Текст книги "Дракула"

Автор книги: Брэм Стокер

4

Когда на следующее утро Томпсон спустился в ресторан на поздний завтрак, то со смешанным чувством облегчения и разочарования не нашел за столиком своих новых знакомых. Позже он узнал от владельца отеля, что Каролидес и Равенна уехали на два-три дня навестить друзей на побережье. Предоставленный самому себе, Томпсон одиноко бродил по горам над гостиницей, но ни солнце, ни романтичные виды южного моря более не привлекали его внимания. Так он бесцельно блуждал и наконец растянулся в тени высокого кипариса и попытался прояснить путающиеся мысли.

Раньше он никогда не влюблялся. Каким-то образом обычные для большинства людей переживания миновали его. Правда, он не искал любовных приключений и полностью погрузился в научную работу. Он был единственным ребенком в семье, родители давно умерли, здравствующих родственников осталось совсем мало. И все же что-то в отношении Равенны его настораживало. Красивая, богатая и явно пользующаяся успехом девушка, вращающаяся в высших кругах, – почему она выбрала именно его? Быть может, он – просто мимолетное увлечение женщины, для которой секс с почти незнакомым человеком – обычное дело? Может, для нее это как выпить с другом кофе?

Но чем больше он размышлял на эту тему, тем меньше соглашался со своим предположением. Конечно, ему этого не хотелось, и в нем постепенно разрасталась теплящаяся надежда, подобно тому как зародившееся в сухом подлеске пламя вскоре превращается в ревущий пожар. Но он не мог позволить себе слишком увлечься, опасаясь ужасного разочарования. Поэтому он занялся будничными делами. День тянулся медленно. Томпсон написал друзьям на север Англии и в Лондон, а также коллегам по лаборатории. Первым он послал письма, а последним – экзотические открытки.

У него в запасе для окончательного выздоровления еще оставалось несколько недель, не нужно торопить события. По возвращению Равенны будет видно. На третье утро его поразила неожиданная догадка. Томпсон разыскал владельца «Магнолии» и спросил, не съехала ли пара из гостиницы. Учтивый джентльмен улыбнулся и сказал, что они должны вернуться днем. Успокоившись, он неторопливо отправился в город, закусил в ресторане, поплавал и позагорал на скалах, надеясь, что к моменту его возвращения в гостиницу Каролидес с дочерью уже будут в «Магнолии».

Томпсон увидел большой зеленый автомобиль, припаркованный у главного входа. Служащий гостиницы заносил в отель багаж. С бьющимся сердцем англичанин поспешил в вестибюль. На лестнице он столкнулся с Каролидесом, который спускался вниз в безукоризненном белом летнем костюме и алом галстуке. Томпсон начал расспрашивать, хорошо ли они провели время с друзьями, но что-то в лице грека остановило его. В глазах и изгибе губ у того застыла невыразимая печаль. Каролидес фамильярно взял англичанина за руку, они вместе спустились по лестнице, и грек предвосхитил следующий вопрос Томпсона:

– Равенна отдыхает, – сказал он. – Боюсь, она очень больна. К сожалению, причиной нашей поездки был не светский визит.

Томпсон почувствовал, как сжалось сердце, и выразил искреннее сочувствие. Мужчины уже спустились по лестнице, и Каролидес серьезно посмотрел на спутника:

– Вы не против пройти в холл? В это время там никого нет. Я буду вам очень признателен, если вы уделите мне несколько минут. Это чрезвычайно важно.

Томпсон с готовностью согласился, и вскоре оба мужчины уселись в позолоченных креслах, между которыми стоял мраморный столик. В пустом огромном холле царила тишина, зеркала в стиле рококо отражали их бледные лица, освещенные неясным светом, проникающим сквозь прикрытые жалюзи. Каролидес сразу перешел к делу:

– Вы можете счесть мои слова дерзостью, но, пожалуйста, выслушайте меня до конца.

Говорить Томпсон не мог, поэтому просто кивнул. Неужели он узнал о них с Равенной? Могла ли она рассказать ему? Но он зря волновался.

Каролидес подался вперед и впился в Томпсона своим гипнотическим взглядом:

– Как я уже говорил, мистер Томпсон, вы – специалист по крови, причем выдающийся. Я бы сказал, что вы являетесь одним из двух ведущих ученых мира. К сожалению, Равенна очень больна. Она страдает редким пороком крови. Причем у нее необычная группа, во всем мире такая есть у очень небольшого количества людей.

