же, как и Бринн. Не могу двигаться. Не могу говорить. В груди гудит нечто вроде волнения или страха, и я хмурюсь от этого чувства. Мрачно смотрю на трейлер. На его дверь. На эту табличку.
На ее имя.
Что-то в этой табличке делает все более реальным, чем десять минут назад. Декорации, съемочная команда, студия. Все это существовало в моей голове отдельно от Сав Лавлесс. До настоящего момента. Мои мышцы болят от напряжения, а кулаки крепко сжимаются. В понедельник я буду лучше подготовлен к встрече с ней. Но сейчас мне нужно убраться отсюда.
Я откашливаюсь, затем осторожно опускаю руку на плечо Бринн.
– «Пенн и Пейдж» и смузи.
Глава 17
САВАННА
– Пятнадцать минут, – раздается голос Рыжего с водительского места, пробуждая меня от дремоты.
Я смотрю в окно, отмечая, как изменился пейзаж всего за два часа езды от аэропорта. Бьюсь об заклад, если опущу тонированное окно, то смогу ощутить запах Атлантического океана. За последние несколько лет мы несколько раз выступали в Роли, и там я была ближе всего к городку моего детства с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать. Съезд на него мы преодолели около часа назад. Я спала, но все равно знала это. Чувствовала.
– Должны ли мы сначала ехать на студию, или хочешь отправиться в арендованный дом? Код доступа у меня уже есть.
Рыжий включает поворотник и смотрит на меня из-за темных стекол очков-авиаторов.
– В дом, пожалуйста.
В студии нас не ждут до понедельника, но мы с Рыжим решили пробраться в город пораньше, надеясь избежать толпы папарацци. Они всегда появляются там, где должна быть я. Мы вылетели из Лос-Анджелеса ночным рейсом и сами арендовали машину вместо того, чтобы лететь на чартерном самолете и брать лимузин студии. До сих пор все шло довольно хорошо. Стюард попросил меня подписать бумажный пакет для его младшей сестренки, а в аэропорту в мою сторону кинули несколько любопытных взглядов, но так происходит всегда, когда я беру с собой Зигги. В основном мы оставались незамеченными. Прессе меня еще никто не выдал.
Рыжий вбивает в GPS адрес арендованного дома, а затем сворачивает к центру города. Мы проезжаем мимо симпатичных магазинчиков, кафе и баров, и я наблюдаю, как по тротуарам прогуливаются люди, едят мороженое и потягивают кофе со льдом. Я мельком вижу дельту реки и набережную, а затем магазины сменяются историческими зданиями и кирпичными строениями. Рыжий сворачивает в переулок и останавливается у кованых железных ворот. Опустив окно, он набирает код, и как только ворота открываются, въезжает в мощеный двор. Мы еще даже не вошли внутрь, а я уже счастлива, что решилась остановиться в арендованном студией доме вместо гостиничного номера. Я устала жить в отелях и туристических автобусах.
– Чертовски очаровательно, – говорю я, рассматривая каменную кладку и плитку на воротах гаража. – Никогда бы не подумала, что снова здесь окажусь.
– Будем надеяться, папарацци тоже понадобится время, чтобы понять это, – замечает Рыжий, нажимая на присланный нам пульт от гаражных ворот и трогаясь вперед.
Припарковавшись, он открывает багажник, затем выбирается из машины и забирает наши чемоданы. Я закидываю рюкзак на плечо и хватаю гитару.
– Пошли, Зиггс, – зову я, открывая заднюю дверцу и выпуская своего приемного щенка наружу.
Она виляет хвостом так сильно, что все ее тело извивается, и я с минуту просто любуюсь ею с глупой улыбкой на лице. Она бегает и обнюхивает гараж, затем устремляется в огороженный двор и находит место, чтобы пописать.
– Хорошая девочка, Зизи, – воркую я, и она подскакивает ко мне и атакует мою руку и колено слюнявыми поцелуями.
