Текст книги "Гламорама"

Автор книги: Брет Истон Эллис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

18

В лофте Конрада на Бонд-стрит, сейчас 13:30 – единственное подходящее для репетиции время, потому что в этот момент все обитатели билдинга находятся или на работе, или в «Time Cafй», где за обедом с легкостью изображают друг перед другом идиотов; слегка просунув голову в дверной проем, ведущий в лофт, я отчетливо вижу всех членов группы Impersonators, рассредоточившихся по комнате в самых различных позах, каждый возле собственного усилителя: Ацтек, в футболке с надписью «Hang-10», скребет татуировку у себя на бицепсе, положив на колени гитару Fender; Конрад, наш вокалист, наделенный некоторым патологическим обаянием и имевший в свое время роман с Дженни Маккарти, увенчан копной блеклых волос лимонадного цвета и облачен в мятое х/б; Ферги, в длиннополом кардигане забавляется с «Волшебным шаром 8»[66]66
  Игрушка от фирмы Mattel: непрозрачный шар, в окошечке которого появляется «ответ» на заданный вопрос.


[Закрыть], опустив на нос солнцезащитные очки; Фицджеральд – раньше играл в готической рок-группе, передозировался, его откачали, он вновь передозировался, его вновь откачали, по глупости принял участие в агитации за Клинтона, работал моделью для Versace, встречался с Дженнифер Каприати – сейчас на нем пижама, и он дремлет в гигантском кресле-набивнушке в зеленую и розовую полоску. Все они ведут свое существование в этом промерзшем, загаженном лофте, где постоянно повсюду разбросаны DAT-кассеты и компакт-диски, на телевизоре всегда MTV, композиция «The Presidents of the United States» плавно перетекает в рекламу «Mentos», которая, в свою очередь, плавно перетекает в рекламу нового фильма Джеки Чана, пустые коробки для обедов на вынос из «Zen Palate» валяются повсюду, белые розы вянут в пустой бутылке из-под «Столичной», одну стену целиком занимает гигантская фотография грустной тряпичной куклы работы Майка Келли, собрание сочинений Филиппа К. Дика занимает целиком всю длину единственной книжной полки, «лава»-лампы, жестянки из-под «Play-Doh».

Я набираю побольше воздуха в легкие и вхожу в комнату, скинув конфетти, налипшие на мой пиджак.

Все, кроме Фица, поднимают глаза, а Ацтек тут же начинает бренчать на гитаре что-то из «Tommy».[67]67
  Рок-опера группы The Who; далее следуют цитаты из нее.


[Закрыть]

— Ни на какие раздраженья не реагирует он, – напевает Ацтек, – и все показывают тесты, что чувств отныне он лишен.

– Заткнись, – зеваю я, доставая ледовое пиво из холодильника.

– Он видит, он слышит, он может говорить, – продолжает Ацтек.

– Все стрелки на приборах находятся в движенье, – подхватывает Конрад.

– Машина не способна настолько ошибаться, – подводит итог Ферги, – должны мы попытаться стряхнуть с него оцепененье.

– Что творится в его голове? – поют они хором.

– Как бы мне хотелось знать, – внезапно приходит в себя заснувший в кресле Фицджеральд. – Как бы мне хотелось зна-а-ать!

Дотянув до конца последнюю ноту, он вновь возвращается в позу эмбриона.

– Ты опоздал, – констатирует Конрад.

– Я опоздал? Ребята, да у вас только на настройку уходит час, – зеваю я, падая на груду индейских подушек. – Это не я опоздал, – зеваю я вновь, прикладываясь к банке ледового пива, и замечаю, что все как один уставились на меня. – А что вы на меня так глядите? Мне пришлось отказаться от визита к Орибе[68]68
  Модный нью-йоркский салон красоты.


[Закрыть], чтобы успеть сюда.

Я швыряю номер «Spin», который валяется на полу рядом с античным кальяном, в Фица, который даже не делает попытки увернуться.

– «Magic Touch»! – выкрикивает Ацтек.

Я отвечаю не задумываясь:

– Plimsouls, «Everywhere at Once», 3:19 , Геффен.

