Текст книги "Гламорама"

Автор книги: Брет Истон Эллис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

– Какую еще жуткую историю?

– Помнишь, тебя пригласили встретиться со всеми этими важными шишками из СМ вроде Боба Букмена и Джея Махони на просмотре в зале на бульваре Уилшир; фильм оказался новенькой копией «Тора! Тора! Тора!»[22]22
  Фильм Тошио Масуды и Ричарда Флейшнера (1970), центральным событие которого является бомбардировка Пирл-Харбора.


[Закрыть], и все время просмотра они смеялись! Ты что, не помнишь, как ты мне это рассказывала?

— Ах, Виктор, – вздыхает Хлое, которая даже не слушает меня. – Я была позавчера с Лорен в Сохо, и мы обедали в «Zoe», и тут кто-то подошел ко мне и сказал: «Ой, вы так похожи на Хлое Бирнс!»

– А ты ему в ответ: «Да как вы смеете?» – спрашиваю я, глядя на нее украдкой.

– А я сказала: «Да? Правда?»

– Похоже, позавчера у тебя был, эээ, не очень насыщенный день, – поперхнувшись дымом, я хватаюсь за шампанское. – А кто эта Лорен?

– Виктор, ты совсем меня не слушаешь.

– Не надо, солнышко, брось! Когда ты была молода, и твое сердце было открыто, ты говорила: «Живи и давай жить другим». – Я замолкаю, еще раз затягиваюсь косяком и продолжаю. – Ты же помнишь еще? Ты же помнишь еще? Ты же помнишь еще?[23]23
  Цитата из одноименной песни группы Spandau Ballet.


[Закрыть]

Я снова кашляю, изо рта у меня идет дым.

– Ты разговариваешь не со мной, – говорит Хлое сурово, пожалуй, вкладывая в эту фразу слишком много чувства. – Смотришь-то ты на меня, но разговариваешь не со мной.

– Зайка, я твой самый большой фанат, – говорю я, – и я утверждаю это, находясь практически в здравом уме и трезвой памяти.

– Смотри-ка, заговорил совсем как взрослый!

Новые Девочки Дня пропархивают мимо нашей кабинки, нервно посматривая на Хлое, – одна из них ест на ходу палочку с фиолетовой сахарной ватой, направляясь приплясывать перед входом в туалет. Я замечаю, что у Хлое на лице такое выражение, словно она случайно выпила какую-то гадость или съела несвежее сашими.

– Не надо, солнышко, брось! Ты что, хочешь закончить жизнь на овечьей ферме в Австралии и доить гребаных динго? Провести остаток своих дней в Интернете, отвечая на электронную почту? Я тебя умоляю! Воспрянь духом!

Длинная пауза, а затем:

– Доить… динго?

– Большинство этих девушек закончили не больше восьми классов.

– Ты учился в Кэмдене, а что толку?

Люди останавливаются возле нас, выпрашивают приглашения на открытие клуба, которые я неохотно раздаю, говорят мне, что видели мою личность на прошлой неделе в Майами в баре «Marlin», в офисе «Elite» на первом этаже отеля, в «Strand»; к тому времени, когда Майкл Берген заявляет мне, что мы вместе пили латте со льдом на фотосессии Брюса Вебера и Ральфа Лорена на Ки-Бискейн[24]24
  Остров неподалеку от Майами.


[Закрыть], я уже слишком устал отрицать, что меня не было в Майами на прошлые выходные, поэтому я спрашиваю Майкла, понравился ли ему латте, а он отвечает, что так себе, после чего в комнате становится заметно прохладнее. Хлое, погруженная в собственные мысли, безропотно пьет шампанское. Патрик Бейтман, пришедший в сопровождении толпы пиар-агентов и трех сыновей известного кинопродюсера, подходит ко мне, пожимает мне руку, рассматривает Хлое, спрашивает, как продвигаются дела с клубом, будет ли завтра открытие, говорит, что Дамьен пригласил его, вручает мне сигару, а я изучаю странные пятна на лацканах его пиджака Armani, который стоит столько же, сколько хороший автомобиль.

— Цирк уже в пути, только клоуны задержались, чувак, – заверяю я Патрика.

– Просто хочу быть в курсе, – говорит он, подмигивая Хлое.

После того как он уходит, я докуриваю косяк, затем смотрю на часы, но, поскольку я их забыл, вижу на их месте только собственное запястье.

– Странный он, – говорит Хлое. – А я суп хочу.