Не верится, что чуть не оставила ее в Лос-Анджелесе с няней. За восемь коротких месяцев с тех пор, как я взяла ее из приюта, моя девочка Зигги стала моей семьей. Самое легкое и лучшее импульсивное решение, которое я когда-либо принимала. Этот странный шерстяной шарик энергии стал трезвым компаньоном, в котором я и не понимала, что нуждаюсь (Прим.: трезвый компаньон, «трезвый тренер» или «тренер по восстановлению» – это компаньон для человека, который борется с той или иной зависимостью. Они постоянно составляют компанию людям, тем самым помогая им не свернуть с пути истинного на ранних этапах восстановления). Рыжий тоже ее любит, хоть и не показывает этого. Присев, я чешу ее за ушами и у хвоста, как ей нравится.
– Молодец, девочка.
Рыжий откашливается, и я смотрю вверх и вижу, что он ждет в открытом дверном проеме. Я закатываю глаза и заставляю себя встать.
– Пойдем, Зигги, мы не можем заставлять старика ждать.
Рыжий хмыкает, затем направляется в дом, и я следую за ним, а Зигги – за мной.
Как только я переступаю порог, то сразу же влюбляюсь в дом.
То, что с улицы выглядело непритязательным кирпичным зданием, внутри оказалось роскошным и причудливым. Все в нем представляет собой идеальное сочетание шика и уюта с самыми очаровательными модными деталями. Кирпичная кладка на стенах, красочные ворсистые коврики и витиеватые светильники усеивают весь первый этаж. Открытое пространство ведет к лестнице у дальней стены, поднимающейся на второй этаж, и далее на террасу на крыше с видом на воду. Я была заинтригована фотографиями дома, когда студия прислала их мне по электронной почте, но, увидев его воочию, он абсолютно очаровал меня.
Я провожу пальцами по бело-серой мраморной столешнице кухонного островка со встроенной раковиной и винным холодильником, а затем иду в гостиную. Падаю на большой мягкий темно-фиолетовый диван, а Зигги вскакивает рядом, опускает мордочку мне на бедро, и я откидываю голову на спинку дивана.
– Это, должно быть, один из самых удобных диванов, на которых я когда-либо сидела, – заявляю я и слышу позади себя смешок Рыжего.
Я снова сажусь прямо и смотрю на книгу на журнальном столике с историческими фотографиями этого района, затем заставляю себя встать, несмотря на желание тела продолжить тонуть в плюшевой неге. Зиггс даже и ухом не ведет, и я ее не виню. Думаю, она нашла свое любимое место в доме. Бросив взгляд на Рыжего, я указываю на потолок.
– Пойду, проверю второй этаж.
Все выглядит так, как на фото. В главной спальне стоит большая двуспальная кровать и есть ванная комната с гидромассажной ванной и паровым душем. Вторая спальня немного меньше, но к ней также примыкает ванная комната, что заставляет меня чувствовать себя лучше, так как именно там остановится Рыжий. Он большой парень, но если я предложу ему главную спальню с большой двуспальной кроватью, он ни за что не согласится.
Затем я нахожу дверь на террасу на крыше.
Здесь чертовски красиво. Меня окружают мерцающие фонари и стильная садовая мебель, а небольшое место для костра и кухня на открытом воздухе делают территорию невероятно впечатляющей, но мне больше всего нравится беспрепятственный вид на устье реки и набережную. С этой террасы я хочу любоваться закатом и рассветом. Хочу разжечь костер и играть на гитаре под звездами.
Воодушевляющая картина будоражит недолго, а затем меня накрывает волна печали.
Мне не хватает моей группы.
Несколько лет назад нам бы здесь очень понравилось. Закрыв глаза, я могу себе представить, как мы играем вокруг тлеющих углей под мерцание фонарей и смех Мэйбл. Джона – вечная наседка – позаботится о том, чтобы обеспечить нас всем необходимым, принести напитки и разжечь костер. Торрен, задумчиво ухмыляясь, будет отпускать идеальные шуточки в нужное время.
