Текст книги "Время и комната"

Автор книги: Бото Штраус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

Третий мужчина. Да. Но я слишком робок, чтобы быть возлюбленным такой женщины, как ты.

Титания. Значит так. Брючный, Шнурочный и ты, Шерстяной. Это один из вас, я точно знаю. Но поскольку ты, моя нечаянная радость, умеешь водить меня за нос и морочить мне голову, я больше вопросов задавать не буду. Я тебя предупреждаю! Выйди сам, по доброй воле и дай себя узнать. Я тебя предупреждаю, потому что я в состоянии и намерена поведать двум твоим дружкам, какой ты подлец и какой трусишка. А какой ты обманщик, они уже и так видят! Ну, долго еще? Ты, вон ты! Это же ты! Ну же!

Третий мужчина. Кто, я?

Титания. А кто же еще? Думаешь, я тебя сразу не признала, когда еще и лица твоего под свитером не видела, ты его там прятал, ах ты, единственный ты мой!

Третий мужчина. Но почему именно я?

Титания. Ну! Точно! Прямо до сих пор так в ушах и стоит, «Почему именно я?». Как часто я это слышала. Всякий раз, стоит попросить его принести бутылку вина или не забыть украсить стол цветами, – ответ всегда один. О-о, эти мои любимые мелкие недостатки!

Третий мужчина. Секундочку, секундочку! Даже если допустить, что я действительно твой возлюбленный, остается совершенно необъяснимым, почему твое упрямое подозрение сразу падает именно на меня. С какой стати? Что я такого особенного делаю и чем так уж сильно отличаюсь от этих двух господ, которые тоже, по-моему, могут быть претендентами.

Титания. Брючный! Ты вот этого знаешь?

Первый мужчина. Которого? Шерстяного?

Титания. Да.

Первый мужчина. Сегодня вот тут, на поляне, первый раз встретились.

Титания. А ты, Шнурочный, что скажешь о Брючном?

Второй мужчина. Я с ними обоими сегодня здесь, на поляне, впервые увиделся.

Титания. О, небо! Этак вы меня совсем запутаете! Как же мне узнать и как тебя найти, ты, улепетнувший бог! «Пусть гонится за Аполлоном^{36} Дафна^{37}, голубка – за грифоном, лань – за тигром»^{38}. Так слушай: нашу распрю я хочу по-доброму окончить. Я люблю тебя.

Второй мужчина. Э-э-э… Это вы кому?

Титания. Тебе!

Второй мужчина. О-о, прошу вас, только не мне! Пожалуйста, не делайте мне неприятностей.

Титания. Брючный! Хочу тебя кое о чем спросить. Отвечай мне прямо и честно. От этого все зависит. Вот ты сказал: ты никогда ни в кого не влюблялся. Так, а теперь посмотри на меня. (Распахивает плащ.) Посмотри на меня! Как следует смотри! Смотри всюду, где тебе хочется. Так. А теперь я тебя спрашиваю: как, мог бы ты в меня влюбиться?

Первый мужчина. Признаться, я обескуражен. Столько красоты, и всё это в одном человеке, мне еще не приходилось видеть. Скажу как есть, скажу: да.

Титания. Шнурочный! У тебя жена и дети. Невзирая на это – ты бы меня взял?

Второй мужчина. Ты знаешь, я не лгу. Ответом будет: да.

Титания. Ты, Шерстяной. Допустим, ты на миг забыл свою робость.

Третий мужчина. Какой вопрос! Да если ты навстречу хотя бы шаг, – немедленно, конечно, сразу: да!

Титания. Итак, каждый из вас был бы готов сделать меня своей возлюбленной?

Первый мужчина. Подобный вопрос не стоит так долго мусолить с теоретической точки зрения…

Второй мужчина. Ради Бога, не бросайте нам всем разом косточку столь соблазнительной и опасной умственной игры.

Третий мужчина. Едва заслышав сладкий запах, мы все стоим на задних лапах.