– Он славный парень, зайка. – Хлое устраивается удобнее и смотрит на меня с отвращением. – А что? У него даже свой собственный герб есть.

– Кто тебе это сказал?

– Он сам. Он мне сказал, что у него есть собственный герб.

– Я тебя умоляю, — говорит Хлое.

Хлое берет счет, а я, чтобы как-то сгладить неловкость ситуации, наклоняюсь поцеловать ее, в то время как вьющиеся вокруг папарацци создают суматоху, к которой мы уже порядком привыкли.

28

На моментальных снимках моей памяти лофт Хлое выглядит так, словно интерьером занимался Дэн Флэвин: две складные софы от Toshiyuki Kita, пол с паркетом из белого клена, шесть винных фужеров Baccarat – подарок от Брюса и Нэн Вебер – дюжина белых французских тюльпанов, тренажер StairMaster и набор гантелей, фотоальбомы – Мэтью Ролстон, Энни Лейбовиц, Херб Риц – все с автографами, пасхальное яйцо Фаберже – подарок от Брюса Уиллиса (еще до эпохи Деми), большой строгий портрет Хлое работы Ричарда Аведона, разбросанные повсюду солнцезащитные очки, фотопортрет хозяйки квартиры, снятый Хельмутом Ньютоном, на котором Хлое, полуголая, идет через вестибюль гостиницы «Malperisa» в Милане, а все делают вид, что ее не замечают, огромный плакат Уильяма Вегмана и рядом с ним гигантские премьерные афиши фильмов, таких как «Баттерфилд, 8», «Холостяцкая вечеринка» с Каролин Джонс, Одри Хепберн в «Завтраке у Тиффани». Над туалетным столиком Хлое клейкой лентой прикреплен гигантский рулон бумаги, вырванный из факса, на котором выписан распорядок ее встреч: понедельник, 9.00 – Байрон Ларе, 11.00 – Марк Эйзен, 14.00 – Николь Миллер, 18.00 – Дух из Woo Tang Clan; вторник, 10.00 – Ральф Лорен; среда, 11.00 – Анна Суй, 14.00 – Кельвин Кляйн, 16.00 – Билл Бласс, 19.00 – Исаак Мизрахи; четверг, 9.00 – Донна Каран, 17.00 – Тодд Олдем и далее в том же духе до воскресенья. Столы и полки завалены иностранными банкнотами и пустыми бутылками из-под «Glacier». В холодильнике уже стоит завтрак, который приготовила Луна: красный грейпфрут, «Evian», холодный травяной чай, обезжиренный йогурт с черникой, четвертушка рогалика с маком – иногда обжаренная, иногда нет, белужья икра – по «особым дням». Жиль Бенсимон, Джульет Льюис, Патрик Демаршелье, Рон Галотти, Питер Линдберг и Бакстер Пристли отметились на ее автоответчике.

Я принимаю душ, втираю в кожу вокруг глаз средство от геморроя «Preparation H» и «Clinique Eye Fitness» и прослушиваю свой автоответчик: Эллен фон Унверт, Эрик Штольц, Элисон Пул, Николас Кейдж, Николетт Шеридан, Стивен Дорф и кто-то со зловещим голосом из TriStar. Когда я выхожу из ванной с махровым полотенцем Ralph Lauren, обернутым вокруг бедер, Хлое сидит на кровати с обреченным видом, прижав колени к груди. Слезы текут у нее по щекам, ее бьет дрожь, она торопливо глотает ксанакс, чтобы предупредить приступ паники. По телевизору показывают очередной фильм об опасности силиконовых имплантатов.

– Это всего лишь силикон, зайка, – говорю я, пытаясь утешить ее. – Я приму хальцион, ладно? Позавчера я съел только половинку сандвича с беконом. И курю много.

– О Боже, Виктор. – Ее все еще бьет дрожь.

– Помнишь тот период, когда ты постригла ножницами волосы, красила их в разные цвета и все время плакала?

– Виктор, – рыдает она, – я тогда была на грани самоубийства. У меня был передоз.

– Солнышко, главное, что ты не пропустила при этом ни одной работы.

– Виктор, мне уже двадцать шесть. Для модели это где-то лет так сто с хвостиком.

– Зайка, ты должна немедленно избавиться от неуверенности в себе. – Я трясу ее за плечи. – Ты – икона, малышка, – шепчу я ей на ухо. – Ты – ориентир для всех. – Я нежно целую ее в шейку. – Ты воплощаешь физическое совершенство нашей эпохи, ты не просто модель, ты – звезда. – И наконец, взяв ее лицо в свои ладони, я изрекаю: – Красота тела невозможна без красоты души.