– «Walking Down Madison», – наносит он следующий удар.

– Кристи Маккол, «Electric Landlady», 6:34 , Virgin.

– «Real World».

– Jesus Jones, «Liquidizer», 3:03, SBK.

– «Jazz Police».

– Леонард Коэн, «I'm Your Man», 3:51 , CBS.

– «You Get What You Deserve».

– Big Star, « Radio City », 3:05, Stax.

– «Ode to Boy».

– Yaz, «You and Me Both», 3:35 , Sire.

– «Top of the Pops», – Ацтек явно начинает терять интерес.

– The Smithereens, «Blow Up», 4:32, Capitol.

– Если бы ты только уделял столько же внимания нашей группе, – говорит Конрад своим фирменным тоном, который следует понимать как «эй, со мной сегодня лучше не связываться».

– А кто, по-твоему, пришел сюда на прошлой неделе со списком песен для группы? – парирую я.

– Я не собираюсь петь кавер-версию «We Built This City» в стиле эсид-хауз, – начинает вскипать Конрад.

– Ты швыряешь бабки в окно, чувак, – пожимаю я плечами.

– Кавер-версии нас никуда не приведут, Виктор, – встревает Ферги. – На каверах денег не заработаешь.

– Это то, что мне всегда говорит Хлое, – отзываюсь я. – А если я не верю даже ей, с чего это я буду верить вам?

– Какой в этом смысл, Виктор? – вздыхает кто-то.

– Ты, зайка, – я показываю пальцем на Ацтека, – обладаешь уникальной способностью взять песню, которую люди слышали миллион раз, и сыграть ее так, как никто и никогда не играл ее раньше.

– А ты, — говорит Конрад, тыкая пальцем в меня и источая яд человека, пришедшего из среды инди-рока, – настолько охренительно ленив, что не в состоянии написать свой собственный материал.

– Я лично думал о версии в стиле коктейль-микс «Shiny Happy People»…

– Но это же REM, Виктор, – терпеливо разъясняет Конрад. – Это – классический рок, а мы договаривались не делать каверы классического рока.

– О Боже, мне хочется наложить на себя руки, – стонет Ферги.

– Да, кстати, у меня есть хорошая новость для всех: Кортни Лав наконец перевалила через тридцатник, – говорю я радостно.

– Отлично. Я чувствую себя гораздо лучше.

– А какие авторские получает Кортни с продаж дисков Nirvana? – спрашивает Ацтек у Ферги.

– Интересно, заключали ли они брачный договор? – задумывается Ферги.

Все пожимают плечами.

– Так что, – заключает Ферги, – после того как Курт помер, возможно, и ничего.

– Эй, брось, Курт Кобейн жив, – говорю я. – Его музыка живет в наших сердцах.

– Нам следует уделять больше внимания новому материалу, парни, – говорит Конрад.

– Блин, можем мы в конце-то концов написать хоть одну песню не в ритмике этого дерьмового регги, которая не начиналась бы со строчки «Я ла-вил свой кайфф на тоу-чке пад крэ-кам»? – вопрошаю я. – Или со строчки «У ми-ня на кухне крысса – что ми-не дье-лать те-те-теперь»?

Ацтек с хлопком открывает банку пива Zima и вновь начинает задумчиво бренчать на своей гитаре.

– Когда вы в последний раз записывали демо, парни? – интересуюсь я.

Я замечаю Хлое на обложке последнего номера «Manhattan File», лежащего рядом с последним номером «Wired» и с номером «Youth Quake» со мной на обложке. Моя фотография старательно обезображена фиолетовыми чернилами.

– На прошлой неделе, Виктор, – цедит сквозь зубы Конрад.

– С тех пор прошла целая вечность, – бормочу я, пролистывая статью о Хлое.

