Текст книги "Время и комната"
Автор книги: Бото Штраус
Жанр:
Драматургия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)
Освещенная телефонная будка у обочины шоссе. В ней Лотта устроила себе временное жилье, передняя сторона завешена носовым платком. Лотта восседает на высоком стуле – такие обычно стоят у стойки в барах. На телефонном аппарате стакан молока и осколок зеркала. С потолка спускается лента липучки. На задней стенке портрет Пауля. Время от времени Лотта бросает монету в аппарат и набирает один и тот же номер. Одновременно слышится ее голос в магнитной записи.
Лотта. Дорогой Пауль, надеюсь, эти строки застанут тебя в полном здравии и в творческом порыве. Я от тебя сейчас очень далеко – в физическом смысле! На автостопе пересекла Люнебургскую{19} пустошь, а теперь пешком возвращаюсь в город Люнебург. Воспоминания о наших первых годах в Саарбрюккене навсегда останутся самыми приятными в моей жизни. Иногда я набираю наш телефон на улице 13-го января и подолгу слушаю гудки в пустой комнате… Нам все-таки надо было обо всем поговорить спокойно. От идеи изучать иностранные языки я не отказалась… В Эссене сделала остановку, чтобы найти свою лучшую школьную подругу Матильду Нидшлегер, по мужу Виттих, но она и физически и в моральном отношении превратилась в развалину, ничем не интересуется. Завтра я собираюсь посмотреть, не найдется ли в старых автомашинах какой-нибудь подушки. Я уже не могу больше сидеть на жестком. В соседнем лесочке я видела две брошенные машины, они почти заросли травой. Как после войны. Мне иногда кажется, что в мире произошло что-то ужасное, но я об этом еще не знаю. Люди отсюда переселились, никого вокруг не видно. Мне кажется, что границы передвинулись и я оказалась в другой стране. Прости меня за мой страх. Это временно. В действительности я сильная и как-нибудь добуду себе немножко счастья. Теперь о тебе, Пауль. Я хочу тебе только сказать: мне известно, что ты любишь женщину в закрытом платье и что она тебя тоже любит. Поскольку я это знаю, я спокойна за тебя. Такова жизнь, и мне придется смириться. Я надеюсь, что теперь ты испытаешь счастье, оттого что сам по-настоящему любишь, а не только потому, что тебя любят. Пожалуйста, не выбрасывай это письмо, едва начав читать его, или, еще хуже, не распечатывая. Это причинило бы мне боль… Дорогой Пауль, я вечно буду искать тебя – не бойся: в переносном смысле! Бог – прост, он – неизменен и никого не обманывает. Твоя Лотта.
P. S. Пожалуйста, передавай всем привет то меня. Особенно девушке в палатке. Вы о ней хорошо заботитесь?
Семья в садуЛотта.
Бернд, ее брат.
Вильгельм.
Жозефина, его дочь.
Альберт, его сын.
Площадка для грилля в саду. Впереди низкий стол с пятью садовыми стульями. Справа грилль, рядом столик на колесиках с напитками. Каменная колонна с фигурой мадонны. Стол, стулья, грилль забетонированы в основании. Все, что передвигается, прикреплено тонкой цепью. За пустым столом сидят: Альберт, его отец Вильгельм, его сестра Жозефина. Напротив – Лотта, рядом со своим братом Берндом. Время от времени они меняются местами, так как ничем не заняты, даже не едят и не пьют. На Лотте ее костюм, который каждый раз выглядит все более поношенным и выцветшим.
Она делает набросок, с Альберта, молодого человека.
Лотта. Ты узнал меня, Альберт?
Альберт. Конечно.
Лотта. Я вот тебя сразу узнала, а ты вырос и совсем позабыл меня.
Альберт. Не забыл.
Вильгельм (наклоняется вперед, пальцы рук переплетены). Вы, как я замечаю, хотите пригреть Альберта, проявить заботу о моем сыне?
Лотта. Вполне возможно, Вильгельм. Говори мне «ты».
Вильгельм. А ты, зять, что думаешь по этому поводу?
