Текст книги "Между никогда и навечно (ЛП)"

Автор книги: Брит Бенсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

– Им можно верить? – подозрительно спрашиваю я, и Дакота смеется.

– Статисты могут быть немного ослеплены твоим звездным статусом, но работникам съемочной площадки верить можно. Для них ты просто еще одна актриса. Во всяком случае, они более критичны. Даже немного придирчивы. То, что ты получила хорошие отзывы после своей первой сцены? Это очень добрый знак.

Я вздыхаю с облегчением и посылаю ей улыбку.

– Спасибо, что сказала мне.

– Конечно, – щебечет она, а затем ухмыляется. – Однако не расслабляйся и не бездельничай. Их благосклонность легко потерять.

Я улыбаюсь и киваю.

– Поняла.

Когда в поле зрения появляется мой трейлер, Рыжий стоит на своем посту у двери, скрестив руки, а Зигги лежит у его ног. На Рыжем темные очки, и он неподвижен, как статуя. Очень пугающий.

– Он разговаривает? – спрашивает Дакота.

– Иногда, – криво ухмыляюсь я. – Обычно отчитывает меня за какую-нибудь глупость.

Она мычит, и я замечаю, что гольф-кар замедляет ход, но она не сводит глаз с Рыжего.

– Сколько ему лет?

Я кошусь на нее.

– А что?

Она пожимает плечами и ухмыляется.

– Я придерживаюсь правила не спать с ровесниками моего отца или кем-то старше.

– Сколько лет твоему отцу? – спрашиваю я со смехом.

– Пятьдесят два.

– Ты в безопасности, – шепчу я, но когда мы подъезжаем к трейлеру, я громко обращаюсь к Рыжему. – Эй, Рыжий, сколько тебе лет?

Одна темная бровь над зеркальными очками приподнимается.

– Ты знаешь, сколько мне лет, – невозмутимо говорит он.

– Ответь, сделай милость.

– Сорок пять.

Я с улыбкой перевожу взгляд с Рыжего на Дакоту и обратно.

– Спасибо.

Я слезаю с пассажирского сиденья, и Дакота сообщает мне, что вернется ровно через час и пятьдесят три минуты, после чего уезжает заниматься тем, что она занимается, когда не возит меня. Я наклоняюсь к Зиггс и глажу ее, и она радостно виляет всем телом, а затем иду в свой новый трейлер.

На прилавке стоит пластиковый поднос, который, по словам Рыжего, доставили за несколько минут до моего прибытия, и, открыв его, я обнаруживаю аппетитные сэндвичи, чипсы и фрукты. Взгромоздившись на один из барных стульев, хватаю половину сэндвича и откусываю.

– Как прошли твои первые шесть часов в роли актрисы? – спрашивает Рыжий, когда я пододвигаю ему поднос, чтобы он взял сэндвич.

– Хорошо, – отвечаю я, жуя. Поразмыслив и проглотив, добавляю: – По словам Дакоты, люди не считают меня отстойной.

Рыжий хмыкает и кивает. К такого рода комплименту от него я уже привыкла.

Я открываю рот, чтобы спросить его, не хочет ли он пробежаться со мной по сценарию, хотя я вызубрила реплики до такой степени, что могу произнести их во сне, когда в дверь стучат. Рыжий поворачивается и открывает ее, приветствуя посетителя своим низким устрашающим голосом.

– Я могу вам помочь? – ворчит он, и я сдерживаю смех.

Ожидаю услышать голос Дакоты, или, может быть, Татум или Пакса, так как мне сказали, что они захотят подправить мне прическу и макияж перед продолжением съемок, но вместо этого в шоке слышу новый, но знакомый голосок.

Бриннли.

– Здравствуйте, сэр. Я хотела бы поговорить с Сав Лавлесс, пожалуйста.

Мои губы подрагивают от смеха, слыша, насколько взросло она говорит. Как маленькая тридцатилетняя женщина в теле семилетки (и три четверти). Со своего места мне ее не видно, но я могу представить. Бьюсь об заклад, она держится все так же прямо и бесстрашно, как и раньше.

– Что вам нужно от мисс Лавлесс? – гудит Рыжий, и я хихикаю в свой сэндвич.

Его поза такая же грозная, как и всегда, и держу пари, на его губах нет и намёка на улыбку, но в его голосе я слышу веселье.