Тревожась за здоровье Равенны, Томпсон живо заинтересовался рассказом и молча ждал продолжения. Каролидес заговорил снова:

– Мы изъездили весь мир в поисках лечения, но безрезультатно. Порой, когда ей удается сделать переливание крови, болезнь на время ослабевает. Здесь, на побережье, у меня есть весьма известная клиника. Мы ввели ваши данные в компьютер и получили интереснейший результат. – Он поднял руку, останавливая ринувшегося вперед англичанина. – Прошу вас, выслушайте меня, мистер Томпсон, и, пожалуйста, извините меня за смелость. Вы должны знать, что подобная информация легкодоступна содружеству медиков международного масштаба. – И чуть улыбнулся. – Собственно, не только содружеству медиков; таково распространение этих электронных чудес. Вы являетесь одним из малочисленных носителей чрезвычайно редкой группы крови. Как я уже говорил, я – не медик, поэтому забыл ее название.

Он понизил голос и снова подался вперед. Бледное благородное лицо молило о помощи.

– Мне известно, что вы в отпуске. Я знаю, что недавно вы попали в ужасную аварию и что я прошу безмерно много. Я хочу сказать вот что. Предполагаю, что вы неравнодушны к Равенне, а для нее это вопрос жизни и смерти. Я прошу вас помочь нам и дать немного крови. Другими словами, пройти процедуру переливания в моей клинике под компетентным надзором профессора Когана, чье имя вам, вероятно, известно.

Он сделал паузу, ни на секунду не спуская глаз с лица собеседника, и Томпсон почувствовал, как на лбу выступил пот. Чтобы скрыть замешательство, он достал платок и промокнул лоб. Что ж, Каролидес прав. Он страстно влюблен в девушку и обеспокоен угрожающей ей болезнью. С работой профессора Когана англичанин был знаком весьма поверхностно. Этот ученый также являлся специалистом по крови, но в другой области, и написал несколько захватывающих трудов, освещающих доселе неизвестные формы исследований.

Вместо того чтобы прямо ответить миллионеру на поставленный вопрос, Томпсон сказал нечто странное, что, казалось, невольно пришло ему в голову.

– Мой прапрадед был греческого происхождения… – сбивчиво начал он.

Каролидес лучезарно ему улыбнулся и воскликнул:

– Ах! Значит, встретились два грека! Я с самой первой нашей встречи знал, что между нами есть какая-то связь. Ведь это один шанс на миллион, что у вас с Равенной совместимая кровь. Как я уже говорил, я не много – не побоюсь даже сказать, совсем – не смыслю в медицине, но профессор вместе с коллегами разрабатывает синтетический компонент, который в случае успеха спасет ее. Но на это нужно время. В обозримом будущем у нас одна надежда на вас. Соглашайтесь на мое предложение, и я уверяю вас: она – ваша.

Томпсон собрался с мыслями.

– Вы считаете, что облегчение будет лишь временным… – начал он.

Каролидес опустил ладонь ему на руку:

– Это все, чего мы просим. Мы выяснили, что при надлежащем уходе ремиссия длится шесть месяцев. Потом может случиться что угодно.

Томпсон старательно скрыл удивление.

– Но, – отвечал он, – я сделаю все, что в моих силах.

Каролидес просиял:

– Значит, вы согласны!

– Ну конечно! Все что угодно, лишь бы помочь Равенне.

5

Томпсон устроился в плетеном кресле и окинул взглядом ясный голубой горизонт. Даже через день после процедуры он все еще чувствовал некоторую слабость, но был вознагражден улыбкой на лице Равенны. Блестящая клиника Каролидеса оказалась именно такой, как он рассказывал, и Томпсон вместе с профессором Коганом с интересом беседовали на научные темы и обменивались мнениями относительно исследований. Сама процедура переливания крови озадачила Томпсона, используемое оборудование было ему незнакомо, но Коган заверил, что перед ним – новейшие технологии, которые он разработал совместно с коллегами.

Устройство было ни на что не похоже, и во время столь незначительной процедуры Томпсон даже потерял сознание. Когда он пришел в себя, лежал на кровати в другой комнате, а один из помощников профессора подносил к его губам рюмку с коньяком. Как только он был готов ехать обратно, Каролидес отвез его в «Магнолию» и сказал, что Равенна останется в клинике на ночь, потому что должна находиться под медицинским наблюдением.