– Но это не моя душа выходит на подиум двадцать раз на дню! – кричит она в ответ. – Это не моей души фотографию напечатают в следующем месяце на обложке гре-баного «Harper's Bazaar»! И Lancome собирается заключать контракт не с моей душой!

Рыдания, всхлипы, все по полной программе, настоящее светопреставление.

– Солнышко… – отстраняюсь я. – Я вовсе не хочу проснуться однажды утром и увидеть, что у тебя снова из-за этих самых имплантатов снесло крышу, и ты скрываешься в «Chateau Marmont» в Голливуде, тусуясь с Кифером, Дермотом и Слаем. Так что знаешь, зайка, тебе лучше слегка остыть.

Затем следует десяти – (а, может, и двух-) минутное молчание, затем ксанакс начинает действовать, и Хлое сообщает:

– Я чувствую себя гораздо лучше.

– Зайка, Энди однажды сказал, что красота – признак ума.

Она медленно переводит взгляд на меня.

– Кто, Виктор? Кто? Какой такой Энди? – Она откашливается, сморкается и продолжает: – Энди Кауфман? Энди Гриффит? Кто тебе, черт побери, это сказал? Энди Руни?

– Уорхол, – говорю я тихо и обиженно. – Энди Уорхол, зайка.

Она встает с кровати, идет в ванную, брызгает себе в лицо холодной водой, втирает в кожу вокруг глаз крем от геморроя «Preparation H».

– Мир моды в любом случае умирает. – Хлое зевает, потягивается, подходит к одному из стенных шкафов и открывает его. – Что еще тут скажешь?

– Может, это не так уж и плохо, зайка? – говорю я расплывчато, подвигаясь поближе к телевизору.

– Виктор, ты знаешь, кто платит закладную за все это?— восклицает Хлое, показывая жестом на квартиру.

Я начинаю искать видеокассету с «Коматозниками», которую я забыл здесь на прошлой неделе, но нахожу только пустую упаковку от кассеты с шоу Арсенио Хол, кассету с двумя фильмами, где она снималась, – «Party Mountain» с Эмери Робертом и «Teen Town» с Харли Томпсоном, еще один документальный фильм об опасности грудных имплантатов и «Мелроуз-плейс» за прошлую неделю. На экране идет реклама – что-то зернисто-невнятное, репродукция репродукции. Когда я оборачиваюсь, Хлое стоит перед большим зеркалом с платьем в руках и подмигивает своему отражению.

Это оригинальное сари Todd Oldham: черно-коричневое, без бретелек, с узорами в духе индейцев навахо и с флуоресцентными вставками.

Моя первая мысль: украла у Элисон.

– Гмм, зайка… – я прочищаю горло, – что это?

– Я репетирую подмигивание для съемок, – отвечает она. – Руперт утверждает, что я подмигиваю неправильно.

– Ага, ладно. Я возьму отпуск, и мы будем репетировать вместе. – Я выдерживаю паузу, а затем осторожно разъясняю: – Я вообще-то имел в виду платье.

– Тебе нравится? – спрашивает она, просияв, и поворачивается ко мне. – Я буду в нем завтра вечером.

– Ты уверена… гм, зайка?

– Что? В чем дело? – Хлое вешает платье обратно в шкаф.

– Ну, дорогая, – говорю я, покачивая головой. – Что-то я сомневаюсь по поводу этого платья.

– Не тебе же его носить, Виктор.

– Может, и тебе не стоит?

– Стоп. Я вовсе не собираюсь…

– Зайка, ты в нем выглядишь точь-в-точь как Покахонтас.

– Тодд дал мне это платье специально для завтрашнего вечера…

– Может, что-нибудь проще, не до такой степени мультикультурное? С меньшим процентом политкорректности? В старом добром духе Armani? – Я делаю шаг к шкафу. – Давай я выберу что-нибудь для тебя.

– Виктор! – Она встает между мной и дверцей шкафа. – Я буду в этом платье. – Внезапно она обращает внимание на мои лодыжки: – Что это за царапины?

– Где? – Я тоже смотрю на лодыжки.

– На твоих лодыжках. – Она опрокидывает меня на кровать и обследует мои лодыжки, а затем красные отметины на икрах. – Походит на собаку. У тебя пути вчера с собаками не пересекались?

– Ах, зайка! Только с собаками я вчера и общался, – стону я, глядя в потолок. – Ты даже себе представить не можешь.

– Это царапины от собачьих когтей, Виктор.

