Текст книги "Тайны Космера (сборник) (ЛП)"

Автор книги: Брендон Сандерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 35 страниц)

Система Тренодии

Система Тренодии искажена древним конфликтом. Давным-давно, вскоре после раскола, Вражда сразился здесь с Амбицией и смертельно ее ранил. Позже Амбицию расщепили, но уже в другом месте.

Прямое столкновение двух осколков Адональсиума сильно повлияло на планеты в этой системе. Само сражение состоялось в обширном пространстве между планетами, причем по большей части не в физической реальности, однако волна разрушений и изменений прокатилась по всей системе. Исследования касательно того, как изменились другие планеты, не увенчались успехом, поскольку ни на одной нет перпендикулярностей, чтобы посетить их физически.

К счастью, я лично общаюсь с уроженцем Тренодии, третьей планеты системы. Исходя из записей Нажа, я пришла к выводу, что небольшое количество инвеституры существовало на этой планете еще до сражения осколков. Однако волна разрушений, принесшая с собой вырванные фрагменты силы Амбиции, исказила и людей, и саму Тренодию.

На планете есть два континента. Больший континент покинут из-за некой силы под названием «Зло», о которой даже Наж отзывается весьма туманно. Чудовищная сила, ползучая тьма поглотила весь континент, пируя душами людей. Не знаю, что из этого стоит воспринимать как метафору, а что буквально. Экспедиции, отправленные с меньшего континента, не вернулись. Это место опасно посещать даже в когнитивной реальности.

Меньший континент – дикий, почти неизведанный и безымянный, с несколькими оплотами цивилизации. Мне довелось посетить один из самых крупных, и даже он показался мне незавершенным. Беженцы из-за океана возвели его кое-как, не имея даже самого необходимого. Все свои усилия они направили на то, чтобы в первую очередь выстроить крепость и только потом – дом. В этом есть смысл, ведь они живут в постоянном страхе, не отыщет ли Зло способ пересечь океан.

А может, они боятся духов умерших. Обитатели Тренодии поражены особым недугом: после смерти они иногда превращаются в когнитивных теней. Я вынесу за скобки, действительно ли когнитивная тень – душа человека. Это вопрос для теолога или философа.

Тем не менее я могу объяснить, что происходит в магическом плане. Дух, насыщенный дополнительной инвеститурой, часто оставляет отпечаток в самой силе. Избыточная инвеститура получает возможность остаться разумной после того, как ее отделили от физической формы, как это происходит со спренами на Рошаре, которые со временем обретают сознание, поскольку люди воспринимают потоки как живые сущности.

Когнитивных теней на Тренодии принимают за призраков, хотя на самом деле это фрагменты осознанной инвеституры (в данном случае слабо осознанной). Эта тема заслуживает дополнительных исследований. К сожалению, посетить планету весьма трудно, так как на ней нет стабильной перпендикулярности, есть только нестабильные патологического происхождения, и их нелегко предугадать.

Тени за тишину в Адском лесу

– Кого тебе нужно опасаться, так это Белого Лиса, – вещал Даггон, потягивая пиво. – Говорят, он поручкался с самим Злом, побывал в Грешном мире и вернулся с необычными способностями. Он может разжечь огонь даже в самую темную ночь, и ни одна тень не осмелится прийти по его душу. Да, таков Белый Лис. Самый гнусный ублюдок в здешних краях. Молись, чтобы не привлечь к себе его внимание, дружок. Иначе ты покойник.

У собутыльника Даггона была похожая на картофелину голова, сидевшая на тонкой, как бутылочное горлышко, шее. Говорил он с ластпортским акцентом, повизгивая так, что отзывалось эхо под потолком постоялого двора.

– А… а с чего ему обращать на меня внимание?

– Зависит от обстоятельств, дружок.

Даггон оглянулся на разодетых торговцев, вошедших на постоялый двор. На них были черные плащи с жабо и высокие широкополые шляпы, какие носили обитатели фортов. В Лесу они не протянут и пары недель.

– От обстоятельств?.. – повторил собутыльник Даггона. – От каких обстоятельств?

– От многих, дружок. Видишь ли, Белый Лис – охотник за головами. Какие преступления ты совершил? Что натворил?

– Ничего! – Визг парня напоминал скрип ржавого колеса.

– Ничего? В Лес не уходят из-за «ничего», дружок.

