Текст книги "Радикс"

Автор книги: Бретт Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Глава 37

Потомак

17.34

Габриэль Битонти поджидал Рыцаря на крыльце дома. Несмотря на почтенный возраст, лицо у доктора из Ватикана было какое-то по-младенчески пухлое и розовощекое, обрамленное венчиком темных вьющихся волос. Костюм скромный, но пошит отлично.

– Как Папа? – осведомился Рыцарь.

– Его Святейшество в добром здравии. Спасибо, что спросили.

Проходя через застекленный атриум, Битонти любовался панорамным видом на заснеженные луга и леса. Рыцарь пригласил его зайти в библиотеку.

– Хорошо, что вы прибыли без промедления, – заметил он, опускаясь в плетеное кресло-качалку. – У меня новости, которые, надеюсь, порадуют Папу. Скоро в моих руках окажется Радикс.

– Но как такое возможно? – Битонти всем телом подался вперед. – Радикс исчез много веков назад.

– А теперь найден.

Обдумывая услышанное, доктор откинулся на спинку кресла.

– Если все обстоит именно так, я должен осмотреть эту реликвию прежде, чем ее увидит Папа.

– Разумеется, – ответил Рыцарь и стал набивать трубку табаком. – Именно за этим я вас сюда и пригласил. У вас репутация скептика.

– Что верно, то верно. Я изучал и исследовал сотни так называемых чудес и разоблачал их. Приступал к каждому такому исследованию как пессимист и молился о том, чтоб, завершив его, стать оптимистом. Но случалось это, увы, не часто.

– Вы настоящий эксперт по этим вопросам. Можно сказать, мирового уровня, – заметил Рыцарь, раскуривая трубку.

Он уже давно восхищался работой Битонти, связанной с изучением чудес медицины и целительных реликвий. Будучи консультантом при папском институте археологии христианства, Битонти исследовал некоторые из величайших христианских реликвий, обладающих целительной силой, таких, как, к примеру, Спас Нерукотворный. Она была известна также под названием «Мандилион» – в переводе с арабского «малая плащаница». Этим куском ткани Христос вытирал лицо, и на ней отпечатались его черты. Он отдал ее Ханнану, хранителю архивов. А тот, в свою очередь, подарил реликвию царю Абгару из Эдессы. Прикоснувшись к ткани, Абгар исцелился от терзавшей его проказы. Примерно в 525 году н. э. эта «малая плащаница» была обнаружена в каменной кладке над городскими воротами. А затем, во время крестового похода 1204 года исчезла.

История христианства изобиловала мифическими чудодейственными средствами, начиная от священного Грааля и заканчивая тенью святого Петра. Считалось, что даже некоторые Марианские растения и травы, символизирующие деву Марию, обладали целительной силой. Но Битонти относился ко всему этому скептически.

– С нетерпением жду результатов ваших изысканий по Радиксу. Уверяю, разочарованы вы не будете.

– Я был бы счастлив сообщить святому отцу, что найденная вами реликвия аутентична.

– Конечно. Но у Радикса есть своя цена.

– Вы хотите денег? – Битонти презрительно фыркнул. – Но ведь их у вас предостаточно!

– Мне нужно нечто более ценное, чем деньги, – произнес Рыцарь, выпустив изо рта колечко дыма. – Скажите, каково сейчас состояние здоровья Джеффри Кювье?

Вопрос удивил Битонти.

– Великий магистр Суверенного военного ордена Мальты очень плох. Вряд ли протянет больше года.

– После смерти Кювье Папе придется назначить выборы нового магистра.

Рыцарь, как его дед и отец, состоял в Мальтийском ордене. Больше известные под названием Рыцари Мальты, члены этой элитной римско-католической организации вели свое начало еще со времен первого крестового похода. Их штаб-квартира располагалась в Риме, орден был признан международными законами, считался безземельной, но суверенной нацией, могущей выпускать свои монеты, марки, номерные знаки для машин и паспорта. Некоторые считали их самым маленьким в мире государством. С 1994 года орден даже входил в состав ООН в качестве постоянного наблюдателя. Его члены считались истовыми католиками. Занимались разными гуманитарными миссиями, оказывали медицинскую помощь бедным и нуждающимся.