Бернд (нервно заводит свои ручные часы). По-моему, нет причины для беспокойства. Сестра, ты ведь замужем?
Лотта. Я с мужем в разводе.
Бернд. Что у тебя к Альберту? Любовь? Сострадание? Желание проявить заботу?
Вильгельм. Видите ли, мой сын нуждается в надежной опоре, а не в очерёдном приключении.
Лотта (Бернду). Успокойся, не верти в руках часы.
Вильгельм. Мой сын уже три года ждет места на стоматологическом отделении. Три года прошли впустую. А до этого два года военной службы… службы так называемому демократическому государству! Теперь ему двадцать пять. Лучшие годы проходят, его будущее неопределенно. Ничего из него не выйдет. Он сидит дома в Хернуме и изрекает дурацкие сентенции.
Бернд. Военному поколению тоже было нелегко.
Вильгельм. Военному поколению? Ты, Бернд, ведь не относишься к военному поколению? Вы в шестидесятые годы пришли на все готовенькое. С университетской скамьи прямо на врачебную практику, особенно если были связи…
Лотта. Ну, у нас никаких связей не было. Наш отец не был богатым: он работал на газовом заводе. Поэтому мой брат во время учебы должен был подрабатывать. Вы несправедливы к Бернду. У него не было перспективы сразу получить практику, как, например, у Альберта. Иначе мой брат уже давно имел бы собственную практику, а не был бы твоим ассистентом!
Бернд. Я не его ассистент.
Вильгельм (одновременно с Берндом). Он – не ассистент.
Лотта. Ну что-то в этом роде. Приемный зять, несамостоятельный врач.
Вильгельм. Да, да. Темнота, темнота. Государство, социальное государство… но с вами об этом говорить бесполезно.
Пауза. Лотта рисует.
Жозефина. Двадцать восемь тысяч марок.
Лотта (наклоняется к Альберту, пытается подвинуться на своем стуле, но безуспешно). Прежде чем я встретила тебя, Альберт… Почему я никак не могу сдвинуться с места. Ах ты, святая Мария, все вкопано и приковано!
Вильгельм. А как ты думаешь, что тут осталось бы к завтрашнему утру, если б мы все не забетонировали и не приковали?
Лотта. Прежде чем я встретила тебя, Альберт, я была в таком же оцепенении от боли, как та фигура на маленькой колонне…
Вильгельм (безотносительно к сказанному), Да-да, так-так.
Альберт никак не реагирует. Лотта откидывается обратно. При следующей фразе она опять подвигается вперед, до края стула.
Лотта. В голову лезли тысячи всяких мыслей и бессмысленностей…
Вильгельм. Да-да, так-так.
Лотта (снова отодвигается назад). Скажи мне что-нибудь умное по-французски. Если б я знала французский, как ты!..
Вильгельм. Да, так!
Альберт. Но я едва его знаю…
Лотта. Ну, брось, ты наверняка знаешь французский и итальянский.
Альберт (смеется). А итальянский я вообще не знаю…
Оба смеются.
На самом деле, нет!
Жозефина пытается встать, но ноги ее подкашиваются и она садится обратно.
Жозефина. Если с ногой и дальше так будет, то я, видно, никогда не буду ходить как прежде.
Бернд. Сейчас два часа пятьдесят минут, Жозефина. Еще нет даже трех часов. Может быть, ты потерпишь еще полчасика?
Жозефина (встает). Ты, Бернд, помалкивай! Где мои двадцать восемь тысяч? (Идет к столику с бутылками, осматривает их по очереди.)
Вильгельм (явно обеспокоенный, подошел и стал рядом). Ничего крепкого, Жозефина. Ничего крепкого!
Жозефина. Что же мне налить?
Вильгельм. Прошу тебя, дочка…
Жозефина. С чего начать?..
Вильгельм. День ведь длинный…
Она выбирает бутылку водки и наливает большой стакан. Отец при этом помогает, но в то же время мешает. Он дает ей стакан, а потом отнимает от самого рта. Она все же пьет, а он печально гладит ее по голове, потом провожает к столу.