– Неужели?— говорю я, присаживаясь и делая вид, что впервые заметил следы. – Бо и Джей Ди лизали мне ботинки и, наверное, слегка меня поцарапали. Есть у тебя что-нибудь дезинфицирующее?

– Где это на тебя собаки напали? – снова спрашивает она.

– Зайка, ты так проницательна.

Она безучастно рассматривает царапины, затем перекатывается на свою сторону кровати и берет в руки сценарий, присланный ей САА, – мини-серии, которые будут сниматься вновь на каком-то тропическом острове, что, на ее взгляд, совершенно ужасно, хотя против самого слова «мини-серии» она ничего не имеет. Я подумываю уже, не сказать ли мне что-нибудь вроде: «Зайка, завтра в газетах может появиться, типа, кое-что неприятное для тебя». На MTV показывают какой-то длинный план полупустого дома, снятый камерой с плеча.

Я резко перекатываюсь поближе к Хлое.

– Похоже, мы нашли новое помещение, – говорю я. – Я встречаюсь с Уэйверли завтра. – Хлое молчит. – Если верить Барлу, я смогу открыться в течение трех месяцев, – я бросаю на нее взгляд. – Такое ощущение, что тебе до этого нет никакого дела, зайка.

– Я не уверена, на самом ли деле это хорошая идея.

– Что? Открыть собственное заведение?

– При этом могут пострадать личные отношения.

– Надеюсь, не между нами? – говорю я, беря ее за руку. – Она смотрит в сценарий. – Что здесь не так? – Я сажусь. – Больше всего в жизни – если, конечно, не считать «Коматозников 2» – мне хочется сейчас открыть свой собственный клуб.

Хлое вздыхает и переворачивает непрочтенную страницу. Наконец она откладывает сценарий в сторону:

– Виктор…

– Ничего не говори, зайка! Я знаю, но разве это неразумно с моей стороны? Разве я хочу слишком многого? Неужели ты так боишься того, что я хочу полностью переменить свою жизнь?

– Виктор…

– Зайка, всю мою жизнь…

И вдруг она спрашивает ни с того ни сего:

– Ты никогда мне не изменял?

Надеюсь, я не выдержал слишком большую паузу перед тем, как со словами «Ах, солнышко!» я склонился к ней, сжав в руке ее пальчики, лежавшие поверх логотипа САА.

– Зачем ты меня об этом спрашиваешь? – и тут же спрашиваю сам: – А ты?

– Я просто хотела услышать, что ты был всегда… мне верен.

Она смотрит обратно на сценарий, затем на экран телевизора, на котором показывают очень миленький розовый туман чуть ли не целую минуту.

– Для меня это очень важно, Виктор.

– Всегда, всегда, я был всегда тебе верен! Не надо меня недооценивать!

– Займемся любовью, Виктор! – шепчет она.

Я нежно целую ее в губы. Она в ответ так впивается в меня, что мне даже приходится отстраниться и прошептать: «Ах, зайка, я ужасно устал!» Я приподнимаю голову, потому что по MTV показывают новый клип Soul Asylum, и я хочу, чтобы Хлое тоже его посмотрела, но она уже отвернулась от меня в другую сторону. Моя фотография, очень миленькая, снятая Хербом Ритцем, стоит на ночном столике Хлое; это единственная моя фотография, которую я позволил ей вставить в рамку.

– Херб завтра придет? – тихо спрашиваю я.

– Не думаю, – отвечает она сдавленным голосом.

– Ты знаешь, где он? – спрашиваю я волосы на ее затылке.

– Слушай, какая разница?

Хлое возбуждают компакты Шинед О'Коннор, восковые свечи, запах моего одеколона, ложь. Если отвлечься от запаха кокосового масла, то ее волосы пахнут как можжевельник или, может быть, ива. Хлое спит рядом со мной, и ей снятся вспышки фотографов в нескольких дюймах от ее лица, то, как она бежит голая по зимнему пляжу, делая вид, что дело происходит летом, или сидит под пальмой, в ветвях которой кишат пауки, где-нибудь на Борнео, то, как она скользит еще по одному красному ковру после бессонной ночи в самолете, а папарацци ждут и люди из Miramax звонят беспрестанно. Она видит сон во сне, в котором все шестьсот данных ею интервью плавно перетекают в кошмары, действие которых развертывается на белых пляжах Тихого океана, под лучами средиземноморского заката, во Французских Альпах, в Милане, Париже, Токио. Мелькают ледяные волны, иностранные газеты, напечатанные на розовой бумаге, кипы журналов с изображением ее безупречного лица, отретушированного до неживого совершенства и увеличенного во весь размер обложки, и мне с трудом удается заснуть, потому что в голове у меня все время вертится фраза из материала о Хлое в «Vanity Fair», который делал Кевин Сессумс: «Даже если вы видите ее в первый раз, она каким-то чудесным образом кажется вам такой знакомой, словно вы знали ее всю жизнь».