Но Рыцарь считал, что Мальтийский орден может достичь более высоких целей. В этом с ним соглашались еще два рыцаря. Другие же члены – все поголовно сущие идиоты и слепцы – отвергали его план. Став великим магистром, он смог бы не только поставить перед Мальтийским орденом более грандиозные и амбициозные задачи и цели, но и достичь их. Но прежде всего надо заполучить Радикс.

– Я что-то не совсем понимаю, – начал Битонти. – Если вы передадите Радикс Ватикану…

– Потребую у Папы, чтобы он одобрил мое избрание великим магистром Суверенного военного ордена Мальты.

– Никто не ставит под сомнение влияние, которым вы пользуетесь у правоверных католиков. Вашу щедрость при пожертвованиях. Однако же у святого отца есть серьезные возражения против вашей кандидатуры. На репутации вашей семьи лежит пятно. Ваш отец опозорил церковь скандалом, связанным с Институтом по изучению религиозных трудов.

– Вы имеете в виду обвинения в незаконных операциях, отмывании нацистского золота через банк Ватикана?

– Банк не имел к этому ни малейшего отношения, но я слышал истории о том, будто бы награбленное нацистами добро положило начало несметным капиталам вашей семьи.

– Да, моего отца убрали с должности советника банка Ватикана, но Мальтийский орден его не лишил рыцарства. И меня тоже посвятили в рыцари, несмотря на все эти слухи.

– Слухи это или нет, но Его Святейшество воспринимает их весьма серьезно.

– Передайте Папе, не стоит верить дурацким сплетням. Он должен меня принимать всерьез. А мой отец тут и вовсе ни при чем.

Глава 38

Лос-Анджелес

14.50

Бринстон продолжал обыскивать больницу Линда Виста. На первом этаже удалось обнаружить помещение, где располагалось нечто вроде архива. Часть зеленых полок рухнула под тяжестью неподъемных бумажных кип и каких-то коробок. Джордан прошла в самый конец крыла, осмотрела морг, рентгеновский кабинет и помещения, где производились вскрытия. На втором этаже работал Клауд, и он уже доложил после проверки терапевтического отделения и смотровых, что там все чисто. Тилтон обошел часовню, кухню, кафетерий и комнату отдыха.

Ни его семьи, ни киллера.

Джон Бринстон вернулся в приемную на первом этаже, Джордан вместе с Тилтоном поднялась на третий. Клауд начал обыскивать четвертый. Ясно, что Мецгер любит играть в разные хитроумные игры. Интересно, какая его любимая?.. Наверное, какая-нибудь садистская версия игры в кошки-мышки. Джон вспомнил, как убийца звонил ему по телефону, чтобы сообщить о больнице Линда Виста. Что он тогда сказал?.. Ага, теперь он вспомнил. «Ты, наверное, вообразил, что я ниже тебя. Но уверяю, в моем лице ты встретишь, наконец, настоящий вызов». Бринстон повторил вслух: «Я ниже тебя…»

Может, таким завуалированным образом Мецгер обозначил свое местонахождение?

Джон бросился к двери подвального помещения, приказав всем остальным следовать за собой. Выставив вперед ствол «МР5», он двинулся по коридору и вскоре оказался в бойлерной. Мрачное помещение с целым переплетением ржавых труб, красный бойлерный котел встроен в кирпичную стену. Остальные стены, оштукатуренные, сплошь расписаны граффити. Он проверил везде, даже за воздуховодом, расписанным зеленой краской под гигантскую змею.

Где-то внутри одной из стен постанывала труба – звук страшно действовал на нервы. Бринстон остановился возле обшарпанной двери. Стволом «МР5» он осторожно толкнул ее, приоткрыл, потом пригнулся и вошел. Вниз, к грязному бетонному полу вела лестница. Он тихо вышел на площадку, напряг глаза. Следы крови на полу. Свежие… Он осторожно выглянул из-за угла. Часть подвального помещения была задекорирована под тюрьму, видимо, для съемок малобюджетных фильмов.

Бринстон, щурясь, всматривался, и вдруг увидел женщину – футах в тридцати от себя. Кайлин находилась в тюремной камере за решеткой, выставлена напоказ, как трофей. Он так и не понял, жива она или мертва. Шай нигде не было видно.