Его собеседник оглянулся по сторонам. Представился он Эрнестом.[4] 4
  От англ. earnest – искренний.


[Закрыть] Ну так Даггон назвался Эмити[5] 5
  От англ amity – дружелюбие.


[Закрыть]. Имена в Лесах мало что значат. Или наоборот, много, если правильные.

Эрнест откинулся назад и втянул худосочную шею в плечи, будто пытаясь спрятаться за кружкой пива. Он клюнет. Всем нравилось слушать о Белом Лисе, а Даггон считал себя мастаком. По крайней мере, мастаком травить байки, чтобы бедолаги вроде Эрнеста раскошелились ему на выпивку.

«Пусть немного потомится, – улыбнулся про себя Даггон. – Пускай забеспокоится». Еще чуть-чуть, и Эрнест будет умолять его рассказывать дальше.

Даггон в ожидании откинулся на спинку стула и оглядел зал. Торговцы всем досаждали: требовали еду и заявляли, что через час уже должны быть в пути. Вот глупцы. Путешествовать по Лесу ночью? Такое под силу разве что бывалым поселенцам. А эти… не пройдет и часа, как нарушат какое-нибудь Простое правило и навлекут на себя теней. Даггон выбросил этих идиотов из головы.

А вот парень в углу… одет во все коричневое и шляпу не снял, хотя сидит в помещении. Опасно выглядит.

«Интересно, не он ли это», – подумал Даггон.

Насколько известно, еще никто не выжил после встречи с Белым Лисом. Десять лет, больше сотни голов. Наверняка кто-то да знает его имя. В конце концов, выплачивают же ему власти фортов вознаграждения.

Хозяйка постоялого двора мадам Сайленс[6] 6
  От англ. silence – тишина.


[Закрыть] подошла к столу и без особых церемоний стукнула перед Даггоном миской с едой. С хмурым видом долила пива, плеснув ему на руку пеной, и прихрамывая отошла. Сильная женщина, жесткая. В Лесу все такие. По крайней мере, все, кто выжил.

Даггон уже знал, что хмурый взгляд Сайленс – это ее манера здороваться. Оленины не пожалела. Она часто так делала. Ему нравилось думать, что она к нему неровно дышит. Может, однажды…

«Не дури», – подумал он, принявшись за обильно сдобренное подливкой мясо. Лучше жениться на камне, чем на Сайленс Монтейн. Камень и то ласковей. Да и добавки дала, скорее всего, только потому, что знает цену постоянному клиенту. В последнее время путники в эти края заглядывали все реже. Слишком много теней. А еще этот Честертон, будь он неладен.

– Так он… охотник за головами, этот Лис? – Парень, который представился Эрнестом, аж взмок.

Даггон улыбнулся. Клюнул как миленький.

– Он не простой охотник за головами. Он лучший. Впрочем, Белый Лис не разменивается на мелочевку… Без обид, дружок, но на крупную рыбу ты не тянешь.

Дружок занервничал еще больше. Что же он натворил?

– Но он же не явится за мной – даже, допустим, у меня есть на душе грешок-другой… – пробормотал парень. – В общем, сюда же он не явится? Все знают, что постоялый двор мадам Сайленс защищен. Здесь обитает тень ее покойного мужа. Мой кузен сам ее видел.

– Белый Лис не боится теней. – Даггон подался вперед. – Конечно, вряд ли он рискнет здесь появиться, но вовсе не из-за какой-то тени. Все знают, что это нейтральная территория. Безопасные места должны быть даже в Лесу. Но…

Даггон улыбнулся Сайленс, когда та снова прошла мимо него в сторону кухни. На этот раз обошлось без хмурого взгляда. Определенно, она к нему неравнодушна.

– Но? – взвизгнул Эрнест.

– Ну… – протянул Даггон. – Я мог бы рассказать пару историй о том, как охотится Белый Лис, но, как видишь, кружка моя почти пуста. Вот жалость. Думаю, тебе было бы интересно узнать, как Белый Лис поймал Мейкписа[7] 7
  От англ. makepeace – миротворец.


[Закрыть] Хапшира. Отменная история.

Эрнест визгливо заказал еще пива, но Сайленс суетилась на кухне и не слышала. Даггон нахмурился, но Эрнест положил монету на край стола: так Сайленс или ее дочь поймут, что он хочет повторить. Сойдет. Даггон улыбнулся про себя и начал историю.