27

Верхом на моей «веспе» в клуб, чтобы позавтракать вместе с Дамьеном в полвосьмого. По пути я три раза останавливаюсь у газетных киосков, чтобы проверить прессу (ни малейших следов фотографии, временная передышка, а может, и не временная). Мы завтракаем в главном зале, который в это время суток выглядит неуютно и безлико – сплошные белые стены и черные вельветовые банкетки. Мои глаза то и дело слепят вспышки, производимые присланным из «Vanity Fair» фотографом, облаченным в шляпу типа тех, что носят тайские крестьяне на рисовых полях. На одних мониторах идет «Казино Роял», на других – «Горнолыжник», в то время как сверху доносятся голоса Бо и Пейтона – голубая рота заступила на боевую вахту у телефонов. За нашим столом собрались Дамьен, я, Джей Ди (который сидит в сторонке и что-то помечает в блокноте), а еще – те самые две гориллы из черного джипа. На обоих – черные рубашки-поло. Покончив с завтраком, мы углубляемся в разбросанные повсюду газеты с материалами, посвященными сегодняшнему событию. Ричард Джонсон в «Post», Джордж Раш в «News» (моя большая фотография с заголовком «Сегодня Он – Мальчик Дня», Майкл Флеминг в «Variety», Майкл Мусто распинается в «Village Voice», также упоминают о клубе Синди Адаме, Лиз Смит, Бадди Сигал, Билли Норвич, Джин Уильямс и А.Дж.Бенза. Я оставляю сообщение от лица Дагби на голосовой почте моего агента Билла. Дамьен прихлебывает холодный латте без кофеина с ароматом лесного ореха и ванили и вертит в пальцах сигару Monte Cristo, которую то и дело порывается зажечь, но так и не зажигает. Он выглядит как настоящий мачо в черной футболке Comme des Garcons под черным же двубортным пиджаком, с часами Cartier модели «Panthere» на односторонне волосатом запястье, в темных очках с диоптриями Giorgio Armani, украшающих его правильной формы череп, и с мобильным телефоном Motorola Startak, элегантно лежащим рядом все с тем же односторонне волосатым запястьем. На прошлой неделе Дамьен купил себе шестисотый и только что в компании своих горилл подбросил на нем Линду Евангелисту на показ Синтии Роу, а в комнате холодно, и мы едим мюсли и десерт, и все было бы славно, полный блеск и просто зашибись, когда бы не такая жуткая рань.

– И вот мы с Дольфом заходим за кулисы во время вчерашнего показа Кельвина Кляйна – обычных два таких парня, которые время от времени передают друг другу бутылку Dewar's[25]25
  Марка шотландского виски.


[Закрыть], а там Кейт Мосс, голая по пояс, прикрывает титьки обеими ручонками, а я думаю: «Ну и чего?» А потом, уже вечером, я напился какого-то смертельного мартини в «Match». У Дольфа – диплом инженера-химика, он женат – я имею в виду, женат – так что никаких тебе бимбо, и, хотя VIP-комната была битком забита евроволками, никакого тебе героина, никаких лесбиянок, никакой японщины и журнала «British Esquire». Мы тусовались с Ириной – это восходящая звезда, супермодель смешанного сибирско-эскимосского происхождения. После моего пятого смертельного мартини я спросил у Ирины, каково ей было провести все детство в эскимосском иглу. – Пауза. – Вечер, эээ, закончился вскоре после этого.

Дамьен поднимает свои темные очки, трет глаза, пытается в первый раз за сегодня приспособиться к дневному свету и просматривает заголовки в газетах.

– Хелена Кристенсен разводится с Майклом Хатченсом? Принца видели с Вероникой Уэбб? Ну и дела в мире творятся!

Внезапно Бо появляется за моим плечом и вручает мне новый исправленный список гостей, шепчет что-то неразборчивое насчет Gap мне в ухо, передает мне образец приглашения, на который Дамьен до сих пор ни разу не удосужился посмотреть, и вот ему вдруг приспичило, а также россыпь поляроидов и фотографий 8х10, на которых – сегодняшняя смена официанток, причем он украл снимки двух своих любимиц – Ребекки и Тыквочки, которые раньше обе работали в «Doppelganger's».

