Текст книги "Без всяких полномочий"

Автор книги: Борис Мегрели

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

«Тбилисское швейное объединение „Иверия“ обратилось к нам с просьбой остаток фонда на ткань „Ариадна“ отгрузить торгово-закупочной базе Грузугольурс всего на сумму 130 тысяч рублей. Поскольку нас связывает с объединением „Иверия“ долголетняя взаимная помощь, просим его просьбу удовлетворить. Со своей стороны мы готовы просьбу объединения выполнить с последующим изменением ассортимента. Директор фабрики Л. Ахвледиани».

– У вас есть вопросы? – спросил Вашакидзе.

– Корректируются не только планы, но и фонды?

– Фонды часть планов. Передача фондов распространенное явление. Но непосредственная передача фондовой ткани уже нарушение. – Он передал мне приказ об увольнении Коберидзе.

Я опешил.

– Коберидзе не увольнять надо, а судить. Вы знаете, что Текстильторг не получил отправленную с фабрики ткань?

– Шофер соврал вам. Ткань поступила на базу Грузугольурс. Я сам проверял. Согласно письмам, с которыми вы ознакомились, мы и должны были передать «Ариадну» на сумму 80 тысяч рублей, но не с фабрики, а из Кутаиси. Коберидзе решил проявить самостоятельность на мою голову. Знаете почему? Чтобы избежать дополнительного плана. Изделия из «Ариадны» пользуются повышенным спросом, и мы с директором хотели увеличить ему план. – Вашакидзе снова закурил. – Вижу по вашему лицу, что наши меры не удовлетворяют вас. Хотите, передайте материалы в следственные органы. Не скрою, я не желал бы огласки этой истории. Но что поделаешь? Каждый выполняет свой долг. Мой долг – защищать честь фабрики. Семнадцать лет отдано ей. Семнадцать! Не шутка. Слово за вами.

Я вышел из кабинета обманутый в своих надеждах. Если зло наказано, так чего же бить в колокола? Меня обвели вокруг пальца, как лопоухого мальчика. Вашакидзе понимал, что я не стану писать статью, раз Коберидзе уволен, а напиши я ее, газета не станет публиковать. Не впервые моя доверчивость оборачивалась глупостью. Конечно, я сделал глупость, доверившись Вашакидзе и рассказав ему о Коберидзе. А что я узнал, несмотря на многочисленные вопросы? Ничего существенного. Я явно преувеличивал свои возможности, когда взялся помочь Карло Торадзе…

Из цехов повалил народ. Рабочий день закончился.

Я заметил среди группы мужчин Вахтанга Эбралидзе и окликнул его. К моему удивлению, он обрадовался мне и протянул руку. Я пожал ее.

– Не сердись на меня, – сказал я.

– Я?! Это вы не сердитесь на меня, – сказал он. – Говорят, вы здорово отделали шофера.

– О чем еще говорят?

– Еще говорят, что вы накрыли Коберидзе.

– Больше ничего?

Вахтанг смущенно развел руками:

– Больше ничего.

Мы подошли к автобусной остановке. Очередь была большой.

– Вахтанг, ты знал Карло Торадзе?

– Знал, конечно, но мало. Он инженер, я рабочий.

– Не слышал, почему его перевели на склад?

– Разное говорили. Одни считали, что Торадзе и Вашакидзе не сработались. Знаете, как бывает, два инженера, оба исключительные специалисты, но взгляды у них разные, тем более один молодой, другой в возрасте. Ну а Вашакидзе хозяин на фабрике. Как он скажет, так и будет. Другие считали, что Торадзе накрыл кого-то и с ним расправились.

– Если Торадзе обнаружил неладное, почему он ждал, пока с ним расправятся, а не сообщил в милицию?

– Не знаю. Может, он хотел сначала во всем разобраться сам. Вы тоже не особенно торопитесь сообщать в милицию, что накрыли Коберидзе. Почему?

– Как ты думаешь?

– Я не думаю об этом. Ваше дело, сообщите или нет.

– Ты не крути, отвечай на мой вопрос.

– Только не обижайтесь. Или вы хотите обнаружить больше, чем обнаружили, или… Не обидитесь?

– Да говори, Вахтанг!

– Или у вас есть материальный интерес.

– Что у тебя было в школе по логике?

– А-а, в школе у меня были одни двойки и тройки. Что, не прав я?

– Прав. Все логично. Не слышал, на складе до Торадзе были какие-нибудь неприятности?

– Не слышал. Наверно, были. Вашакидзе громогласно говорил, что Торадзе наведет там порядок.

– Нелепость какая-то! Почему инженер должен наводить порядок на складе? Может, Коберидзе выжил его?

– Да что вы?! Коберидзе мухи не обидит. Он тихий, безвольный. Как скажут, так и сделает.

– Слушай, Вахтанг, ты не думаешь, что на фабрике действует какая-то шайка?

Подъехал переполненный автобус.

– Извините, я договорился с невестой. В кино собрались идти, – заторопился Вахтанг и втиснулся в толпу осаждающих автобус.