Настроение у грека было отличное, и он предложил Томпсону столь щедрое вознаграждение, что у того перехватило дух. Но англичанин с улыбкой отклонил предложение. Наконец Каролидес любезно сдался, но настоял на том, чтобы оставшееся время отпуска Томпсон провел в качестве его гостя с оплатой всех его счетов в гостинице. В конце концов Томпсон милостиво согласился, а потом решил купить Равенне дорогое украшение, чтобы выразить свои чувства и отплатить Каролидесу за его великодушие.

Равенна вернулась из клиники только на следующее утро, и Каролидес сказал, что она отдыхает. Но вскоре девушка появилась у кровати Томпсона, и не успел он воспротивиться, как она выразила благодарность самым трогательным образом: импульсивно схватила его руку и поцеловала, чем привела Томпсона в немалое замешательство. Прямо перед ланчем Каролидес встретился с ним в фойе отеля и принес пачку компьютерных распечаток по переливанию и относительно состава крови его и Равенны, который, как и было сказано Томпсону, оказался идентичен. В расчетах часто встречался странный символ, который смутно напомнил англичанину необычные татуировки на бедре и груди Равенны.

– Греческий символ, не так ли? При столь дальнем кровном родстве с Грецией мои познания в греческом весьма смутны.

Каролидес улыбнулся одновременно сладко и грустно:

– Это наша семейная символика, которую вы не найдете ни в одном учебнике и ни в одном словаре. Она имеет отношение к agape,и, как вы, вероятно, знаете, на греческом языке это означает «любовь».

Томпсон почему-то почувствовал себя неловко и захотел перевести разговор на другую тему. Словно читая его мысли, собеседник добавил:

– Через один-два дня вы полностью придете в себя, мистер Томпсон. Профессор Коган сказал мне, что ему пришлось взять у вас немного больше крови, чем обычно требуется для восстановления Равенны, но я уверен, что вы не пожалеете о своей щедрости.

– Нет, конечно же нет, – ответил Томпсон.

Тут Каролидес оживился и сказал:

– Сегодня днем Равенна будет спать, но присоединится к нам за ужином. Тем временем я предлагаю предпринять маленькое путешествие. Хочу показать вам нечто интересно, Само собой, мы поедем на машине, но я все-таки предлагаю отправиться в путь часа в четыре, когда уже не так жарко.

Томпсон с готовностью согласился и теперь ожидал звонка Каролидеса. Было еще только полчетвертого, но он отложил книгу, потому что заскучал и почувствовал усталость. Рядом материализовался официант в белом форменном костюме.

– Не желает ли месье охлажденного лимонада?

Месье возжелал и провел оставшиеся тридцать минут, предаваясь созерцанию расстилавшегося перед ним вида, мысленно возвращаясь к загадке Равенны и размышляя о том, в самом ли деле приключился тот памятный инцидент на плоту, который теперь принял в его голове какие-то сказочные очертания. Вскоре он услышал властный призыв таксона автомобиля Каролидеса и, спустившись в вестибюль отеля, обнаружил грека уже за рулем. Синий шелковый шарф красовался на V-образном вырезе дорогой спортивной рубашки алого цвета, которую он надел под один из своих белых летних костюмов.

– День для нашего небольшого путешествия выдался просто отличный, мистер Томпсон, – заметил грек, когда гость усаживался рядом с ним.

– Куда мы едем?

Каролидес таинственно улыбнулся.

– Всему свое время, мистер Томпсон, – мягко сказал он. – Мы немного прокатимся по побережью. Любопытная прогулка, связанная с моим древним родом.

Слова заинтриговали Томпсона, и он спросил:

– Расскажете мне о нем?

Каролидес красиво обогнул нескольких мотоциклистов, вихлявших слишком близко от автомобиля, на следующем повороте свернул с Корниша и нацелил длинный капот машины прямо в предгорья.

– Что бы вы сказали, если бы обнаружили неподалеку от побережья греческий храм?

– Я бы сказал, что это в высшей степени удивительно.

Каролидес хрипло хихикнул:

– И вы будете совершенно правы, мой дорогой мистер Томпсон. Я взял на себя смелость показать вам его, потому что решил, что вам будет интересно.

Любопытство Томпсона разыгралось пуще прежнего.

– Учитывая, что у нас с вами греческое происхождение, мистер Томпсон. Древним этот храм не назовешь, ему всего около ста шестидесяти лет, но взглянуть на него стоит.