– Я хотела бы попросить ее поставить автограф в моем журнале, – заявляет Бринн. – На этот раз я взяла с собой ручку.

Черт, точно. Журнал.

Я кладу сэндвич на стол и, встав, направляюсь к двери и хлопаю Рыжего по плечу, чтобы он отступил с моей дороги. При виде меня Бринн сияет и прижимает журнал к груди. Ту же взволнованную улыбку она подарила мне в кофейне несколько дней назад, и от нее моя нервозность стихает, даже когда я смотрю за ее плечо в поисках ее отца.

Леви нигде не видно, но за нами нервно наблюдает какой-то паренек в гольф-каре. Я киваю ему, затем снова сосредотачиваюсь на Бринн.

– Как дела, Босс? – Я выставляю руку ладонью вперед, чтобы она дала мне пять. – Что ты здесь делаешь?

– Вы забыли подписать, – говорит она, протягивая мне журнал. Я беру его и ручку. – Папа сказал, что сегодня вы сможете его подписать.

Я поднимаю бровь.

– Он так сказал?

– Да.

– И он сказал тебе принести его мне? – медленно спрашиваю я, и она пожимает плечами.

– Нет. Он должен был взять его с собой сегодня утром, но забыл. – Она показывает на парня в гольф-каре. – Вот я и попросила Дастина подвезти меня.

Он должен был взять его с собой сегодня утром.

Увидимся в понедельник.

Чувствую, как детали головоломки встают на свои места, но пока не вижу целой картины. Пытаюсь ее увидеть, но она ускользает от меня.

Снова смотрю на парня, которого Бринн назвала Дастином. Теперь его поза напряжена, брови нахмурены, будто до этого момента он не задавал Бринн вопросов. Она сказала ему привезти ее на студию, и он просто… повез ее. Наклонив голову, я поднимаю бровь, а он поджимает губы, прежде чем спросить:

– Все, хм, в порядке?

От неуверенности в его тоне я громко смеюсь.

– И ты спрашиваешь об этом сейчас? – в недоумении обращаюсь я к нему, а затем перевожу взгляд на Бринн. – Ты просто сказала этому бедолаге, чтобы он привез тебя к моему трейлеру, и он так и сделал, да? Не задавая вопросов?

Она снова ухмыляется, и на этот раз это выглядит озорно и знакомо, и я нахожу это тревожным.

– Я же вам говорила. Я – босс.

С ответной улыбкой я снова приглядываюсь к ней в поисках сходства с Леви. Нос у них одинаковый. Как и овал лица. Волосы и глаза не его, форма губ – возможно. Но ее дерзость? Это что-то совсем другое. Бьюсь об заклад, в половине случаев он не знает, как с ней справиться, и это вызывает у меня головокружение.

В сознании идет война противоречивых мыслей. По причинам, которые мне стыдно озвучивать, я не хочу нравиться этой девчушке. Часть меня ей бы не понравилась точно. Никогда. Но другая часть меня, раздражающе громкая, хочет ей нравиться, и я не знаю, как примирить эти две враждующие стороны.

Низкий, угрожающий голос Леви звучит у меня в ушах, и я стискиваю зубы. Держись подальше от моей дочери. Я не хочу, чтобы реальность испортила образ, который она себе придумала. Даже воспоминание об этих словах все еще жалит.

Ну что за абсолютный мудак.

– Твой папа сейчас здесь?

– Да, где-то неподалеку. Он один из строителей, – с гордостью выбалтывает она. – Его ребята построили все декорации для вашего фильма. Одна из них даже похожа на нашу кухню.

Его ребята. Теперь все начинает обретать смысл. Я снова смотрю на Дастина.

– Дасти, тебя уволят?

Его глаза широко распахиваются, и он переводит взгляд то на меня, то на Бринн, то на съемочную площадку. Его реакция почти подтверждает мою догадку. Леви Купер – босс Дастина. Леви Купер владеет компанией, которая построила все декорации для моего фильма. Леви Купер – тот парень, о котором говорила Дакота, – хороший парень, не очень дружелюбный, с большим… молотком.

С очень большим молотком, если мне не изменяет память.

– Папа не уволит тебя, Дастин, – с раздраженным вздохом говорит Бринн, затем закатывает глаза. – Не смотри так испуганно.

Я снова сдерживаю смех. Черт возьми, мне нравится этот ребенок.