Альберт. Смотрю на твой костюм, Лотта, и хочу спросить: это новая бабушкина мода на континенте? Ты выглядишь в нем, как участница похода против ракетно-ядерного вооружения.
Лотта. А я думала, что мой костюм еще можно носить, до известной степени.
Альберт. Надеюсь, ты не забыла положить нафталин в карманы.
Лотта. Ты болван, Альберт!
Альберт. Хотел бы я на тебя посмотреть, когда речь зайдет о сексе.
Лотта. Повернись, Альберт, повернись!
Альберт. Не удивлюсь, если ты покраснеешь до ушей, стоит с тобой заговорить о сексуальных проблемах.
Лотта. А ты говори об этом поменьше!
Альберт. Значит, ты не хочешь поговорить со мной о сексе?
Лотта. Прекрати, пожалуйста! Излюбленная тема?
Альберт. Посмотрите на ее лицо. Всего несколько слов, и какое возбуждение.
Вильгельм. Послушайте лучше, Лотта, как позади нас шумит и плещется море. Во время прилива мой сын несет всякую несусветную чушь. Но когда море умолкнет и начнется отлив, вот тогда… (Ему приходится подняться, так как Жозефина направляется к напиткам. Берет ее за руку и возвращает на место.)
Альберт. Но есть – или были – и такие матери, которые подключали своему ребенку электроприбор. Если с ним что-то происходило, в ее спальне звонил звонок. Такая мать была у меня.
Вильгельм. Мне хочется взять моих детей под мышки – Альберта сюда, Жозефину сюда – и бежать, бежать в края, где ни я не был рожден, ни мои дети. Подальше от Северного моря и от здешнего воздуха, который отравляет нас йодом. Брошу все и увезу вас обоих, как дрожащих цыплят, если вы не подавите в себе ваши недуги! Ты – свое отупение, а ты – свое помешательство. Ты – молчание, а ты – словоблудие. Ты – оцепенение, а ты – навязчивость.
Жозефина (Лотте). Сейчас я тебе кое-что скажу: твой брат обокрал меня.
Лотта. Обокрал? (Бернду.) Что ты все время шебуршишь? Оставь в покое!
Жозефина. Да, обокрал. Двадцать восемь тысяч марок в золоте и ценных бумагах. Они были спрятаны в спальне, за деревянной обшивкой стены. Все мое личное состояние.
Вильгельм. Не стоило тебе прятать так много денег в одном месте.
Жозефина. Но кто же прячет деньги от собственного мужа. До этого же надо додуматься. Если бы я знала, я бы ему никогда про тайник не сказала.
Лотта. Бернд, ты что скажешь?
Бернд. Около года назад я действительно достал двадцать восемь тысяч марок из-за обшивки и взял себе.
Вильгельм. Это ясно. Мы уже много недель только об этом и говорим. Стоит ли возвращаться к этой теме именно сегодня?
Жозефина. Она – его сестра, имеет отношение к нашей семье. Пусть знает.
Лотта (Бернду). Почему ты украл?
Жозефина. Никто не знал о тайнике. Только он. Я уж и сама о нем почти забыла.
Вильгельм. Ну, он же признается, чего же его припирать к стенке.
Жозефина. Может быть, он думал: когда это я туда полезу, может, не скоро…
Лотта. Я тебя спрашиваю: почему ты воруешь? Раньше ведь ты не крал. Почему надо красть, если тебе и без того здесь более или менее все принадлежит.
Бернд. Не все мне здесь принадлежит.
Лотта. Ты вернул деньги?
Бернд. Нет. Сейчас я не в состоянии.
Лотта. Что же ты сделал с двадцатью восемью тысячами?
Бернд. Я не хотел бы об этом говорить.
Лотта. Вот даже как!
Жозефина. Об этом господин с нами говорить не желает.
Вильгельм. К сожалению. Мы до сих пор ничего не знаем. (Бернду.) Нам очень важно было бы узнать хотя бы малость.
Лотта. Ты спекулировал на бирже? Играл в карты? Может быть, ты наделал долгов?
Бернд. Нет… (После некоторого размышления.) Я не хочу об этом говорить.