Титания. Один из вас – самый подлый и льстивый лицемер, какого только видела эта Богом забытая планета. Ибо он утверждает, клянется и божится, что сию секунду, не сходя с места, готов стать моим возлюбленным – являясь одновременно моим беглым мужем, что он отрицает! Черт бы его побрал, говорю я! Я-то знаю, что он меня слышит. Он стоит там внизу. И еще кое-что я ему скажу прямо в сердце: наступает Иванова ночь. Больше я ничего не скажу. Он все сам поймет. Посмотрите на него: он побледнел!

Трое мужчин пристально смотрят друг на друга.

Ну, а вы двое, жалкие лгунишки, которые его выгораживают, прикрывают его своим смешным внешним сходством? Что с вами прикажете делать?

Третий мужчина. Никого я не выгораживаю и не прикрываю, поверь мне!

Второй мужчина. Да попадись мне этот подонок, я бы тут же его тебе предоставил.

Первый мужчина. Ну-ну! А ведь вы самый первый вздрогнули, как только эта дама окликнула нас с галереи.

Третий мужчина. Да-да, аж скамейка затряслась, так у вас нога от испуга дернулась.

Второй мужчина. Ну, знаете, уж вам ли говорить! Сами-то побелели как мел, едва голос услышали. У вас даже затылок стал весь белый – вон, как ваша майка.

Третий мужчина. У меня майка точно такая же, как и у вас. Так что нечего в меня тыкать.

Первый мужчина. Господа, я вас обоих не имею чести знать. Однако кое-что из того, о чем уже упомянула эта дама, и мне бросилось в глаза. А именно: вы похожи друг на друга до неразличимости.

Третий мужчина. Что? И это говорите вы, который вон с тем господином вообще на одно лицо?

Первый мужчина. Ну, знаете, бросьте, это самый пошлый из приемов – по принципу «сам дурак». Лично я со спокойной совестью могу заявить: я здесь единственный, кто действительно ни на кого не похож.

Второй мужчина. Ну, тут вы сильно заблуждаетесь. Я только вошел – сразу подумал: надо же – вы и вон тот господин похожи друг на друга прямо как два яйца.

Первый мужчина. Надеюсь, вы-то не считаете, что я на вас похож, как утверждает этот вот господин, ваш двойник?

Третий мужчина. Да нет, конечно. Ничего общего. Нет, не считаю.

Первый мужчина. Ну, вот видите. А коли так, коли на меня вы не похожи, а с этим вот господином смотритесь просто как близнецы, значит, я среди вас единственный, кого нельзя ни с кем спутать.

Второй мужчина. Вы похожи вон на него! Между тем как я вовсе не нахожу, будто он мой двойник. Ничего общего. Я тут вообще ни на кого не похож.

Титания. Все, хватит! Вы не в силах найти промеж собой лжеца и беглеца, который имеет наглость делать вид, будто не знает меня до последней складочки кожи. Значит, мне самой надлежит выявить неверного обманщика в этом мужском единообразии, от которого меня просто тошнит. Послушайте. Вы все трое заявили, что готовы сделать меня своей возлюбленной. Так или не так?

Первый, Второй и Третий мужчины. Да, конечно, хоть сейчас!

Титания. Ну, а как бы каждый из вас поступил, узнай он, что я возлюбленная не только его, но и двух других прохвостов? А?

Все трое мужчин издают звуки решительного неодобрения. Один говорит: «Однако!», второй неслышно присвистывает и качает головой, третий разочарованно щелкает языком.

Я слышу, слышу, вам это не очень по вкусу. Но это означает, что вы готовы вступить друг с другом в конкуренцию, чтобы в конце кто-то один, наиболее отличившийся, мог владеть мною безраздельно?

Мужчины невнятными звуками выражают тем не менее согласие.

Одним словом: вы согласны за меня бороться? Я спрашиваю вас: готовы ли вы сражаться друг с другом не на жизнь, а на смерть, чтобы меня заполучить?

