Текст книги "Светская львица за одну ночь"
Автор книги: Брайди Кларк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
Глава 8
– Теркс и Кайкос? Это же так романтично!
– Говорят, там красиво, – сказала Элоиза Карлтон в телефонную трубку, не зная, как отозваться на восторженное восклицание своей матери. Она заглянула в битком набитую гардеробную, поднялась на цыпочки, чтобы достать чемодан с верхней полки. – Трип говорит, мы будем жить прямо на берегу…
– И что же? Ты думаешь, там все и произойдет? – неисправимая оптимистка Рут Карлтон чуть не оглушила дочь своим вопросом.
Элоиза отнесла телефон подальше от уха. За столько-то лет мама могла бы и усвоить, что иногда короткий отдых на сказочно прекрасном острове – это всего лишь короткий отдых на сказочно прекрасном острове, и никакими кольцами и предложениями тут не пахнет.
– Ma! – сказала она предостерегающе и кинула в чемодан сине-фиолетовый халат “Аллегра Хикс”.
Элоиза Карлтон встречалась с Трипом Питерсом восемь лет, их роман начался, когда ей было двадцать восемь, за два года до того, как у него открылся талант наживать фантастические деньги на хедж-фондах. В то время он жил у своей матери, в ее гостевом домике, неподалеку от ресторана “Дорианз” и пиццерии “Мимма”, что было очень удобно. Сейчас у Трипа таунхаус с шестью гостевыми спальнями в двух шагах от Мэдисон-авеню, винный погреб и домашний кинотеатр.
– Ну как же, ты говорила, он задумал все это как сюрприз. Часть рождественского подарка. Вот мы с папой и подумали, вдруг…
– Стало быть, теперь и папа строит догадки по поводу моей личной жизни?
Элоиза сдула челку со лба – сейчас волосы у нее были красно-каштановые, вообще же она перекрашивала их в разные цвета почти каждый месяц в те редкие вечера, которые ей удавалось провести дома. Нужно сосредоточиться. Трип огорошил ее сообщением об их предрождественской поездке сегодня днем, в разгар суматошной и непродуманной фотосессии “высокая мода на ферме”: все свелось к тому, что модели в комбинезонах от разных дизайнеров и клетчатых рубашках “Гальяно” разъезжали на тракторах и пытались поймать убегающих с визгом свиней. У нее осталось чуть меньше часа на сборы, перед тем как она приедет к нему домой и в изнеможении рухнет на его кровать. После бессчетного числа таких поездок-экспромтов, которые придумывал Трип, вид легкой дорожной сумки “Гойар” начал вызывать у Элоизы чувство, похожее на отвращение. Порой ей хотелось только одного: запереться дома, лечь в собственную кровать и не вставать неделю. Она любила свою изящно отделанную квартирку с двумя спальнями на тенистой 73-й улице, это было лучшее, что она приобрела за всю свою жизнь, но очень уж мало времени ей удавалось там проводить.
– Мы с папой просто хотим, чтобы ты была счастлива, – сказала Рут.
“Собирайся”, – приказала себе Элоиза. Когда мама начинала разговор об ее отношениях с Трипом – а в последнее время она только об этом и могла говорить, – спастись можно только одним: заняться каким-нибудь делом. Крем с высоким фактором защиты от солнца. Кашемировая дорожная маска для глаз “Мало” и шлепанцы. Бирюзовое ленточное бикини “Эрес”, которое привело в восхищение Трипа во время их последней поездки на Миконос. Ее любимая соломенная шляпа с широкими мягкими полями. Солнечные очки в яркой оправе.
– Все твои сестры замужем, – напомнила мама.
– Счастливицы! – весело бросила Элоиза. Паспорт. Огромная косметичка (хотя она пользуется только тушью и блеском для губ: ничего другого ее фарфоровая кожа не выдерживает). Дорожный костюм а-ля Дженнифер Энистон: золотые кожаные сандалии “Миу-Миу”, удобные, но обтягивающие, как перчатка, джинсы “Суперфайн”, два белых топика с едва заметными бретельками. Купленное в магазине “Эйч энд Эм” платье, которое можно надевать во время обеда. Два совершенно воздушных саронга из шелка ручной выделки. Белые джинсы “Дженетик”, к ним облегающий бронзового цвета топ, столь удачно обнаруженный в одном комиссионном магазине, и босоножки “Джимми Чу”. Номер журнала “Харперс Базар”, который поступит в продажу только через две недели. Преимущества работы стилиста: бесплатные журналы, ты всегда впереди моды.