Образ вызывает улыбку и жжение в глазах.
Я скучаю по тому веселью. Как раньше, до того, как мы стали закидываться алкоголем и наркотиками, теряя всякое подобие реальности. Когда они были моей избранной семьей, а не моими деловыми партнерами по контракту. Когда мы действительно нравились друг другу.
Со вздохом я снова обращаю внимание на устье реки. Это участок длиной в тридцать миль, смешивающийся с соленой водой Атлантики, до встречи двух водных потоков, где вдоль набережной кипит энергия ресторанов, кафе, магазинчиков. В нескольких кварталах отсюда есть площадка, где группы могут играть в теплые летние месяцы.
Я выросла примерно в часе езды отсюда, но мне так и не удалось здесь побывать. Я никогда не видела эту набережную. Никогда не ступала ногой в океан в конце нее. Никогда даже не думала об этом городе до самого первого турне. Здесь мы выступали все еще под названием Savannah Alt. Только после нашего первого концерта за пределами округа Колумбия мы переименовались в «Бессердечный город». Как раз вовремя, потому что на нашем втором шоу по округу мы дебютировали с «Just One More», и это все изменило.
Однажды в интервью нас спросили: почему мы назвали группу «Бессердечный город». И Джона ответил за нас.
«Концепция родного городка может вызывать внутренние эмоции. Люди либо любят свой родной город, либо ненавидят его. Они принимают его таким, каков он есть, никогда не хотят из него уезжать или же убегают так далеко, как только могут. Но для нас идея «никогда не уезжать» означает избегать роста и перемен. Эти вещи – новые вещи, другие вещи – не вписываются в рамки «родного города», а родной город бывает по-настоящему уютным, пока вы не попытаетесь вырваться из общепринятых рамок. Для таких людей, как мы, людей, которые на самом деле не вмещаются в эти рамки, родной город может стать удушающим. Стать бессердечным».
Какое-то время мы все сидели молча, кивая и обдумывая ответ Джоны. Помню, я обрадовалась, что ответил именно он, потому что не была бы столь красноречива. Я бы сказала, что мои самые страшные, лишающие сил горести до сих пор живут в моем родном городке. Ответ Джоны был лучше.
Вначале он был гораздо более громогласным и харизматичным. Парнем, у которого в спортивной сумке всегда лежал классический роман. Который между чтением книг ради развлечения разгадывал кроссворды. Какой контраст с тем, каким он стал сейчас. У меня сердце сжимается от этих воспоминаний, а потом я улыбаюсь.
Во время того интервью, после того как его ответ ошеломил нас всех и заставил потерять дар речи, Джона рассмеялся, а затем с ухмылкой сказал: «Кроме того, это просто чертовски круто звучит».
И это был Джона. Проницательный и глубокий, с трезвым умом, всегда сглаживающий острые углы.
Я подхожу к перилам на краю крыши и облокачиваюсь на них, наклоняясь вперед и делая глубокий вдох. Воздух здесь лучше, чем в Лос-Анджелесе. И намного тише. Я слышу, как река плещется о скалы и лодки. Слышу тихую болтовню, смех и музыку. Таким мир я никогда не знала. Спокойный и расслабляющий. Содержательный.
Иногда я размышляю, где бы оказалась, не добейся группа успеха. Это иллюзорная игра, в которую я играю сама с собой. Я романтизирую гипотезу. Пытаюсь обмануть себя, думая, что была бы здоровее и счастливее. Пытаюсь представить себя одной из тех нормальных людей на набережной, потягивающих латте со льдом и болтающих о повседневной жизни.
Однако иллюзия никогда не длится долго. Реальность всегда врывается, напоминая мне, кем я была до того, как стала Сав Лавлесс. Нищей стриптизершей с многообещающей проблемой злоупотребления психоактивными веществами. Сбежавшим подростком из гнилой семейки. Уязвимой добычей для отвратительных, порочных людей.