Джордан сбежала вниз по ступенькам с Тилтоном и Клаудом. Они увидели Бринстона стоящим в темном и душном подвальном помещении. Начали обходить его вдоль стен. Резким движением руки он приказал им двигаться вперед. Они повиновались, обошли по спирали весь подвал. Подошвы армейских ботинок издавали тихое шарканье.

Бринстон двинулся к жене, с трудом подавляя искушение броситься бегом. Дошел до камеры, провел рукой по железным прутьям, словно проверяя, настоящие ли они. Дверца скрипнула и отворилась. Кайлин была привязана к стулу. Голова низко опущена, спутанные волосы падают и закрывают лицо. Блузка порвана и вся в крови, одно плечо оголено. Руки мелко дрожат.

Что же сотворил с ней Мецгер?

– Прости, Кайлин, – прошептал он и, опустившись на колени, начал развязывать веревки.

Она резко подняла голову и заморгала, не сводя с него испуганных глаз. Рот был залеплен куском изоляционной ленты. Бринстон отшатнулся.

Подбежала Джордан, начала перерезать веревки на ногах у женщины.

Клауд похлопал его по спине.

– Ни Боба, ни твоей малышки мы не видели. Хорошо хоть жену нашли.

Бринстон не ответил. Не отрываясь, продолжал смотреть на женщину.

– Доктор Бринстон? Что-то не так?

Он напряженно прошептал:

– Это не моя жена…

Привязанная к стулу незнакомая девушка взглянула на него. Глаза мутные, на руке целая цепочка следов от уколов. На пальце – бриллиантовое кольцо водителя Боба.

– Времени совсем мало, – сказал Бринстон. – Найдите Мецгера. Живо!

Джордан с ребятами бросилась выполнять приказ, он же принялся расспрашивать девушку. Оказалось, что Мецгер похитил ее из парка Холеннбек и притащил сюда, в больницу Линда Виста. Убийца надел ей на палец кольцо Боба, потом вытер кровь о ее лицо и блузку. Рассказывая все это, девушка содрогалась в рыданиях. Она ничего не знала ни о Кайлин, ни о малышке. Бринстон отвернулся.

Девушка сорвалась со стула и умчалась, точно испуганный олененок, вихрем взбежала по ступенькам. Бринстон отпустил ее. Ей и без того крепко досталось. Даже кольцо позволил оставить. У него возникло предчувствие – Бобу оно больше не понадобится. Может, она продаст украшение и купит на эти деньги не героин, а что-то более полезное.

Ну да, конечно.

Джон вернулся вниз, в приемное отделение. Что же теперь?.. И вдруг уловил краем глазам какое-то движение. Баньши, черный комочек шерсти, вспрыгнула на подоконник снаружи, затем протиснулась через отверстие в разбитом стекле. Спрыгнула на пол и укоризненно уставилась на него единственным глазом.

Бринстон нахмурился.

– Как это ты выбралась из машины, а?

Охваченный дурными предчувствиями, он выбежал из вестибюля на улицу. Кошка последовала за ним. Внедорожник стоит во дворе. Водителя Боба нигде не видно.

– Все к выходу! – Джон коротко скомандовал в микрофон.

Бринстон видел: в «Навигаторе» кто-то есть. Как знать, может, Мецгер в этот момент целится в него. Но надо было действовать, и быстро. Пригибаясь, он бросился к машине, на миг привалился спиной к кузову. Затем распахнул дверцу со стороны водительского места, и тело Боба Макинтайера накренилось – того гляди, выпадет на асфальт. Он затолкал неудачливого снайпера обратно. На теле были видны множественные пулевые ранения, одна пуля угодила прямо в лоб.

Подбежали остальные члены команды. Джордан, подняв голову, внимательно осматривала крышу здания, опасаясь, что Мецгер затаился где-то там.

– Позвоните, чтоб забрали тело Боба, – распорядился Бринстон.

Уже этим занимаюсь, – ответил Тилтон.

Бринстон всматривался в лицо убитого. Рот был обведен по кругу полоской потемневшей крови. Бринстон призадумался на секунду, затем раздвинул пальцами губы погибшего водителя.

– Что ты делаешь? – спросила, подскочив к нему, Джордан.