– А твои подруги, деточка. На скольких свадьбах ты уже была подружкой невесты?
– Хм… кажется, на четырнадцати, – Элоиза отказывалась выражать по этому поводу какие-то иные чувства, кроме радости.
– За один только этот год ты четырежды устраивала вечеринки по случаю рождения чьих-то детей, – продолжала Рут. – Мне больно об этом говорить, дорогая, но в тридцать шесть уже не так легко забеременеть.
У Элоизы онемела шея. Она стала тереть ее одной рукой, а другой бросила в сумку флакон духов “Булгари”. У нее не было ни малейшего желания поправлять свою мать, но на самом деле она организовала шесть вечеринок, а не четыре. Розовой и голубой глазурью, которую она заказала для них в “Магнолии”, можно было бы заполнить олимпийский бассейн. Ей нравилось устраивать праздники, она всегда сама охотно вызывалась, но иной раз, при виде всей этой детской символики, у нее начинало щемить сердце.
– И не говори мне, что ты не хочешь замуж, я никогда не поверю, – Рут Карлтон больше не могла скрывать своего огорчения.
– Во всяком случае не так сильно, как хочешь этого ты, – сказала Элоиза спокойно. – Мы с Трипом не такие, как вы с папой.
“Не такие, как вы с папой” звучало убедительно, когда ей было тридцать. Они с Трипом не вылезали из своего любимого бара “Марки”, вдруг срывались и летели в Марокко, на Ибицу, в Токио, да мало ли где еще Трип хотел побывать. Они были постоянно окружены друзьями, за банкетными столами всегда не хватало места, то и дело заказывалась очередная бутылка шампанского “Кристаль”, чтобы веселье не иссякало. Расходились по домам в четыре утра, а утро начиналось с сухих бутербродов с сыром и яйцами из ближайшей закусочной за углом. Им нравилась такая жизнь. Они словно бы всегда были настроены на одну волну – добрые друзья, которых к тому же неудержимо влекло друг к другу, плюс общее пристрастие к обедам из турецких ресторанчиков. Что может быть лучше?
– Уж я-то знаю, что ты не такая, как мы с папой, – засмеялась Рут. – Я бы спустила папу с лестницы…
– Ma, остановись! – не выдержала Элоиза. – Я просто говорю, что, если Трип решил устроить каникулы, это вовсе не значит, что он собирается сделать мне предложение.
– Как знать, – не сдавалась мама.
Драгоценности! Элоиза вынула из шкатулки изящную золотую цепочку “Картье” и сережки из выращенного жемчуга, которые Трип подарил ей на прошлый день рождения.
– А ты не можешь его спросить, что он вообще думает? – спросила Рут в миллионный раз. – Просто спроси его, когда он хочет видеть себя женатым человеком. Не ультиматум, нет, всего лишь вопрос.
– Мамочка, я безумно занята, – сказала Элоиза, уклоняясь от ответа. – Ни минуты покоя. На прошлой неделе снимали в Палм-Спрингс и Теллуриде. И сегодня я тоже работала. Через неделю полечу в Рим, будем снимать для итальянского “Вог”. Я ведь не сижу сложа руки и не схожу с ума по поводу своего незамужнего статуса.
– Я не предлагаю тебе сходить с ума. Я просто говорю, что не надо все усложнять. Если бы его волновали твои чувства, он бы не тянул так долго.
