Текст книги "Тайны Космера (сборник) (ЛП)"

Автор книги: Брендон Сандерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 35 страниц)

– Ты хочешь, чтобы я уснула. – Себруки рассматривала чашку покрасневшими глазами.

– Утро вечера мудренее, – сказала Сайленс.

«И нельзя, чтобы ты увязалась за мной сегодня ночью».

Девочка неохотно выпила снадобье.

– Прости. За арбалет.

– Мы придумаем, как тебе отработать стоимость починки.

Себруки, похоже, успокоилась. Все-таки она из поселенцев, родилась в Лесу.

– Раньше ты пела мне перед сном. – Себруки закрыла глаза и улеглась на спину. – Когда принесла меня сюда. После… после… – Она сглотнула.

– Я думала, ты и не слышала.

Сайленс казалось, что в то время Себруки вообще мало что слышала.

– Нет, я слышала.

Сайленс присела на табурет рядом с кроватью. Петь не хотелось, поэтому она принялась мурлыкать колыбельную без слов, ту самую, что пела Уильям-Энн в трудные времена сразу после ее рождения.

Но вскоре полились и слова:

– Тише, милая, не бойся. Лучик солнца ночь прогонит. Засыпай, моя малышка, пусть исчезнут твои слезы. Тьма окружит нас, но все же мы когда-нибудь проснемся…

Сайленс держала Себруки за руку, пока та не заснула. Окно у кровати выходило во двор, и она увидела, как Доб выводит лошадей Честертона. Пятеро мужчин в дорогой одежде торговцев спустились с крыльца и сели в седла.

Вереницей они выехали на дорогу и исчезли в Лесу.

* * *

Спустя час после наступления темноты Сайленс при свете очага начала собирать походный мешок.

Огонь в очаге развела еще ее бабка, так он и горел до сих пор. Это едва не стоило ей жизни, но она не пожелала платить торговцам огнем. Сайленс покачала головой. Бабка всегда шла наперекор обычаям. Но разве она сама лучше?

«Не разжигай огня, не проливай чужой крови, не бегай ночью». Все это привлекает теней. Простые правила, по которым живут все поселенцы. Сайленс нарушила все три, причем не единожды. Удивительно, как она сама еще не превратилась в тень.

Огонь почти не грел, пока она готовилась к убийству. Сайленс бросила взгляд на старую молельню, а на самом деле просто чулан, который она держала запертым. Всполохи пламени напомнили о бабке. Порой ей казалось, что бабка и есть огонь: до самого конца она не покорилась ни теням, ни фортам. Сайленс избавилась от всех напоминаний о ней, кроме этой молельни Запредельному богу возле кладовки. У запертой двери когда-то висел бабкин серебряный кинжал, символ старой религии.

На кинжале были выгравированы божественные обережные символы. Сайленс носила его, но не из-за обережных свойств, а потому что он серебряный. В Лесу серебра много не бывает.

Она тщательно упаковала походный мешок: сначала положила лекарства, потом увесистый мешочек с серебряной пылью, чтобы лечить иссушение. За мешочком последовал десяток пустых мешков из толстой холстины, просмоленных изнутри, чтобы не протекли. В конце она добавила масляную лампу. Огню Сайленс не доверяла и пользоваться ею не хотела. Огонь привлекает теней. Но по опыту прошлых вылазок лампа могла пригодиться. Она зажжет ее, только если наткнется на человека, который уже развел огонь.

Закончив собираться, Сайленс помедлила и зашла в старую кладовку. Подняв половицы, вытащила маленький, плотно закупоренный бочонок, который лежал около ядов.

Порох.

– Матушка? – позвала Уильям-Энн.

Сайленс не слышала, как дочь вошла на кухню, и от испуга едва не выронила бочонок. Сердце чуть не остановилось. Проклиная себя за глупость, она сунула бочонок под мышку. Без огня он не взорвется. Уж это ей известно.

– Матушка! – воскликнула Уильям-Энн, уставившись на бочонок.

– Скорее всего, он мне не понадобится.

– Но…

– Знаю. Ш-ш-ш.

Сайленс запихнула бочонок в мешок. К боку бочонка было прицеплено переложенное тканью бабкино огниво. Поджечь порох все равно что развести огонь, по крайней мере, для теней. И днем, и ночью они слетались на огонь едва ли не быстрее, чем на кровь. Первые беженцы с Родины выяснили это довольно быстро.