Но он не ответил, продолжал все глубже проталкивать пальцы в горло мертвеца. И вытащил кольцо. Сомкнул губы Боба, потом вытер от крови обручальное кольцо Кайлин. В кольцо была вставлена записка. Мецгер оставил ему послание.

– Что там? – спросила Джордан.

Он поднял на нее глаза.

– Там сказано: «Поезжай домой».

Потомак

18.00

– Che bello,[22]22
  Как хорошо (итал.).


[Закрыть] – произнес Габриэль Битонти. – Ваша галерея производит впечатление.

Рыцарь улыбнулся. Ему всегда нравилось показывать свою коллекцию картин.

Битонти залюбовался работой Сая Твомбли.[23]23
  Современный американский художник и скульптор-абстракционист.


[Закрыть]

– Видел ее на Венецианской биеннале, – заметил он, не сводя глаз с полотна. – Должно быть, стоит не меньше десяти миллионов.

– Примерно столько на вторичном рынке. Идемте. Мне важно знать ваше мнение.

Он подвел гостя к картине в самом конце галереи. Битонти даже отступил на шаг, увидев изображение святого Себастьяна. Мученик был привязан к дереву, тело его пронзали стрелы.

– А вот этого художника не знаю. По манере письма немного напоминает Веласкеса, только изображение более живое и выразительное. – Битонти подошел к следующему полотну. – А это… Тот же художник, узнаю руку. Распятие святого Петра. Кто же автор?

– Я, – ответил Рыцарь.

– Впечатлен, – и Битонти перешел к следующей картине, изображающей кудрявого мужчину, прибитого к кресту вниз головой. – Реалистичность изображения просто поражает. Кажется, так и слышишь с полотна крики этого страдальца. Крики агонии и боли.

– Да, мне стоило немалых усилий передать эти эмоции. Еще ребенком я мечтал стать художником. Год проучился в Сорбонне, изучая искусство, но у отца были другие планы на мое будущее. И, несмотря на то, что я занялся совсем другим, художник во мне никогда не умирал.

Из мастерской вышел Кресс, держа в руках большое полотно. Поднес его к доктору.

– До завершения еще далеко, но это моя последняя работа, – сказал Рыцарь. – Как видите, на картине изображена сцена распятия святого Андрея.

Битонти сцепил пухлые пальчики.

– Прекрасно, и в то же время как-то тревожно. Потрясает техника работы кистью, такие плавные и выразительные переходы. Страшно интересно знать, в чем и как вы черпаете вдохновение. Могу я взглянуть на вашу мастерскую?

– Как-нибудь в следующий раз, – ответил Рыцарь и жестом приказал Крессу унести картину. – Боюсь, в моей мастерской царит страшный беспорядок. – Рыцарь подхватил гостя под руку и повел в столовую. – Кроме того, сейчас самое время для рождественского обеда.

Пятнадцать минут спустя он уже нарезал на тонкие ломтики дикого гуся с поджаристой корочкой. Сидевший напротив Битонти поднял бокал с шардоне. Но не успел произнести тост, зазвонил мобильник. Доктор из Ватикана поставил бокал на стол, взял телефон.

Потом извинился и перешел в соседнюю комнату. Рыцарь взмахом руки подозвал к себе Кресса.

– От тела Энди избавились? – шепотом спросил он.

– Да, сэр. И вытерли кровь с вашей шпаги.

Битонти вернулся, Кресс тотчас отошел.

– Срочные новости из Ватикана. Врач из Палаццо ди Мальта сообщил, что великому магистру Кювье только что отданы последние почести.

– Это знак свыше, – торжественно объявил Рыцарь. – Мальтийскому ордену нужен новый магистр.

– Похоже на то, – сказал Битонти, усаживаясь на свое место за длинным столом.

– Так если я презентую Радикс Ватикану, то могу рассчитывать… сменить Кювье на этом посту?

– Лично я такие решения не принимаю. Но святой отец не станет медлить с назначением нового великого магистра. Переговорю со своими коллегами из Медицинского Консулата. Если аутентичность Радикса будет установлена, ваши шансы резко возрастут. – Битонти всем телом подался вперед. – Мне просто не терпится исследовать эту реликвию и доложить о результатах Ватикану. Когда я смогу ее увидеть?

– Скоро, – заверил его Рыцарь. – Возможно, даже уже сегодня.