Элоиза и Трип познакомились жарким июльским вечером в Бриджгемптоне, во дворе дома, который снимал кто-то из их общих друзей. Трип делал барбекю, но, едва появилась Элоиза, он уронил щипцы, и все остальное перестало для него существовать. Когда потом кто-то из приятелей стал жаловаться, что мясо превратилось в угли, Трип только сконфуженно улыбнулся. “Вините тех, кто привел ее”, – сказал он, кивая на Элоизу. Он был не самый красивый мужчина в мире и даже среди тех, кто собрался тогда во дворе бриджгемптонского дома. Трип был на четыре дюйма ниже Элоизы, когда та надевала туфли без каблуков; ей открывался прекрасный вид на его лысеющую макушку. Но что-то в нем было. Вернее, в них обоих, потому что она и представить себе не могла, что найдет это “что-то” в ком-то другом. В тот вечер они вернулись домой вместе и никогда уже больше не расставались.
– Все, мам, я побежала, – заспешила Элоиза, взглянув на часы.
– Значит, Уайет все еще встречается с твоей подругой? – спросила Рут. Она гордилась, что по-прежнему в курсе того, кто с кем встречается, и, сидя у себя в Даксбери, благодаря новым, набирающим популярность блогам о жизни звезд знала обо всем, что творилось в мире гламура.
– Я бы не назвала Корнелию своей подругой. Так, приятельница, с которой я вижусь на приемах, – сказала Элоиза. – Мне пора…
– Надеюсь, все получится. Моя подруга Донна считает, что, если у Трипа не останется друзей-холостяков, он наверняка решит, что и ему пора остепениться…
– Мама! – терпение Элоизы лопнуло. – Довольно, прошу тебя. Я опаздываю.
– Беги, деточка. Желаю, чтобы поездка оказалась просто волшебной. Позвони, если произойдет что-то интересное, – пропела Рут.
– Спасибо. Но не сиди у телефона и не жди, – Элоиза старалась говорить шутливо и весело. Но, положив трубку, она упала на кровать. За всю неделю у нее не выдалось ни минуты, чтобы перевести дух. Несколько дней у моря с любимым – именно то, что ей сейчас нужно. Почему ей так не хочется лететь? Трип такой внимательный, все спланировал, приготовил ей сюрприз…
“А почему, собственно, нет?” – вдруг подумала Элоиза, вскочила с кровати и бросилась к гардеробной. Она достала воздушное платье “Альберта Ферретти”, которое берегла для торжественного случая, и пару восхитительных белых туфелек “Маноло” из змеиной кожи.
В конце концов девушку не должно застать врасплох предложение выйти замуж, которого она нельзя сказать, чтобы совсем не ждала.
Глава 9
Когда мы услышали о грандиозном конфузе, который произошел в среду на шоу Нолы Синклер, где официантка провалилась под подиум, мы просто локти себе кусали от досады, что нам так чудовищно не повезло и мы не видели всего собственными глазами. Но один из читателей – добрая душа! – сжалился и прислал нам это фото. Конечно, узнать девушку в жизни по этому снимку будет трудновато, но мы все равно публикуем его.
www.fash-addict.com
23.56
Вишневый сироп от кашля не помогал.
Люси Джо посветила фонарем на потолок спальни, где темнело пятно, по форме напоминающее штат Айдахо. Даже то дешевое вино в картонных пакетах, которое пила ее мать и которое пахло так, что хоть в бензобак заливай, было сейчас Люси Джо не по карману. Когда она обнаружила в глубине шкафа в ванной завалявшийся пузырек с сиропом от кашля, то подумала, что ей наконец-то повезло – впервые за две недели после позорного провала во время шоу Нолы. Но, даже выпив больше половины, она вполне могла бы сесть за руль какого-нибудь бронетанка и уверенно им управлять. Стрелка на ее будильнике семидесятых годов тяжело переползла с 11.56 на 11.57. Все бесполезно. Мысли, пугавшие и терзавшие ее весь день, никак не желали отступать. Обычно Люси Джо любила быть одна – это давало ей возможность делать наброски, но сегодня ей хотелось сбежать от самой себя на край света. Счет за электричество она не оплатила, и телевизионной антенны в квартире не было, да и света, кстати сказать, не было, она обходилась большим фонарем, одолженным у соседей по площадке – студентов, которые давно вышли из студенческого возраста. Еще до своего позора на показе Нолы Люси Джо еле сводила концы с концами; в ожидании тех огромных денег, что ей скоро начнут платить, она оттягивала насколько возможно оплату счетов за услуги, лишь бы хватило на оплату неоправданно дорогой плохонькой квартирки, которую она выбрала потому, что хотела жить в центре событий.