* * *

Закрыв дверь в общий зал, Сайленс Монтейн развернулась и прижалась к ней спиной. Сердце бешено колотилось, и она пыталась унять его, глубоко дыша. Не выдала ли она себя? Догадались ли они, что она их узнала?

Мимо прошла Уильям-Энн, вытирая руки тряпкой.

– Матушка? – позвала девушка, останавливаясь. – Матушка, ты…

– Принеси папку. Быстрее, дитя!

Побледнев, Уильям-Энн поспешила в кладовку. Сайленс вцепилась в передник, чтобы успокоиться. Дочь вышла из кладовки с толстой кожаной папкой. Обложку и корешок покрывал слой муки.

Сайленс раскрыла папку на высокой кухонной стойке. Внутри обнаружилась пачка листков, большинство с портретами. Пока Сайленс перебирала листки, Уильям-Энн выглянула через глазок в общий зал.

Несколько мгновений тишину нарушали лишь бешеный стук сердца Сайленс да шуршание торопливо переворачиваемых страниц.

– Парень с длинной шеей? – спросила Уильям-Энн. – Я видела его лицо на какой-то листовке.

– Это всего лишь Ламентейшен[8] 8
  От англ. lamentation – оплакивание.


[Закрыть] Вайнбер, мелкий конокрад. Он и двух мер серебра не стоит.

– Кто тогда? Парень в углу, в шляпе?

Сайленс покачала головой. Отыскав нужные листки внизу пачки, она изучила рисунки.

«О Запредельный, – подумала она. – Даже не знаю, хочу ли, чтобы это оказались они».

По крайней мере, руки перестали трястись.

Уильям-Энн подскочила и вытянула шею из-за плеча Сайленс. В свои четырнадцать девочка уже обогнала ростом мать. Не самое большое несчастье, когда твой ребенок выше тебя. Уильям-Энн ворчала, что она неуклюжая и долговязая, но в ее стройности угадывалась будущая красота. В отца пошла.

– О Запредельный, – вымолвила Уильям-Энн, прикрыв рот рукой. – Так ты думаешь, это…

– Честертон Дивайд. – Форма подбородка, взгляд… все совпадало. – Явился прямо к нам в руки с четырьмя своими людьми.

За этих пятерых дадут столько, что хватит оплатить запасы на год. А может, и на два.

Сайленс опустила взгляд с рисунков на текст, напечатанный резким жирным шрифтом.

«Чрезвычайно опасен. Разыскивается за убийства, изнасилования, вымогательства». И, конечно, в самом низу: «…и заказные убийства».

Сайленс всегда занимало, правда ли Честертон со своими людьми умышленно убил губернатора самого могущественного города на континенте, или это случайность. Например, простое ограбление пошло не по плану.

Так или иначе, Честертон понимал, что натворил. До убийства губернатора он был обычным, пусть и опытным бандитом с большой дороги, теперь же считался известным и опасным преступником. Честертон знал: если его схватят, пощады не будет. В Ластпорте его объявили бунтовщиком, угрозой порядку и психопатом.

Терять ему нечего. Он больше и не скромничал.

«О Запредельный», – подумала Сайленс при виде списка преступлений, не поместившегося на одной странице.

Уильям-Энн что-то бормотала шепотом себе под нос.

– Он там? – спросила она. – Но где?

– Торговцы, – ответила Сайленс.

– Что?

Уильям-Энн помчалась обратно к глазку. Деревянная дверь, как и все на кухне, была выскоблена добела. Себруки снова наводила чистоту.

– Я не вижу сходства.

– Присмотрись.

Сайленс тоже узнала его не сразу, хотя вечерами сидела над папкой, запоминая лица.

Спустя мгновение Уильям-Энн ахнула, прижав руку ко рту.

– Как глупо. Почему он расхаживает у всех на виду? Пусть и переодетый.

– Все запомнят очередной отряд глупых торговцев из форта, которые решили, что могут бросить вызов Лесу. Очень умно. Через пару дней они исчезнут с дороги, и все подумают, если вообще про них вспомнят, что до них добрались тени. К тому же, так Честертон может путешествовать быстро и в открытую, останавливаться на постоялых дворах и узнавать новости.