Сплошная болтовня – последний год выходит на подиум, контракт с Lancфme, ее диета, роли в кино, отрицает слухи о пристрастии к героину, рассуждения Хлое о том, что она хочет иметь детей («Купить огромный манеж и все такое», – ее собственные слова), фотография нас вдвоем на вручении наград в области музыки и моды телеканала VH1 (я смотрю отсутствующим взглядом в камеру), фотография Хлое на вечеринке в «Doppelganger's» под названием «Пятьдесят самых легендарных людей мира», Бакстер Пристли, который волочится следом за ней, – я отчаянно пытаюсь вспомнить, каковы были мои отношения с Лорен Хайнд в Кэмдене и были ли у нас вообще какие-то отношения, как будто сейчас, в этом лофте на Бонд-стрит, это имеет хоть какое-то значение.

– Виктор, – изрекает Конрад, уперев руки в боки, – огромное количество групп приходит в шоу-бизнес с совершенно ложными намерениями: зарабатывать деньги, спать с кем попало…

– Стой, погоди-ка, Конрад. – Я вытягиваю руки вперед и принимаю сидячее положение. – Ты называешь это совершенно ложными намерениями? Ты серьезно? Я просто хочу уточнить.

– На репетициях, Виктор, – говорит Конрад, склоняясь надо мной, – ты только пьешь пиво да перечитываешь журналы, в которых есть что-нибудь о тебе или твоей подружке.

– А ты все еще живешь в легендарном прошлом, брат, – говорю я устало. – Записи Капитана Бифхарта? Йогурт? Что за херня здесь творится, а? И кстати, Ацтек – ты когда-нибудь подстрижешь ногти на ногах? Мать вашу так, где ваша сила духа? Что вы вообще делаете на этом свете, не считая того, что таскаетесь на дурацкие поэтические чтения в «Fez»? Почему бы вам не начать ходить для начала в гребаный тренажерный зал?

– Мне и без того физических нагрузок хватает, – неуверенно заявляет Ацтек.

– Забить косяк – вот и все твои физические нагрузки, парень, – чеканю я. – И сбрей чертову щетину с морды. Ты выглядишь как натуральный козел.

– Мне кажется, тебе пора немного остыть, Виктор, – говорит Ацтек, – и занять свое место в среде избранных.

– Я просто подсказываю вам, как вырваться из всего этого затхлого хиппанского нафталина.

Ферги смотрит на меня и как-то странно ежится.

– Ты ставишь под удар нашу дружбу, – говорю я, хотя эти слова сами срываются у меня с языка без особого напряжения.

– Ты никогда не бываешь здесь достаточно долго, Виктор, – выкрикивает Конрад, – чтобы было что ставить под удар!

– О, я тебя умоляю, – бормочу я, готовясь встать и уйти.

– Иди, иди, Виктор, – вздыхает Конрад. – Ты никому здесь не нужен. Иди открывай свой большой занюханный клуб.

Я хватаю свой портфолио и сумку с компактами и направляюсь к двери.

– Вы все такого мнения? – спрашиваю я, останавливаясь возле Фица, который вытирает нос об свитер от хоккейной формы, служащий ему подушкой. Глаза его закрыты, он явно безмятежно спит и видит во сне полные упаковки с таблетками метадона.

– Могу поспорить, что Фиц не хочет, чтобы я уходил. Правда, Фиц? – спрашиваю я, склоняясь над ним и тряся за плечо. – Эй, Фиц, проснись!

– Не стоит даже пытаться, Виктор, – зевает Ферги.

– Что случилось с нашим синтетическим мальчиком? – изумляюсь я. – Если не считать, разумеется, того, что он прожил десять лет в Гоа.

– Он перепил «Jдgermeister» прошлой ночью, – вздыхает Конрад. – А сейчас он закинулся ибогаином.

– Ну и что? – спрашиваю я, по-прежнему пихая Фица.

– А на завтрак – экстази, разбавленный слишком большой дозой героина.

– Слишком большой дозой?

– Героина.

– Вместо…

– Правильной дозы героина, Виктор.

– О Боже, – бормочу я себе под нос.

– Ну и ну, Виктор, – ухмыляется Конрад. – Тебе бы в деревне жить.

– Лучше я буду жить в деревне, чем водиться с людьми, которые сосут сами у себя кровь, вы, гребаные хиппующие вампиры.