Мне приходится смеяться над собой, иначе я заплачу.
Дело не в том, что я не благодарна за свое настоящее. Я благодарна. За поклонников, успех, деньги. У меня есть гребаный Грэмми. Этой роли в кино многие актеры добиваются на протяжении всей своей карьеры. Мне повезло, и я это знаю. То, что представитель лейбла услышал в баре округа Колумбия «Just One More» и разглядел потенциал «Бессердечного города», изменил всю мою жизнь.
Но в последнее время…
Черт, иногда я жалею, что он нас заметил, и даже не знаю, что это говорит обо мне.
– Малышка.
Вздрогнув, я поворачиваюсь к двери и вижу Рыжего, стоящего на террасе со скрещенными на груди руками и окидывающего меня оценивающим взглядом.
– Никакого прикрытия, – замечает он, оглядывая соседние крыши. – Любой, у кого есть камера на телефоне, может тебя снять. А с хорошим объективом это не составит труда сделать и с одной из тех лодок на реке.
Я фыркаю и качаю головой.
– Какой же ты обломщик веселья, – говорю я, подходя к нему. – Ты просто высасываешь удовольствие из всего.
Он поднимает бровь.
– А ты все еще помнишь, как веселиться?
Я бью его в живот, и он притворяется, будто ему больно, затем молниеносно приседает, выбрасывает ногу и делает мне подсечку. Я с глухим стуком приземляюсь на задницу.
– Мог хотя бы попытаться поймать меня. – Я стону, распластавшись на полу, и закрываю лицо ладонями.
– Мог, но не хотел лишать себя удовольствия.
Я кряхчу и пинаю его по ноге.
– Мудак.
Рыжий усмехается, затем подает мне руку.
– Вставай. Твоя дворняга начинает вести себя беспокойно. Не хочу, чтобы она съела диван.
Я тянусь к его руке и позволяю поднять себя на ноги, затем иду к двери.
– Она бы не стала его есть, – утверждаю я с уверенностью, которой не чувствую.
Он ничего не говорит, потому что знает, что я вру.
Я спускаюсь по лестнице на первый этаж и вижу, что Зиггс кружит у кухонного островка. Определенно, всего в нескольких секундах от того, чтобы съесть диван.
– Хочешь прогуляться по центру? – спрашиваю я Рыжего, и он качает головой, как я и ожидала. – Брось, Рыжий. Мы приехали в город на несколько дней раньше. Никто еще не знает, что я здесь. Мне хочется немного разведать местность до неизбежного преследования на каждом шагу.
Он раздумывает с секунду, затем неохотно кивает. Я улыбаюсь ему, затем бросаюсь к своему рюкзаку и достаю бейсболку. Собираю волосы в свободный пучок на затылке и низко натягиваю козырек на глаза, после чего надеваю солнцезащитные очки-авиаторы.
– Ты все равно похожа на себя, – замечает Рыжий, и я громко вздыхаю.
– Обломщик веселья.
Я подзываю Зигги, пристегиваю поводок к ошейнику и беру браслетик с мешочками для собачьих какашек. Затем, просто чтобы повредничать, бросаю браслет Рыжему и мило улыбаюсь. Он бесстрастно надевает его на запястье, и я закатываю глаза.
– Идем, Зигги, – говорю я, почесывая ей голову. – Давай прогуляемся.
Она кружит у моих ног и дышит, как сумасшедшая, вызывая у меня улыбку, но потом Рыжему просто необходимо все испортить.
– Кольцо, – напоминает он, и мои плечи напрягаются от раздражения.
– Нет.
– Да, Саванна. – Его голос суров, он использует отцовский тон, с которым у меня отношения любви/ненависти. – Ты согласилась. Пока не примешь решение, носи кольцо.
– Это так тупо, Рыжий. Это низкий и стрёмный ход, и ты это знаешь.
Он кивает.