– Шалом Харлоу чихать на меня хотела, – сообщает Дамьен.

– У меня мурашки по спине бегут, – отзываюсь я. – Во все возрастающем количестве.

Я просматриваю меню, с которым заявились Бонго и Бобби Флэй: лосось, маринованный в соусе халапеньо на ломтиках черного хлеба, салат из рукколы и пряной зелени под бальзамическим уксусом, фокаччия с калифорнийскими артишоками, грудка цыпленка в травах с белыми грибами и/или грилеваный тунец со свежемолотым черным перцем, клубника в шоколадном соусе, а также гранитас из свежевыжатых соков.

– Кто-нибудь читал интервью Марки Марка в «Times»? – спрашивает Дамьен. – Он говорит, что нижнее белье преследует его почти как привидение.

– Меня тоже, Дамьен, – говорю я. – Послушай, вот порядок рассадки гостей.

Дамьен подозрительно изучает Бо на предмет реакции. Бо замечает это, делает кое-какие разъяснения насчет меню, а затем осторожно добавляет:

– И… меня тоже.

– Вчера мне хотелось трахнуть где-то так примерно двадцать незнакомок. Самых обычных девушек, тех, что попадались мне на улице. И только одна-единственная, которая просто не заметила мой «мерседес», которая не могла отличить Versace от Gap, которая даже не посмотрела на мой Patek Philippe. – Он поворачивается к гориллам, которые разглядывают меня с явным неодобрением. – Это часы такие, которых у вас скорее всего никогда не будет. Как бы то ни было, она единственная заговорила со мной, какая-то обыкновенная унылая девица, которая подошла ко мне в Chemical, и тогда я знаками печально объяснил ей, что я – немой, понимаете, то есть совсем, языка у меня нет, что я просто не могу говорить, и что бы вы думали? – выяснилось, что она владеет языком жестов!

Поймав на себе взгляд Дамьена, я говорю:

– Ну да!

– Поверь мне, Виктор, – продолжает Дамьен, – мир полон неожиданностей. Большинство из них скучные неожиданности, но тем не менее неожиданности. Само собой разумеется, я слегка испугался и оказался в унизительном положении. Можно даже сказать, что я запаниковал, но потом я все же с этим как-то справился. – Дамьен отхлебывает свой латте. – А может, я уже на самом деле выпал из жизни? Как я испугался, чувак! Я почувствовал себя… старым.

– О чувак, но тебе всего лишь двадцать восемь.

Я исподтишка киваю Бо, давая ему понять, что он может валить к себе наверх.

– Да, двадцать восемь. – Дамьен обдумывает сказанное, но вместо того, чтобы ответить, показывает рукой на стопки бумаги, лежащие на столе, и говорит: – Все идет по плану? Или нам грозят какие-то катастрофы, требующие моего личного вмешательства?

– Вот образец приглашения, – говорю я и вручаю ему листок. – Думаю, у тебя еще не было времени его посмотреть.

– Очень хорошо или, как любит говорить моя подруга Диана фон Фюрстенберг, – ошень карашо.

– Да, напечатаны на вторично переработанной бумаге чернилами на основе сока голубых… я хотел сказать, голубики… – Я закрываю глаза и трясу головой, пытаясь прийти в себя. – Прости, эти гомики противные наверху действуют мне на нервы.

– Открытие этого клуба, Виктор, равносильно политическому заявлению, – говорит Дамьен. – Я надеюсь, ты это понимаешь?

Я думаю про себя: «Я тебя умоляю!», – но вслух произношу:

– Да, чувак.

– Мы торгуем мифом.

– Тифом?

– Нет, мифом. М-и-ф-о-м. Ну, вот если бы твой сосед по парте сказал бы тебе, что может познакомить тебя с Мисс Америкой, чтобы ты ему сказал?

– Миф… Америка?

– Именно это я имею в виду, зайка! – Дамьен потягивается, затем снова откидывается на спинку скамьи в кабинке. – Ничего не могу поделать, Виктор, – говорит он безо всякого выражения. – Это как секс – когда ты ходишь по своему клубу. Я чувствую себя… состоявшимся.

– Чувак, как я тебя понимаю!

– Это не клуб, Виктор. Это афродизиак.

– Итак, вот, гмм, порядок рассадки гостей за столами на банкете, а вот список прессы, приглашенной на предшествующую вечеринку с коктейлями.