– Фиц также страдает бинокулярной дисфорией[69]69
  Раздвоение поля зрения.


[Закрыть] и ущемлением лучезапястного нерва.

— Сияй же, безумный бриллиант![70]70
  Строчка из песни группы Pink Floyd «Shine On You Crazy Diamond».


[Закрыть]

Я роюсь в карманах, извлекаю оттуда купоны на бесплатную выпивку и раздаю их ребятам.

– Ну что ж, я пришел сюда исключительно чтобы сообщить вам о моем уходе из группы – да, кстати, купоны действительны только в период от 23:46 до 00:01 сегодня вечером.

– Так вот в чем дело, – говорит Конрад. – Ты просто уходишь?

– Я благословляю вас продолжать наше дело, – говорю я, возлагая два купона на бесплатную выпивку на бедро Фица.

– Как будто это тебя волнует, Виктор, – бурчит Конрад.

– Я думаю, Конрад, что это хорошая новость, – говорит Ферги, тряся в руке «Волшебный шар». – Я бы воскликнул по этому поводу: «С ума сойти!» Надо заметить, что «Волшебный шар» придерживается того же мнения – посмотрите, он говорит: «С ума сойти!» – и он поднимает шар так, чтобы всем было видно.

– Короче говоря, весь этот ваш инди-рок – это один большой пшик, — говорю я. – Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?

Конрад молча смотрит на Фица.

– Конрад, послушай, может, нам стоит сходить на выходных попрыгать с «тарзанки» вместе с Дуэйн и Китти? – говорит Ацтек. – Что ты на это скажешь, Конрад? Конрад? – Пауза. – Конрад?

Конрад продолжает взирать на Фица, а затем, когда я уже выхожу за дверь, он говорит:

– Понимает ли хоть кто-нибудь из вас, что в нашей группе у барабанщика самая дурная голова?

17

Пешком по Лафайет, не в силах отделаться от ощущения, что за мной кто-то следит, и останавливаюсь на углу Четвертой Ист, заметив свое отражение в стекле, покрывающем рекламу Armani Exchange, которое сливается с изображением мужской модели, выдержанном в светло-коричневых тонах, таким образом, что оба мы сливаемся в единое существо, и мне до такой степени трудно оторвать от этой картины взгляд, что на мгновение шум города вокруг стихает, если не считать попискивания пейджера, а сухой воздух вокруг меня начинает потрескивать, но не от статического электричества, а от чего-то другого, более трудноуловимого. Мимо беззвучно проезжают такси, кто-то, одетый в точности как я, пересекает улицу, три красивые девушки проходят рядом и смотрят на меня, им всем не больше шестнадцати, а за ними плетется какой-то бычара с видеокамерой в руках, приглушенная, звучащая диссонансом музыка Моби доносится из открытой двери гимнастического зала «Crunch» на другой стороне улицы, а над дверью на самой крыше здания возвышается огромный рекламный щит, на котором печатными черными буквами написано «ТЕМПУРА». Но тут некто кричит «Стоп!», и все оживает – шумит стройка нового магазина сети Gap у меня за спиной, пищит пейджер – на нем по какой-то странной причине высвечивается телефон ресторана «Indochine» – этот-то звук и заставляет меня направиться к телефонной будке, где, перед тем как набрать номер, я представляю себе обнаженную Лорен Хайнд, которая идет ко мне через холл номера люкс отеля « Delano » с намерениями столь серьезными, что даже я не способен оценить до конца всю их серьезность. Элисон снимает трубку.

– Я хочу заказать у вас столик, – говорю я, пытаясь изменить свой голос.

– Мне нужно сказать тебе что-то важное, – говорит Элисон.

– Что? – Я делаю вид, будто сглатываю слюну. – Т-т-ты раньше была мужчиной?

Элисон ударяет трубкой по какой-то твердой поверхности.

– Ах, извини, меня вызывают к столику, мне пора идти.

– По звуку не похоже на, эээ, вызов, зайка.