Первый мужчина. Ну, к чему такие крайности? Верно?

Третий мужчина. Это совсем не обязательно.

Второй мужчина. В таких чрезмерных проявлениях это даже не совсем принято в наши дни.

Титания. Вот как? А как бы повел себя каждый из вас, если бы ему не удалось меня заполучить? Вот ты, Шнурочный?

Второй мужчина. Ну, я-то с досады точно кусал бы себя за задницу. Извиняюсь, конечно. Но когда такая красотка у тебя, можно сказать, из рук уходит, понятно, начинаешь думать: что упустил, что не так сделал.

Титания. Брючный?

Первый мужчина. Если бы я по-настоящему старался и в конце концов все-таки вас не заполучил, я, насколько я себя знаю, прикинулся бы обиженным.

Титания. Шерстяной?

Третий мужчина. Если уж вы меня спрашиваете – я бы себе сказал: в конце концов, можно ведь о ней и помечтать. И стал бы о вас мечтать – раз уж ничего другого не остается.

Титания. Значит, не добившись меня, ни один из вас не посчитал бы это катастрофой?

Первый мужчина. Ну нет, катастрофой я бы это не назвал.

Второй мужчина. Я бы сказал: неудача. Досадная неудача.

Третий мужчина. Очень жаль, но что поделаешь.

Титания. Ну что ж, ты, неумолимый хранитель моего счастья, теперь они все трое высказались в один голос, и этот голос принадлежит твоим прекрасным, твоим жестоким и усталым устам, мой господин. Теперь я вижу, что взывала к тебе напрасно. Твое каменное равнодушие мне никогда не одолеть. Я больше так не могу. Ты стал неразличим, и мне тебя не найти. Я сдаюсь. Я так и не увижу тебя, а значит, не скажу тебе то самое главное, что могла и хотела сказать. Что-то, что дозволено было узнать лишь тебе одному.

И поверь, это не заурядный секрет женщины, с помощью которого она напускает на себя таинственность. И отнюдь не какая-нибудь там глупость, которые женщины так любят говорить невпопад. Я намеревалась открыть тебе одну истину, которая очень бы тебе пригодилась. Ты бы мог извлечь из нее большую пользу для себя.

Больше я ничего не скажу. Разве что вот еще что: это было бы не просто слово, не просто выдохнутый устами звук, нет – ты получил бы в подарок еще и красивую вещь, очень красивую, невероятно красивую… Но теперь ты ее не получишь. Целую тебя. Прощай. (Убегает.)

Первый мужчина. Под конец она меня даже растрогала.

Второй мужчина. И меня, признаюсь, тоже.

Третий мужчина. Со стороны одного из нас, господа, это жуткое свинство – не сделать шаг вперед, как того требует честь, не откликнуться на зов этой поразительной, страстной женщины, не признаться, что он ее возлюбленный или, черт возьми, был ее возлюбленным! Можно же было хоть как-то себя обнаружить по крайней мере. Потом, задним числом, всегда можно найти причину и от всего отречься, если уж на то пошло. Уж какую-то лазейку всегда можно отыскать!

Второй мужчина. Вы же прекрасно знаете, что только еще смешнее выглядите, когда вот этак разоряетесь. Среди нас троих лишь вы один с самого начала и были под подозрением.

Первый мужчина. Господа, господа! Этой женщине пришлось столько испытать. В ней чувствуется красота и сила истинной мученицы любви…

Третий мужчина. Это, конечно, отличный финт – делать теперь вид, будто вы воспылали огнем страсти. Финт, прямо скажем, мастерский. Это вы-то, кто ни разу в жизни не влюбился, кто прожил с этой женщиной годы, так и не признавшись ей, что ни разу даже не был в нее влюблен, – и именно вы теперь начнете тут прикидываться, будто вы…

Первый мужчина. Помолчали бы! Как будто неясно, что именно вы и есть та самая золотая рыбка. Только такой тип, как вы, и мог стать сплошным недоразумением в жизни этой женщины. Прячется, понимаешь, за спинами порядочных людей, а сам, будто и не мужик, даже пискнуть не смеет.