И раз уж она здесь…

– Эй, Дасти, – кричу я, – как насчет того, чтобы вернуться к работе и сообщить ее отцу, что мы едем за тобой следом. Я только подпишу для нее журнал.

– Э-э, я могу подождать, – возражает Дастин с неуверенностью в каждом слоге.

Он понимает, что облажался, но чего он ждал, слепо выполняя приказы дерзкой семилетки? Бьюсь об заклад, она даже умнее своего отца. Бьюсь об заклад, она умнее многих, включая Дастина.

Я многозначительно ему улыбаюсь, слегка хлопаю ресницами и немного понижаю голос.

– Все в порядке, Дасти. Молодец, что привез ее сюда. Мы поедем прямо за тобой.

Он несколько раз моргает, нервно кивает в знак согласия, затем смотрит на Бринн.

– Прямо за мной, хорошо, Босс?

Бринн отдает ему честь, и я не могу удержаться от смеха. Я не дожидаюсь, пока добряк Расти Дасти уедет. Вместо этого отхожу в сторону и жестом приглашаю Бринн в трейлер.

– Проходи, маленькая возмутительница спокойствия.

Она лишь ухмыляется и проскальзывает внутрь, затем я поворачиваюсь к Рыжему.

– Слушай, напиши Дакоте, что мне нужен гольф-кар, хорошо?

Он смотрит на меня с подозрением.

– Что ты задумала, малышка?

Я пожимаю плечами.

– Просто немного развлечься, Рыжий. Не обламывай все веселье, ладно?

Изнутри трейлера доносится лай, будто он исходит от моей очень взволнованной, собаки-грубиянки, затем фырканье, за которым следует хихиканье, будто оно исходит от дерзкой семилетки. Поспешив внутрь, обнаруживаю Бринн на полу, а Зигги набрасывается на нее с облизыванием.

– Зигги Лу Стардаст, слезь с нее, – командую я, но эта дуреха меня игнорирует.

– Все в порядке, – заверят Бринн сквозь хихиканье, – я люблю собак.

Я смотрю на них несколько секунд, а когда Зиггс начинает немного остывать, подхожу к стойке и пролистываю журнал Бринн в поисках статьи о своей группе, которую нужно подписать. Рыжий возвращается внутрь, засовывая телефон в карман, и бросает на меня укоризненный взгляд. Я с прищуром гляжу на него и сопротивляюсь желанию показать язык.

«Обломщик веселья», – произношу я одними губами. Он лишь качает головой.

– Ух, ты, – выдыхает Бринн, и когда я отвожу взгляд от последней буквы «с» в своей фамилии, вижу, как Бринн смотрит на мою акустическую гитару в углу.

Моя фирменная белая гитара Gibson, сделанная специально для меня, заперта в гардеробной арендованного дома, но потрепанная акустическая гитара в углу была со мной с самого начала.

– Это та самая гитара, с которой вы дебютировали с «Just One More» на концерте в Вашингтоне?

С отвисшей челюстью бросаю взгляд на Рыжего. Он ел сэндвич, но остановился в процессе жевания, также потрясенный, как и я.

– Ага.

Это все, что я могу сказать. Ага. Этот ребенок был младенцем, когда мы выступали на том концерте. Кроме того, она сказала: «дебютировала». Не знаю, я больше впечатлена или польщена.

Она тянется к гитаре, но ее рука зависает над струнами, так их и не коснувшись. Будто над некой святыней, и это взывает к моим чувствам. Гитара для меня – это святое. Самое близкое к церкви место, которое я когда-либо знала.

Я подхожу и встаю рядом с Бринн.

– Ты умеешь играть? – спрашиваю я, и она качает головой, переводя взгляд с гитары на меня и обратно. – Тебе стоит научиться.

Она смотрит на меня, и ее вопрос звучит так поспешно, что кажется одним словом.

– Можетеменянаучить?

Мои глаза расширяются от удивления. Ладно. Такого я не ожидала.

– Не знаю, Босс, – уклоняюсь я. – Тебе придется поговорить об этом с отцом.

– Если он скажет «да», вы меня научите?

Я соглашаюсь немедленно. Даже не раздумывая. Я узнаю это желание, эту тягу к музыке. Что-то мне подсказывает, что ей это может понадобиться так же сильно, как и мне, но по другим причинам.

Она визжит и хлопает в ладоши, а потом я возвращаю ей подписанный журнал.