Может, так он и выбирал жертв для нападения? Может, бывал и на ее постоялом дворе? От этой мысли все внутри сжалось. Сайленс часто обслуживала преступников, некоторые были завсегдатаями. В Лесу почти каждый считался преступником хотя бы потому, что не платил налоги властям фортов.

Честертон и его люди из другого теста. И без списка преступлений ясно, на что они способны.

– Где Себруки? – спросила Сайленс.

Уильям-Энн встряхнулась, приходя в себя.

– Кормит свиней. Тени! Думаешь, они ее узнают?

– Нет. Боюсь, она узнает их.

Для своих восьми лет Себруки была удивительно, даже чересчур наблюдательной.

Сайленс закрыла папку, коснулась пальцами кожаной обложки.

– Мы их убьем? – спросила Уильям-Энн.

– Да.

– Сколько за них заплатят?

– Иногда, дитя, дело не в цене.

В ее словах сквозила легкая фальшь. Времена становились все тяжелее, серебро дорожало и в Бастион-Хилле, и в Ластпорте.

Иногда дело не в цене. Но не в этот раз.

– Принесу яд. – Уильям-Энн отошла от глазка.

– Что-нибудь слабенькое, дитя, – предостерегла Сайленс. – Это опасные люди. Чуть что, сразу заметят.

– Я не дура, матушка, – сухо проговорила Уильям-Энн. – Возьму болотник. В пиве они его не почувствуют.

– Полдозы. Не хочу, чтобы они отключились прямо за столом.

Кивнув, Уильям-Энн скрылась в старой кладовке и, закрыв за собой дверь, начала поднимать половицы, под которыми хранились яды. От болотника поплывет сознание и закружится голова, но он не убьет.

Сайленс не рискнула использовать что-нибудь более сильнодействующее. Если постоялый двор хоть раз окажется под подозрением, ее делу, а скорее всего, и жизни конец. В памяти путников она должна остаться своенравной, но справедливой хозяйкой, не задающей лишних вопросов. Ее постоялый двор считается безопасным местом даже для самых отъявленных негодяев. Каждую ночь, когда она ложилась спать, сердце полнилось страхом: вдруг кто-то поймет, что подозрительно много преступников останавливались на ее постоялом дворе за пару дней до того, как их ловил Белый Лис.

Она пошла в кладовку положить папку на место. Стены кладовки тоже были выскоблены начисто, на полках – ни пылинки. Что за девочка. Слыханное ли дело, чтобы ребенок предпочитал игре уборку? Разумеется, учитывая, через что пришлось пройти Себруки…

Не удержавшись, Сайленс дотянулась до верхней полки и нащупала арбалет. Болты с серебряными наконечниками. Она держала его для теней и еще ни разу не обращала против человека. Проливать кровь в Лесу слишком опасно. Но спокойнее, когда знаешь, что в случае настоящей угрозы есть оружие под рукой.

Убрав папку, она решила проверить Себруки. Девочка и правда кормила свиней. Сайленс всегда держала свиней, но, конечно, не для еды. Считалось, что свиньи отпугивают теней. Все средства хороши, чтобы постоялый двор казался безопаснее.

Себруки стояла на коленях в свинарнике: невысокая, с темной кожей и длинными черными волосами. Никто бы не принял ее за дочь Сайленс, даже если не слышал ее прискорбной истории. Напевая, девочка оттирала стенку загона.

– Дитя? – позвала Сайленс.

Себруки повернулась к ней и улыбнулась. Как же сильно она изменилась. Год назад Сайленс могла поклясться, что этот ребенок больше никогда не улыбнется. Первые три месяца на постоялом дворе Себруки просто пялилась в стену. Где бы ее ни оставили, девочка садилась у ближайшей стены и весь день сверлила ее взглядом. Не говоря ни слова. И глаза мертвые, как у тени…

– Тетя Сайленс? – позвала Себруки. – С тобой все в порядке?

– Со мной все хорошо, дитя. Просто досаждают воспоминания. Ты… все чистишь свинарник?

– Стенки нужно хорошенько отскрести. Свинкам нравится, когда чисто. По крайней мере, Джерому и Иезекиилю. Остальным, похоже, все равно.

– Не обязательно так их вычищать, дитя.

– Мне нравится. Так я могу сделать что-то полезное.

Лучше уж чистить стены, чем безучастно пялиться на них весь день. Сегодня Сайленс радовалась, что девочка чем-то занята. Лишь бы не заходила в общий зал.