– Херня полная. Но если не хочешь объявить о своей замене, ты должна его надеть. И, Саванна, я действительно не думаю, что ты хочешь, чтобы тебя заменили.
Я вздыхаю, затем со стоном топаю ногой, как ребенок. Весь этот бардак вызывает у меня желание разозлиться и закатить эпичную истерику. Но Рыжий прав, поэтому я неохотно копаюсь в рюкзаке в поисках бархатной коробочки с обручальным кольцом. Не глядя, напяливаю его на палец.
Кольцо великолепно. Это бесит меня чуть ли не больше, чем само предложение. Торрен знает меня лучше большинства людей. Изумруд в три карата с каплевидной огранкой на простом золотом обруче – это то кольцо, которое я бы прикрепила к доске свадебных образов, если бы была из тех, кто таким увлекается. Что заставляет меня задуматься, не описала ли я ему однажды это кольцо, когда находилась под кайфом, а потом благополучно об этом забыла.
Рыжий уже стоит у двери с Зиггс, поэтому, когда я подхожу к нему, делаю вид, будто собираюсь взять поводок. Когда он протягивает его мне, я хватаю его за руку, бросаюсь на него всем весом и делаю идеальную подсечку, разворачиваясь в сторону, так что он с грохотом приземляется на задницу. Я громко смеюсь, затем указываю на него, виляя бровями.
– Ты становишься медлительным.
Он встает на ноги.
– А ты становишься быстрее, когда трезвая.
– Знаю, – ухмыляюсь я, кольцо на пальце почти забыто.
Глава 18
САВАННА
Я выхожу из дома, Рыжий следует за мной.
Он набирает на кованой двери, ведущей из двора на улицу, код безопасности, и я слышу, как она открывается.
– Я должна использовать код, чтобы войти и выйти?
– Да.
– Хм. Под замком с охранником, – говорю я, и Рыжий хмыкает.
Он не будет поднимать эту тему, но я знаю, что он настаивал на этих дополнительных мерах безопасности из-за преследователя, который появился у меня в прошлом году. Какой-то сорокалетний мужик вообразил меня своей женой, и ухитрился вломиться в наш гастрольный автобус и украсть кучу моего нижнего белья. Он попал на камеры, но поймали его только три недели спустя в душевой кабинке моего гостиничного номера.
Он дрочил с моим гелем для тела.
От этого воспоминания меня передергивает. Парня упекли в учреждение для психически неуравновешенных людей, и я не стала выдвигать обвинения, потому что лейбл не хотел вызывать ажиотажа в СМИ. Я до сих пор дважды проверяю замки на дверях и окнах перед сном.
Мы с Рыжим идем по улице к набережной, останавливаясь через каждые несколько футов, чтобы Зигги что-нибудь понюхала. Она еще не очень хорошо справляется с прогулкой на поводке. Все время рвется с него. Да и, если честно, в целом, ведет себя непослушно. Она приучена к дому, и этим все сказано. Абсолютно никаких манер. Мне нравится.
На набережной многолюдно, но в нашу сторону никто не смотрит, кроме как для того, чтобы поприветствовать Зигги. Мне кажется, люди опасаются Рыжего, потому что он – покрытый татуировками гигант. Это работает в мою пользу. Я могу наслаждаться пейзажем и прогулкой. Ветерком, щекочущим кожу и успокаивающим нервы. Когда я вижу кофейню, посылаю Рыжему улыбку. Не могу сказать наверняка из-за его темных очков, но чувствую, как он на меня косится.
– Дворнягу туда не пустят, – заявляет он, и я пожимаю плечами.
– Тогда постой здесь с ней. Я вернусь через пять минут.
– А если тебя узнают?
Я снова пожимаю плечами. Это, в любом случае, вопрос времени, и тогда вспышки фотокамер и хвосты папарацци на несколько недель превратят мою жизнь в сумасшедший дом. Постепенно, надеюсь, волнение утихнет, и толпа сократится с двузначных чисел до однозначных.