В каком-то смысле с кровью проще. На обычное кровотечение, например, из носа тени даже не обратят внимания, но явятся за тем, кто первым пролил чужую кровь. А потом, разъярившись, убьют всех вокруг без разбора.

Только упаковав порох, Сайленс заметила, что Уильям-Энн одета по-дорожному, в штаны и сапоги, а в руках у нее такой же дорожный мешок.

– И куда ты собралась, Уильям-Энн?

– Ты намерена в одиночку убить пятерых, матушка, причем они приняли только полдозы болотника?

– Раньше справлялась. Я привыкла действовать самостоятельно.

– Только потому, что некому было помочь. – Уильям-Энн закинула мешок на плечо. – Теперь все иначе.

– Ты слишком юная. Возвращайся в постель. Присмотри за постоялым двором, пока я не вернусь.

Уильям-Энн не шелохнулась.

– Дитя, я же сказала…

– Матушка, ты уже не молода! – Уильям-Энн крепко сжала ее руку. – Думаешь, я не вижу, как ты хромаешь все сильнее? Ты не можешь все делать сама! Проклятье, тебе пора научиться принимать мою помощь!

Сайленс смерила дочь оценивающим взглядом. Откуда эта упертость? Иногда с трудом верилось, что Уильям-Энн тоже из рода Форскаутов. У бабки она вызвала бы отвращение, и Сайленс этим гордилась. У Уильям-Энн было нормальное детство. Она не слабая, просто… обычная. Чтобы быть сильной женщиной, необязательно подавлять эмоции.

– Не смей так разговаривать с матерью, – наконец отозвалась Сайленс.

Уильям-Энн приподняла бровь.

– Хорошо, можешь пойти. – Сайленс высвободила руку из хватки дочери. – Но будешь слушаться.

Уильям-Энн облегченно выдохнула и нетерпеливо кивнула.

– Предупрежу Доба, что мы уходим.

В темноте Сайленс перешла на медленный, типичный для поселенцев шаг. Даже под защитой серебряных кругов постоялого двора она следовала Простым правилам. Забудешь о них в безопасности – забудешь и в Лесу.

Сайленс достала две миски и смешала два разных вида светопасты, потом разлила их по отдельным банкам и убрала в мешок.

И шагнула в ночь. Воздух был холодным, бодрящим. Лес умолк.

Разумеется, вокруг парили тени.

Несколько, мягко сияя, скользили над травой. То были старые тени, бесплотные и полупрозрачные. Их очертания уже мало походили на человеческие. Головы были подернуты рябью, лица расплывались, словно кольца дыма. За ними стелились белые шлейфы длиной с руку. Сайленс всегда представляла, что это лохмотья, оставшиеся от их одежды.

Любую женщину, даже из рода Форскаут, при виде теней пробирал озноб. Разумеется, тени плавали по Лесу и днем, просто их не было видно. Но разожги огонь, пролей кровь – и они тут же настигнут тебя даже при свете солнца. Ночью тени вели себя иначе: реагировали на быстрые движения, на которые днем не обращали внимания, и быстрее расправлялись с любым нарушителем правил.

Сайленс достала банку с пастой. По округе разлился бледно-зеленый свет, тусклый, но в отличие от света факела ровный и устойчивый. Факелы ненадежны: если потухнут, снова их не разжечь.

Уильям-Энн ждала впереди с шестами для фонарей.

– Нужно двигаться тихо. – Сайленс прикрепила банки к шестам. – Разговаривать можно, но шепотом. Еще раз: ты должна слушаться. Причем сразу же. Эти бандиты убьют тебя не задумываясь, а то и сотворят что похуже.

Уильям-Энн кивнула.

– Ты недостаточно боишься.

Сайленс обернула банку с более яркой пастой в черную ткань. Их окутала тьма, но сегодня высоко в небе сиял Звездный пояс. Часть света просочится сквозь листву, особенно если не уходить далеко от дороги.

– Я… – начала Уильям-Энн.

– Помнишь, как прошлой весной взбесилась гончая Гарольда? – перебила Сайленс. – Помнишь, как она никого не признавала, а в глазах горела жажда убийства? Эти люди такие же, Уильям-Энн. Зверье. От них нужно избавиться, как от той гончей. Для них ты не человек, а кусок мяса. Понимаешь?