– Думаю, свиньи будут довольны, – сказала Сайленс. – Давай ты тут приберешься еще немного?

Себруки посмотрела на нее:

– Что-то случилось?

Тени, какая же она наблюдательная.

– В общем зале не стесняются в выражениях. Не хочу, чтобы ты набралась скверных словечек.

– Я уже не ребенок.

– Конечно ребенок, – строго проговорила Сайленс. – И будешь слушаться. Иначе отшлепаю.

Себруки закатила глаза, но, начав напевать, вернулась к работе. Сайленс воспитывала ее бабушкиными методами: девочка хорошо реагировала на строгость, словно ждала ее. Возможно, так ей казалось, что кто-то управляет ситуацией.

Хотелось бы Сайленс и правда управлять ситуацией. Ведь она Форскаут[9] 9
  От англ. forescout – первопроходец.


[Закрыть] – такую фамилию взяли ее дед с бабкой и другие, кто первыми покинули Родину и отправились исследовать этот континент. Да, она Форскаут, но будь она проклята, если позволит кому-нибудь узнать, насколько беспомощной чувствует себя большую часть времени.

Сайленс пересекла задний двор, заметив по дороге, как на кухне Уильям-Энн смешивает пасту, чтобы добавить в пиво. Сайленс прошла мимо и заглянула на конюшню. Неудивительно, что Честертон решил уехать после ужина. Большинство путников предпочитали ночевать в относительной безопасности постоялых дворов, но Честерстон со своей бандой привык спать в Лесу. В собственном лагере, пусть и в окружении теней, им удобнее, чем в кроватях на постоялом дворе.

Старый конюх Доб только что закончил чистить лошадей. Воды он им не давал. Сайленс распорядилась не поить их до последнего.

– Молодец, Доб, – похвалила Сайленс. – Иди, отдохни.

– Спасибо, мэм, – пробормотал он, кивнув.

Как обычно, пойдет на крыльцо и достанет трубку. Умом Доб не блистал и не имел ни малейшего понятия, чем на самом деле занимается Сайленс. Однако он начал работать у нее, еще когда был жив Уильям, и более преданного человека она не встречала.

Закрыв за ним дверь, Сайленс принесла несколько мешочков из запертого шкафа в задней части конюшни, в тусклом свете проверила содержимое каждого и разложила их на столе. Потом водрузила седло на спину лошади.

Она почти закончила седлать лошадей, когда дверь приоткрылась. Сайленс замерла, сразу подумав о мешочках. Почему она не спрятала их в передник? Вот растяпа!

– Сайленс Форскаут, – раздался вкрадчивый голос с порога.

Подавив стон, Сайленс повернулась к вошедшему.

– Теополис, невежливо шнырять по чужому дому. Вышвырнуть бы тебя отсюда.

– Да ладно тебе. Это как если бы лошадь лягнула того, кто ее кормит, м-м?

Долговязый Теополис прислонился к дверному косяку, сложив руки на груди. Он носил простую одежду без знаков различия. Зачем каждому встречному знать, что перед тобой сборщик налогов? Гладко выбритый, на губах извечная снисходительная улыбка, одежда слишком чистая и новая для жителя Леса. Впрочем, он не щеголь и не дурак. Теополис опасен, просто не так, как другие.

– Что ты здесь забыл, Теополис? – спросила Сайленс, укладывая последнее седло на спину фыркающего чалого мерина.

– А зачем я всегда прихожу, Сайленс? Уж не ради твоей веселой мордашки, м-м?

– Я заплатила налоги.

– Это потому, что ты почти от всех освобождена. Но ты не заплатила мне за партию серебра за прошлый месяц.

– Дела в последнее время шли неважно. Я заплачу.

– А болты для твоего арбалета? – не унимался Теополис. – Уж не позабыла ли ты, сколько стоят серебряные наконечники, м-м? Я уж молчу о запасных секциях для защитных кругов.

Она поморщилась от его скулящего акцента, пока затягивала подпругу. Теополис. Тени, что за день!

– Ничего себе. – Теополис подошел к столу и взял мешочек. – Что тут у нас? Похоже на сок болотного лука. Слышал, он мерцает в темноте, если направить на него специальный свет. Один из секретов Белого Лиса?

Сайленс выхватила у него мешочек и прошипела:

– Не произноси это имя.