– Хочешь один из тех замороженных напитков для детишек? – спрашиваю я его вместо ответа.
Он не говорит «да», но я знаю, что он хочет. Карамель со взбитыми сливками, потому что у моего большого страшного телохранителя, бывшего морского пехотинца, вкусовые пристрастия пятилетнего ребенка.
Я улыбаюсь ему и иду в кафе.
Здесь просто чудесно и пахнет восхитительно. Кофе и выпечкой. Похоже, раньше тут была автомастерская или что-то в этом роде, потому что по обеим сторонам дверного проема располагаются старые гаражные ворота. В настоящее время они подняты, и переднюю часть кафе от тротуара отделяют лишь металлические перила. Вдоль перил расставлены несколько столиков и стульев, давая посетителям возможность мило пообедать как в помещении, так и на открытом воздухе.
За разномастными столиками сидят несколько человек. Перед парнем открыт гигантский учебник, но он в наушниках и листает телефон. За одним из передних столиков работает на ноутбуке женщина, а на столе рядом с ней лежит недоеденная булочка. Человек за столиком в углу читает газету.
Никто не обращает на меня никакого внимания, и я расслабляюсь от облегчения. Возможно, я была готова вызвать переполох, но легче от этого не становится.
Я подхожу к кассе, и парень за ней встречает меня растерянной улыбкой. Я по-прежнему в авиаторах, так что знаю, что он видит лишь свое отражение в зеркальных линзах.
– Привет, – говорит он, склонив голову набок. – Добро пожаловать в «Бинери» в Порт-Тауне. Что я могу вам предложить?
Я снова просматриваю меню, затем заказываю большой латте с дополнительной порцией эспрессо для себя и замороженный кофе с карамелью для Рэда. Со взбитыми сливками сверху.
– И можно мне еще шесть кексов с черникой?
Паренек кивает.
– Конечно. Имя для заказа?
– Присцилла, – называю я один из псевдонимов, которым пользуюсь на публике, затем иду к доске объявлений и, пока варится кофе, просматриваю их.
Изучаю листовку о серии городских летних концертов на воде – куча трибьют– и джем-бэндов, в том числе, один из которых, вероятно, исполняет каверы на мои песни, – когда мой телефон издает сигнал. Я достаю его из кармана, но в темных очках не могу прочитать сообщение на экране. Спустив очки на переносицу, разблокирую экран телефона.
Рыжий: Твоей дворняжке надо пописать.
Я: Так отведи ее пописать.
Рыжий: Выходи.
Я закатываю глаза. Я не оставлю кофе только для того, чтобы пройти дальше по кварталу и нянчиться со своей собакой, пока та писает в траву.
Я: Кофе еще не готов. Просто выгуляй ее, пока она снова не написала тебе на туфли. Вы скоро вернетесь. Все будет хорошо.
Появляются точки набора текста, затем исчезают, затем снова появляются, а затем исчезают. Выглянув в окно, вижу, как Зигги в нетерпении вертится вокруг Рыжего, а тот хмуро смотрит на свой телефон. Я ухмыляюсь. Как раз в тот момент, когда я собираюсь написать ему снова, приходит его ответ.
Рыжий: Скоро вернусь. Никуда не уходи.
Я посылаю ему эмоджи с какашками, он кладет телефон в карман и уходит.
Я возвращаю свое внимание к доске объявлений и просматриваю еще несколько листовок – завтра гаражная распродажа на Каштановой улице, потерялся кот по кличке Нибблс, студент колледжа, приехавший на лето домой, посидит с вашим ребенком, поухаживает за домашними животными, присмотрит за домом или почистит бассейн – затем меня пугает слабый вздох. Перевожу взгляд на звук и вижу маленькую девочку лет семи-восьми, с растрепанными каштановыми кудряшками, вытаращившую на меня большие ярко-голубые глаза.
Смотрю на бариста, затем подношу палец к губам.