Лотта. Обокрасть собственную жену. Господи! С ума сойти можно! Скажи хотя бы, почему ты это сделал, Бернд?! Да прекрати ты подтягивать брюки!
Вильгельм. Ну, что мне делать? Что делать? Видишь, как далеко зашло. (Вдруг встал со своего места и выкрикивает Бернду.) Уходи от нас, оставь мой дом и мою врачебную практику!
Жозефина. Эй, эй!
Вильгельм (снова садится). Вот видишь.
Жозефина. Отец, подумай прежде, чем говорить такое.
Вильгельм. Вот видишь? Как можно вершить суд с такой публикой? Семейка! Преступник может спокойно укрываться в собственной семье, и его не схватишь.
Бернд встал со своего места.
Жозефина, Лотта(вместе). Куда ты?
Бернд. Я никуда не ухожу. (Идет к корзине с газетами, стоящей рядом с гриллем, медленно расстилает их на земле, чтобы почистить грилль.)
Лотта. Я хочу сказать, что я своего брата люблю и чувствую за него ответственность, так как я старшая сестра и в детстве за ним присматривала.
Жозефина. Да, но теперь он вон какой вырос. В прошлом году я держала в Кейтуме{20} лавку с художественными изделиями. В этом году решила ничем не заниматься. Я уже могла бы иметь ребенка…
Лотта. Что же ты будешь делать, Жозефина? Ты о разводе думала?
Жозефина. Не знаю. Я ведь его люблю. Пусть ему будет стыдно.
Вильгельм. Но ему не стыдно, вот в чем загвоздка. А теперь прекрати об этом!
Лотта. Нет! Справедливость должна быть. Смотрите, что он делает, ему стыдно. Альберт, посмотри и ты на него!
Альберт. Только не надо слез. Мне все совершенно безразлично.
Жозефина. Типичная для него апатия! Апатия ко всему.
Альберт. Пожалуйста, я могу подойти к этому вопросу с сексуальной точки зрения. Между кражей и стыдом имеется прямая связь. Я подхожу к твоей сексуальной жизни, Фина. Кража – это исключительное, глубокое, сексуальное переживание. Одним словом, сумасшедший взлет. А ты говоришь о ней как-то холодно, мрачно. Случай касается твоего секса, а ты главного не замечаешь!
Жозефина. Секс?.. Да что же ты тут увидел сексуального? Может быть, можно было бы говорить о сексуальном переживании, если б он меня обманул с кем-нибудь. Но человек, которого обокрали, воспринимает все совершенно иначе.
Альберт. Потому что в вопросах секса ты – малограмотная.
Жозефина. Оставь, Альберт. Я не очень сильна в твоей философии.
Лотта (Бернду). Ты не хочешь опять сесть с нами за стол?
Бернд. Я хотел бы закончить чистку грилля.
Лотта (весело). Но что же ты сделал с таким количеством денег?
Бернд возится с газетами и не отвечает.
Бернд, ты сильно изменился за эти годы.
Бернд. Конечно. Я – пессимист.
Лотта. Пессимист? Ты вор – вот кто ты. Не оправдывайся!
Жозефина. Я уверена, что у него были долги.
Лотта. У тебя были долги?
Бернд. Быть пессимистом в наши дни…
Лотта (Жозефине). Наверняка.
Бернд. …не так просто. Вера в доброе в человеке объединяет людей. Она связывает их. Но если ты – скептик и не видишь просвета, то очень скоро станешь подозрительным даже в отношении друзей. Между тем пессимист не обязательно кого-нибудь оскорбляет лично. Просто люди боятся идей пессимизма, то есть в конечном счете – правды. Ты можешь быть прекрасным парнем, но пессимиста они отставят в сторону. А жаль. Можно даже быть пессимистом и притом не презирать других людей. Можно даже быть пессимистом и притом общительной натурой.
Жозефина направляется к столику с напитками, по пути остановилась около Бернда. Вильгельм следует за ней.
Жозефина. Может быть, на тебя нашло затмение? Нервы делают с человеком что угодно. Ведь трудно объяснить, зачем мужу обкрадывать собственную жену. Этого даже во время войны не было. Вместо войны у нас произошло такое небывалое несчастье. (Направляется к столику с напитками.)
