Текст книги "Светская львица за одну ночь"
Автор книги: Брайди Кларк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
Люси откинула занавес, лицо у нее горело, ведь она в рекордный срок перемерила чуть ли не полмагазина. Теперь на ней было изысканное коктейльное платье “Родарте” бледно-розового шифона. Оно красиво облегало ее фигуру, которая благодаря стараниям Деррика стала значительно стройнее и изящнее. Уайет одобрительно кивнул.
– Так, а теперь три правила из тех, что внушала вам ваша мама, – сказал он.
В это время Люси облачалась в примерочной в кашемировый жакет и черные брюки-дудочки.
– Мама всегда говорила, что лучше быть одетой слишком броско, чем слишком тускло… Мама всегда говорила, что о человеке можно очень много узнать по тому, как он ест суп…
Она открыла занавес, чтобы Уайет вынес приговор ее последнему ансамблю.
Он одобрительно кивнул.
– Идеальная одежда для уикендов дома.
– Дома?! – она взглянула на ценник и чуть не ахнула. – Свитер за восемьсот долларов носить дома по воскресеньям – вы шутите?
– Ничуть. Вы должны быть готовы к тому, что вас в любую минуту могут сфотографировать. Что там еще говорила мама?
Люси вздохнула.
– Качество не имеет цены.
Уайет улыбнулся. Кое-чему она уже научилась. А у него собирается материал для книги, над которой он с увлечением работает по ночам, после четырнадцати часов занятий с Люси. “Светская львица за одну ночь” – так они с Киплингом думали назвать книгу. Этот эксперимент станет ярким событием в антропологии – и принесет Уайету славу в ученом мире, где о нем стали забывать.
День седьмой, 1.54
– Сколько раз я должен повторять? Gstaad надо произносить Штаад, а не Гштаад.
Уайет ходил вокруг кушетки, на которую Люси рухнула как подкошенная. Хоть они и неустанно работали над ее речью, ее “аканье” было таким же широким, как Великие Равнины, да и нескончаемые “ой, знаете” на каждом шагу и манера атаковать собеседника пулеметной очередью из слов требовали срочных карательных мер.
– В Гштааде снег просто сказочный, не то что в Аспене, – повторила Люси без всякого выражения.
– Опять это косноязычие! Да проснитесь вы наконец, – Уайет сердито постучал карандашом по блокноту. – Сначала.
Но Люси подняла указательный палец и с жадностью отпила несколько глотков воды из стакана. Еще одна вульгарная привычка. Неужели в этой девушке нужно переделывать вообще все?
– Может, закончим завтра? – жалобно попросила она. – Честное слово, я сейчас в обморок упаду. И вообще сегодня канун Рождества.
– Закончим, когда у вас получится как надо! – рявкнул Уайет. Она что же, думает, ему доставляет удовольствие шестой час слушать, как она издевается над английским языком? Неужели он не предпочел бы потягивать свой любимый лаймовый коктейль на террасе в доме матери, рядом со сверкающей белыми огнями трехметровой рождественской елкой? – С самого начала, Люси. И ради всего святого, сядьте прямо.
Она откашлялась и с усилием выпрямила спину, сев на край кушетки.
– Мне кажется, мы встречались с вами в мае на Капри, – произнесла она, старательно выговаривая каждое слово.
– Да! – Уайет прекратил свое хождение. – Да, да, да! – Ей впервые удалось произнести название острова так, что никому бы не вспомнились безобразные короткие брюки с аналогичным названием. – Дальше!
– Я не хочу, чтобы меня знали просто как наследницу состояния семьи Эллис, – продолжала Люси, удивляясь сама себе. – Пусть лучше обо мне судят по тому, чего я добилась.
– Да! А вот это уже совсем хорошо!
– Я выросла в Чикаго, но лето моя семья проводит на Нантакете[9]9
Нантакет – остров в Атлантическом океане. Входит в состав штата Массачусетс.
[Закрыть]. – Люси и сама поразилась аристократической интонации своего голоса. – Вы напомнили мне подругу, с которой я жила в одной комнате, когда училась в школе. – Они смотрели друг на друга и не верили своим глазам. – После Дня памяти Нью-Йорк пустеет.
– Наконец-то! – Уайету хотелось запрыгать от радости, но он сдержался. – Дальше!