– Это новый звонок такой. Он симулирует звук, который возникает, когда женщина, уставшая поддерживать отношения с бестолковым идиотом, в гневе бьет трубкой по стене.

– Ты очень доходчиво объясняешь, солнышко, очень доходчиво.

– Я хочу, чтобы ты явился сюда в течение двух минут.

– Я в запарке, зайка, я в дикой запарке!

– Что у тебя там такое? Обращение к нации, что ли? – отрезает она. – Подними задницу и будь здесь немедленно.

– У моей задницы, эээ, совсем другие планы.

– О Господи, Виктор, эта многозначительная пауза, наполненная мычанием, означает только одно: у тебя свидание с этой твоей идиоткой.

– Зайка, увидимся вечером, – изображаю я натужное мурлыканье.

– Слушай, я отлично знаю номер Хлое и могу позвонить прямо сейчас и…

– Ее нет дома, Горгона.

– Ты прав, ее нет дома, она в баре «Spy» снимает рекламу для японского телевидения, и…

– Черт тебя подери, Элисон, ты…

– …я в настроении испортить всем нам жизнь по-крупному. И меня необходимо срочно вывести из этого настроения, Виктор, – предупреждает Элисон. – Иначе я действительно испорчу все по-крупному.

– Ты такая стерва, зайка, что слушать тошно, – вздыхаю я. – Ой-ой-ой! Последнее восклицание, типа, подчеркивает мою мысль, – разъясняю я.

– Ах, Хлое, это был сплошной ужас! Он набросился на меня. Он вел себя как последняя un animate[71]71
  Скотина (исп.).


[Закрыть]! Он говорил мне, что он тебя даже вот ни чуточки не любит!

— Что ты от меня хочешь в конце-то концов, зайка?

– Я просто больше не хочу ни с кем делить тебя, Виктор, – говорит Элисон с безразличным вздохом. – Я на сто процентов уверена, что пришла к этому заключению во время показа коллекции Alfaro.

– Но ты ни с кем меня не делишь, – говорю я, понимая всю бесполезность своих слов.

– Ты спишь с ней, Виктор.

– Зайка, но если бы этого не делал я, это делал бы какой-нибудь больной СПИДом подонок, и тогда…

– О Боже!

– …мы все влипли бы по самые уши.

– Заткнись! – вопит Элисон. – Немедленно заткнись!

– А ты что, собралась бросить Дамьена?

– У нас с Дамьеном Натчесом Россом…

– Зайка, прошу тебя, не называй его полной кличкой. У человеческого существа не может быть такого имени.

– Виктор, я пытаюсь тебе кое-что объяснить, а ты ведешь себя так, словно меня в упор не слышишь.

– Что? – делаю я снова вид, будто сглатываю слюну. – Т-т-ты раньше была мужчиной?

– Без меня, а следовательно, и без Дамьена, у тебя бы не было никакого клуба. Сколько еще раз я должна напоминать тебе об этом? – Пауза, во время которой слышно, как Элисон выдыхает дым. – И тогда у тебя не было бы ни малейшего шанса открыть тот, другой клуб, который ты собираешься открыть…

– О!

– …в тайне от всех нас!

Мы оба молчим. Я вижу мысленным взглядом, как верхняя губа Элисон расплывается в торжествующей ухмылке.

– Уж не знаю, откуда тебе в голову приходят такие мысли, Элисон.

– Заткнись! Продолжать беседу с тобой я намерена, только если ты явишься в «Indochine». – Повисает пауза, которой я даже не пытаюсь воспрепятствовать. Поэтому последнее слово остается за Элисон: – Тед, не можешь ли ты набрать для меня телефон бара «Spy»?

Она вешает трубку, бросая мне вызов.