– Давай выдвигаться, пока твой папа не лопнул от злости.

Глава 23

САВАННА

Бринн, Рыжий и Зигалициус следуют за мной к двери, и я вижу ожидающий меня гольф-кар.

Дакоты нет.

Когда Рыжий направляется к водительскому месту, я перегоняю его и бросаюсь за руль, прежде чем он успевает добраться до гольф-кара. Он поднимает бровь, и я отвечаю ему тем же. Со вздохом он плетется к заднему сиденью, похлопывая по нему, чтобы Зигги забралась рядом, в то время как Бринн усаживается возле меня.

– Знаешь, где он? – спрашиваю я Бринн, заводя гольф-кар.

– Ага. На съемочной площадке. Они должны добавить что-то в декорации Нью-Йорка.

Верно. График съемок пришлось передвинуть, поэтому часть натурных съемок пройдет в декорациях. Что-то связано с переговорами по контракту. Теперь, вместо того, чтобы на следующей неделе снимать в Нью-Йорке, мы останемся здесь, после чего переместимся в Окпорт. Жесткий производственный цикл, но, судя по всему, съемочная команда будет готова вовремя.

Я направляюсь на съемочную площадку, мимо декораций итальянской деревни, в переулок центра Нью-Йорка. При виде одного из строителей я замедляюсь, и он вежливо машет мне рукой, а затем обращает внимание на Бринн.

– Привет, Босс. Какое сегодня слово?

Бринн не мешкает.

– Превратность, – говорит она. – Существительное. Благоприятное или неблагоприятное событие или ситуация, возникающая случайно.

Она выжидающе смотрит на парня, поэтому я оглядываюсь на него. Его губы сосредоточенно сжаты, и он щурится, глядя себе под ноги. Он начинает медленно говорить, будто пытается выразить мысль, но не совсем понимает, как ее сформулировать.

– Иногда… жизнь… Иногда жизнь – это грубые превратности.

– Э-э-э, – тянет Бринн, постукивая себя по подбородку. – Три с минусом, Люк.

Парень усмехается.

– Лучше, чем в прошлый раз, – гордо заявляет он, и Бринн улыбается.

– Да! Ты – молодец!

Рыжий усмехается, и я открываю рот, чтобы сообщить Люку, что тоже получала одни тройки с минусом, когда воздух съемочной площадки прорезает очень сердитый, очень рокочущий голос, от которого по коже бегут мурашки. Стоит умерить свою улыбку.

Время для шоу.

– Бриннли, – кричит Леви, и Бринн выпрямляется.

– Ох, проклятье, – шепчет она, и мне не удается удержаться от фырканья.

К тому моменту, когда к нам подходит Леви, я уже проиграла битву со своей улыбкой, и из-за этого он выглядит злым.

Злым, но нереально сексуальным. Весь такой суровый и готовый к бою. Пояса для инструментов, слава богу, нет, потому что если бы он был, я бы, наверное, потеряла самообладание.

Простая синяя футболка с каким-то белым логотипом на нагрудном кармане плотно облегает грудь и руки. Потрепанные синие джинсы висят низко на бедрах и сужаются к коричневым рабочим ботинкам. А светло-каштановые волосы прикрывает гребаная бейсболка UNC (прим.: Университет Северной Каролины), надетая задом наперёд.

Я мертва. Леви Купер еще сексуальнее, чем я его помню, и за это я чертовски его ненавижу.

– Привет, папочка, – ласково щебечет Бринн, возвращая меня в реальность.

– Привет, папочка, – повторяю я, подстраиваясь под ее тон, и ноздри Леви раздуваются, когда он бросает на меня убийственный взгляд.

– Мисс Лавлесс, могу я перекинуться с вами парой слов, – цедит он сквозь зубы, и моя улыбка становится шире.

– Нет, думаю, не можете.

– Саванна, – рычит он, и мне приходится приложить усилия, чтобы не поёжиться. – Сейчас.

– Угу, ладно. – Я встаю с притворным фырканьем, и Зигги тут же оказывается возле меня. Я глажу ее по голове, затем выжидающе поднимаю брови, глядя на Леви. – Показывай путь.

Он поворачивается и уходит, поэтому я иду за ним, но маленькими и медленными шагами. Он исчезает за одним из фальшивых зданий, и я приседаю, чтобы развязать и снова завязать шнурки на ботинке. Медленно.