– В Штааде снег просто сказочный, не то что в Аспене! – прокричала Люси.
– Кажется, получилось! – воскликнул Уайет. Целых шесть предложений она произнесла как чистокровная аристократка в десятом поколении. Он схватил ее за руки и поднял с кушетки.
– Одна неделя на Ибице, и потом я могу целый год не вспоминать о ночных клубах, – она произнесла название острова на испанский лад – “Ивиса”.
– Ай да мы!
Не в силах сдержать радость, Уайет схватил Люси за талию, которая стала гораздо тоньше – он это заметил, – и они пустились в пляс по комнате.
– Мне кажется, мы встречались с вами в мае на Капри! – она кокетливо улыбнулась.
– Получилось! – воскликнул он и закружил ее на месте.
Глава 12
Из заметок к книге Уайета:
“Доминантное поведение у самцов цихлид связано с яркостью окраса. Когда ученые поставили эксперимент и стимулировали появление у подчиненных самцов цихлид яркого окраса, они увидели, как рыбы уже через несколько минут стали проявлять доминантное поведение. С таким же изумлением я наблюдал, как изменилось самосознание Люси, стоило ее прилично причесать и приодеть. Наша работа только началась, но я уже не сомневаюсь, что светская львица рождается из платьев от знаменитых модельеров, причем ни одно нельзя надевать дважды”.
– Предположим, вы устраиваете прием и кто-то уступает вам для этого знаменитого повара – из тех, к кому записываются за полгода вперед. Как следует отблагодарить за такое одолжение?
– Написать от руки письмо со словами благодарности и послать на следующее утро с курьером?
Люси старалась скрыть, что запыхалась, спеша за Уайетом, который поднимался по лестнице Музея американского наследия, шагая через ступеньку. За две недели, что прошли с начала эксперимента, у Уайета развилась привычка постоянно ее чему-то обучать. А она, начав делать успехи, перестала так сильно эту его привычку ненавидеть. Когда она отвечала правильно – а такое случалось все чаще, – оба радовались.
Уайет презрительно фыркнул.
– Пальцем в небо.
– Изящный букет от флористов из “Плазы”?
Она тяжело дышала. После ежедневных утренних и послеобеденных занятий с бывшим спецназовцем Дерриком она должна была бы с легкостью взбежать по лестнице музея, но в итоге еле поспевала за Уайетом, который шел семимильными шагами. Они спешили на только что открывшуюся выставку Пьера Боннара, и Люси полночи читала об объединении художников-постимпрессионистов “Наби”, членом которого был и он. Нужно было не просто читать, а вникать, но ей было действительно интересно, к тому же ее как дизайнера привлекали используемые Боннаром жаркие, насыщенные тона.
– Вторая попытка, – сказал он.
– Пригласить на грядущую вечеринку?
Уайет закатил глаза.
– Опять мимо!
– А, знаю. Послать десять пар туфель “Кристиан Лубутен”. Ведь именно так отблагодарила Джессика Синфилд Опру?
Люси была уверена, что на сей раз угадала. Вчера вечером Уайет долго объяснял ей правила взаимодействия при формировании внутриплеменных связей. Он называл это “услугой за услугу” и рассказал, какую важную роль играет у шимпанзе взаимное почесывание спины – да и у людей тоже. Взаимодействие – это клей, соединяющий разные группы общества. И какая женщина не оценит в качестве бартера туфли “Лубутен”?
– Ну это уж слишком, разве только если повар – сам Томас Келлер. Правильный ответ: пригласить ее на уикенд в свой дом в Милбруке.
– Уайет, у меня нет дома в Милбруке!
Он остановился у парадной двери музея, осмысливая это обстоятельство.
– Ладно, тогда цветы.
Показав контролеру свою карту VIP-гостя, он скользнул внутрь, таща за собой Люси. Потом что-то быстро напечатал на своем “Блэкберри”, отправил и бросил мобильный в карман кашемирового пальто.
“Корнелия, получил твои сообщения. Спасибо за вино. Работаю над новым проектом и очень занят. Всех благ. У.”