Вильгельм (вполголоса Бернду). Ты, между прочим, еще не уплатил за подписку на «Иллюстрированный ринг…». Я только хотел напомнить тебе об этом. (Идет за Жозефиной.)
Лотта (наклоняется через спинку стула к Бернду). А теперь куда?
Бернд. Что ты имеешь в виду?
Лотта. Здесь мы, брат, не можем больше оставаться.
Бернд. Почему же?
Лотта. Я-то рассчитывала, что смогу побыть у тебя немного.
Бернд. Подожди, попей чая.
Лотта. Ребенком ты никогда не крал… Но во время молитвы шалил. Мама, бывало, говорила: «Не балуй, а то ангел не сделает тебе ямку на подбородке». А надо сказать, ты очень хотел, чтобы у тебя на подбородке была ямочка.
Бернд. Ну и что? У меня есть ямка.
Лотта. Я что-то не вижу.
Альберт. Бояться, когда нет темноты, еще страшнее.
Лотта. Я бы очень хотела снова жить около реки. Лучшие годы моей жизни связаны с рекой Саар, в Саарбрюккене. Но они прошли.
Бернд. Здесь у нас море. Это лучше, чем река.
Лотта. Но здесь мы не можем оставаться.
Бернд. Почему не можем?
Жозефина и Вильгельм возвратились к столу. На этот раз она наливает себе полный высокий стакан.
Альберт. Послушайте меня, прошу. Что вы со мной делаете?
Вильгельм. Как море замолкнет и начнется отлив, тогда…
Лотта. Не обязательно, Альберт, тебе все время быть в центре внимания.
Вильгельм. Приближается время отлива, он боится отлива. (Берет Альберта за руку.) Природа – мстительная сила. Сейчас пройдет, мой мальчик. Моя маленькая семья, только не обижайте его, будьте осторожны! Только не обижайте друг друга…
Жозефина. С ним происходит примерно то же, что раньше происходило при лунном свете.
Вильгельм. Всегда начинается точно с началом отлива.
Жозефина. Разве может быть такая затянувшаяся луноболезнь? Боже, я ничего не знаю. (Плачет.)
Лотта. Ты много пьешь, Жозефина. Это зачем, чтобы крепче спать?
Жозефина (смеется). И для этого тоже.
Лотта. А без стаканчика ты заснуть не можешь?
Жозефина (дружески). Когда немного выпьешь, лучше спится.
Недостойная раба твояПустая сцена. Лотта сидит на стуле. Очень бледное лицо, тушью обозначены круги под глазами. Огромная книга, раскрытая, лежит перед ней на полу.
Лотта. Куда? Ответа нет. Что я здесь сижу, мне уж давно надо идти. Мне нельзя забывать, что я должна идти дальше, а я сижу. Ушли Фридер и не-Фридер. Ушли Эгберт и Инга. Так же ушли Серен, турок, Вильгельм, Мегги, Пехштайн и Карин. Последним ушел Пауль. Передо мной север и юг, запад и восток – полный выбор. Есть еще норд-ост и норд-норд-ост – непроглядная даль. Каждый меридиан перечеркиваю чертой, если там никого не было, и двумя штрихами, если там никого больше нет. А далее небо или преисподняя, книга или море, я не знаю, где еще они могут скрываться. В моем распоряжении вся роза ветров да еще роза безветрия, больше ничего нет. Вот он, круг бытия. Или овал. Пауль не остался со мной. Комнаты тоже нет. Бернда и сестры Аннагреты – нет рядом. Боргвард, отец и клоун Грок{21} исчезли. Здесь, в большой книге, не осталось никакой записи о них. Ни следа. Я достигла предела свободы! Но такой белой, как книга, я не стану. Только не я! Но уж если пустые страницы заговорят, тогда я в твоей власти, Боже, твоя недостойная раба. Куда? Каждый шаг может быть ложным. Куда пойдешь в этой пустой вселенной? У меня полная свобода, больше не бывает…
Никто, конечно, не возвращается{22}. Пустые слова. Пока никто не вернулся. Ни один человек. Откуда? Идти – это идти и идти. Вещи расстаются друг с другом. Насколько известно науке. Или возьмем, к примеру, книгу посетителей. Надписи выцветают. Или вот губы. Помада стирается. Вещи расстаются друг с другом. Поле теряет посевы. Смерть теряет мертвецов. Гармонирующие вещи, в конце концов, надоедают друг другу и разлетаются в разные стороны. Все равно. Как вселенная. Она медленно и бесконечно расширяется. Мы не падаем, как часто снится, мы разлетаемся в стороны и поднимаемся ввысь. Если так посмотреть, то вещи только теперь приобретают их подлинный смысл. Вселенная и все вокруг, врозь и ввысь! Зачем же противиться всеобщему развитию?