Теополис усмехнулся.

– Охотишься? Прелестно. Меня всегда занимало, как ты их выслеживаешь. Протыкаешь мешочек, цепляешь к седлу, пусть капает, и идешь по следу? М-м? Можно дать отойти им подальше, а только потом убить. Отводишь подозрения от своего постоялого дворика?

Да, Теополис опасен, но ей не обойтись без человека, который передает преступников властям. Теополис – крыса и, как все крысы, везде пролезет. У него связи в Ластпорте, и ему удается забирать вознаграждения для Белого Лиса, не выдавая ее.

– Знаешь, в последнее время меня так и подмывает сдать тебя, – сказал Теополис. – Многие делают ставки на то, кто же такой этот знаменитый Лис. С моими-то сведениями я мог бы разбогатеть, м-м?

– Ты и без того богат, – огрызнулась Сайленс. – При всех твоих недостатках ты вовсе не дурак. Десять лет все шло нормально. Только не говори, что променяешь богатство на минуту славы.

Теополис улыбнулся, но возражать не стал. Ему доставалась половина вознаграждений. Сам он ничем не рисковал, и это его полностью устраивало. Он чиновник, а не охотник за головами. Сайленс лишь раз видела, как Теополис убил человека, да и то, жертва не могла дать отпор.

– Ты хорошо меня знаешь, Сайленс, – рассмеялся Теополис. – Слишком хорошо. Ну и ну, охотишься, значит. Интересно, на кого. Пойду посмотрю в общем зале.

– Даже не вздумай. Тени, не хватало, чтобы их спугнула рожа сборщика налогов! Не ходи, иначе все испортишь.

– Успокойся, Сайленс. – Он не переставал ухмыляться. – Я повинуюсь твоим правилам. Лишний раз здесь не показываюсь, чтобы не навлечь на тебя подозрения. Сегодня остаться все равно не получится, я просто заскочил сделать тебе предложение. Но, пожалуй, моя помощь тебе не интересна. Какая жалость! М-м, и это после всех неприятностей, что я пережил ради тебя!

Сайленс похолодела.

– Какую помощь ты можешь мне предложить?

Теополис достал из сумки листок бумаги и аккуратно развернул своими не в меру длинными пальцами, но не успел поднять, как Сайленс его выхватила.

– Что это?

– Возможность освободиться от долга, Сайленс! Возможность навсегда забыть обо всех заботах.

Это был приказ о конфискации, согласно которому кредиторы Сайленс, то есть Теополис, могли требовать ее имущество в счет оплаты долга. Власти фортов считали, что в их юрисдикцию входят дороги и прилегающая к ним земля, и даже иногда отправляли солдат их патрулировать.

– Беру свои слова обратно, Теополис, – бросила Сайленс. – Ты самый настоящий дурак. Готов отказаться от всего, чего мы добились, из-за жадности, чтобы урвать себе кусок земли?

– Конечно же нет, Сайленс. Я не собираюсь ни от чего отказываться! Но как досадно, когда ты все время у меня в долгу. Не лучше ли, если я займусь финансами постоялого двора? Ты останешься здесь работать и охотиться за головами, как и раньше. Только тебе больше не придется волноваться о долгах, м-м?

Она скомкала бумагу.

– Ты превратишь меня и мою семью в рабов, Теополис.

– О, не преувеличивай. В Ластпорте начали переживать, что такой важный постоялый двор держит никому не известный человек. Ты привлекаешь внимание, Сайленс. Думаю, тебе это совершенно ни к чему.

Сайленс сжала кулак, скомкав бумагу еще больше. В стойлах забеспокоились лошади. Теополис ухмыльнулся.

– Но возможно, в этом нет необходимости. Возможно, на этот раз тебя ждет крупное вознаграждение, м-м? Не намекнешь? А то мне весь день не будет покоя.

– Пошел вон, – прошипела она.

– Старая добрая Сайленс, – вздохнул Теополис. – Все Форскауты упрямы до последнего вздоха. Поговаривают, твои бабка с дедом были первыми из первых. Первыми, кто прибыл разведать этот континент, первыми, кто обосновался в Лесу… и первыми, кто застолбил себе место в аду.

– Не говори так о Лесе. Это мой дом.