Всех благ? Всех благ?! Корнелия кипела от негодования, рассматривая свой ноготь, покрытый ярким, как пуансетия, лаком. Она лежала в шезлонге возле бассейна в Палм-Бич. Мог бы с таким же успехом написать “Пошла к черту, знать тебя не желаю”. Как можно было послать такое наглое эсэмэс, получив бутылку “Шато Мутон-Ротшильд” урожая 1982 года? Она положила правую руку на упругий живот, согретый горячим утренним солнцем, и протянула левую в сторону маникюрши.
Корнелия прожила последнюю неделю в доме родителей (они уехали в Лондон, а время для отдыха в Палм-Бич было просто идеальное), но она по-прежнему продолжала длившуюся уже целый месяц кампанию примирения с Уайетом, чьи представления о светском этикете она оскорбила, фотографируясь рядом с Тео Голтом. Несколько дней после презентации “Таунхауса” Уайет не отвечал на звонки, и она послала ему имейл со снимком, где Патрик Макмаллен запечатлел их вдвоем, – пусть вспомнит, как изумительно они смотрятся вместе. Ответа не последовало. И тогда, перед отъездом во Флориду, она подкараулила Маргарет, когда та выходила из дому, и сунула ей в руки небольшой сверток для Уайета: внутри был носовой платок, который он забыл у нее в тот первый вечер, когда они целовались в баре “Сошиалиста”. Она надеялась, платок пробудит в его душе воспоминания об афте-пати для двоих. Воспоминания, как видно, не проснулись. Она продолжала звонить и слать имейлы, но он по-прежнему не отвечал, и она в конце концов опустилась до того, что совершила набег на винный погреб своего отца. И что же Уайет? Прислал это идиотское эсэмэс.
– Ровнее не стало, – пожаловалась она, сунув палец чуть ли не под нос маникюрше. Молоденькую латиноамериканку прислало агентство, которое предоставляло Корнелии услуги маникюрш, массажистов, иглоукалывателей и инструкторов по йоге, – так Корнелии не приходилось смешиваться с толпой.
– Я не вижу никаких неровностей, мисс Рокмен, – ответила девушка. – Я перекрашивала ноготь три раза. По-моему, ровнее уже невозможно.
– Что вы сказали? – ноздри Корнелии слегка раздулись, она спрыгнула с шезлонга и грозно выпрямилась во весь рост, ее тень упала в бассейн на мелководье. – Как будто слепой шимпанзе наляпал лак, я не собираюсь платить за такой маникюр.
Произнеся слово “шимпанзе”, она тут же вспомнила своего бывшего возлюбленного, антрополога, и рассердилась еще пуще.
– Хорошо, я могу покрыть заново…
– У меня нет времени сидеть и смотреть, как вы опять все испортите!
Маникюрша вздохнула.
– Всего доброго, мисс Рокмен. Через неделю, в то же самое время?
– Что же делать. Но скажите Эсмеральде, никаких чаевых. Я, знаете ли, всегда все проверяю до цента.
Девушка двинулась к дому с тяжелой сумкой в руках.
– Да, моя фамилия Рокмен, но это не значит, что я банкомат! – крикнула ей вслед Корнелия. Ее мать Верена внушала ей, что все люди без исключения – от мужчин до маникюрш – норовят сесть тебе на шею и что она не должна никому этого позволять. Вымогатели, тунеядцы. Кому, как не ей, Верене, это знать: когда они с отцом Корнелии поженились, Верене было двадцать три года, она была скандинавской красавицей, разгуливавшей по подиуму в купальнике, а он – сенатором шестидесяти двух лет с больным сердцем. И вот назло судьбе сенатору перевалило за девяносто, а у прекрасно сохранившейся пятидесятидвухлетней Верены, по слухам, было не счесть любовников.
“Позор!” – возмутилась бы она, узнав, в каком положении оказалась Корнелия. Чтобы женщина заискивала перед мужчиной? Мужчинами – даже богатыми, могущественными, умными – надо крутить и вертеть, это легче легкого, надо только уметь. Чтобы обладать этим искусством, надо быть настоящей женщиной, а уловки Корнелии – беспомощный детский сад.
Но разве Корнелия ожидала такого сопротивления со стороны Уайета? Большинство мужчин вообще не обратили бы внимания на пустяковую оплошность, которую она допустила на том дурацком приеме, и уж конечно все мужчины, кого она знала (за исключением, как выяснилось, Уайета, который нравился ей сейчас как никогда раньше), простили бы ее при малейшем намеке на раскаяние.