Лос-Анджелес

15.29

Бринстон припарковал машину возле своего дома в Хэнкок Парк. Никаких следов взлома или вторжения. Кругом спокойно и тихо.

Стив Клайд бросил с заднего сиденья:

– Как это тебе удается сохранять спокойствие? Если б Мецгер захватил мою жену, я бы не выдержал, просто с ума сошел бы!

– Не могу позволить себе такой роскоши, – ответил Бринстон. И прежде, чем распахнуть дверцу машины, обернулся к Джордан, Клауду и Тилтону: – Возможно, Мецгер в доме. Я войду первым, а вы меня прикроете.

Баньши опрометью бросилась к входной двери. Бринстон помчался следом. Выждал секунду, отпер ее.

Члены команды обходили комнату за комнатой.

Джон проверил гостиную. На миг представил, как он входит и видит там Кайлин и Шай. Живые и невредимые, они сидят и ждут его. Но реальность тут же разочаровала, хотя надежда увидеть близких так и не угасла. С горечью он бросил взгляд на нераспакованные рождественские подарки под елкой. Дочурка их так и не увидела. Стоявшая на пьедестале скульптура Кайлин «Затмение» напомнила о том дне, когда он купил ее в лос-анджелесской галерее. Без жены и дочери дом выглядел каким-то неживым.

Он продолжал осматривать мастерскую Кайлин, когда в наушниках прорезался голос Джордан:

– Джон, – сказала она. – Я в подвале. Спускайся сюда.

Бринстон сбежал вниз, промчался через кухню, стал спускаться в подвал. Сердце у него упало. Ни жены, ни дочери. Джордан и Клауд стояли над телом мужчины, распростертом на бетонном полу. Баньши наблюдала за происходящим сверху – расхаживала по обогревателю.

– Кошка замяукала, – сказала Джордан. – И я сразу помчалась сюда. Знаешь этого парня?

Он кивнул, не сводя глаз с тела.

– Да. Наш сосед.

Билл Адлер был вдовцом и сотрудником ЦРУ в отставке. Когда Бринстон отправлялся на задание, он присматривал за Кайлин и Шай. Должно быть, Адлер заметил, как в дом пробрался Мецгер.

– Видишь кровь на ступеньках? Должно быть, его сюда притащили уже после смерти. Клауд нашел следы крови у пианино. Там, наверное, твоего соседа и убили.

Губы Адлера, как и Боба, были покрыты кровью. Бринстон раздвинул губы трупа. Взял фонарик, посветил внутрь. Записка была пришита черной ниткой к нижней стороне языка.

«Вегас 9 в».

– Довольно игр, – сказал Бринстон. – Мы отправляемся в Лас-Вегас. Там все и решится.

Глава 39

Боллинген, Швейцария

12.40

Дорога вдоль озера, безлюдная и продуваемая всеми ветрами, привела Кори Кэссиди и Эдгара Вёрма в сонную швейцарскую деревеньку под названием Боллинген. Расположившаяся у северного мелководного окончания озера Цюрих, она состояла из нескольких разбросанных поодаль друг от друга строений, фермерских домов, в центре возвышалась белая церковь. Пока их перечно-красный мини «Купер» проезжал по улицам, Кори не видела света ни в одном из домов. Затем они резко свернули, проехали под железнодорожным мостом и приблизились к небольшому парку с игровой площадкой.

GPS-навигатор направил их по узкой длинной дороге. Вымощенная булыжником, затем гравием, она тянулась параллельно железнодорожным путям. Добравшись до конца улицы, они очутились на автостоянке с навесом, где и остановились. Вёрм прихватил с собой рюкзак с припасами и оборудованием, который нашел в одном из отсеков самолета. Кругом глухой лес, в нем царит тишина, навевает спокойствие и одновременно нагоняет ужас. Они перебрались через невысокую проволочную изгородь, углубились в чащу и двинулись на юг. Колючки кустарника цепляли одежду.

А вверху, прямо над ними, возвышался замок мечты Юнга. Башня Боллинген. Интересно, какими она населена призраками?..