Уильям-Энн кивнула. Видно, что она все равно скорее взволнована, чем напугана, но ничего не поделаешь. Сайленс вручила дочери шест с более тусклой пастой. Слабый синий свет почти не разгонял тьму. Сайленс закинула шест с вторым фонарем на одно плечо, мешок – на другое и кивнула в сторону дороги.

К границе постоялого двора плыла тень. Стоило ей коснуться тонкого серебряного барьера на земле, как раздался треск, посыпались искры. Тень резко отшвырнуло назад, и она поплыла в другую сторону.

Каждый такой случай стоил денег. От прикосновения тени серебро разрушалось. За это и платили клиенты: границы постоялого двора оставались неприступными уже больше сотни лет и, согласно старой традиции, внутри не удерживали незваных теней. Такое вот перемирие. От Леса лучшего не дождаться.

Уильям-Энн переступила через границу, отмеченную большими серебряными ободами. Ободы были врыты внахлест и удерживались под землей цементом, поэтому так просто их было не вытянуть. Постоялый двор защищали три таких концентрических круга. Чтобы заменить секцию, требовалось ее выкопать и отцепить от остальных. Нелегкая работенка, которую Сайленс знала досконально. Не проходило и недели, как они проворачивали или заменяли какой-нибудь обод.

Тень, не заметив их, уплыла прочь. Сайленс не знала, то ли тени не видят обычных людей, пока те не нарушат правила, то ли просто не удостаивают их вниманием.

Вместе с Уильям-Энн они ступили на темную, довольно заросшую дорогу. За дорогами в Лесу почти не следили. Возможно, это изменится, если власти фортов хоть раз выполнят свои обещания. Тем не менее по Лесу путешествовали. Поселенцы ездили в форты торговать продуктами. Зерно с лесных пашен считалось питательнее и вкуснее, чем выращенное в горах. За кроликов и индеек, которых ловили силками или разводили в клетках, давали немало серебра.

Свиньи были исключением. Только житель форта мог додуматься зарезать свинью ради еды.

Благодаря торговле дороги были порядком исхожены, хотя деревья так и тянули вниз цепкие руки-ветви, пытаясь вернуть свою территорию. Лесу не нравилось, что его наводнили люди.

Мать и дочь шагали осторожно и неторопливо, не делая резких движений. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем что-то показалось впереди на дороге.

– Вон там! – прошептала Уильям-Энн.

Сайленс перевела дух. В свете пасты виднелись голубые капли. Теополис почти угадал, как она выслеживает своих жертв, но не до конца. Да, в свете пасты, известной как Пламя Авраама, сок болотного лука и правда начинал мерцать. Совершенно случайно он еще и оказывал расслабляющее воздействие на мочевой пузырь лошади.

Сайленс изучила дорожку из мочи. Она опасалась, что Честертон со своими людьми свернет в Лес сразу, как покинет постоялый двор. Маловероятно, но все же.

Теперь не осталось сомнений: она напала на след. Теперь если Честертон и свернет в Лес, то только спустя пару часов после выезда, чтобы не раскрыть маскировку. Сомкнув веки, Сайленс поймала себя на том, что твердит благодарственную молитву. Она помедлила. С чего вдруг ей вспомнилась молитва? Столько времени прошло.

Покачав головой, Сайленс пошла дальше. Она подпоила зельем всех пятерых лошадей, и след был четким.

Этой ночью Лес казался… особенно темным. Словно свет Звездного пояса проникал сквозь ветви слабее обычного. И словно меж стволов блуждало больше слабо сияющих теней.

Уильям-Энн вцепилась в шест с фонарем. Разумеется, она и раньше выходила из дома по ночам. Ни один поселенец не любил это делать, но ни один и не уклонялся. Нельзя все время сидеть взаперти, оцепенев от страха перед тьмой. Иначе чем ты отличаешься от обитателей фортов? В Лесу жить тяжело, часто смертельно опасно, зато ты свободен.

– Матушка, – прошептала Уильям-Энн. – Почему ты больше не веришь в Бога?

– Разве сейчас подходящее время, дитя?

Уильям-Энн глянула вниз. Они прошли мимо очередной светящейся голубым дорожки мочи.

– Ты всегда так отвечаешь.