Корнелия снова легла в шезлонг и поправила бюстгальтер своего узенького белого бикини. Голубая вода, бледно-розовый фасад родительского дома, ласково шелестящие пальмы, окружающие собственность Рокменов, рождали атмосферу благополучия и покоя, так что порой Корнелия принимала успокоительное всего два раза в день, и этого было достаточно. Увы, на этот раз дела обстояли отнюдь не так удачно.
Все равно они с Уайетом Хейзом поженятся, размышляла Корнелия, протягивая руку к стакану с мятным чаем со льдом. К такому заключению она пришла прошлой зимой, лежа в том же самом темно-синем шезлонге, на следующее утро после того, как их с Уайетом представили друг другу во второй раз за коктейлями на пришвартованной здесь яхте Морганов. Уайет стоял на носу, за ним, вдалеке, цепочкой огней вырисовывался далекий мост Окичоби. Корнелия не могла оторвать от Уайета глаз. Аристократ до кончиков ногтей, хоть и в джинсах и белой рубашке с закатанными до локтей рукавами. “Мы будем идеально смотреться вместе”, – сразу же подумала она. Весь вечер она кокетничала с его лучшим другом Трипом Питерсом и чувствовала на себе взгляд Уайета. Через месяц он пригласил ее в ресторан “Пер Сэ” (это бы случилось раньше, если бы не его бесконечные сафари), а после ужина они поехали в бар “Сошиалиста”. Так они начали встречаться.
Утром того дня, когда праздновался выход первого номера “Таунхауса”, ей позвонила знакомая продавщица из ювелирного магазина Гарри Уинстона и сообщила, что перед Рождеством к ним заходил Уайет и что, перед тем как подойти к витрине с браслетом-дорожкой, который она для него приготовила, он посмотрел на обручальные кольца. Корнелия обрадовалась, но не удивилась. Все шло как по-писаному. Уайет сделает предложение весной, и у нее будет целый год для подготовки свадьбы в июне в ее родовом имении в Норт-Ист-Харборе. Репетицию обеда можно будет устроить в родовом имении Уайета в том же Норт-Ист-Харборе. Свадьбе отпрысков семей Рокмен и Хейз будут посвящены четыре разворота в “Вог”, может быть, и больше.
Их размолвка слегка поколебала эти планы, но она сумеет все уладить. “Всегда добивайся того, чего тебе захотелось” – это был главный жизненный принцип, который Корнелия выработала за свои двадцать семь лет. Она гордилась своей победой, когда выиграла сумку крокодиловой кожи “Биркин”, когда ей удалось занять место в первом ряду на показе коллекции Марка Джейкобса и достать не один билет, а целых три на “оскаровскую” вечеринку, которую устраивал журнал “Вэнити фэйр”, и вот теперь, когда она вернет себе Уайета, это будет ее величайший триумф.
– Я пустила эту девицу жить в своей квартире, неужели этого мало? – Элоиза зацепила пальцем “Уоллстрит джорнал”, за которым прятался Трип, и потянула к себе, так что ему пришлось посмотреть на нее. Они летели на высоте двадцать тысяч футов, возвращаясь из Аспена, где провели праздники. – Теперь ты еще просишь меня угробить на нее всю пятницу в каком-нибудь спа-салоне.
– Можно подумать, я тебя посылаю на крестные муки, – Трип сложил газету и аккуратно убрал в кейс. Потом улыбнулся. – И пожалуйста, не притворяйся, что ты не в восторге от того, что переехала жить ко мне.
Элоиза легко шлепнула его по руке.
– Я бы с еще большим восторгом вернула себе свою гардеробную.
– У тебя слишком много одежды. Тебе кто-нибудь об этом говорил?
– Я стилист. А стилисту нужно пространство.
Она укуталась в толстый кашемировый плед, подвернув под себя ноги.
– Почему Уайет не может провести с ней этот день? Я не хочу, чтобы мне навязывали друзей. Это он все затеял, а не я.
– Я же сказал тебе, ему надо в Бостон по делам.
– Оставь, пожалуйста! Когда Уайет перестанет притворяться, что он работает?