Все трое уходят под галерею и начинают переодеваться.

Третий мужчина. Ну конечно! Это самое простое, нет, действительно, нет ничего легче, чем свалить все на робкого. На робких все отыгрываются. Ничего, я уже привык… Вот была у меня любимая женщина. Нет-нет, я хочу рассказать. Приходила ко мне раза два в месяц, приносила кекс. Мы его съедали, выпивали бокал-другой красного вина. Ну, в общем, понимаете: душа в душу, можно сказать…

Второй мужчина. Послушайте: вы не хотите вести себя прилично или просто не умеете? Мне еще там, на поляне, бросилось в глаза: вы все время клоните к чему-то этакому, что по логике вещей должно обернуться либо свинством, либо смертоубийством, а потом вдруг раз – и выруливаете на какую-нибудь пошлятину про кофе с пирожными! С женой и детьми я тут среди вас, похоже, единственный нормальный мужик и буду. Этот, Бог ты мой, ни разу в жизни не влюблялся, а этот вообще – такой робкий, что, наверно, такой женщине даже пальто не осмелился бы подать.

Первый мужчина. Иными словами: только один из нас мог быть возлюбленным этой дамы, и все это время отмалчивался как распоследняя трусливая свинья.

Второй мужчина. Да ладно, бросьте. Нечего цепляться к каждому слову.

Третий мужчина. Да нет уж, почему же. Один из нас, действительно, самый гнусный обманщик, какого мне приходилось встречать. И мы не пожалеем усилий, чтобы вывести этого негодяя на чистую воду.

Второй мужчина. Хорошо, если бы я и впрямь был этим гнусным обманщиком; неужели вы полагаете, что я мог бы так глупо проболтаться?

Третий мужчина. Нет. Пожалуй, не мог бы.

Все трое в военной форме бундесвера выходят из-под галереи и становятся на авансцене спиной к рампе. Все трое скрестили руки за спиной. У того, что стоит в центре, на правой руке нет перчатки. Двое других, слегка откинувшись назад, смотрят на эту беспокойную обнаженную руку. Их взгляды ползут выше и упираются в лицо не похожего, не подобного им мужчины.

Сцена шестая

Георг и Вольф в парке.

Вольф (протягивая Георгу полевой бинокль). Видишь дом, вон там, наверху?

Георг. Вижу.

Вольф. Подожди немного. Сейчас вспыхнет свет.

Георг. Элен!.. Где она? Где этот дом? Кто этот темный тип там, рядом с ней? Мне надо к ней!

Вольф. Нет. Не отрывай ее.

Георг. Она стоит у окна и смотрит на улицу. Как будто она видит меня.

Вольф. Исключено. Мы слишком далеко.

Георг. И все равно, мне кажется, что она меня ищет – пусть мысленно… Но она пригласила гостя на ужин.

Вольф. Похоже, это у нее постоянный гость.

Георг. Они склонились над столом, протягивают друг другу руки. Мне надо к ней!

Вольф. Останься, бесполезно. Не отрывай ее.

Георг. «Не отрывай ее»! От чего? Кто этот тип? Я его выпру! Вольф. Тебе это не удастся.

Георг. Кто он такой? Как его зовут?

Вольф. Смерть.

Георг. По фамилии!

Вольф. Я же сказал, Георг: это смерть.

Георг. Не говори ерунды. Где он живет? Где мне его встретить? Где мне найти эту черномазую обезьяну!

Вольф. Ты с ним решил тягаться? Ха-ха.

Георг. Его я прогоню ко всем чертям. Не сомневайся!

Вольф. Ну что ж, рискни. Попробуй только…

Сцена седьмая

Элен одна в загородном доме. Она встает с софы. На белой простыне отпечаток черного скелета. Элен подходит к умывальнику и начинает мыться.