– Да, я всегда стараюсь уклониться от ответа, когда ты спрашиваешь. Но обычно я не хожу ночью по Лесу.

– Просто сейчас мне это важно. Ты ошибаешься: я очень боюсь. Еле дышу. Но я же понимаю, что постоялый двор в беде. Ты всегда сильно злишься после визитов мастера Теополиса. Серебряную ограду меняешь не так часто, как раньше. И через день ешь только хлеб.

– И, по-твоему, это связано с Богом?

Уильям-Энн продолжала смотреть под ноги.

«О тени, – подумала Сайленс. – Она думает, что нас покарали. Глупышка. Вся в отца».

По шатким доскам они перешли Старый мост. В светлое время суток на дне расселины можно было различить балки Нового моста. Они олицетворяли обещания и дары фортов: всегда красивые на вид, но быстро изнашивающиеся. В числе тех, кто восстанавливал Старый мост, был и отец Себруки.

– Я верю в Запредельного бога, – сказала Сайленс, когда они оказались на другой стороне.

– Но…

– Я не молюсь ему, – добавила Сайленс. – Но это не значит, что я в него не верю. В старых книгах эту землю называли домом проклятых. Какой смысл молиться Богу, если ты уже проклят. Вот и все.

Уильям-Энн не ответила.

Прошло еще часа два. Сайленс подумывала срезать через чащу, но риск сбиться со следа и сделать крюк был слишком велик. К тому же светящиеся голубые метки казались… чем-то реальным, путеводной нитью из света в окружающей тьме. Эта нить символизировала их с дочерью безопасность.

Обе отсчитывали шаги между метками, поэтому не сильно пропустили поворот. Стоило меткам на несколько минут пропасть из виду, как мать с дочерью, не говоря ни слова, повернули обратно и принялись разглядывать обочины. Сайленс волновалась, что это будет самой трудной частью охоты, но они с легкостью нашли место, где банда свернула в Лес. Знаком послужил светящийся отпечаток копыта: одна из лошадей наступила в мочу другой и наследила в Лесу.

Сайленс опустила мешок на землю, достала гарроту и, приложив палец к губам, жестом приказала Уильям-Энн ждать возле дороги. Девушка кивнула. В темноте было не разобрать выражение лица, но ее дыхание участилось. Одно дело не бояться выходить из дома по ночам, другое – остаться в Лесу одной…

Сайленс накрыла платком банку с голубой светопастой, сняла обувь и чулки и крадучись растворилась в ночи. Каждый раз, как она так делала, ей казалось, что она снова ребенок, отправившийся с дедом в Лес. Перед каждым шагом она босой ногой проверяла, не зашуршат ли листья, не хрустнет ли ветка.

Она словно наяву слышала наставления деда насчет того, как пересечь шумный участок, определив направление ветра и подстроившись под шелест листьев. Дед любил Лес, пока однажды тот не забрал его.

«Никогда не называй эту землю адом, – говорил он. – Уважай ее, как опасного зверя, но не нужно ее ненавидеть».

Тени скользили меж деревьями, почти незаметные в темноте. Сайленс старалась держаться от них подальше, но какая-нибудь все равно то и дело проплывала мимо. Для человека столкновение с тенью может закончиться смертью, хотя это редкость. Если теней не злить, они отступают от подошедших людей, словно их отгоняет легким ветерком. Пока двигаешься медленно, а именно так и надо, с тобой ничего не случится.

Сайленс снимала платок с банки, только когда хотела проверить, нет ли рядом меток. Паста подсвечивала теней, и те, что сияли ярче, могли ее выдать.

Неподалеку послышался стон. Сайленс замерла, сердце едва не выпрыгивало из груди. Тени не издают ни звука, это человек. Она принялась бесшумно и настороженно осматриваться, пока не увидела мужчину. Он хорошо спрятался между корнями дерева, но пошевелился, массируя виски. Его настигла головная боль от яда Уильям-Энн.

Поразмыслив, Сайленс крадучись обошла дерево и присела на корточки. Прошло пять мучительных минут, прежде чем мужчина, шурша листьями, снова потянулся к вискам.

Сайленс ринулась вперед, набросила гарроту ему на шею и туго затянула. В Лесу удушение – не лучший способ убийства. Слишком медленный.