Я передаю Дамьену кипу листов, а он небрежно передает ее одному из своих горилл, который смотрит на нее как баран на новые ворота.

– Мне достаточно знать, кто сидит за одним столом со мной, – устало цедит Дамьен.

– Гмм, сейчас…

Я протягиваю руку, чтобы взять список назад, и какое-то мгновение горилла буравит меня взглядом перед тем, как ослабить хватку.

– Гмм, стол номер один – ты с Элисон, Алек Болдуин, Ким Бэсинджер, Тим Хаттон, Ума Турман, Джимми и Джейн Баффет, Тед Фильд, Кристи Терлингтон, Дэвид Геффен, Кельвин и Келли Кляйн, Джулиан Шнабель, Ян Шрагер, Рассел Саймонс плюс их жены и подруги в ассортименте.

– Я сижу между Умой Турман и Кристи Терлингтон, верно?

– Ну, между Элисон и Келли…

– Нет, нет, нет, нет. Я сижу между Умой и Кристи, – изрекает Дамьен, тыкая пальцем в меня.

– Не совсем понимаю, как… – я прочищаю горло, – отнесется к этому Элисон.

– А что она сделает? Может, щипать меня будет?

– Клево, клево, клево, – киваю я головой. – Джей Ди, ты в курсе, что надо делать.

– После сегодняшнего вечера никто сюда бесплатно уже не войдет. Ах нет – за единственным исключением хорошо одетых лесбиянок. Любой, кто будет одет, как Гарт Брукс, автоматически отсекается фэйс-контролем. Нам нужна клиентура, которая поднимает классовый коэффициент.

– Поднимает классовый коэффициент? Да, да! – Внезапно я чувствую, что не могу оторвать взгляда от головы Дамьена.

– Центр вызывает майора Тома, прием[26]26
  Строчка из песни Дэвида Боуи «Space Oddity».


[Закрыть]! – говорит Дамьен, щелкая пальцами.

— Какого хера ты там увидел? – спрашивает он.

– Ничего особенного. Продолжай.

– На что ты смотришь?

– Да ни на что, просто я сегодня не в себе. Продолжай. После короткого и угрожающего молчания Дамьен продолжает ледяным тоном:

– Если я увижу кого угодно – да, да – кого угодно, кто будет тусоваться сегодня вечером в клубе в неприкольном виде, считай, что ты – труп.

– У меня так пересохло от страха во рту, чувак, что я даже не могу проглотить эту информацию.

Тут Дамьен начинает шутить и смеяться, так что я пытаюсь шутить и смеяться вместе с ним.

– Послушай, старик, – говорит он, – я просто не хочу, чтобы к нам попали самые бредовые представители городской богемы, а также типы, которые позволяют себе употреблять словечки типа «обляденно» рядом со мной и моими друзьями.

– Запиши это, пожалуйста, Джей Ди, – прошу я.

– Никого, кто позволяет себе употреблять словечки типа «обляденно», – кивает Джей Ди, записывая это в блокнот.

– И как обстоят дела с этим гребаным диджеем? – равнодушно спрашивает Дамьен. – Элисон сказала мне, что у вас пропала какая-то девица по имени Миша?

– Дамьен, мы обыскали все отели в Саут-Бич, Праге, Сиэтле, – объясняю я. – Мы проверили все наркологические клиники в северо-восточных штатах.

– Поздновато вы за это взялись, верно? – язвит Дамьен. – Поздновато для бедной маленькой Миши?

– Мы с Виктором будем отсматривать диджеев весь день, – заверяет его Джей Ди. – Нам уже звонили все, начиная с Аниты Сарко и Сестры Блисс до Smokin Joe. Все будет в порядке.

– А между тем уже почти восемь часов, чуваки! – говорит Дамьен. – А самая худшая вещь в мире, парни, это дерьмовый диджей. Я бы скорее сдох, чем взял на работу дерьмового диджея.

– Чувак, я так тебя понимаю, ты и поверить не можешь, – отзываюсь я. – У нас сотня запасных вариантов, так что все будет в порядке.

По непонятной причине я начинаю потеть, одновременно испытывая глубокое отвращение к остаткам завтрака на столе.

– Дамьен, где мы тебя сможем найти, если ты нам вдруг понадобишься сегодня?

– Я живу в отеле «Mark» в президентском номере, пока у меня дома заканчивают кое-какой ремонт. Сам не знаю, что они там делают. – Он пожимает плечами и принимается жевать мюсли. – А ты все еще в центре живешь?