Больше грек ничего не сказал, и автомобиль продолжал поглощать мили и легко взбираться вверх, послушный искусному водителю. Они катили по штопором вьющейся дороге до тех пор, пока море голубой дымкой не съежилось на горизонте. Один раз они миновали пыльную деревенскую площадь, где местные жители дремали в тени раскидистого дерева перед маленьким баром; сонный пес лениво убрался с дороги.

– Почти приехали, – сказал Каролидес, когда они проехали еще одну-две мили и дорога сузилась до крохотной тропы, извилистой нитью разрезающей опаленную солнцем выжженную землю. – Мы на месте.

Каролидес остановил автомобиль, вышел и захлопнул за собой дверцу. Томпсон последовал за ним и на миг пожалел, что приехал сюда: пекло раскаленного воздуха было невыносимым. Едва приметная тропинка, проложенная среди сорняков, привела их в желанную тень испанских дубов. Вскоре они подошли к ржавым воротам, и Каролидес, даже не обернувшись, прошел через них. Пронзительный скрип заржавевших петель создал у англичанина ощущение сверления зуба. Он достал платок и остановился отереть пот со лба. Каролидес мгновенно возник рядом со словами:

– Вы в порядке?

– Да, благодарю. Все хорошо.

– Через несколько минут мы доберемся до вершины, там – прохладный ветерок.

И правда, когда они добрались до каменистого горного хребта, подул ветер. Сквозь ржавую ограду Томпсон увидел разрушенные колонны и покосившиеся белые опоры. Все здесь побелело от жгучего солнца. Скудные травы походили на седые космы старухи и жестко шелестели на ветру. Далекое море плавно изгибалось на горизонте. Следом за греком Томпсон шел по тропе, что вилась меж увядших деревьев и чахлого кустарника. Потом он увидел основание храма – совершенно белое и ветхое; некоторые колонны внизу громадного портика раскололись и покрылись трещинами под воздействием многих лет дождей и солнца. Отмостка тоже растрескалась, и по ней сновали ящерицы, которые выскакивали из высокой сухой травы и вновь в ней исчезали.

– Руины построенного моим предком храма, – тихо проговорил Каролидес. – Любопытно, не так ли? Должно быть, даже в те дни на постройку ушло целое состояние. Сорок рабочих и два года трудов. Думаю, тысяча восемьсот десятый год.

Растерявшись от удивления, Томпсон подошел поближе, а грек с удовольствием смотрел на него. Внезапно англичанин понял, что ему показалось здесь странным, даже с учетом загадочного назначения сооружения в столь отдаленном месте. Он чувствовал, как солнце печет его неприкрытую голову, а потом осознал что-то еще и, пытаясь узнать местность, огляделся:

– Ба! Да это кладбище!

– Давно заброшенное, – улыбаясь, кивнул Каролидес.

Томпсон шагнул вперед и приблизился к храму. Его движения казались немного резкими и беспокойными.

– Значит, это могила!

– Так и есть, совершенно верно.

Теперь Томпсон подошел совсем близко. В горле пересохло, немного кружилась голова. Внезапно подступила дурнота и нахлынула слабость. Он даже не понял, как оказался на земле. У основания храма он увидел греческую надпись. Как он уже говорил своему новому знакомому, греческим он не владел, но смог разобрать имя: ДРАКУЛА, что ничего ему не объясняло, разве что вспомнилось написанное с орфографической ошибкой название страшного романа Викторианской эпохи, который он не читал. Затем он потерял сознание.

6

Когда он очнулся, его окружало целое море лиц. Среди толпы зевак он увидел жандарма и человека в белом форменном костюме с красным крестом на груди. Затем, энергично работая локтями, сквозь строй собравшихся властно пробился Каролидес, за которым шли два санитара с носилками.

– Дорогой мистер Томпсон, виной всему солнце и ваша слабость после болезни. Зря я вас сюда привез, не нужно было этого делать. Тысяча извинений!

Томпсон пытался отбиваться, но его удержали сильные руки санитаров.

– Не двигайтесь. Все будет хорошо.

Теперь он чувствовал привкус крови во рту и видел, что его белая рубашка перепачкана алым. Неужели он расшибся о камень, когда упал? Когда в глазах прояснилось, он увидел Равенну, которая шагала через могильные камни. Колючки изорвали ее белое платье. Он почувствовал жуткую слабость и не мог шевельнуться. И даже не двинулся, когда его поднимали на носилки. Вероятно, Томпсон на миг потерял сознание, ибо вновь очнулся уже в машине «скорой помощи». Над ним склонилось встревоженное лицо Каролидеса.