Элоиза и сама не понимала, почему так упирается. Возможно, виной тому не Уайет и эта его девица Люси, а Трип, который в последнюю минуту отказался ехать на праздники к ее родителям в Даксбери и пожелал вместо этого кататься на лыжах. Весь первый день их отдыха Элоиза уговаривала маму ни о чем не беспокоиться. Но хуже всего было то, что она не смогла объяснить Трипу, из-за чего весь сыр-бор.
– Судя по всему, он пытается сотворить собственную идеальную женщину. Звонил мне вчера и спрашивал, что, по моему мнению, следует выставлять напоказ, а что скрывать.
Трип только засмеялся.
– Поверь мне, у Люси столько же шансов стать идеальной женщиной Уайета Хейза, сколько у “Кабс” выиграть в Главной лиге бейсбола[10]10
“Чикаго Кабс” (англ. Chicago Cubs) – бейсбольный клуб, основанный в 1870 году. В течение последних 103 лет “Кабс” ни разу не удавалось победить в Главной лиге бейсбола.
[Закрыть].
Но ему не удалось окончательно разубедить Элоизу. С самой Люси она еще не встречалась, заходила иногда к себе вынуть почту и взять кое-что из вещей, но Люси никогда дома не заставала. Вероятно, та дни и ночи проводила у Уайета, в его питомнике, где выращивают светских львиц. Уайет тоже давно нигде не показывался, даже добился у матери позволения не приезжать на Рождество, чтобы не прерывать “занятий”.
– Честное слово, он еще никогда так странно себя не вел.
Трип отвел от ее лица прядь волос – на этот раз они были цвета пшеницы.
– Не знаю, но он буквально терроризирует меня: уговори да уговори Элоизу уделить Люси время. Ты просто будь с ней поприветливее. Пусть вам сделают массаж, маникюр, поболтайте немного. Неужели это такое тяжкое испытание?
Элоиза съежилась в кресле, она понимала, что ведет себя как капризный ребенок. После их поездки на Теркс и Кайкос, которая оказалась сказочной и прекрасной, как Трип и обещал, она почему-то пребывала в мрачном настроении.
– Ладно, если для тебя это так важно, я проведу с ней день. Но на этом поставим точку, договорились?
“Блэкберри” Корнелии проблеял первые такты Rich girl, прервав ее прогулку по Уорт-авеню. “Дафна Конверс, офис” – высветилось на экране.
– Ты сидишь? – выпалила Дафна. – Грандиозные новости! Только что звонили из “Дафинко”, и угадай, кого они хотят сделать лицом новой линии духов?
– Что за “Дафинко”? – спросила Корнелия, изучая витрину “Картье”. Ей хотелось иметь больше золотых украшений. Купить пару браслетов или что-нибудь еще. Она толкнула тяжелую красную дверь, и продавщица тотчас же подалась навстречу. Корнелия любила, когда ее узнавали.
– Всего-навсего крупнейший дистрибьютор косметики и духов в стране, вот кто, крошка, – тараторила Дафна. – И они хотят, Корнелия, чтобы ты представляла их следующие духи. Именно ты! Речь идет о миллионах!
Корнелия остановилась. Да, новость действительно потрясающая.
– То есть что же, везде на рекламе будут мое лицо и мое имя?
Корнелия подняла палец – пусть трепещущая продавщица подождет.
– Везде и всюду, на всех видах рекламы, крошка моя. Уж мы ничего не упустим. Сможешь быть на следующей неделе в Нью-Йорке? Надо же все обговорить.
– Я на Сент-Бартсе до вторника. После этого можешь назначать встречу на любой день.
– Мы выжмем из них все до капли! Ты – звезда. Это начало твоей блистательной карьеры, – говорила Дафна. – Они уже составляют образцы ароматов, чтобы у тебя был выбор. Они считают, что в “Светской львице” должны сочетаться ноты ландыша, жасмина, цитруса – с оттенком хвои. Это классика, она вне времени, чистая, прозрачная…
– Ну, не знаю… – Корнелия показала на бриллиантовый браслет “Картье” белого золота (восемнадцать карат!), и продавщица c удивительным проворством выхватила его из витрины. – Мне бы хотелось что-то более загадочное… Более сексуальное…
Дафна подхалимски согласилась, и Корнелия почувствовала, как мышцы спины начали расслабляться. Она подняла на лоб огромные солнечные очки и протянула продавщице черную кредитку “Америкэн Экспресс”. Впервые за все время после презентации “Таунхауса” она ощутила, что жизнь прекрасна.