В своей автобиографии Юнг писал, что башня «связана с мертвыми». Как-то ночью в 1924 году психиатра разбудили странные звуки: показалось, будто вокруг замка кто-то бродит. Он распахнул ставни в спальне, но за окном никого не увидел. Наверное, приснилось, подумал доктор и снова улегся в постель. Но вскоре округа наполнилась звуками смеха, пения и музыки. Юнгу показалось, что какие-то темные фигуры расхаживают вокруг башни. Он снова бросился к окну и снова ничего не заметил, кроме «мертвенно спокойной лунной ночи». Позже он узнал, что не ему первому привиделись «ушедшие люди». Швейцарская легенда гласила, будто бы эти фантомы представляли собой армию Вотана из душ умерших.

Приблизившись к замку, Вёрм и Кори миновали деревянный забор. До главного строения тянулся заснеженный ров. Двор перед замком по распоряжению Юнга был обнесен высокими стенами. Девушка посветила фонариком – они сплошь заросли диким виноградом. На каменной кладке виднелись какие-то странные темные пятна. Арки и башенки придавали этому небольшому замку средневековый вид. Они обошли комплекс зданий по кругу, затем спустились по тропинке к серой глади озера. Пробравшись через высокую траву и стебли рогоза, вышли на каменистый берег и обнаружили вход. Вёрм указал на надпись на латыни, вырезанную в камне над входом в башню:

PHILEMONIS SACRUM – FAUSTI POENITENTIA

– «Святилище Филемона – Покаяние Фауста», – перевел Вёрм.

В дневнике матери Кори отмечалось увлечение Юнга Фаустом. Его дед, тоже Карл Юнг, считал, что он мог быть внебрачным сыном Иоганна Вольфганга Гёте, величайшего немецкого поэта, написавшего «Фауста». Возможно, подобно деду, Юнг идентифицировал себя с Фаустом, этим некромантом германской литературы, продавшим свою бессмертную душу Мефистофелю в обмен на мудрость и власть.

Семья Юнга обитала, отгородившись от всего мира, на берегу озера, в имении площадью 2300 квадратных футов. Во время пребывания в Боллингене Юнг поднимал разноцветные «флажки настроения», сигнализирующие, хочет ли хозяин видеть гостей, или они нежеланны.

Вёрм снял с ворот навесной замок. Затем распахнул обе створки на массивных петлях. Над каменным двориком нависали башни-близнецы. На протяжении тридцати лет Юнг четырежды перестраивал комплекс, начав в 1923 году с «материнской» башни, возведенной в память о матери. Дверь в нее была не заперта. Кори вошла первой.

В полном молчании расхаживали они по деревянному полу и вскоре прониклись примитивным очарованием сооружения. Юнг сознательно отказался от электричества и водопровода. Отапливали помещение дровами, воду качали из колодца. В тесной кухоньке над камином размещалась огромная каменная плита. На полке блестели кастрюли, сковородки и прочая утварь. На крючке, вбитом в стену, висел кожаный фартук, который Юнг надевал, когда шлифовал камни. На стенах картины, прикрытые пеньковой тканью. Кори приподняла край и увидела рисунок Юнга с изображением луны и звезд.

Цепляясь за свисающий с потолка толстый канат, они по узким ступенькам поднялись на второй этаж. И увидели в комнате наверху большую синюю мандалу – магический круг, представляющий собой модель вселенной, – нарисованную над кроватью Юнга. Другую стену занимала фресковая живопись – огромный портрет Филемона. Юнг изобразил своего духовного наставника с волнистой седой бородой и сверкающими крыльями зимородка, которые держали его в воздухе. Филемон смотрел прямо на девушку и старика.

Что не поддавалось никакому объяснению, это то, что духовный учитель великого психиатра как две капли воды был похож на Эдгара Вёрма.

– Давай проверим вторую башню, – предложила Кори. Ей почему-то стало не по себе. Она вышла во двор и наблюдала за тем, как Вёрм ловко расправляется с замком на двери второй башни.

– С детства был поклонником Гарри Гудини, отсюда и умение, – объяснил он. – Когда мне стукнуло пять, уже не было на свете замка, который я не мог бы открыть.

Кори нахмурилась – ей не слишком импонировал образ пятилетнего мальчугана, который только тем и занимался, что вскрывал запертые двери. Должно быть, в детстве Вёрм был не менее странным, чем теперь, в старости.