Сцена восьмая

В парке. Георг, скрючившись, с черным синяком на лице, сидит в песочнице на песке. Из-за кустов появляется Вольф.

Георг. Я даже ухватить его ни разу не смог.

Вольф. Зато он тебя знатно отделал.

Георг. Если бы я его хоть разок ухватил, тут бы сейчас была только горка ископаемых костей.

Вольф. А он тебя просто отшвырнул.

Георг. Тоже мне фокус! Если можно схватить – значит, можно и бросить.

Вольф. Значит, надо признать, что Элен живет с более сильным.

Георг. Ну да, да! Тоже мне утешитель! Много от тебя радости. Сам-то где был? В кустах прятался?

Вольф. Я тебя предупреждал. Говорил я тебе: не отрывай ее? Я знаю, ее нельзя отрывать, покуда этот силач с нею.

Георг. Проклятый призрак! Что же мне теперь? Ты думаешь, надолго это? Еще хотел я, Вольф, тебя спросить: как ты считаешь, вот наша смерть – ну, то есть, для нас, мужчин, смерть – женщина?

Вольф. По справедливости, это должна бы быть она. Черные локоны, черные груди. Даже не знаю, что я почувствую, если будет иначе. Если в последнее мгновенье передо мной возникнет этакий вот мужик!

Георг. Я причинил Элен горькую обиду. Я упрекал ее в фанатизме и собственничестве. А она ради меня истекала кровью. Насколько же неправедно, насколько по-юридически может судить душа! Я провинился перед этим человеком, Вольф.

Вольф. Я хорошо понимаю, как тебя мучит раскаяние.

Георг. Понимать ты понимаешь. А измерить не можешь: вину не измерить.

Сцена девятая

Справа входят Первенец и Учтивец.

Учтивец. Оставь ты, ради Бога, портсигар в покое!

Первенец. Но если он меня бесит! Не закрывается, собака!

Учтивец. А что у тебя в нем?

Первенец. Платок.

Учтивец. Кто же носит платок в портсигаре?

Первенец. Шелковый платок!

Учтивец. Шелковый платок твоей матери?

Первенец. Ну конечно, карапузик ты мой!

Учтивец. Ты, надеюсь, понимаешь, что платок нельзя засунуть в портсигар?

Первенец. То есть как это нельзя! Очень даже можно! Сложить аккуратно, и он войдет.

Учтивец. Но ты же видишь, что он не входит?

Первенец. Но все время входил же!

Учтивец. Но теперь он вылез, и портсигар не закрывается.

Первенец. Две вещи у меня от мамочки на память, они должны быть вместе. Да будь ты неладен!

Учтивец. Ну, подумаешь, портсигар открылся. Это мама о тебе думает.

Первенец. Чушь! Да будешь ты закрываться, чертова табакерка!

Учтивец. Дай я попробую.

Первенец. Убери лапы.

Учтивец. Такая миленькая чертова табакерка. Подарок мамочки.

Первенец. Не раздражай меня еще больше.

Учтивец. Выглядит как отверстая рана, из которой алый платок, словно…

Первенец. Что ты несешь всякую безответственную ахинею, просто ахинею в квадрате!

Учтивец. Однако ты обходишься со мной так, будто я и есть твой непослушный портсигар собственной персоной.

Первенец. Ты невыносим ничуть не меньше, чем этот треклятый портсигар!

Учтивец. Я не имею с этим портсигаром ни малейшего сходства, дорогой мой.

Первенец. А я и не утверждал, что ты выглядишь как портсигар. Я только говорю: ты действуешь мне на нервы точно так же, как этот портсигар!

Учтивец. Знаешь, даже в нервном состоянии все же надо бы делать различие между другом и портсигаром.

Первенец. А я не вижу особой разницы! Оба камнем лежат на сердце и нервируют…

Учтивец. Тогда я лучше пойду. Ты становишься слишком несправедлив.