– Однако это место считали адским еще до того, как явилось Зло. Тебе не любопытно? Ад, земля проклятых, где нашли пристанище тени умерших. Я все думаю: тень твоего покойного мужа и правда охраняет постоялый двор или это очередная сказочка, чтобы путники чувствовали себя в безопасности, м-м? Ты потратила целое состояние на серебро. Серебро защищает по-настоящему, а записи о твоем браке я так и не нашел. Но если брака не было, то милашка Уильям-Энн…

– Вон.

Теополис ухмыльнулся, но, приподняв шляпу, скрылся из виду. Сайленс слышала, как он запрыгнул в седло и уехал. Скоро наступит ночь, но глупо надеяться, что до Теополиса доберутся тени. Она давно подозревала, что где-то неподалеку у него есть укрытие – какая-нибудь пещера, обложенная серебром.

Она вдохнула и выдохнула, стараясь успокоиться. Теополис умеет вывести из себя, но не знает всего. Сайленс заставила себя переключиться на лошадей. Принесла ведро воды, высыпала в него содержимое мешочков и щедро плеснула лошадям. Те принялись жадно пить.

Если из мешочков капает сок, как предположил Теополис, это слишком заметно. Что будет, когда ночью преступники расседлают лошадей? Увидят мешочки и сразу поймут, что кто-то идет по их следу. Нет, нужно что-то менее явное.

– Тени, что же делать? – прошептала Сайленс, давая напиться лошади. – Обложили со всех сторон.

Убить Теополиса. Бабка, скорее всего, поступила бы именно так. Сайленс поразмыслила над этим вариантом.

«Нет, я не стану такой же. Не стану ею».

Теополис подонок, но законов не нарушал и, насколько она знала, никому не причинял большого вреда. Нужно соблюдать правила. Нельзя переходить черту. Возможно, в этом отношении она не так уж отличалась от жителей фортов.

Она найдет другой способ. У Теополиса есть только приказ о вызове в суд, и он был обязан показать его Сайленс. Значит, у нее в запасе день-другой, чтобы раздобыть деньги. Честь по чести. Городские считают себя цивилизованными. Благодаря их правилам у нее есть шанс.

Она вышла из конюшни и заглянула в окно общего зала. Уильям-Энн подавала выпивку «торговцам» Честертона. Сайленс остановилась понаблюдать.

За ее спиной дрожал от ветра Лес.

Сайленс прислушалась и повернулась к Лесу. Жителей фортов можно узнать по тому, как они отказываются поворачиваться к Лесу лицом, отводят глаза и никогда не смотрят вглубь. Мрачные деревья, затеняя листвой землю, покрывали почти каждый дюйм континента. Неподвижные. Тихие. В Лесу водились животные, но исследователи из фортов заявляли, что хищников среди них нет. До них давным-давно добрались тени, привлеченные пролитой кровью.

Если пристально вглядываться в Лес, то он… отступает. Тьма уходит, тишина сменяется шорохом грызунов в палой листве. Форскауты знали, что на Лес нужно смотреть в упор. Исследователи ошибались. В Лесу есть хищник. И это сам Лес.

Сайленс пошла обратно на кухню.

Ее главная задача – отстоять постоялый двор, поэтому нужно получить вознаграждение за голову Честертона. Если не заплатить Теополису, то вряд ли все останется как прежде. Он держит ее за горло, ведь она не может бросить постоялый двор. Гражданства фортов у нее нет, да и времена слишком тяжелые, чтобы ее приняли местные поселенцы. Нет, придется работать на постоялом дворе, и Теополис будет драть с нее три шкуры, забирая все больший процент с вознаграждений.

Она толкнула дверь в кухню.

За кухонным столом сидела Себруки с арбалетом на коленях.

– Запредельный! – ахнула Сайленс, закрыв дверь. – Дитя, что ты…

Себруки подняла голову. Снова этот затравленный взгляд. Ни жизни, ни эмоций, как у тени.

– У нас гости, тетя Сайленс, – холодно и монотонно произнесла Себруки. Рядом с ней лежал рычаг для взведения арбалета. Ей удалось самостоятельно зарядить арбалет. – Я обмазала наконечник болта черной кровью. Все верно? Так яд убьет его наверняка.

– Дитя… – Сайленс шагнула вперед.

Себруки приподняла арбалет, держа пальцы на спуске. Болт был направлен на Сайленс.

Себруки смотрела сквозь нее пустыми глазами.