– Саванна, – грохочет он.

Ох, как же он зол. Вот и хорошо. Засранец. Я встаю и следую на его голос, даже не пытаясь скрыть свой пружинистый шаг.

Задняя часть декорации – это просто куча досок, гвоздей и неокрашенных поверхностей. С ума сойти, как реально выглядит другая сторона.

– Я велел тебе держаться от нее подальше, – говорит Леви, как только я встаю перед ним. Его покровительственный тон меня бесит, и я встречаю его таким же огненным взглядом.

– Она пришла ко мне, Леви. Что ты хотел, чтобы я сделала, выгнала ее? Нагрубила? Мне казалось, ты не хотел, чтобы я ее разочаровала.

Какое-то время он молчит, и я отсчитываю секунды. Он подходит ближе и понижает голос.

– Ты должна была отправить ее обратно с Дастином. А ему не следовало приводить ее к тебе.

Я отмахиваюсь от него и закатываю глаза.

– Должна была, следовало, могла. А если бы я отказалась дать ей автограф? Как думаешь, что бы она почувствовала?

Он снова замолкает, поэтому я продолжаю:

– Я повезла ее обратно, как только дописала последнюю букву «с» в своей фамилии.

Его взгляд по-прежнему суровый, челюсть все также крепко стиснута, и мой гнев нарастает. Я делаю к нему шаг.

– Ни хрена я не оказываю дурного влияния, Леви, – шепчу я, защищаясь, а голос дрожит от ярости. Он имеет наглость усмехнуться мне в лицо.

– Будто я поверю на слово той, кто последние несколько лет не вылезала из лечебниц. Той, кто помолвлен с Торреном Мать Его Кингом.

Он выплевывает имя Торрена, будто оно – кислота на его языке, и это понятно, основываясь на том, что, по его мнению, он знает. Но это не значит, что из-за этого я не впадаю в ярость.

– Я чиста, придурок, – цежу сквозь зубы. – И я ни хрена не помолвлена с Торреном Кингом.

– А как тогда ты объяснишь это?

Он берет мой безымянный палец левой руки, потирая то место, где было бы изумрудное кольцо, если бы я его надела. Ожог прикосновения посылает искры вверх по руке, затрудняя дыхание, и я выдергиваю свою руку из его хватки.

– Все сложно, – бурчу я, а он, мать его, смеется.

Запрокинув голову, он издает сардонический смех, от которого мне хочется врезать ему коленом по яйцам. Но когда наши глаза снова встречаются, он замолкает.

Мгновение Леви пристально смотрит на меня, а затем его взгляд поднимается к моим волосам. Его глаза загораются, он дважды моргает и хмурит брови. Я поднимаю руку и касаюсь того места, где он прожигает мою голову взглядом, и меня осеняет.

– Это парик, – объясняю я, и он кивает.

– Выглядит как настоящий. – Его взгляд возвращается к моим глазам, ища что-то, что я чувствую в своей груди, затем изучает мое лицо. – Все это выглядит чертовски настоящим.

Не знаю, что сказать, и я ненавижу чувствовать себя уязвимой, поэтому снова перехожу в наступление.

– Бринн попросит тебя разрешить ей брать у меня уроки игры на гитаре.

Странные эмоции секундной давности исчезают с его лица.

– Саванна, – говорит он, но на этот раз скорее раздраженно, чем сердито. – Ты не можешь.

Теперь моя очередь ухмыляться.

– Отлично. Тогда сам ей об этом и скажи. Разочаруй ее, потому что я отказываюсь.

Я все еще борюсь с тем фактом, что разочаровала сотни тысяч фанатов. Маленьких девочек, таких как Джессика с нашего последнего концерта в Гарден. Поклонников, как Бринн. Я ненавижу быть причиной их печали, но не представляю, как исправить это таким образом, чтобы все не привело к моей собственной необратимой гибели.

Из динамика раздается голос, и мы оба смотрим в сторону камер. Съемки возобновляются. Мне нужно поправить макияж.

Я оглядываю свой наряд. Вероятно, в перерыве мне стоило переодеться, но, к счастью, я выгляжу нормально. На мне обычные джинсы, белая майка и черный бомбер. В сцене я должна бегать по улицам Портофино в поисках моей похищенной сестры, так что одежде лучше выглядеть немного помятой.

– Сломай ногу, – ворчит Леви, и часть меня считает, что он желает это буквально.