– На создание этой башни Юнга вдохновило его второе «я». То есть Юнг номер два, – заметил Вёрм.

С детства врач считал, что в нем уживаются две отдельные личности. Личность Номер один, как он это называл, была привержена логике и науке. Именно поэтому Юнг и стал ученым, основателем знаменитой школы психотерапии. Личность Номер два являлась полной тому противоположностью, была привержена мистицизму и пронизана духом язычества. Отойдя от психоанализа, Личность Номер два увлеклась алхимией и гностицизмом. Подобно отцу Юнга, великий Зигмунд Фрейд невероятно высоко ценил Личность Номер один, а Личность Номер два просто терпеть не мог. По мере старения Юнг всё глубже погружался в мистику.

Первую башню Юнг построил в память о матери и в честь своей жены Эммы. В 1931 году Юнг принялся возводить вторую башню. Более изящная, чем первая, вторая постройка стала, по выражению Юнга, «местом духовной концентрации». В центре он устроил двухэтажную спальню и кабинет, который называл часовней. Ключи от этой башни-часовни он все время носил на цепочке на шее и никогда не снимал. Никто не мог зайти туда без его разрешения.

Вёрм жестом пригласил Кори войти.

Так называемая «духовная» башня Юнга поражала воображение – впечатление было такое, словно они проникли в его подсознание. Кори не верила в привидения, но в душу ее сразу же вселилось какое-то тревожное чувство. Казалось, она почти физически ощущает здесь присутствие Юнга.

Вёрм достал из рюкзака галогенные лампы на батарейках. Включил их, комната озарилась ярким светом. Кори повернулась, стоя на одном месте и обозревая все вокруг. Юнг описывал вторую башню как «выражение моей веры в камне», подтверждая тем самым свою веру в могущество алхимии, гностицизма и языческой мифологии. Интерьер он украсил фресками, отображающими сны и видения. Стены сплошь покрывали символы и образы, одни были нарисованы яркими красками, другие вырезаны в камне. Волк пожирает мертвого короля. Меркурий оседлал глобус, на ногах у него крылышки. Под звездным небом египетский кораблик в форме полумесяца вплывал в подземный мир. Внутри кита томился и страдал Иона. Зеленый лев откусывал по кусочку от солнца.

– Просто сюрреализм какой-то, – растерянно пробормотала она.

Юнг украсил стены башни не только рисунками, но и геометрическими символами. Часть из них копировала рисунки на песке индейцев племени навахо, имелись здесь и изображения тибетского Колеса Жизни. Присутствовали и изображения созданий, чьи образы были навеяны алхимией. Драконы высились молчаливыми стражами, рядом с ними красовались соколы, быки, рыбы, единороги и жуки-скарабеи. Мелькали и портреты Филемона, но небольшие, написанные разноцветными красками на керамических плитках. В этой пестрой галерее нашло свое место и изображение Фауста – на этот раз в человеческий рост, а также какого-то христианского святого и карлика с темной кожей.

Одну из стен башни занимали цитаты из Гете, Парацельса, Данте и Мильтона. Юнг увековечил их изречения на латыни, греческом, английском, старом швейцарском, немецком и санскрите. Вёрм вжался лицом в эту стену, водил кончиками пальцев по выгравированным на ней символам. В этот момент он походил на ветерана, пришедшего почтить память тех, чьи имена выбиты на гранитной доске вьетнамского мемориала.

– Ответы в этой комнате, – прошептала Кори. – Но с чего начать?

– С Древа жизни, – ответил Вёрм и указал пальцем. Из стены выдавалось скульптурное изображение белого дуба. Змеи-альбиносы обвивали толстый ствол, точно виноградные лозы. У подножия ствола Юнг выгравировал в камне два слова: «ARBOR PHILOSOFICA».

– «Древо философов», – перевел Вёрм. – Еще одно название Древа жизни.

Только теперь Кори поняла значение слов матери, писавшей, что Древо жизни произрастает и цветет в стране мертвых. Они относились именно к этому дереву. Боллинген был воспроизведением в камне подсознания Юнга, Страны мертвых. Древо жизни было его метафорой.

– Вотан висел на Древе жизни, чтобы обрести мудрость. Может, нам тоже стоит попробовать?