– Шшш.
Указываю на коридор с туалетными комнатами, находящимися вне поля зрения бариста и большинства клиентов. Девочка быстро кивает, поворачивается и бежит в коридор. Я следую за ней.
Как только мы остаемся одни, она начинает подпрыгивать.
– Обожемой, это вы? Да, вы. Правда же, вы? То есть, это вы, но обожемой, обожемой.
Я смеюсь и киваю.
– Это я.
– Умопомрачительно, – шепчет она, и я снова смеюсь.
– Умопомрачительно? Сколько тебе лет?
– Семь и три четверти.
– Это длинное слово для ребенка семи лет.
– И три четверти, – уточняет она и широко улыбается, демонстрируя два недостающих зуба. – Я умнее папы.
– Думаю, умнее и меня тоже, – говорю я, и она улыбается еще шире. – Как вас зовут, мисс Гений?
– Бриннли. Можете звать меня Бринн. Многие зовут меня Бринн. Кроме папы. Обычно он называет меня Босс.
– Босс мне нравится. Ты властная?
– Да, довольно часто. – Она глядит мне за плечо. – А вот и мой папа! Вы можете подписать одну из моих книг? Папа! Она может подписать одну из моих книг?
Я поворачиваюсь с широченной улыбкой, чтобы поприветствовать папу девочки, но улыбка тут же исчезает, как только мой взгляд останавливается на мужчине передо мной.
Он выглядит по-другому, но в то же время точно так же, и, кажется, мы просто смотрим друг на друга через годы. Его плечи шире, короткие рукава футболки плотно облегают бицепсы. Волевая челюсть покрыта темной, аккуратно подстриженной бородой, но маленькая ямочка на подбородке все равно видна, и в голове проносится воспоминание о том, как я касалась ее указательным пальцем. Волосы у него более лохматые, чем когда-либо, русый цвет потемнел, но суровый разлет бровей все тот же, как я помню, а эти губы я до сих пор вижу во снах.
Он держит пакет, полный книг, и я открываю рот, чтобы заговорить, как раз в тот момент, когда он кладет руку на плечо Бринн и уводит ее за собой. Мой желудок опускается. Он действует как настоящий родитель. Будто защищает ее. Я хмурюсь. Он защищает ее от меня?
И тут меня осеняет.
Это его дочь. Бринн – его дочь.
Я подсчитываю в уме, и все складывается.
Вынуждаю себя выкинуть из головы образ того, как он стоит посреди моей обшарпанной гостиной в Майами. Я стискиваю зубы и медленно вдыхаю через нос, изо всех сил пытаясь не погрузиться в то воспоминание. Мобильный телефон. Снимок УЗИ. Его «однажды». Но тут третий сюрприз наваливается мне на грудь и давит, и для меня все кончено.
На его левой руке кольцо. Оно черное и выглядит так, будто сделано из силикона, но его значение отрицать нельзя. Обручальное кольцо.
– Тебя заставят жениться на ней.
– Ни в коем случае, они так не поступят.
– Очень даже поступят.
– Неважно, чего хотят они. Я не буду этого делать.
Мне почти хочется рассмеяться. Леви Купер стоит передо мной, оберегая от меня свою дочь, словно от опасной незнакомки, а на его пальце обручальное кольцо. Мой взгляд перебегает за его спину в поисках той, кто могла бы быть его женой. Той, кто стала его единственной. Когда я никого не вижу, снова перевожу взгляд на его лицо, но он не смотрит на меня.
Он смотрит на мою руку.
Мою левую руку.
И внезапно мое изумрудное липовое обручальное кольцо кажется моим мечом и щитом. Я сгибаю пальцы, наблюдая, как Леви стискивает челюсть, затем медленно поднимаю руку и прижимаю ее к груди. Его глаза следуют за моим движением, на мгновение замирают, а потом поднимаются к моему лицу.