– Ага.

– Когда ты наконец переедешь за город, как и все… эй, что это у тебя ноги-то трясутся? – говорит он, глядя на оказавшиеся у меня сегодня на ногах черные сапожки со шнуровкой Agnиs b. – С тобой все в порядке?

– Все хорошо. Дамьен, нам…

– В чем дело?

Он перестает жевать и начинает внимательно разглядывать меня.

– Я просто хотел спросить… – начинаю я снова.

– Что ты от меня скрываешь, Виктор?

– Ничего, чувак.

– Сейчас попробую угадать. Ты тайно подал документы в Гарвард?

Дамьен смеется и оглядывает комнату, призывая всех засмеяться вместе с ним.

– Ага, угадал, – смеюсь я в ответ.

– До меня дошли смутные слухи, чувак, что ты трахаешь мою подругу, но доказательств нет. – Дамьен продолжает смеяться. – Так что пойми меня, я обеспокоен.

Гориллы не смеются.

Джей Ди уставился в содержимое своей папки.

– Чувак, но это неправда. Я ее и пальцем бы не тронул, Богом клянусь.

– Ага. – Видно было, что он обдумывает ситуацию. – У тебя же есть Хлое Бирнс. Зачем тебе Элисон? – Дамьен вздыхает. – Гребаная Хлое Бирнс. – Пауза. – И как тебе это удается?

– Удается… что?

– Знаете, Мадонна однажды назначила этому парню свидание, – говорит Дамьен телохранителям, которые и бровью не поводят, но видно, что эта информация их впечатлила.

Я робко улыбаюсь.

– Ну что ты, чувак, ты же был с Татьяной Патиц.

– С кем?

– С девушкой, которую затрахали до смерти на столе в «Восходящем солнце».

– А, было дело. Но ты-то живешь с гребаной Хлое Бирнс, – говорит Дамьен почтительно. – Как тебе это удается, чувак? Открой тайну?

– Ну… гмм, да нет у меня от тебя никаких тайн!

– Да нет, идиот! – Дамьен швыряет в меня изюминку из мюслей. – Я имею в виду тайну твоего успеха у женщин.

– Гмм… никогда не делать им комплиментов? – вопросительно вякаю я.

– Что? – Дамьен наклоняется ко мне поближе.

– Если точнее, проявлять участие. Ну, если они спрашивают, как тебе их волосы, говори, что они чересчур осветлили их… или что все хорошо, только нос слегка широковат… – Пот течет у меня по спине. – Но знаешь, главное – не перестарайся… – я делаю вид, что задумываюсь на миг, – и тогда они твои.

– Господи Боже, – восхищается Дамьен, пихая в бок одного из горилл. – Ты слышал, что он сказал?

– Как поживает Элисон? – спрашиваю я.

– Черт побери, да ты ее видишь, пожалуй, чаще, чем я.

– Я бы не сказал.

– А что, разве нет, Вик?

– Ну, ты же знаешь, я с Хлое и, гмм, скорее всего нет, но как бы то ни было, ты себе в голову не бери.

После долгого ледяного молчания Дамьен изрекает:

– Почему ты не ешь свои мюсли?

– Сейчас буду, – говорю я, берясь за ложку. – Джей Ди, дай молока, пожалуйста.

– Ох уж эта Элисон, блин, – стонет Дамьен. – Все никак не могу понять, кто она – нимфоманка или просто сумасшедшая.

Кадр из памяти: в то время как Мистер Чау лижет Элисон ноги, она ухмыляется мне, пробивает дырочки в кокосе, перечисляет своих любимых актеров моложе двадцати четырех, включая тех, с кем она спала, опустошает бутылочки «Snapple» одну за другой.

– Может, и то и другое? – отваживаюсь предположить я.

– О черт, я люблю ее! Она – словно радуга. Она – словно цветок. О Боже, – стонет он. – У нее это чертово кольцо в пупке, и еще татуировки надо сводить лазером.

– Я… не знал, что у Элисон есть, гмм, кольцо в пупке.

– А откуда бы ты мог это знать? – спрашивает он.

– Да перестаньте вы, – встревает Джей Ди.

– Кроме того, до меня дошли слухи, что ты ищешь помещение под собственный клуб, – вздыхает Дамьен, глядя мне прямо в лицо. – Пожалуйста, скажи мне, что до меня дошли пустые, необоснованные слухи.

– Злонамеренные слухи, мой друг. У меня и мыслей нет о другом клубе, Дамьен. Сейчас я занят поиском подходящего сценария.