Ее именем назовут духи! И когда она пошлет Уайету свою подвязку, надушенную “Корнелией”, он растает.
Глава 13
– Духи? – переспросила Дотти Хейз, подняв бровь.
– Она очень пробивная особа, – сказала Бинки Хоу.
В полутора тысячах миль к северу по-прежнему гремели вечеринки, однако значительная часть светского общества переместилась с Манхэттена в Палм-Бич – принять участие в широко известных сезонных благотворительных мероприятиях. На веранде Бинки, защищенной от полуденного солнца огромным баньяном, собрался организационный комитет помощи Музею Флаглера – общество дам от двадцати пяти до семидесяти пяти лет, одетых, при всей разнице в возрасте, на удивление одинаково.
Нарушила негласно утвержденный дресс-код только Корнелия Рокмен: на ней было обтягивающее платье, оставляющее полностью открытыми не только длинные стройные ноги, но и крепкие бедра.
Она сидела среди более молодых членов комитета.
– Пробивная, – повторила Дотти, неодобрительно глядя на нее. – Думаю, это очень точная характеристика.
Бинки наклонилась к ней.
– Меня поражает, сколько молодых женщин сейчас занимаются бизнесом. Лично я, когда вышла замуж, бесконечно участвовала в благотворительности. Но продавать какое-то изделие, названное твоим именем…
– Ах, не продолжайте, – сказала Дотти и протестующе подняла руку. Где мать этой девушки? Хотелось бы знать. Верена Рокмен подчас ведет себя нескромно, но, по мнению Дотти, как мать она не имеет права пустить все на самотек. До чего докатилась ее дочь – красуется на обложке последнего номера журнала “Светская жизнь в Палм-Бич”! Впрочем, стоит ли удивляться, ведь Верена и сама была моделью, демонстрировала купальники. Может быть, родив Корнелию, она заметно обесцветила голубую кровь Рокменов.
– Ты уж, Дот, не убивай меня, – повинилась Бинки. – Корнелия попросила посадить ее рядом с тобой. И так настаивала, я просто растерялась…
– Ну что ты, пустяки.
Дотти тотчас же захотелось уйти с обеда, которого она так ждала всю неделю. Ей было неприятно, что Корнелия втерлась в состав правления заведения, столь дорогого ее сердцу. Она уже двадцать лет входила в правление Музея Флаглера, как и ее мать, которая трудилась на этом поприще до нее. Со времен ее юности музей был единственной отдушиной в культурной жизни высшего общества, съезжавшегося в Палм-Бич. Построенный по проекту Каррера и Гастингса, знаменитых архитекторов, проектировавших здание Нью-Йоркской публичной библиотеки, Музей Флаглера словно бы возвращал ее в Золотой век, когда ее семья, ее родные, друзья и ближайшее окружение наживали огромные состояния.
– Обед подан, – провозгласила служанка в накрахмаленном переднике, и дамы двинулись по каменным плитам веранды к столу.
– Прости, – шепнула Бинки и, сжав локоть Дотти, отошла.
Дотти сразу нашла свое место и, пока остальные дамы рассаживались, любовалась салатными тарелками с желтой каймой. Да, Бинки всегда все делает безупречно, вот только настырным молодым девицам дать отпор не умеет. У нее в Палм-Бич шесть фарфоровых сервизов, так что ее гостям, приезжающим на уикенд, всегда подают на разных. Имя на карточке было написано от руки изящным каллиграфическим почерком многолетней помощницы Бинки, Мэри Сью; худая, жилистая особа, она неизменно сопровождала свою хозяйку, куда бы та ни отправилась, и если верить сплетням, а Дотти решительно отказывалась им верить, иногда даже делила с Бинки постель. Бинки, как и многие их подруги, уже лет двадцать как жила с мужем в разных комнатах. Зачем тесниться в одной спальне, когда этих самых спален так много?
– Оказывается, мы сидим рядом? – прощебетала Корнелия и чмокнула Дотти сначала в одну щеку, потом в другую. – Какая удача!
– В самом деле, – сказала Дотти.