Зазвонил мобильный телефон – единственное, на что Люси Джо потратила деньги после шоу Нолы, – и она рванулась к нему с кровати в безумной надежде, что это звонит потенциальный работодатель. Это в двенадцать-то ночи!
– Звонок от Риты Эллис за ваш счет, будете разговаривать? – спросила оператор.
Люси Джо мысленно застонала. Звонит ее мать!
– Конечно, – ответила она оператору. – Привет, Рита. Как дела?
На другом конце линии молчали.
– Не буду тебе врать, – наконец мрачно произнесла Рита, голос у нее был хриплый, – дела хуже некуда. На днях пришлось делать операцию Фэй Данауэй.
“Вот она, моя погибель”, – подумала Люси Джо. Фэй Данауэй была одна из шести кошек Риты, которых она нежно любила и непременно называла в честь кинозвезд – другой своей страсти.
– Когда она отказалась есть свой любимый “Ямс”, я сразу поняла: с ней что-то не так, – продолжала Рита. – На Фэй это не похоже.
“Господи, хоть бы раз, один-единственный раз в жизни она позвонила узнать, как я живу… поздравить с днем рождения. Да что угодно, а то всегда одно и то же – денег попросить”.
– Радуйся, Люси Джо, что ты припеваючи живешь в Нью-Йорке и тебе не приходится честным трудом зарабатывать себе на жизнь в Дейвилле.
– Поверь, Рита, “припеваючи живешь” про меня никак не скажешь, – сказала Люси Джо, поднося к губам пузырек, чтобы вытрясти из него последние капли сиропа “Найкил”. Ей никак не удавалось довести до сознания Риты, что зарабатывала она в Нью-Йорке совсем немного.
– А мне-то каково – дышать день и ночь лаком для ногтей.
Насколько Люси Джо помнила, ее мать делала маникюр вовсе не целыми днями, и даже не каждый день, а исключительно когда ей вздумается. Найдет вдруг такой стих – поработать, или нужда прижмет. Знала Люси Джо и то, что все заработанное до последнего цента Рита тратила на безобразные фигурки для газона, боди-арт и поездки в Лос-Анджелес, куда она отправлялась раз в два года поглядеть на своих любимых кинозвезд. Мало того, Рита уже два раза просила у нее денег под предлогом операции Фэй. Одно из двух: либо кошка побывала под ножом хирурга чаще, чем актриса, в чью честь она названа, либо ее мать врет.
– И тут как гром средь ясного неба: нужна операция! Пришлось мне истратить все, что я скопила для своего прототипа.
– Твоего прототипа?
– Ну как же, я рассказывала тебе о моих акриловых ногтях с портретами знаменитостей. Детка, я же художница! У меня есть набор с лицами Брэда Питта и Анджелины Джоли и их детишек, есть с героями “Далласа”. Пришлю тебе горсть ногтей, – Рита засмеялась своей глупой шутке, – как только будут готовы. И тогда мы с тобой откроем дело.
– Мы?!
Открыть вместе с матерью дело? Нет, лучше уж она будет питаться объедками из ресторана. Но как бы там ни было, Рита при всех своих недостатках одна, без чьей-либо помощи растила Люси Джо. Отца своего Люси Джо не знала, потому что и Рита не могла с достаточной долей уверенности вычислить его среди нескольких возможных кандидатов.
– Сколько тебе нужно? – спросила Люси Джо, слегка затосковав от необходимости опустошить свой сберегательный счет, на котором и так почти ничего не оставалось.
– С двумя сотнями я смогу выкрутиться, детка.
Значит, у Люси останется на все про все сто долларов. Что ж, будет питаться одним только супом, пока снова не найдет работу, ведь ей нужны деньги и для того, чтобы распечатывать резюме и оплачивать мобильный… Ладно, с божьей помощью ей удастся найти что-нибудь еще до того, как настанет время вносить плату за квартиру.