Он поворачивается, чтобы уйти, но как раз перед тем, как исчезнуть за углом декорации, я позволяю себе задать вопрос, который не давал мне покоя еще с кофейни.

– Где она? Твоя «однажды». Твоя единственная. Где она? – звучит горько и больно.

Леви останавливается, но не оборачивается.

Я вижу, как напрягается каждый мускул на его спине под простой синей футболкой. На мгновение думаю, что получу ответ, но затем он заворачивает за угол, так и не сказав больше ни слова. Даже не оглянувшись.

Я чувствую себя таким же ничтожеством, как и в той обшарпанной съемной квартирке во Флориде. Только тогда это я велела ему уйти. На этот раз он сделал это сам.

После ухода Леви моей ладони касается мокрый нос, и я понимаю, что Зигги следовала за мной. Моя девочка была здесь все это время. Наверное, она почувствовала мое беспокойство. Или от меня пахло сэндвичем. В любом случае, я чертовски обожаю эту грубую, невоспитанную, очень милую дурашку.

– Пойдем, Зизи, – зову я, быстро почесав ей у основания хвоста, и мы возвращаемся на площадку.

Рыжий забирает Зигги, Тейтум и Пакс пятнадцать минут возятся с моим макияжем и «взъерошивают» мне волосы, Леви и Бриннли нигде нет.

Затем я с блеском справляюсь со сценой плача.

Рыдания, сопли и безутешный плач. Я даже боюсь смотреть это на большом экране. Я точно знаю, что это выглядит по-настоящему, потому что это было по-настоящему.

Леви вытаскивает наружу всякое дерьмо, с которым я больше не хочу иметь дело. Дерьмо, которое всегда приводило к гребаному запою в прошлом. Вот как все начиналось. Я чувствовала себя неполноценной и одинокой, и начинала всё заново проигрывать в голове. Начинала винить себя. И чтобы заглушить это, использовала разные способы.

Наркотики, чтобы меньше думать. Торрена, чтобы почувствовать себя желанной и особенной. Музыку, чтобы отключиться. Я жила под кайфом, писала музыку и муссировала хаотичную творческую сторону рок-звезды, потому что это была единственная осязаемая вещь, которая у меня была.

Я должна обрубить это чувство под корень, прежде чем оно полностью овладеет мной.

Будто я поверю на слово той, кто последние несколько лет не вылезала из лечебниц.

Боже, ну и засранец. Он прав, но он все равно засранец. Это вызывает во мне еще большую решимость держать себя в руках. Да, я лечилась в реабилитационном центре, но не вернусь туда обратно. Только не снова.

Я переодеваюсь, смываю грим, затем возвращаюсь в съемный дом и принимаю часовой душ. Делаю себе бокал безалкогольного напитка с черным чаем, который ненавижу, и беру его на крышу, чтобы выпить у небольшого костра. Я слушаю шум движущегося транспорта, шелест ветерка, стрекот цикад и кваканье лягушек.

Недолго думая, вывожу на экран почти заброшенный общий чат с группой и отправляю фото, открывающегося передо мной пейзажа. Удостоверяюсь, что мой бокал не попал в кадр. Это моктейль, но мне не хочется уточнять.

Мэйбл и Торрен реагируют мгновенно. Торрен лайкает фото, а Мэйбл пишет: «ужасный вид». Я жду несколько секунд сообщения от Джоны, но оно не приходит.

А потом, по наитию, открываю переписку только с Мэйбл.

Я: Не могла бы ты отправить мне мою Yamaha? Черную, которая стоит у меня дома в углу музыкальной комнаты.

Мэйбс: Конечно. А зачем?

С минуту я сижу, размышляя над вопросом, не солгать ли мне. Мэйбл знает обо всем. Вот почему мне было так больно, когда она начала меня ненавидеть. Я продолжаю портить самые важные отношения.

Решаю сказать правду.

Я: Леви здесь. Это долгая история, но я собираюсь научить его дочь играть.

Мэйбс: Ты в порядке?

Улыбка кривит мои губы. Она спросила даже и секунды не прошло. Она беспокоится за меня. Заботится.

Я: На данный момент. Я дам тебе знать, если это изменится.

Глава 24

ЛЕВИ

Шэрон кладет на стол толстый конверт, и я морщусь от знакомого почерка, нацарапанного на бумаге черным маркером.