Обед прошел быстро за общей беседой, дамы клевали салат “Цезарь” и чилийского сибаса и обсуждали последние поступления в фонд музея, чтобы потом всласть посплетничать об общих друзьях. К досаде Дотти, Корнелия с поразительным упорством переводила любую тему на Уайета. Когда Сюзанна Грей, чья семья недавно купила яхту Морганов, стала советоваться о дизайнерах – кому лучше поручить заново отделать интерьер, Корнелия кинулась расхваливать Тикки Морриса, который сотворил нечто грандиозное в квартире Уайета. Когда Жаклин Гриффин заговорила о прошедших выборах, Корнелия просветила сидящих за столом по поводу мнения Уайета о каждом из кандидатов. На десерт подадут лимонный торт безе? Это любимый торт Уайета, объяснила Корнелия, но это никого не заинтересовало.
Дотти весь обед успешно отражала попытки завести разговор о ее сыне, но когда убрали десертные тарелки, Корнелия посмотрела на нее в упор своими кошачьими глазами.
– Вы, наверное, слышали, что мы с Уайетом сейчас не встречаемся, – произнесла она с надрывом.
– Как это печально, – сказала Дотти. – Но я уверена, что у такой красавицы, как вы, нет недостатка в очарованных вами поклонниках.
– Они меня не интересуют, – отрезала Корнелия, удивив Дотти своей настойчивостью. – Мы с Уайетом созданы друг для друга, я это знаю. Мы хотим от жизни одного и того же. Мы оба страстно любим свою работу – Уайет изучает приматов и людей, а я занимаюсь благотворительностью и… и хочу заняться бизнесом. У нас общие нравственные ценности.
Дотти молчала, складывая и раскладывая салфетку и стараясь не показать, как ее оскорбило последнее заявление Корнелии. Подумать только, и она еще совсем недавно просила сына дать этой девице еще один шанс!
– Может быть, он передумает, если вы поговорите с ним. Он так высоко ценит и уважает вас, Дотти… я уверена, он прислушается к вашему мнению.
– Уайет такой упрямый, – сказала Дотти. Да, она оговорит сына, это единственный способ выкрутиться из этой ситуации дипломатическим путем. – С ним очень трудно. Он всегда должен настоять на своем. А до чего груб! Просто невыносимо. Совсем не похож на отца характером, должна признаться. Его отец был истинный джентльмен, без страха и упрека.
– Уайет тоже джентльмен, – не сдавалась Корнелия. – У него безупречные манеры – просто он не желает ими пользоваться.
– И потом эти его постоянные путешествия, – продолжала Дотти. – Я никогда не знаю, в какой точке земного шара находится мой сын. Не представляю, чтобы человек с таким характером мог построить серьезные отношения.
Корнелия поняла, что ей не завербовать Дотти в свои сторонники, ее лицо на миг исказилось злобой. А Дотти нервно перевела разговор на другую тему:
– Как это замечательно, милая, что вы решили заняться делами музея. Нам нужны молодые люди, которые осознают свою ответственность перед обществом.
– О да, я очень хорошо осознаю свою ответственность перед обществом, – Корнелия откинулась на спинку кованого чугунного стула и сложила руки на груди. – Я вхожу в состав тридцати семи комитетов.
Дотти была потрясена.
– Тридцати семи, вы сказали? Да как же у вас на все хватает времени?
– Многим нужно просто мое имя, для рекламы. Ну, знаете, чтобы привлекать людей на разные мероприятия. А я рада, что могу помочь.
– Понимаю, – сказала Дотти. Наглость этой девицы просто пугает. И это – будущее правления Музея Флаглера? – Да, мир неузнаваемо изменился со времен моей молодости. В вас, молодых, гораздо больше… энергии. – Она взглянула на часы. – Мне пора. В три теннис. Рада была повидать вас, Корнелия. Передайте от меня привет родителям.
– Обязательно, – Корнелия уже не считала нужным скрывать свое недовольство. – Уайет не собирается сюда приехать?
– Увы, вряд ли. Работа не позволяет ему отлучиться из Нью-Йорка.
Дотти внимательно наблюдала, как Корнелия воспримет это сообщение. Дамы поднялись и, холодно обменявшись поцелуями, расстались.