Ты слышишь! Стул! Проснись! Старый, ленивый! Только мы с тобой устроились здесь прочно. Ты на земле, я на тебе. Развитие нас переехало, говоришь ты? Но это еще не повод для того, чтобы распускаться, старик! Что-нибудь человек должен всегда хотеть. Ради чего-то ведь идут часы! (Встает.) Динь-дон! Глория! О прекрасное небо, вечно неповторимое! И облака, мертвые чрева, парад воздушных сил! Динь-дон! Глория! Небо сегодня напоминает пещеру, замок, сад, а мы, бедная земля, только завтра появимся на свет. Динь-дон! Глория! Разве Лотта не знает, что Лотта говорит? (Обращаясь к стулу.) Нет, милостивый государь, ах… Ваша недостойная невеста больше этого не знает.
– Ты называешь себя моей невестой?
– Я говорю это только из вежливости, всемогущий Боже. Я не знала, что Вы уже так близко. (Внезапно как будто оказывается в своей квартире.) О Господи, какой у меня беспорядок… Нет, пожалуйста, оставьте меня! Я не та, за кого Вы меня принимаете. Я молола всякую чепуху. Ну и что же? И ничего толкового не придумала. Клянусь, ни раньше, ни сейчас. Но ближе ко мне не подходите, почтенный Создатель, прошу Вас. Я не могу быть для Вас ни чашей, ни кубком, ни каким-либо другим сосудом. Вы же хотите, чтобы я лопнула и превратилась в толстушку. Я Вас тоже не могу выносить! Для этого я слишком слабая… О, только не этот желтый! Желтый для меня самый ужасный цвет! Не это желтое освещение! Возьмите Жозефину или Мэгги, она умеет гадать по руке, а я нет! Я недостойна! О Господи, это должно быть мое наказание? Только потому, что я немного заболталась? Что же мне делать? Почему Вы отправили всех остальных? Почему! Что?!.. Не понимаю. Оставьте меня! Прочь! Это ошибка! Неправильно соединили! Нет! На помощь, на помощь! (Поднимает книгу.) Книга, книга… Хотя она так пуста, но так тяжела. Не прикасайся ко мне! Уйди прочь! (Поднимает книгу над головой.) Не прикасайся ко мне! (Колотит книгой по столу, ломает его, и при этом сама падает на пол. Ставит книгу прямо, так что книга заслоняет собой обломки стула. Садится спиной рядом с раскрытой книгой.) Не думаю, что я могла от него отделаться. Он проникает туда, куда хочет. Быть может, он уже там, куда хотел проникнуть. (Расцарапывает себе спину, смотрит на испачканную кровью руку.) Кровь!.. Что за кровь у меня на спине? Там же ничего не было… (Пытается заглянуть себе за спину, поворачивается, садится перед книгой. По правой стороне из узкого разреза течет кровь. Читает, будто расшифровывая только что возникший текст). Вера. Любовь. Надежда. Вералюбовьнадежда: нет! (Закрывает книгу. По обрезу опять струится кровь. Отрывает клочок от своего платья, пытается очистить книгу.) Он получит меня маленькой!.. Я чувствую, Он получит меня еще маленькой. О, как я это проглядела! Сначала всех отправил, а потом атаковал меня… Сначала всех отправил, а потом медленно стал приступать к своему делу… (Чистит и обнимает книгу.) О нет… О нет.