Черт возьми, они все не уймутся. Мне даже не требуется открывать конверт, чтобы знать о содержимом, поэтому я беру его, иду к мусорной корзине в углу и бросаю туда.

– Держу пари, на данный момент это можно классифицировать как преследование, – лениво тянет Шэрон, пока я пристально смотрю на конверт. Если бы я был склонен к драматичным поступкам, то поджег бы его и затоптал чертовый пепел.

– В конце концов, они сдадутся.

Я чувствую на себе взгляд Шэрон, но не смотрю на нее. Она верит моим словам не больше, чем я сам. Я стараюсь оставаться невозмутимым, но мы с ней знаем, что позже я позвоню Кларку Джессопу, моему адвокату, чтобы уточнить, все ли в порядке. Волноваться нет нужды. Просто ради спокойствия.

– Прошло более двух лет, – напоминает Шэрон, и я киваю.

Два года и пять месяцев. Это произошло всего за несколько месяцев до урагана.

Тот день записан в моем мозгу и как благословение, и как проклятие. Бринн была опустошена и напугана, но также и испытала облегчение. Она была слишком маленькой, чтобы бороться с такими тяжелыми вещами. Смотреть, как Джулианна медленно умирает, превращаясь в ничто на моих глазах, было невыносимо трудно. Но смотреть, как за этим наблюдает Бриннли, было еще хуже.

Прощаться с мамой тяжело в любом возрасте, но в пять лет у Бринн было более глубокое понимание о смерти, чем у большинства взрослых. У нее не останется ни одного воспоминания о здоровой Джулианне. Даже хорошие дни омрачали нестабильность и опасность ухудшения. Бриннли никогда не узнать, как выглядела ее мама здоровой, без фотографий, сделанных за годы до ее рождения. Она не будет помнить времена, проведенные с мамой, не омраченные посещениями врачей, писком оборудования и вездесущим присутствием смерти. Ей никогда от этого не оправиться. Она росла среди всего этого. Это стало частью ее. И так будет всегда.

Мои отношения с родителями Джулс никогда не были хорошими, но когда она умерла и правда вышла наружу, ничего уже было не спасти. Я не против. Я этого ожидал. Об этом я напоминаю себе каждый раз, когда по почте приходит очередной гребаный конверт. Но ради Бринн, я бы хотел, чтобы все разрешилось по-другому.

– Думаешь, Бринн скучает по ним? – спрашивает Шэрон, и я смотрю на нее краем глаза.

– Говорит, что нет, – честно отвечаю я.

Шэрон молчит. Просто продолжает хмуро смотреть на конверт в мусорной корзине.

Я знаю, о чем она думает. Шэрон любит Бринн, как родную внучку. Мне кажется, часть Шэрон даже хотела, чтобы так и было. За последние два года она сделала для Бринн больше, чем кто-либо другой с момента рождения Бринн, но Шэрон борется с чувством вины. Она считает, что делает недостаточно. Все еще беспокоится, что с ее стороны неправильно так с нами сближаться.

Если честно, я тоже борюсь с сомнениями, но продолжу борьбу, если это будет означать, что в жизни Бринн может быть еще один человек, который ее любит. Она заслуживает этого и даже большего.

– Ларки – плохие люди, Шэрон, – уверенно говорю я. – Их любовь условна. Так было всегда. Неважно, как они попытаются поймать ее на крючок, – подкупом, ложными обещаниями или показной щедростью, – Бринн никогда на него не попадется. Она умный ребенок.

Шэрон кивает и вздыхает, затем смотрит мне в глаза.

– А угрозы?

Я выдерживаю ее взгляд, и когда отвечаю, мои слова звучат злее, чем я намеревался.

– Это моя забота.

– Леви, ты не можешь сделать это в одиночку, – возражает она тише и мягче. – Позволь мне…

– Нет, – резко обрываю я, и она не спорит.

Я хочу денег Шэрон не больше, чем денег Ларков. Сейчас бизнес в порядке. Скоро я займусь домом. Мне не нужны деньги по страховке Джулианны от ее корыстных родителей, и я не притронусь к фонду Шэрон на черный день. Я не хочу ничего из этого.

– Спасибо, – говорю я на этот раз мягче, – но, нет.

Шэрон неохотно кивает, и я переключаю внимание на лестницу, ведущую на второй этаж моего дома, затем зову Бринн:

– Босс, я ухожу!