Мимо лимузина, запаркованного перед входом рядом с гигантской кучей черного и белого конфетти, вверх по лестнице, ведущей в «Indochine», где метрдотель Тед, водрузив на голову гигантскую шляпу-цилиндр, дает интервью программе «Meet the Press», и я спрашиваю его: «Что стряслось?», и он, не прерывая визуального контакта со съемочной группой, указывает мне пальцем кабинку на задах пустого, вымерзшего ресторана, и я следую в указанном направлении под музыку из последнего альбома Пи Джей Харви, которая доносится откуда-то из промозглых глубин. Элисон замечает меня, гасит сигарету и, прервав беседу по своему мобильному телефону Nokia 232 с Наном Кемпером, встает из-за столика (возле каждого прибора лежит по свежему номеру «Mademoiselle»), за которым она ела кекс в компании Питера Габриэля, Дэвида Лашапеля, Жанана Гарофало и Дэвида Кореша, ведя занимательную беседу об игре в лакросс и новом обезьяньем вирусе.

Элисон волочет меня вглубь ресторана, заталкивает в мужской туалет и захлопывает за нами дверь.

– Давай по-быстрому, – хрипло рычит она.

– Как будто с тобой можно по-другому, – вздыхаю я, выплевывая жевательную резинку.

Она бросается на меня, впиваясь губами в мой рот. Не успеваю я и глазом моргнуть, как она уже торопливо расстегивает свою жилетку в полоску зебры и отчаянно пытается стащить ее с себя.

– В последний раз ты был со мной так холоден, – стонет она. – И все же вынуждена признать, от одного взгляда на тебя я сразу промокла.

– Зайка, но мы же с тобой сегодня не виделись, – говорю я, извлекая ее груди из бежевого Wonderbra.

– А как же показ коллекции Alfaro, солнышко?

Она стягивает с себя синтетическую мини-юбку с оплавленными термической сваркой швами, обнажая загорелые бедра, а затем срывает белые трусики.

– Зайка, сколько раз мы еще будем начинать эту тему по-новой? – спрашиваю я, расстегивая джинсы. – Меня не было на показе коллекции Alfaro.

– Ты был там мимоходом, но мы успели побеседовать. Я впиваюсь ей в шею, но на середине поцелуя резко выпрямляюсь, так что мои джинсы падают на пол, и смотрю в ее обезумевшее от предвкушения секса лицо.

– Ты куришь слишком много травки, зайка.

– О, Виктор…

Элисон в исступлении, моя рука лежит у нее между ног, я ввожу два пальца внутрь, три, она откидывает голову назад, облизывает пересохшие губы, давит на мою руку своей, сжимает бедра.

– Мне бы хотелось покончить со всем этим…

– С чем «этим»?

– Иди сюда.

Она хватает меня за член, крепко его сжимает и водит им, без презерватива, по своим влажным гениталиям.

– Чувствуешь? Это реальность?

– Вопреки всему я вынужден с тобой согласиться, – говорю я, вонзаясь в нее со всего размаху – так, как ей это нравится. – Но, зайка, у меня такое ощущение, что кто-то затеял крупный розыгрыш.

– Солнышко, трахай меня сильней, – хрипит Элисон. – И задери рубашку: я хочу видеть твое тело.

Уже после, медленно направляясь к выходу через пустынный ресторан, я хватаю недопитый «Greyhound» co стола и полощу им рот перед тем, как выплюнуть его обратно в коктейльный стакан. Пока я вытираю губы рукавом пиджака, Элисон, уже ублаготворенная, поворачивается ко мне и сообщает:

– За мной весь день следили.

Я резко останавливаюсь:

– Что?

– А то, что за мной весь день следили.

Закурив сигарету, она отправляется дальше, лавируя между официантов, которые накрывают столы к вечеру.

– Элисон, ты что, хочешь мне сказать, что эти гориллы ждут снаружи прямо сейчас? – Я ударяю кулаком по столу. – О черт, Элисон!

Она поворачивается ко мне.

– Я скинула их с хвоста в одной из кофеен Starbucks час назад. – Элисон выпускает дым и предлагает мне «Мальборо». – Я даже не представляю себе, до какой степени надо быть кретином, чтобы упустить человека в Starbucks.

– В Starbucks иногда бывает полным-полно народу, зайка, – говорю я, все еще ошеломленный, но уже слегка успокоившийся, и беру предложенную сигарету.

– Они меня не очень беспокоят, – говорит Элисон пренебрежительно.