– Сто пятьдесят тебя устроит? – спросила Люси Джо, кусая губы. Мелькнула было мысль признаться матери, что ее выгнали с работы, но Рита тут же начнет уговаривать ее вернуться в Дейвилл, а Люси Джо этого не вынесет.
– Врать не буду, – сказала Рита, – лучше бы, конечно, двести.
Люси Джо вздохнула.
– Утром вышлю.
– Молодец. Пошли ускоренной почтой, если не трудно.
11.59, полночь
Разглядывая пятно на потолке, Люси решила прокрутить в голове свою жизнь, чтобы вспомнить, случалось ли с ней что похуже. Последствия ее публичного позора во время дефиле у Нолы оказались не такими катастрофическими, как она боялась. В блогах появилось несколько фотографий, но на всех – о чудо! – ее лица было не разобрать, так что ей удалось остаться неузнанной. Даже скандал у Нолы разрешился для нее неожиданно буднично – на следующее утро посыльный принес несколько личных вещей, что она держала на работе. Двое-трое бывших сотрудниц позвонили узнать, как она; ее приятельница Дорин, мать-одиночка и швея-золотые руки, даже предложила кое-кому порекомендовать. Но на третий день после того, как она неожиданно потеряла работу, телефон звонить перестал.
Последние две недели она целыми днями металась между отделением “Федекс”, почтой и районной библиотекой с бесплатным интернетом – серый треугольник флюоресцирующих огней и раздраженных служащих, – пытаясь найти хоть какую-нибудь работу. Но пока ничего не получалось. “Самое неподходящее время в году для поисков работы”, – твердили ей со всех сторон. К тому же и экономика на грани кризиса, почти все предприятия наложили запрет на прием новых сотрудников, некоторые проводят сокращение штата. Никакой компенсации при увольнении от Нолы Люси Джо не получила, тут и говорить нечего. Она зарегистрировалась как безработная, но первого пособия, которого, к слову, не хватило бы даже на оплату квартиры, надо было еще ждать и ждать.
Часы отпустили на волю еще одну заложницу-минуту. “Я все надеюсь чего-то добиться, а ведь это, наверное, просто смешно. Надо наконец взглянуть правде в глаза. Наверное, мне надо просто вернуться домой и больше не рыпаться”. Эта мысль была для Люси Джо как удар под дых.
Был еще один вариант, и с каждым днем он все чаще прокрадывался в ее сознание. Уайет Хейз IV.
Обещали, что пойдет снег, похолодало, самое время надеть норковую шубку.
– Именно такой день заказала бы для своих похорон сама Лилиан Эджелл, – сказала Доротея Хейз своему сыну Уайету, когда они входили в церковь Святого Джеймса. Дотти, как ее все называли в свете, прилетела из Палм-Бич отдать Лилиан последний долг и потребовала, чтобы Уайет сопровождал ее, как тот ни упирался.
Лилиан Эджелл, гранд-дама, державшаяся на высоте своих позиций до последнего вздоха, то есть до девяноста трех лет, составила сценарий своих похорон задолго до этого дня, тщательно продумав все детали – от изысканных цветочных композиций (белые лилии, пионы, бульдонежи, орхидеи “венерин башмачок”, душистый горошек и голландские тюльпаны с бахромчатыми лепестками) до списка гостей (ровно двести придирчиво отобранных друзей и ни человеком больше). Она мучительно страдала в последние годы, представляя, как бездарно один из ее бестолковых сыновей или, что еще хуже, одна из ее не в меру ретивых невесток обставят ее проводы в мир иной, и потому взяла дело в свои руки.
Было 16 декабря, и хотя многие из друзей Лилиан уже отбыли греться на солнышке или кататься на лыжах, церковь была заполнена теми, кто остался в Нью-Йорке, чтобы участвовать в блестящей суете праздничных развлечений. После разгула веселья с морем выпитого шампанского посещение скорбной церемонии было чуть ли не отрадной передышкой.