Дозорный забился, судорожно хватаясь за горло. Тени поблизости застыли.

Сайленс затянула гарроту туже. Ослабленный ядом дозорный попытался достать ее ногами. Она попятилась, не ослабляя хватку и не спуская глаз с теней. Те озирались, словно принюхивались животные. Некоторые начали тускнеть, их цвет менялся от белого к черному.

Плохой знак. Сердце в груди грохотало, как гром.

«Проклятье, да сдохни уже!»

Наконец бандит вздрогнул в последний раз и обмяк. Затаив дыхание, Сайленс прождала еще несколько мгновений. Казалось, прошла вечность. В конце концов тени побелели и уплыли в разные стороны.

Сайленс сняла гарроту и облегченно выдохнула. Потом сориентировалась и вернулась к Уильям-Энн.

Дочерью можно было гордиться: она спряталась так хорошо, что Сайленс заметила ее, только когда та прошептала:

– Матушка?

– Да, – отозвалась Сайленс.

– Слава Запредельному. – Уильям-Энн вылезла из-под дерева, где пряталась в листве, и, дрожа, взяла Сайленс за руку. – Ты нашла их?

– Убила дозорного, – кивнула Сайленс. – Остальные четверо, должно быть, спят. И теперь мне понадобится твоя помощь.

– Я готова.

– Идем.

Они отправились обратно. Уильям-Энн осмотрела труп дозорного, не выказывая жалости.

– Один из них, – прошептала она. – Я его помню.

– Конечно, один из них.

– Просто хотела убедиться. Раз уж мы… ну, ты понимаешь.

Недалеко от поста дозорного обнаружился лагерь. Четверо бандитов спали в скатках в окружении теней, как осмеливались только рожденные в Лесу. В центре лагеря, в яме виднелась маленькая банка с пастой: так свет был не слишком ярким и не выдавал их, но его хватало, чтобы разглядеть лошадей, привязанных в нескольких футах на другой стороне лагеря. Зеленый свет также подсвечивал лицо Уильям-Энн, и Сайленс поразилась, увидев не страх, а сильный гнев. Уильям-Энн быстро превратилась для Себруки в старшую сестру и защитницу и, несмотря ни на что, была готова убивать.

Сайленс указала на крайнего справа бандита, и Уильям-Энн кивнула. Это была самая опасная часть плана. После полудозы любой из них мог проснуться от шума, пока убивают его товарищей.

Сайленс вытащила просмоленный мешок и вручила его Уильям-Энн, потом достала молоток. Не боевое оружие, о каком рассказывал дед, а обычный инструмент для забивания гвоздей. И не только.

Сайленс наклонилась к первому спящему бандиту и всмотрелась в его лицо. По спине побежали мурашки. Животные инстинкты кричали, что он вот-вот откроет глаза.

Она показала Уильям-Энн три пальца и по очереди их загнула. Когда опустился третий, Уильям-Энн накинула мешок бандиту на голову. Тот задергался, и Сайленс сильно ударила его молотком по виску. Череп треснул, появилась вмятина. Бандит дернулся еще раз и обмяк.

Пока Уильям-Энн крепко затягивала мешок, Сайленс напряженно следила за другими бандитами. Тени поблизости замерли, но такое убийство привлекло их внимание гораздо меньше, чем удушение. Пока через просмоленный мешок не просачивается кровь, мать с дочерью в безопасности. Сайленс еще дважды ударила бандита по голове и проверила пульс. Пульса не было.

Они осторожно расправились со следующим мужчиной. Отвратительное занятие, словно забиваешь скот. Помогала лишь мысль о том, что эти бандиты страдают бешенством, как та собака, о которой она напомнила Уильям-Энн. Но при мысли о том, что пришлось пережить Себруки, Сайленс начинала злиться, а такую роскошь позволять себе нельзя. Нужно действовать расчетливо, тихо и расторопно.

Чтобы прикончить второго, потребовалось больше ударов молотком, но и пробуждался он медленнее, чем его товарищ. Болотник дурманил головы. Превосходный яд для ее целей. Жертвы становятся сонными, немного дезориентированными. И…

Один из бандитов сел на своей скатке и промямлил:

– Что за?..

Сайленс подскочила к нему и, схватив за плечи, прижала к земле. Тени повернулись к ним, словно на громкий шум. Пока бандит пытался вырваться из ее хватки, а Уильям-Энн ахала, Сайленс вытащила гарроту.