– Ничего не выйдет, Себруки, – строго сказала Сайленс. – Даже если ты дотащишь эту штуку до общего зала, в него не попадешь. А если все-таки попадешь, его люди перебьют нас в отместку.

– Мне все равно, – тихо проговорила Себруки. – Лишь бы убить его. Лишь бы нажать на спуск.

– А на нас тебе плевать? – рявкнула Сайленс. – Я приютила тебя, дала тебе кров, и это твоя благодарность? Крадешь оружие и угрожаешь мне?

Себруки моргнула.

– Да что с тобой? Ты готова пролить кровь в убежище? Навлечь на нас теней? Они тут же набросятся на нашу защиту, и если прорвутся, то убьют всех под моей крышей! Всех, кому я обещала безопасность. Как ты смеешь!

Себруки вздрогнула, словно ее разбудили. Неживая маска слетела с лица, и девочка выронила арбалет. Раздался щелчок, болт пронесся в дюйме от щеки Сайленс и разбил окно.

Тени! Неужели ее зацепило? Неужели Себруки пролила кровь? Дрожащей рукой Сайленс коснулась лица. К счастью, крови не было. Болт прошел мимо.

Мгновение спустя Себруки разрыдалась в ее объятиях. Сайленс опустилась на колени и прижала к себе девочку.

– Тише, малышка. Все хорошо. Все хорошо.

– Я все слышала, – прошептала Себруки. – Мама так и не крикнула – знала, что я прячусь. Она была сильной, тетя Сайленс. Вот почему и я была сильной, даже когда кровь пропитала мне волосы. Я слышала. Я все слышала.

Сайленс закрыла глаза, прижав девочку еще крепче. Никто кроме нее не отважился осмотреть сгоревшую ферму. Отец Себруки иногда заезжал на ее постоялый двор. Хороший человек. Насколько это возможно после того, как Зло захватило Родину.

На пепелище Сайленс обнаружила дюжину трупов. Честертон и его люди перебили всю семью, даже детей. Выжила только Себруки, самая младшая. Ее спрятали под половицами в спальне.

Там она и лежала, вся в крови матери, и продолжала молчать, даже когда ее нашла Сайленс. На девочку она наткнулась только потому, что Честерстон, готовясь к убийству, защитил комнату от теней серебряной пылью. Сайленс попыталась собрать пыль, забившуюся между половицами, и поняла, что сквозь щели на нее кто-то смотрит.

За последний год Честертон сжег тринадцать ферм и убил больше полусотни человек. Спастись удалось лишь Себруки.

Девочка тряслась от рыданий.

– Почему… Почему?

– Нет причины. Мне очень жаль.

А что еще она могла сказать? Отделаться банальными утешениями о Запредельном? Это Лес. Банальности выжить не помогут.

Сайленс не отпускала Себруки, пока рыдания не утихли. Вошла Уильям-Энн с подносом пустых кружек и замерла у кухонного стола. Ее взгляд метнулся к упавшему арбалету, потом к разбитому окну.

– Ты убьешь его? – прошептала Себруки. – Свершишь правосудие?

– Правосудие погибло вместе с Родиной, – ответила Сайленс. – Но да, я его убью. Обещаю, дитя.

Уильям-Энн робко подняла арбалет и показала сломанную дугу. Сайленс вздохнула. Надо было спрятать арбалет так, чтобы Себруки не добралась.

– Уильям-Энн, займись посетителями, – сказала Сайленс. – Я отведу Себруки наверх.

Уильям-Энн кивнула, глянув на разбитое окно.

– Кровь не пролилась, – успокоила ее Сайленс. – С нами все будет в порядке. Но если найдется минутка, поищи болт. Все-таки наконечник серебряный…

По таким временам нельзя разбрасываться деньгами.

Уильям-Энн отнесла арбалет в кладовку. Сайленс бережно усадила Себруки на кухонный табурет. Девочка вцепилась в нее намертво, пришлось уступить и посидеть с ней, обнимая, еще немного.

Уильям-Энн сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться, после чего вышла в общий зал, чтобы разнести выпивку.

Наконец Себруки ненадолго отпустила Сайленс. Та смешала ей снадобье и отнесла девочку на чердак над общим залом, где они втроем ночевали. Доб спал в конюшне, а постояльцы – в более удобных комнатах на втором этаже.