Я решил пройтись и по дороге позвонить Нине.

У телефона-автомата стояла очередь.

Я ждал и думал о разговоре с Вахтангом. Внезапно меня осенило, что Вахтанг был кем-то подготовлен к встрече со мной. Слишком поспешно он вспомнил о невесте. Однако я тут же прогнал эту мысль. Он сказал о невесте, когда увидел автобус. Подъехал автобус, и Вахтанг поспешил к нему, потому что его ждала невеста. Его ждала невеста, и не надо становиться подозрительным, сказал я себе.

– Вы будете звонить? – спросила длинная, почти с меня ростом, девочка в школьной форме.

Будка была свободной.

– Обязательно, – ответил я и, войдя в будку, плотно закрыл дверь.

– Что-нибудь случилось? – спросила Нина.

– Почему «случилось»?

– Ну, мы виделись три часа назад… Или вы опять хотите узнать, не звонил ли Гурам?

– Я опять хочу видеть вас.

– Сегодня я занята.

– Чем?

– Домашние дела.

– Жаль. Когда же мы увидимся?

– Не знаю. Позвоните как-нибудь.

– Хорошо, позвоню как-нибудь, – я с такой злостью повесил трубку на рычаг, что аппарат чуть не развалился.

Я толкнул дверь.

Девочка смотрела на меня всепонимающими глазами. Я не сомневался, что она, хотя и не слышала ни слова, обо всем догадалась.

– Зачем ломать аппарат? – сказала она.

– Незачем. Прошу.

Я пропустил девочку в будку и аккуратно прикрыл дверь. Я вспомнил своих бывших учеников. Трезвости их ума мне явно недоставало. Я подумал, что на моем месте ни один из них не стал бы больше звонить Нине и иногда неплохо походить на своих учеников.

ГЛАВА 7

Проведя полдня в библиотеке, я ушел оттуда с головной болью, зато с элементарным представлением о фондах и товародвижении. Новые знания порождают новые вопросы. Они заняли еще одну страницу в блокноте, и я все больше склонялся к мысли, что нужна помощь Ило. Вечером, когда на город надвинулись сумерки, я поехал к нему.

Я не очень себе представлял, как подступиться к Ило. У него была одна слабость – деньги. А у меня денег не было.

– Ну что, обнаружил «Ариадну»? – спросил Ило и хихикнул.

– Чего ты смеешься?

– Слушай, люди пять лет в институтах, а потом столько же на практике изучают, как найти лазейку и обмануть государство. Ты же за один день решил все познать. Так не бывает. Идем, покажу квартиру.

С недавних пор Ило с женой и двумя детьми занимал весь второй этаж небольшого дома в центре города.

Все пять комнат были обставлены дорогой мебелью. Даже в детской стоял импортный гарнитур. Ни в одной из них я на увидел книг.

– Что скажешь? – спросил Ило.

– Хорошо стал жить. Большие деньги заколачиваешь?

– На жизнь хватает. Только все это не мое.

– Чье же?

– Цирино. Клянусь, все принадлежит ей.

– Развелся, что ли?

– На всякий случай. Время-то какое?! Никто не видел, что ты вошел к нам?

– Нет. Зачем тебе нужны деньги, если живешь под страхом?!

– Деньги воем нужны. Тебе они тоже нужны. Иначе…

– Что иначе?

– Ладно, это твое дело, не мое.

– Ты бы хоть детям книги купил.

– За моих детей не беспокойся. Идем.

Мы прошли в темный закуток. Ило включил лампу. Застекленный шкаф был уставлен подписными изданиями. Мне инстинктивно захотелось подержать книги в руках, полистать. Шкаф оказался запертым. Книги были в заключении. Ило вытащил из кармана связку ключей.

– Не надо, – сказал я и погасил свет.

В гостиной Цира накрывала на стол.

– Как ты живешь, Серго? – спросила она. – Давно вернулся в Тбилиси?

– В прошлом году.

– Где работаешь?

– В редакции.

– Хорошо зарабатываешь?

– Нормально.

Вбежал Тенгиз. Я подхватил его и подбросил.

– Папочка, скажи дяде Серго, чтобы он приходил к нам. Он сильный.

– Хорошо, сынок. Иди.

– Пусть останется, – сказал я и усадил Тенгиза к себе на колени.

– Не порти мальчика, Серго. Тенгиз, иди. Пора спать.

Мальчик соскочил на пол и убежал.

– Ты ему понравился, – сказал Ило.

– Он мне тоже, – сказал я. – Славный мальчуган.

Цира вышла из гостиной.

– Когда дойдет до дела, не откажешься помочь ему?