Томпсон заметил кровь на лацкане белого костюма грека. Видимо, он испачкался, когда помогал уложить его на носилки. Нелепая мысль завладела разумом Томпсона: «Нужно ли оплатить счет за химчистку костюма Каролидеса? И насколько серьезно он поврежден?» Грек наклонился над, англичанином и ободряюще улыбнулся:

– Равенна едет следом. Она останется с вами в больнице на ночь. Формальность, обычное обследование. Когда вы упали на острые камни, немного повредили горло. Солнце голову напекло, так мне кажется. В этом моя вина. Тысяча извинений! Доктор, который прибыл на «скорой помощи», говорит, что рана у вас неглубокая, поэтому они задержат вас только на несколько часов для отдыха и осмотра. – Он печально улыбнулся: – Сможете ли вы меня когда-нибудь простить, дорогой мистер Томпсон?

Внезапно Томпсон почувствовал, что готов разрыдаться. Он схватил протянутую руку грека и судорожно сжимал до самой больницы. Вопреки ожиданиям, Томпсона не выписывали целых три дня, и он чувствовал слабость. Но воспрял духом, когда Каролидес с Равенной везли его в гостиницу по Корнишу в открытом автомобиле. Врачи обработали ранки на шее и прикрыли тонкой марлевой повязкой. Видимо, когда грек нашел его лежащим у подножия мавзолея, то поспешил за мобильным телефоном к машине и вызвал из города «скорую помощь», жандарма и Равенну.

Томпсон решил, что этим утром девушка выглядит восхитительно. Она сидела рядом с ним на заднем сиденье и нежно сжимала его ладонь. Было ясно, что Каролидес видит их в зеркало заднего вида и ободряет едва уловимой улыбкой. Англичанин тоже больше не смущался и улыбался в ответ.

Когда они приехали в «Магнолию», Томпсон вновь поблагодарил грека, пошел к себе в номер и прилег. Проснувшись часа через два, он обнаружил листок бумаги, который просунули ему под дверь, пока он спал. Записка была от Каролидеса, который приглашал зайти к нему, если Томпсон не против. Его люкс был под номером сорок четыре. Англичанин быстро привел себя в порядок и поднялся на пятый этаж на лифте, потому что до сих пор не совсем оправился от слабости. Он легко отыскал дверь сорок четыре и постучался, но ответа не последовало. Тогда он постучал еще раз, но так же безрезультатно, поэтому повернул ручку. Дверь была не заперта, он вошел и тихо закрыл ее за собой.

И оказался в великолепной, обшитой панелями комнате. Пробивающееся сквозь опущенные жалюзи послеполуденное солнце сочным узором расцветило кремовые стены. Он позвал Каролидеса, но ответа не получил. Вероятно, грек вышел на одну-две минуты. Томпсон решил подождать и присел на отливающий золотом шезлонг под картиной маслом, изображающей пышную обнаженную фигуру, и стал праздно рассматривать помещение.

В восьми или девяти футах от него стоял стол красного дерева, на котором в беспорядке лежали книги; переплеты некоторых из них явно были древними. Томпсон встал и пошел взглянуть. К его удивлению, книги были на английском. Среди прочих – «Хиромантия» Флада, «Рай и ад» Сведенборга. Один любопытный том лежал раскрытым и назывался «Вампиры при свете дня». Томпсон снова удивился. Без сомнения, вкусы грека оказались, мягко говоря, эзотерическими.

Этот том принадлежал перу некоего Бьернсона и являлся переводом с датского языка. Со все возрастающим изумлением Томпсон прочел следующий абзац: «Современный вампир – существо, которое не боится дневного света. Безосновательны напыщенные суеверия о том, что его могут убить луч солнца и кол, пронзивший сердце на перекрестке дорог.

Они часто бывают эрудированными, культурными мужчинами и женщинами и ненавязчиво вращаются в высшем обществе, держатся безупречно, с большим обаянием и учтивостью и прекрасно умеют внедряться в жизни других людей, когда ищут жертву».