Люси бросила на пол свою взятую напрокат сумку “Биркин” и заперла дверь Элоизиной квартиры. Забавно, она уже давно чувствовала себя здесь как дома. Именно о таком доме она всегда мечтала – истинно женском, в нежных, теплых тонах, с мягкой, удобной мебелью. Она достала из сумки зазвонивший “Блэкберри” – последняя модель, только что купленная Уайетом, – и рухнула в кресло. Все тело у нее болело благодаря стараниям Деррика, мучительно пульсировало в голове, и за это надо было благодарить Уайета. “Абонент неизвестен”.
– Алло, – сказала она, включив мобильный.
– Что же ты не сообщила мамочке, что переезжаешь?
О черт, Рита! Люси слышала в трубке такой знакомый гул бара “О’Шоннеси”.
– Я оставила тебе на этой неделе пять сообщений на автоответчике, – продолжала Рита. – Мои ногти вернулись обратно! Твой хозяин вложил в посылку записку: ты, говорит, больше месяца не забираешь почту, и он не знает, где тебя искать. Славный парень. Холостой?
– Женатый, – буркнула Люси. Она не посвящала мать в произошедшие в ее жизни перемены, потому что не знала, как описать свои новые обстоятельства. Ведь Рита, почуяв деньги, тут же к ней заявится. – Я сейчас присматриваю за домом приятельницы, она уехала. Это ненадолго.
Не то чтобы правда, но и не совсем ложь.
– Тогда дай мне свой адрес. Я перешлю тебе ногти. Кстати, получилось потрясающе. Ты просто обалдеешь от Опры Уинфри в ее разных весовых категориях. Твой босс оторвет их с руками.
– М-м-м…
Люси дала Рите адрес Элоизы.
– Так ты покажешь их Ноле Синклер? Это золотая жила, уж ты мне поверь…
– Ноле? Не самый удачный кандидат. – Это еще слишком мягко сказано, учитывая, что она не считает Люси за человека и месяц назад с треском выгнала. – Нола грызет ногти.
Рита ахнула. Грызть ногти, считала она, преступление, такое же, как жечь книги. Даже хуже. Но она спохватилась.
– Что ж, в Нью-Йорке пруд пруди потенциальных инвесторов. Может быть, мне стоит переехать пока к тебе, мы бы вместе это дело пробили. Я возьму тебя в долю, пятнадцать процентов твои. Или десять. Что скажешь? Десять процентов от миллиона долларов… в общем, это очень даже неплохие деньги.
Люси чуть не застонала. Именно этого она и боялась: что явится Рита и отнимет у нее лучший шанс, который предложила ей жизнь. Если она узнает про Уайета, то вцепится в него мертвой хваткой.
– Я попробую тут кое с кем переговорить, – сказала она. – Она не лгала, переговорить она, конечно, переговорит, но не о Ритиных дурацких ногтях. – Посмотрим, что можно будет сделать. Ты пока наберись терпения.
К великому ее облегчению Рита вроде бы согласилась. Люси нужно только, чтобы мать не врывалась в ее жизнь всего два с половиной месяца, те самые, что остались до бала “Модный форум”. После бала все чудесным образом изменится, она поступит на работу к знаменитому дизайнеру, снова начнет зарабатывать себе на жизнь и сможет помогать Рите. Нужно только немного подождать.
Едва Фернанда Фейрчайлд оторвалась от бортика, как ее ноги в безобразных, взятых напрокат коричневых коньках стали разъезжаться. (Она просила дать ей белые, они больше подошли бы к ее куртке с гофрированными рукавами и кашемировой шапочке, но ей сказали, что коричневые – последний писк.) “Паркер!” – взвизгнула она, забыв о всякой выдержке и изо всех сил размахивая руками, чтобы не шлепнуться. Паркер, настоящий спортсмен в пуховом стеганом жилете и меховых наушниках, бросился ее спасать. “Спасибо, – сказала она, обретя равновесие. – А для вас лед просто родная стихия”. Фернанда удивилась, когда Паркер выбрал местом их третьего свидания каток “Уоллман”, эту ловушку для туристов, и просто не могла прийти в себя от изумления, обнаружив, как сильно ей здесь нравится. Паркер принес с собой огромный термос с горячим какао плюс большой пакет пастилы и явно забавлялся беспомощностью Фернанды.