Перекатившись, она обвила шею мужчины петлей и крепко затянула. Тот задергался в конвульсиях, распаляя теней. Сайленс почти прикончила его, когда последний бандит вскочил и в полубессознательном состоянии кинулся прочь.

Это же Честертон собственной персоной! Если до него доберутся тени…

Сайленс оставила третьего бандита судорожно глотать воздух и, отбросив осторожность, устремилась в погоню за Честертоном. Если его иссушат тени, ей ничего не достанется. Нет трупа – нет вознаграждения.

Сайленс настигла Честертона рядом с лошадьми, отчаянно схватила за ноги и повалила на землю. Тени начали чернеть.

– Cука, – промямлил он, пинаясь. – Ты хозяйка постоялого двора. Сука, ты меня отравила!

Тени полностью слились с темнотой. Открылось их земнозрение, из полыхнувших зеленым глаз заструился туманный свет.

Сайленс изо всех сил навалилась на сопротивляющегося Честертона.

– Я заплачу, – умолял он, цепляясь за нее. – Я тебе заплачу…

Сайленс ударила его молотком по руке, отчего Честертон взвыл, потом по лицу – раздался хруст. Пока Честертон стонал и дергался, она сорвала с себя кофту и кое-как обмотала ее вокруг его головы и молотка.

– Уильям-Энн! Мешок! Мешок, дитя! Принеси…

Уильям-Энн, упав рядом на колени, натянула мешок Честертону на голову. Кровь уже начала пропитывать кофту. Сайленс лихорадочно пошарила рукой, наткнулась на камень и врезала Честертону по голове. Кофта заглушала вопли, но и смягчала удары. Пришлось бить снова и снова.

Наконец он обмяк. Уильям-Энн, коротко и судорожно дыша, прижимала мешок к его шее, чтобы кровь не просочилась наружу.

– О Запредельный. О боже…

Сайленс осмелилась поднять голову. В Лесу, словно огоньки во тьме, сияли десятки зеленых глаз. Зажмурившись, Уильям-Энн шептала молитву, по щекам текли слезы.

Сайленс осторожно вытащила из-за пояса серебряный кинжал. Вспомнилась другая ночь, другое море сияющих зеленых глаз. Последняя ночь ее бабки. «Беги, дитя! БЕГИ!»

В ту ночь можно было сбежать. Они находились недалеко от безопасного места. Но даже это не спасло бабку.

Та ночь приводила Сайленс в ужас: что натворила бабка, что натворила она сама… Сегодня оставалась единственная надежда. Бежать бесполезно, до безопасного места слишком далеко.

К счастью, глаза медленно гасли. Сайленс опустилась на землю, серебряный кинжал выскользнул из пальцев.

Уильям-Энн открыла глаза.

– О Запредельный! – воскликнула она, когда тени вернулись к своему обычному виду. – Чудо!

– Не чудо, – возразила Сайленс. – Просто повезло. Мы вовремя его убили. Еще секунда, и они бы рассвирепели.

Уильям-Энн обхватила себя руками:

– О тени. О тени. Я думала, мы умрем. О тени.

Сайленс вдруг кое о чем вспомнила. Третий бандит. Она не успела окончательно его придушить, когда Честертон пустился в бегство. Она вскочила на ноги и обернулась.

Мужчина лежал, не двигаясь.

– Я его прикончила, – сообщила Уильям-Энн. – Задушила своими руками. Собственными руками…

Сайленс оглянулась на нее.

– Молодец, дитя. Скорее всего, ты спасла нам жизнь. Если бы не ты, я бы никогда не убила Честертона, не разозлив теней.

Уильям-Энн по-прежнему пялилась в чащу, следя за успокоившимися тенями.

– Как же заставить тебя признать чудо, а не списать все на совпадение? – спросила она.

– Очевидно, нужно, чтобы случилось чудо, а не просто совпадение, – ответила Сайленс. – Давай-ка наденем по второму мешку на этих ребят.

Уильям-Энн принялась вяло помогать. На всякий случай они натянули по два мешка на каждого. Кровь опаснее всего. Бегущие люди привлекают теней, но медленно. Огонь приводит их в ярость моментально, но при этом ослепляет и сбивает с толку.