Первенец. Нет, ты останешься! Я тебе сейчас докажу, что он закрывается, этот чертов портсигар. Что такое? Вообще не закрывается… А, понял. Уголок платка зажало, вон, сзади, где щель. Так. Вот. (Защелкивает портсигар.) То-то же. Убедился? А еще не верил! Вот теперь снова порядок. (Засовывает портсигар в карман.)

Учтивец. Но были сказаны обидные слова. Между друзьями.

Первенец. Да-да. Бывает. Случается.

Учтивец. Не знаю, не следует ли нам уяснить, что все-таки только что произошло между нами.

Первенец. Без меня. Я в такие игры не играю.

Учтивец. Я не какой-то там портсигар, чтобы запихивать в меня аккуратно сложенное хамство, а потом защелкнуть и сунуть в карман. Я не позволю засовывать себя в карман!

Первенец. Я никогда не сравнивал тебя с портсигаром, который нормально захлопывается. Об этом не может быть и речи. Я сравнил тебя с дорогим моему сердцу предметом – с портсигаром, который никак не закрывается и которым я поэтому не устаю заниматься, как непостижимым и загадочным феноменом.

Учтивец. Ты всегда с какой-то дьявольской ловкостью умеешь самые чудовищные сравнения задним числом передернуть и еще обернуть к собственной выгоде! А все потому, что ты пользуешься моей слабостью, а слабость моя только оттого, что из нас двоих я, по складу характера, более от тебя, чем ты от меня зависишь – э-э, завишу, и поэтому ты считаешь возможным обходиться со мной как с бессловесным портсигаром, делая со мной все, что только в голову взбредет, а потом еще утверждаешь, будто на самом деле имел в виду нечто прямо противоположное и сравнил меня с предметом, столь же дорогим твоему сердцу, сколь и не закрывающимся! Это все обман и ложь. Но ты же у нас сильный, тебе все можно! Тебе дозволено фальсифицировать историю. А значит, и историю нашей дружбы ты тоже можешь искажать, как вздумается, чтобы в конце концов вытащить из нее какого-нибудь осла да еще поставить его позади телеги.

Сцена десятая

В загородном доме. Элен прислонилась спиной к стене возле выхода. Человек в черном по песчаной дорожке идет в дом. Едва он переступает порог, Элен сзади набрасывается на него и закрывает ему глаза косынкой, концы которой тут же туго перевязывает на затылке. Человек в черном беспомощно топчется по комнате, как при игре в жмурки. В конце концов он садится на стул у окна. Элен садится на софу напротив. С улицы слышны голоса Георга, Первенца и Учтивца.

Георг. Господа, что у нас с вакансией заведующего отделом сбыта?

Первенец. Великий магистр, по-моему, мы нашли то, что нужно.

Учтивец. Некто господин Нефакт, по специальности – продавец компьютерных программ.

Первенец. Производит очень благоприятное впечатление. К сожалению, правда, уже далеко не юноша.

Учтивец. Но мы послали его на доскональную проверку.

Первенец. Господин Нефакт сам настоял на том, чтобы его здоровье было подвергнуто всестороннему обследованию.

Учтивец. Тест на СПИД, порог антиципации и так далее, все в пределах нормы.

Первенец. Хотя, конечно… Ты внимательно прочел эти их экспертизы? Все-таки пределы допустимых значений у них сильно разнятся в зависимости от возраста…

Учтивец. Ты что, голубчик, вчера родился! Кто же не знает, что старение – наиболее серьезный фактор риска в процессе выживания…

Георг, Учтивец и Первенец заходят в дом.

Элен (вскакивая). Георг!

Георг. Доброе утро, дорогая.

Первенец, Учтивец. Доброе утро.

Георг. Пойдемте куда-нибудь в другое место, господа. Не будем мешать. Пойдемте еще куда-нибудь!

Георг, Первенец и Учтивец удаляются. Элен снова садится. Человек в черном костяшками своих скелетных пальцев пытается развязать узел повязки. Ему это не удается, и он признает свое бессилие.

Затемнение.