Сверху доносится топот, а затем Бринн сбегает по лестнице и останавливается прямо передо мной. Ее старый рюкзак уже перекинут через плечо, она готова к летнему лагерю в городской библиотеке. Я рад, что она наконец согласилась провести время с детьми своего возраста, но не в восторге от компромисса, на который мне пришлось для этого пойти. Мне удавалось держаться целую неделю, но, в конце концов, она меня уломала.

– Обещаешь, что спросишь у нее? – Бринн с подозрением изучает меня, прищурившись и готовясь спорить, если я откажусь от своего слова. Я не знаю, почему она сомневается во мне. Я еще не нарушил ни одного обещания. И не планирую начинать сейчас.

– Да.

– Обещай, – настаивает она, и я выдавливаю из себя улыбку.

– Обещаю, я спрошу ее.

– Спасибо-спасибо-спасибо. – Бринн обнимает меня за ноги. Я наклоняюсь и глажу ее блестящие каштановые кудряшки.

– Помни, если не продержишься неделю, сделке конец.

Она отступает с ухмылкой.

– Ладно.

Я еще раз благодарю Шэрон за то, что она согласились на этой неделе возить Бринн в библиотеку и обратно, а затем направляюсь к своему грузовику. Каждый шаг становится все тяжелее, а желудок сводит от нервов. Мне с легкостью удавалось избегать Саванну. Думаю, она тоже избегала меня. Но теперь, благодаря данному дочери обещанию, я не могу больше избегать ее, и не знаю, боюсь ли я этого или рад. Всю дорогу до съемочной площадки мне приходится бороться с желанием сильнее нажать на газ. Но хочу ли я мчаться туда или развернуть грузовик и вернуться домой?

Я не уверен.

Приблизившись к воротам, показываю пропуск, затем проезжаю к стоянке и паркуюсь на отведенном мне месте. А потом просто сижу. Сижу и смотрю на приборную панель. Набираюсь смелости? Усмиряю свой темперамент?

Я, черт возьми, не знаю. Все так запутанно.

– Бл*ть, повзрослей, – ворчу я себе. – Она просто чертова девчонка, которую ты когда-то знал. Она просто чертова девчонка.

Сделав глубокий вдох, вылезаю из грузовика и захлопываю дверцу.

Съемки уже начались, так что вместо того, чтобы идти к ее трейлеру, я направляюсь на съемочную площадку. Мои ребята заканчивают превращать захламленный участок земли в невзрачный угол нью-йоркской улицы, и, несмотря на вынужденную спешку, выглядит все хорошо.

Там тесно, потому что нам приходится делить пространство с художниками и дизайнерами, но, похоже, мы придумали, как с ними сработаться. Также помогает то, что мы можем использовать существующие внешние постройки, так что нам просто нужно немного изменить их внешний вид. Съемки можно начать здесь уже к концу недели.

Я проверяю работу своих ребят. Просматриваю чертежи. Кое-что подправляю сам. Снова проверяю чертежи. Обсуждаю планы с Джерри, менеджером по строительству студии. Занимаю себя чем угодно, пока не слышу по одному из радиоприемников объявление, что у актеров скоро перерыв на обед. Затем откладываю дела и иду в студию звукозаписи.

Сегодня снимают в павильоне, а сейчас заканчивают сцену на кухне.

Кухня, которую я построил, похожа на кухню в моем доме, которую построил тоже я.

Саванна восседает на моем кухонном островке в огромной рубашке на пуговицах, а ее темный парик выглядит взлохмаченным. Я обхожу одного из осветителей, чтобы получить лучший обзор. Рядом с тарелками с завтраком стоят кофейные кружки. Утренняя сцена.

– Ненавижу, что тебе нужно уходить так рано в субботу, – говорит Саванна мечтательным голосом, кладя в рот клубничину. Затем в кухню входит ее коллега по фильму, Пол. Он в рубашке на пуговицах, похожей на ту, что на Саванне, и поправляет галстук.

– Я тоже это ненавижу, – говорит он, прежде чем встать перед ней. – Но завтра я весь день проведу с тобой, а в следующие выходные – ты, я и Итальянская Ривьера.

– Мммм, – тянет она. – Не могу дождаться.

С того места, где я стою, мне четко видно лицо Саванны, но только затылок Пола. Впрочем, мне плевать. Я все равно не могу оторвать от нее глаз.