Англичанин с улыбкой отложил книгу, и тут его внимание привлекла тонкая книжица, лежавшая на блокноте. Роскошный переплет покрывала винно-красная суперобложка, и отпечатана она была в дорогой экзотической лондонской типографии. В своей библиотеке Томпсон собрал несколько книг этого издательства. Он раскрыл книгу на титульном листе и увидел: «Поэзия Равенны Каролидес». Очарованный англичанин взял книгу в руки, она раскрылась на странице четырнадцать, и Томпсон прочел:

 

         ОТСТАВКА

Тяжелые настали нынче времена,
Пришла тоскливая и грустная зима.
Течет уныло сквозь пустынны сердца своды
Безмолвною насмешкой над блаженною и летнею порой,
Над всеми «если бы» и «может быть»
И обещаньем глаз горящих да блеском бронзовых волос.
У всех ли так мужчин? Всегда ли так?
Когда возлюбленная покидает?
 
 
На волнах чувств, бывало, сердце
Взмывало ввысь и рассыпалось пеной,
Как вишни цвет, когда приходит май.
Теперь сухой огонь терзает горло,
Неспешна пытка одиночеством,
И горше тем воспоминанья о далеких днях.
У всех ли так мужчин?
Всегда ли так?
Когда возлюбленная покидает?
 
 
Иль лучше с хохотом напиться средь забывчивой толпы?
И потопить заливистый далекий смех
И взгляд, чья прелесть останавливает сердце?
Ведь нежен он и скоротечен, как туман,
Который после бурь разносит ветер.
Такого не забыть.
У всех ли так мужчин?
Всегда ли так?
Когда возлюбленная покидает?
 
 
Тот помнит, кто испытал расцвет любви ярчайших лилий,
Столь крепкой, что переживет мирские бури.
Когда достаточно касания рукой плеча.
Когда прильнут друг к другу губы и руки прижимаются к рукам,
Любовь пульсирует
В экстазе снежно-белом, а затем – блаженный сон.
Как много помнить и как жизнь длинна.
У всех ли так мужчин?
Всегда ли так?
Когда возлюбленная покидает?
 
 
Тяжелые настали нынче времена,
Теперь в заиндевевшее окно стучится дождь.
Пустого кресла осмеянье вспыхнет там, где взгляды
Стремилися друг к другу,
Когда любовь пылала в то блаженное и канувшее в Лету время.
Грядет тяжелая зима.
Всё тщетно, все мечты ушли.
У всех ли так мужчин?
Всегда ли так?
Когда возлюбленная покидает?
 

Томпсона глубоко тронули эти строки, и он медленно и осторожно положил книгу на стол. От размышлений его заставил очнуться тихий шорох. Он обернулся и увидел высокую и молчаливую фигуру Каролидеса в стеганом белом шелковом халате. Одна рука грека лежала на ручке двери, ведущей в соседнюю комнату. Он скорбно смотрел на гостя. Томпсон отошел от стола:

– Прошу, простите меня. Я не имел права смотреть ваши книги. Я стучался и звал вас, перед тем как войти.

Каролидес грустно улыбнулся:

– Не извиняйтесь, мистер Томпсон. Я слышал вас.

Англичанин улыбнулся.

– Значит, эти книги предназначались для меня? – предположил он.

Каролидес пожал плечами.

– Возможно, – тихо проговорил он. – Как вам понравились стихи?

– Весьма любопытны, – отвечал гость. – Только…

– Возможно, вам некоторые формулировки показались туманными, а сравнения неуместными? Само собой, это перевод с греческого.

– Но о чем же оно? Стихотворение об отставке?

Каролидес подошел ближе.

– История из ее жизни, – просто сказал он. – Только здесь повествование ведется от имени рассказчика другого пола, мужчины. Она была замужем. Десять лет назад.

– И что случилось?

– Муж умер, – отрывисто бросил Каролидес. – Она несколько лет не могла прийти в себя. Мы стали больше путешествовать, я старался ее отвлечь. И вот она написала стихотворение от лица мужчины, оплакивающего свою погибшую возлюбленную.

– Понятно.

Какое-то время они стояли молча, погрузившись в раздумья.

– Строки прекрасны, – неуклюже похвалил Томпсон, чувствуя, что плохо выразил свой восторг.

– Благодарю, мистер Томпсон. Я подумал, что лучше предупредить вас, так как заметил, что вы с ней стали больше чем друзьями. Конечно, прошло уже много лет. Но такое глубоко ранит, и я не хочу, чтобы ей опять было больно.

– Понимаю.

Каролидес подошел к Томпсону и положил руку ему на плечо, что уже стало привычным жестом:

– Вообще-то, я собирался сказать, что Равенна хочет пригласить вас в один хороший маленький ресторанчик в городе. – Тут он взглянул на часы. – Скажем, через час? В вестибюле гостиницы?