Но вот кровь… кровь, пролитая в гневе, на открытом воздухе… из-за одной-единственной капли тени убьют сначала тебя, а затем всех, кто попадется на глаза.

На всякий случай Сайленс проверила у каждого бандита пульс – ничего. Они оседлали лошадей, взвалили трупы в седла, включая дозорного, и привязали. Потом собрали скатки и все снаряжение. Хорошо бы у бандитов нашлось при себе хоть немного серебра. По закону Сайленс могла оставить себе все, что найдет, кроме того, что заявлено как краденое. В случае Честертона форты просто хотели видеть его мертвым, впрочем, как и все остальные.

Сайленс затянула веревку и замерла.

– Матушка! – Уильям-Энн тоже уловила шорох листвы.

Они открыли банку с зеленой светопастой в дополнение к банке бандитов, и теперь маленький лагерь был хорошо освещен. На поляну верхом на лошадях выехал отряд из восьми мужчин и женщин.

Они явились из фортов: добротная одежда, не сводят взгляда с теней в Лесу… определенно городские. Сайленс шагнула навстречу. Жаль нет молотка, чтобы выглядеть хоть чуточку угрожающе. Он так и остался в мешке на голове Честертона, потому что перепачкался кровью. Его можно вытащить, только когда высохнет кровь или в очень-очень безопасном месте.

– Глянь-ка, – заговорил мужчина, ехавший впереди. – А я не верил Тобиасу, когда тот вернулся из разведки, но, похоже, это правда. Пара поселенцев из Леса перебила банду Честертона, всех пятерых.

– Кто вы? – спросила Сайленс.

– Ред Янг, – представился мужчина, дотронувшись до шляпы. – Я выслеживал их четыре месяца. Не знаю, как вас и благодарить.

Он махнул рукой, и пара его людей спешилась.

– Матушка! – прошипела Уильям-Энн.

Сайленс изучала Реда. Вооружен дубинкой, а у женщины за его спиной один из этих новых арбалетов с тупыми болтами. Они быстро взводятся и бьют сильно, но не до крови.

– Отойди от лошадей, дитя, – сказала Сайленс.

– Но…

– Отойди.

Сайленс выпустила веревку, на которой вела лошадь. Трое людей Реда подобрали поводья, а один с ухмылкой воззрился на Уильям-Энн.

– А ты не дура. – Ред наклонился в седле, изучая Сайленс.

Мимо прошла женщина, ведя лошадь Честертона с перекинутым через седло трупом.

Сайленс шагнула вперед и положила руку на седло. Женщина остановилась и глянула на предводителя. Сайленс незаметно достала кинжал из ножен.

– Ты отдашь нам часть добычи, – сказала она Реду, пряча руку с кинжалом. – Мы все сделали за тебя. Четверть, и я не скажу ни слова.

– Само собой. – Он приподнял шляпу. На его лице застыла фальшивая ухмылка, как с картины. – Четверть так четверть.

Сайленс кивнула и прижала кинжал к одной из тонких веревок, что удерживали Честертона поперек седла. Когда женщина дернула лошадь за собой, кинжал надрезал веревку. Сайленс отступила и, положив руку на плечо Уильям-Энн, украдкой убрала кинжал в ножны.

Ред снова приподнял шляпу, прощаясь. В мгновение ока охотники за головами скрылись за деревьями.

– Четверть? – прошипела Уильям-Энн. – Думаешь, он заплатит?

– Вряд ли. – Сайленс подняла свой дорожный мешок. – Повезло, что он нас не убил. Пойдем.

Они углубились в чащу. Уильям-Энн шагала рядом, ступая осторожно, как подобает в Лесу.

– Тебе пора вернуться на постоялый двор, Уильям-Энн.

– А ты куда?

– Верну то, что нам причитается.

Проклятье, она ведь Форскаут. Ни один чванный городской не смеет красть у нее.

– Хочешь перехватить их у белой просеки? Но что будешь делать? Их слишком много, матушка.

– Что-нибудь придумаю.

Труп Честертона означал свободу – жизнь – для ее дочерей. Она не позволит ему ускользнуть, как дыму сквозь пальцы. Вокруг них сомкнулась тьма. Тени, совсем недавно готовые их иссушить, теперь уступали дорогу, совершенно равнодушные к людям из плоти и крови.