– Вон Кортни Леннерт, – сказала Дотти Уайету. Они сидели на шестой скамье, как и всегда. – Ей надо бы приколоть бейджик. После всего, что она с собой сотворила, ее не узнать.
– М-м-м-м… – отозвался сын.
– Ты меня не слушаешь.
– Не слушаю, – согласился Уайет. Он думал о Лилиан Эджелл; как он подозревал, о ней здесь думали немногие. Она прожила жизнь, которая заслуживала некролога на целую полосу в “Нью-Йорк таймс”, и была осколком времени, которое безвозвратно уходило в прошлое, времени, когда тон в высшем свете Нью-Йорка задавали так называемые золотые четыре сотни семей и при этом проявляли щедрую заботу об общественном благе. Рано овдовев, Лилиан больше не выходила замуж и посвятила свою жизнь благотворительности. На ее пожертвования было построено одно крыло Метрополитен-музея, она поддерживала еще несколько важных центров культуры и искусства в Нью-Йорке. “Вот кто достойно прожил свою жизнь”, – думал Уайет. Он и сам был филантроп и тоже вносил посильную лепту в доброе дело: каждый год выписывал Музею Вандербильта и Музею американского наследия чеки на такие огромные суммы, какие только могли одобрить его бухгалтеры, однако настоящего удовлетворения это не приносило. Хотелось чего-то другого, но он сам не мог определить чего именно. Может быть, так редко ощущаемой уверенности в том, что в жизни есть какой-то смысл. Выписать чек на миллион долларов может кто угодно – ну, почти кто угодно, – но Уайету иногда страстно хотелось почувствовать, что он сделал нечто такое, на что способен только он один.
– Что с тобой? – прошептала мать. – Ты весь день такой мрачный. Это из-за Корнелии?
– Мы ведь на похоронах, мама.
В его жизни не было ничего такого, из-за чего стоило бы горевать, но в последние две недели после разрыва с Корнелией ему с каждым утром все меньше и меньше хотелось вставать с постели. Что ж, великий ум часто оказывается беззащитен перед жизненными передрягами, рассуждал он.
– Милый, поедем со мной во Флориду, – предложила Дотти. Она сняла воображаемую пылинку с рукава своего черного безупречно скроенного костюма “Билл Бласс”. – Солнышко пойдет тебе на пользу. Что делать в такой холод на Манхэттене, не понимаю.
Мать Уайета, как и многие столь же богатые и именитые люди, строго следовала традициям и посещала только тех галеристов, с которыми имел дело избранный круг ее друзей. Это правило также относилось к дизайнерам по интерьеру, ресторанам, салонам красоты, клубам и домам моды. Зима неизменно означала три месяца в Палм-Бич и неделю на лыжном курорте в Швейцарии. Весну и осень надлежало проводить на Манхэттене, выбираясь на неделю в Лондон (осенью) и в Париж (весной). В День памяти[4]4
День памяти (англ. Memorial Day) – национальный праздник США, посвященный памяти американских военнослужащих, погибших во всех войнах и вооруженных конфликтах, в которых США когда-либо принимали участие. Отмечается в последний понедельник мая.
[Закрыть] она и ее ближайшее окружение уезжали в расположенный в двух часах езды Саутгемптон, где у всех на берегу были коттеджи с восемью гостевыми спальнями, и там каждый день играли в теннис в клубе “Медоу”. Если в мире Дотти что и менялось, так это обивка мебели. Этот стиль жизни сохранялся и совершенствовался не одним поколением.
– Я приеду через неделю, на Рождество.
Уайет с досадой провел рукой по волосам. Он знал, что мать что-то затевает.
И она не стала скрывать своих планов.
– Я слышала, вчера Корнелия обедала в “Бич энд Теннис” и просто всех ослепила своей красотой. Милый, ты не хочешь дать девочке еще один шанс? Я, честно говоря, не понимаю…
– Пожалуйста, мама, мы с тобой уже все обсудили. Она невыносима…
– Ну хорошо, хорошо, – Дотти махнула рукой. – Зачем так горячиться.