Кори вставила ногу в дупло, протянула руку, ухватилась за ветку выше. Вцепившись в каменную змею, подтянулась, шагнула на следующую ветку. Вёрм направил луч света на ее гибкую тонкую фигурку, она продолжала карабкаться дальше. И вот поднялась на высоту футов двенадцать.

– Видишь что-нибудь? – окликнул он ее снизу.

– Слова, изображения. Ничего не говорят.

Одна из верхних ветвей тянулась почти под потолком. Обхватив ее обеими ногами, Кори повисла головой вниз. Это упражнение она проделывала сотни раз еще на занятиях физкультурой в школе. Только тогда ее длинные золотистые волосы волной спадали вниз, закрывая лицо. Кровь прилила к щекам, она всматривалась в стену.

– Посвети вот сюда!

Вёрм направил луч света в указанное место.

– Ну, что там?

Кори ухватилась за ветку, приподняла голову вверх, чтоб кровь отхлынула от лица. И указала на четыре буквы, вырезанные в камне:

HSVS

Затем снова приникла к ветке и перевернулась.

Вёрм смотрел вверх, склонив голову набок, читал перевернутое вверх ногами слово.

– А знаешь? Если заменить здесь букву «V» на «А», получится «SASH». – Он усмехнулся. – Это означает кушак или пояс.

Кори продолжала висеть на дереве, вырезанном из камня во второй башне Юнга. Одна из ветвей выглядела более гладкой и прямой, чем остальные. Ей удалось отделить ее от ствола. Какое-то время она рассматривала ветку, затем бросила ее вниз, Вёрму.

– Юнг вырезал слово «пояс» в верхней части этой башни, – спускаясь, заметила она. – Но может ли этот пояс иметь какое-то отношение к Сцинтилле?

– Может, речь идет о Священном поясе. Помнишь апостола Фому? Знаешь, за что его прозвали неверующим? За то, что он сомневался в воскрешении Христа.

– Помню, – ответила она, отряхивая пыль с рук. – Просто святой Фома сам этого не видел, поэтому и не верил.

– Похоже, его не было рядом и когда Дева Мария вознеслась на небеса, – заметил Вёрм. – И самое интересное происходило лишь тогда, когда этого человека не было рядом.

– Он что же, и в вознесении Девы Марии тоже сомневался? – спросила Кори.

– Фоме нужны были доказательства. И знаешь, что его убедило? Дева Мария бросила ему с небес свой сверкающий пояс. Тогда он поверил. Какое-то время этой реликвией, поясом Девы Мари, обладала Франция. А несколько веков назад пояс бесследно исчез.

Вёрм вдруг резко умолк. Кори приблизилась к стене.

Здесь Юнг изобразил четыре мозаичные фигуры. Фауст и Филемон стояли рядом с мозаичным святым, бородатым мужчиной, над головой которого красовался нимб.

– Вот у этого есть пояс, – сказала она и указала на красный кушак, опоясывающий талию святого. – Может, он и есть Фома?

– Христианская иконография изображала святых с определенными символами. Иуда часто одет в желтые одежды. У Петра в руках ключи. У Фомы красный пояс.

Кори приложила пальцы к красным кусочкам мозаики, слегка надавила. Из стены выдвинулся небольшой ящичек.

– Ого! – усмехнулся Вёрм. – Откуда ты знала?

– Просто догадалась.

В ящике лежал маленький кожаный мешочек. Его украшала монограмма: «КГЮ». Развязав стягивающие его бечевки, Кори вытащила черно-красный, с золотом пояс.

– Читала об этом в самолете, – сказала она. – В 1817 году дед Юнга посетил фестиваль в замке Вартбурга. Демонстрируя свою преданность государству, студенты надели пояса и устроили шествие с факелами.

Вёрм рассматривал пояс.

– Да, те же цвета, что и у флага Германии.

– А позже, – продолжила Кори, – когда произошло объединение немецких феодальных земель, черный, красный и желтый цвета Вартбургского фестиваля стали цветами немецкого флага. – Девушка осторожно развернула пояс. – Гм… На поясах студентов из Вартбурга никаких букв вроде бы не было, – заметила она, разглядывая два ряда выцветших букв, вышитых на поясе. – Чьих же рук это дело? Может, самого Юнга? Или его деда?..