– Я полагаю, что занятия сексом в туалете «Indochine» позволят тебе сделать существенный перерыв, зайка.

– Я хотела бы отпраздновать то, что наши тревоги по поводу небезызвестной фотографии можно считать завершенными.

– Я говорил с Бадди, – сообщаю я. – Я в курсе.

– Какой ужасный секрет ты вытянул на свет божий? – с восхищением спрашивает она. – Подтвердил, что Хлое сидела на игле?

– Тебе лучше об этом не знать.

Она обдумывает услышанное.

– Ты прав. Лучше не надо.

– Это ты заставила Дамьена купить новый 600-й?

– На самом деле он взял его в лизинг, – роняет Элисон, – засранец.

– Дамьен не засранец.

– Я говорила не про него, но его тем не менее это тоже касается.

– Слушай, расскажи мне, что тебе известно про Бакстера Пристли?

– У него восхитительные скулы. – Элисон пожимает плечами. – Играет в группе, которая называется «Эй, это мой ботинок». Он модель дефис актер. В отличие от тебя, который модель дефис неудачник.

– Он у нас, часом, не педик или что-нибудь в этом роде?

– На мой взгляд, Бакстер потерял голову от любви к Хлое Бирнс, – говорит она, радостно вглядываясь в мое лицо в ожидании реакции, затем, подумав о чем-то, она пожимает плечами. – Мог бы подвернуться и кто-нибудь похуже.

– Блин, Элисон!

Элисон, довольная, смеется.

– Будь бдителен, Виктор!

– Что ты имеешь в виду? – говорю я, потягиваясь.

– Как это ты всегда говоришь? – переспрашивает она. – Чем лучше выглядишь, тем больше видишь? Я правильно сказала?

– Не хочешь ли ты сказать, что Бакстер и Хлое – эээ, как это ты выражаешься? – спрашиваю я, по-прежнему потягиваясь. – Чпокаются?

– А тебя-то это почему беспокоит? – Она передает мне сигарету назад. – И что вообще ты нашел в этой бедной девочке, не считая потрясающих воображение умственных способностей?

– Как там у Лорен Хайнд дела? – спрашиваю я непринужденно.

Элисон заметно напрягается, выдергивает сигарету из моего рта, докуривает ее и вновь начинает двигаться к выходу.

– Какие у нее могут быть дела? Две роли в фильмах Атома Эгояна, две – у Хэла Хартли, одна – в последней картине Тодда Хайнса. Ах да – и маленькая роль в новом фильме Вуди Аллена. Вот и все дела. А что?

– Ни фига себе! – изумленно восклицаю я.

– Вы с ней настолько в разных весовых категориях, Виктор, что это даже смешно.

Элисон берет свои пальто и сумочку, которые лежат на табуретке у бара.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что тебе не стоит даже и пытаться обратить ее внимание на себя, – говорит Элисон. – Все равно ничего не выйдет.

– Да я так, просто интересуюсь, зайка, – пожимаю я плечами.

– У нее, судя по всему, эта самая болезнь, при которой на себе волосы выдирают. Впрочем, симптомы полностью исчезли после лечения прозаком. По крайней мере так говорят.

– Короче говоря, ты утверждаешь, в сущности, что мы попали в мышеловку, дверца захлопнулась, и уклониться невозможно? Так? – спрашиваю я.

– Ну, это ведь ты у нас пытаешься уклониться, – говорит она и целует меня в нос.

– Элисон, я знаю, что это бесполезно.

– Тогда дай мне передышку, – зевает она, застегивая пальто.

– Куда ты сейчас? – спрашиваю я робко. – Учитывая обстоятельства, подозреваю, что ты меня вряд ли подвезешь, а?

– У меня встреча, опоздать на которую равносильно смерти. Я записалась на стрижку к Стефену Ноллу, – говорит Элисон, прижимаясь к моей щеке. – Чмок, чмок и до скорого.

– Увидимся вечером, – роняю я, вяло махая рукой.

– Удачи, – отзывается она, уже спускаясь по лестнице и уходя все дальше и дальше от меня.