– Зачем так горячиться? А ты почитай “Пейдж Сикс”[5]5
“Пейдж Сикс” (англ. Page Six) – “шестая страница”, раздел сплетен журнала “Нью-Йорк пост”.
[Закрыть].
Уайет получил не меньше двух десятков электронных писем, где над ним издевались в связи с “небезызвестным происшествием”: “Нам стало известно, что некий богатый антрополог получил на глазах у всего света отставку от своей девушки, юной светской львицы, красавицы блондинки, чья восходящая звезда сверкает все ярче…”
– Господи, какая чепуха. Нельзя же винить Корнелию за это…
– Думаю, ее пресс-секретарь не слишком опровергала эту чепуху, ведь Корнелии она льстит. “Восходящая звезда”, да эта задница…
– Уайет, полегче в выражениях, – но тут Дотти осмыслила то, что сказал ее сын. – Ее кто?
– Ты прекрасно слышала. Ее пресс-секретарь.
Потрясенная Дотти развернулась к сыну. Можно было подумать, Уайет объявил ей, что его бывшая девушка покупает наркотики у знакомого торговца на Девятой авеню.
– Зачем Корнелии Рокмен понадобился… пресс-секретарь? – спросила она.
– Как же ты отстала от жизни, – Уайет откинулся на спинку, наслаждаясь ее растерянностью. – У Корнелии есть пресс-секретарь, есть стилист и есть консультант по созданию имиджа. Она светская девушка, которая делает карьеру.
Ошеломленная Дотти повернулась к алтарю.
– Куда катится наш мир? – прошептала она. – Пресс-секретарь! В мое время имя уважающей себя девушки появлялось в печати…
– Когда она рождалась, выходила замуж и умирала, – Уайет улыбнулся. Это была одна из любимых присказок его матери. – Времена изменились. Нынешние светские красавицы желают видеть свое имя на страницах газет три раза в неделю. Вот почему Корнелия понесется сломя голову на любую тусовку, если там будет хоть один журналист.
– А что говорят ее родители?
– Кто знает, – Уайет решил, так сказать, вбить гвоздь в крышку гроба. – Я слышал, Корнелия задумала сделать собственное реалити-шоу на телевидении и теперь ведет переговоры. Хочет завоевать мир музыки, прессу, Голливуд…
– Ты правильно сделал, что с ней расстался, – убежденно произнесла Дотти и покачала головой. – Я понятия не имела. Нет, Уайет, такая девушка тебе не нужна.
– Именно это я тебе и пытаюсь втолковать.
Порой Уайет высоко ценил предсказуемость неодобрительных реакций со стороны Дотти. Приятно было и то, что их обоих в равной мере ужасают происходящие в мире перемены. Они немного помолчали, глядя на закрытый гроб.
– Дочь Кортни Леннерт очень красивая девушка.
Уайет закатил глаза.
– Редкостная зануда, ни о чем, кроме лошадей, не способна говорить.
– Серена Симмонс?
– Ее рекомендует половина членов клуба “Ракет”.
– Фернанда Фейрчайлд?
– Авантюристка, охотится за богатым мужем. Ни ума, ни красоты. К тому же Корнелия ее лучшая подруга.
– Неужели в Нью-Йорке нет достойных девушек? – с изумлением спросила Дотти. – Таких, как очаровательная Элоиза, подруга Трипа?
– Насколько я могу судить – нет.
– Ты ужасно привередливый, вот в чем беда. С твоими завышенными требованиями тебе ни одна девушка в мире не подойдет.
Уайет внимательно посмотрел на Дотти. Мать вмешивается в его жизнь, ищет ему невесту, это, конечно, досадно, но он понимает: она искренне волнуется за него. Сама она была очень счастлива в браке и даже помыслить не могла, что у ее сына судьба сложится иначе. Он склонился к ней и похлопал по руке.
– Может быть. Но ведь и папа тоже был привередливым, и правильно, что был.
– Ты меня иной раз удивляешь, – Дотти улыбнулась. Строго сложила руки на коленях и повернулась к алтарю, где только что появился священник. – Как хочется, чтобы ты еще раз меня удивил: нашел достойную девушку и создал с ней семью.