«Думай, Сайленс. Здесь явно что-то не так». Как они обнаружили лагерь? По свету? По их с Уильям-Энн голосам? Они сказали, что гонялись за Честертоном не один месяц. Разве до нее не дошли бы слухи об этом? Эти городские выглядели слишком свежо для тех, кто уже несколько месяцев преследует убийц по Лесу.

Напрашивался нежеланный вывод. Лишь один человек знал, что сегодня она охотится, и видел, как она готовится. Лишь у одного человека есть причины украсть у нее вознаграждение.

«Теополис, надеюсь, я ошибаюсь, – подумала Сайленс. – Потому что если за этим стоишь ты…»

Вместе с Уильям-Энн она продиралась через самую чащу, где полог из ненасытной листвы поглощал весь свет и на земле ничего не росло. Тени патрулировали эти лесные коридоры, как слепые часовые. Ред и его люди – жители фортов и будут держаться дорог. В этом ее преимущество.

Лес поселенцу такой же друг, как знакомое ущелье, которое не становится менее опасным. Но Сайленс – опытный моряк в этих водах и умеет использовать их ветра себе на пользу лучше любого обитателя фортов. Возможно, пришло время устроить бурю.

Белой просекой поселенцы называли часть дороги, по обеим сторонам от которой раскинулись грибные поляны. Добираться туда пришлось около часа, и к концу пути Сайленс ощутила все последствия бессонной ночи. Не обращая внимания на усталость, она брела через грибную поляну. Свет зеленой пасты придавал деревьям и бороздам в земле болезненный оттенок.

Дорога делала крюк по лесу и возвращалась к этому месту. Если Ред направляется в Ластпорт или любой из соседних фортов, то проедет здесь.

– Иди дальше, – сказала Сайленс Уильям-Энн. – До постоялого двора всего час пути. Присмотри там.

– Я не оставлю тебя, матушка.

– Ты обещала слушаться. Хочешь нарушить свое слово?

– А ты обещала, что позволишь помочь. Нарушаешь свое?

– Ты мне больше не понадобишься, – ответила Сайленс. – И это опасно.

– Что ты задумала?

Сайленс опустилась на колени у дороги и вытащила из мешка бочонок с порохом. Уильям-Энн побелела, как грибы вокруг.

– Матушка!

Сайленс развернула бабкино огниво. Неизвестно, работает ли оно. Она никогда не решалась сжать два металлических рожка, похожих на клещи. Посыпятся искры, и пружина у основания разведет рожки в исходное положение.

Сайленс подняла голову и пугнула дочь огнивом. Уильям-Энн отступила на шаг и глянула по сторонам на теней.

– Неужели все так плохо? – прошептала девушка. – Я имею в виду для нас?

Сайленс кивнула.

– Ну и ладно.

Глупышка. Хорошо, Сайленс не станет ее прогонять. Честно говоря, помощь не помешает. Она собиралась забрать труп Честертона. Трупы тяжелые, а отрезать только голову точно не получится. Не в Лесу, когда вокруг столько теней.

Порывшись в мешке, Сайленс вытащила аптечку, привязанную к паре дощечек, которые можно было использовать в качестве накладной шины. Привязать дощечки по бокам огнива не составило труда. С помощью ручной лопатки она выкопала в мягком грунте дороги неглубокую ямку как раз под размер бочонка с порохом.

Сайленс откупорила бочонок и положила его в ямку. Потом пропитала носовой платок в ламповом масле, сунула один конец в бочонок, другой пристроила рядом с огнивом и дощечками. Когда она засыпала всю конструкцию листьями, получилась примитивная ловушка. Если кто-нибудь наступит на верхнюю дощечку, то прижмет ее к нижней и высечет искру, которая подожжет платок. По крайней мере, на это расчет.

Самой поджигать порох нельзя. Тени явятся в первую очередь за тем, кто развел огонь.

– А если они на нее не наступят? – спросила Уильям-Энн.

– Тогда мы переставим ее в другое место на дороге и попробуем еще раз, – ответила Сайленс.

– Ты же понимаешь, что может пролиться кровь.

Сайленс не ответила. Если ловушка сработает, тени не поймут, что виновата Сайленс. Сперва они нападут на того, кто высек искру. Но если прольется кровь, они придут в ярость. Тогда неважно, кто начал. Опасность будет угрожать всем.