– Э-м, папа, ты меня слышишь? – спрашивает Бринн и, высунув голову из-за его спины, дергает его за футболку. – Можно она подпишет, папа? Пожалуйста?
Ничего не говоря, не сводя с меня своего сурового взгляда, он передает пакет с книгами Бринн, и та быстро опускается на пол и роется в нем. Вскакивает она уже с журналом в руке.
– О, нет. – Бринн смотрит на меня. – У меня нет ручки. У вас есть ручка?
– Присцилла, – зовет бариста, и я моргаю, слегка качая головой, чтобы избавиться от тумана воспоминаний, нахлынувшего с появлением Леви.
– Мой кофе, – неуверенно говорю я, прежде чем снова взглянуть на Бринн и выдавить из себя улыбку.
Я вглядываюсь в ее лицо, ища черты Леви, но вьющиеся каштановые волосы и голубые глаза, должно быть, достались ей в наследство от семьи со стороны матери.
– Я возьму маркер у бариста, хорошо, Босс?
Она кивает, демонстрируя беззубую улыбку, и проходя мимо Леви, я держусь от него подальше. С судорожным вздохом поворачиваю за угол в обеденную зону, но тут же задыхаюсь при виде того, что меня ждет.
– Вон она. Это она. Она здесь.
Вспышка.
– Сав, когда ты приехала в город?
Вспышка.
– Ты здесь с Торреном Кингом?
Вспышка.
– Сав, это правда, что вы помолвлены?
– Покажи нам кольцо, Сав.
Вспышка. Вспышка. Вспышка.
– Бл*ть.
На тротуаре, должно быть, от десяти до пятнадцати папарацци прилипли к металлическим перилам кафе с направленными на меня камерами. Лица мне незнакомы, но это не значит, что кто-то из них не последовала за мной из Лос-Анджелеса.
К счастью, у входной двери стоит бариста, и, похоже, он ее запер, но это лишь вопрос нескольких секунд, прежде чем один из этих идиотов сообразит, что можно просто перепрыгнуть через перила, чтобы попасть внутрь. Вот засада.
– У группы действительно перерыв, Сав?
– Группа распалась из-за ваших отношений с Торреном Кингом?
– Он снова тебе изменил? Или ты снова изменила ему?
– Когда ты вышла из лечебницы, Сав?
– Сав, что ты можешь сказать о…
Я разворачиваюсь и иду обратно в коридор, тянусь за телефоном, чтобы позвонить Рыжему и узнать план побега, и врезаюсь в твердую грудь. Пальцы Леви обвивают мои предплечья, и хотя это всего доля секунды, – едва достаточно, чтобы вдохнуть его пряный, чистый аромат – кажется, он притягивает меня ближе. Будто сжимает хватку. Будто не хочет отпускать.
– Идем, – рявкает он, затем разворачивается и толкает меня дальше по коридору.
Я не задаю вопросов. Просто делаю, как он говорит. Он хватает Бринн за руку и спешно идет мимо меня, а я следую за ним к двери, ведущей в переулок за кафе.
– Белый пикап, – бросает он, указывая на машину, припаркованную в конце переулка. – Бегом.
И я бегу.
Я, Леви Купер и дочь Леви Купера мчимся по переулку, уворачиваясь от камней и выбоин, пока он не открывает заднюю дверцу потрепанного старого пикапа и не засовывает Бринн внутрь, в то время как я забираюсь на пассажирское сиденье и опускаюсь на коврик между многоместным сиденьем и бардачком.
Леви заводит грузовик как раз в тот момент, когда мой телефон начинает звонить, и я неуклюже поворачиваюсь, чтобы достать его из кармана.
– Рыжий, – выдыхаю я в трубку.
– Где ты? – его голос ровный, без намека на панику, но я знаю, что она, вероятно, есть.
– Я в порядке. Я с… – я перевожу взгляд на Леви. Он смотрит прямо в лобовое стекло. – Я с местными жителями. Они показали мне выход. Тебя кто-нибудь видел?