Дальновидность Ило вызвала у меня усмешку. Он заглядывал вперед лет на пятнадцать, значит, намеревался поддерживать со мной отношения и заносил в свой список полезных, нужных людей. Среди нашей многочисленной родни, разбросанной по всей стране, не было ни одного корреспондента, даже внештатного. Если бы он узнал, что к тому же я написал пьесу и она будет поставлена в театре, он кричал бы на каждом перекрестке, что Серго Бакурадзе его самый близкий родственник, его брат, в крайнем случае двоюродный. Я вспомнил, что Ило продал мне, тогда студенту второго курса, за двойную цену чешские ботинки. Ботинки оказались на размер меньше, но Ило убедил меня, что они разносятся, и я, глупец, поверил ему.

– Почему ты усмехаешься? – спросил он.

– Место на кладбище купил?

– Пусть на кладбище отправляются раньше нас наши враги.

– Не возражаю, но кладбища все равно не избежать. Странно, что ты не предусмотрел этого. Зарезервируй место.

Вошла Цира и поставила на стол блюда с едой.

– Ну и язык у тебя! – сказал Ило. – Все Бакурадзе ядом брызжут.

– Слава богу, ты не Бакурадзе, а Цхомелидзе.

– Цхомелидзе тоже хватает яду. Довольно вам! Будто и не родные вовсе, – сказала Цира, уходя.

– Что будешь пить, Бакурадзе? Вино или коньяк?

– Коньяк. Если тебе не жалко.

– Родственников с таким языком надо поить керосином, – сказал Ило, открывая коньяк. – За нашу встречу. Чтобы она принесла нам только радости.

Он принялся за сациви. Ел Ило чавкая, и я ерзал на стуле.

– Ты что, сидишь на углях? – заворчал он. – В чем дело?

Я принужденно улыбнулся:

– Такое обилие блюд, и все так вкусно пахнет, не знаю, с чего и начать.

– С сациви, – успокоился Ило. – Начни с сациви. Клянусь, у Циры золотые руки!

– Давно Вашакидзе знаешь?

– Давно.

– Что скажешь о нем?

– Мозг! Технический мозг! Клянусь, второго такого во всей Грузии нет. Но заносчив. Руки не протянет при встрече. Гордец, одним словом.

Он не спросил, что меня связывает с Вашакидзе, и с шумом продолжал есть.

– Кушай, кушай! Очень вкусно, – сказал Ило. – Деньги еще не взял у Шота?

У меня кусок застрял в горле.

Он все знал!

– Нет, – сказал я.

– Правильно.

Я не стал уточнять, почему правильно, и молча выжидал.

– До денег не дотрагивайся. Они могут быть мечеными. Купят тебя, как несмышленыша.

У него не было сомнений в том, что я хочу брать взятку. Теперь я знал, как подступиться к Ило.

– Я и не собираюсь дотрагиваться до денег, тем более до тех, которые они предлагают.

– Правильно. Будешь умно себя вести, выгадаешь. Они боятся тебя.

– По-моему, я допустил ошибку, не проверив путевой лист у шофера.

– Конечно, допустил. Потерял пару тысяч. Но и выиграл на этом.

– Каким образом?

– Психологию надо знать. Ты пошел на риск, избив шофера. Что ты показал им? Что ты не из пугливых, идешь напролом. Ты задавил их своей энергией.

– Как ты думаешь, десять я с них возьму?

– Нет, у тебя мало материалов.

– Откуда ты знаешь?

– Ты что, пришел выяснять, откуда я что знаю?

– Я хочу получить десять.

– Не дадут. Попробуй молодую фасоль.

Он снова зачавкал.

– Да перестань ты есть! Сначала поговорим.

– Разговаривать можно и во время еды. Попробуй, попробуй фасоль. Очень вкусно!

– Я хочу десять, и я знаю, как получить такую сумму и даже больше.

– Как? Очень интересно.

– Карло Торадзе!

Ило оторопел. Он перестал даже чавкать.

– Молодец! – восхищенно сказал Ило. – А ты неглуп!

– Но поможешь мне ты, и половина твоя. Что скажешь? По-моему, деловое предложение.

– Выпьем. Потом поговорим. – Ило неторопливо наполнил рюмки. Он думал, быстро перебирал в голове варианты. Когда он со стуком поставил на стол бутылку, я понял, что решение принято.

– Заодно вернешь долг Вашакидзе, – сказал я, чтобы подогреть Ило.

– Долг? Какой долг? Что он тебе говорил?

– Говорил, что ты выскочка.

Вашакидзе, конечно, ничего такого не говорил, но я помнил, с каким презрением он покосился в кафе на Ило.

Ило выругался.

– Он что, потомственный князь?! Что он от меня хочет? Что плохого я ему сделал?

– Не знаю. Говорю только то, что слышал. Принимаешь мое предложение?

– Дай подумать.

– Не морочь голову! Ты уже подумал.

– Чтоб по Вашакидзе плакала его мать! Учти, мое имя не должно быть упомянуто нигде.

– Можешь не сомневаться. Деньги, сколько бы ни было, поделим пополам.

– Что значит, сколько бы ни было? Я дам тебе дело на пятьдесят тысяч!

– Не зарывайся. Ты не так уж много знаешь.

– Я? Мой мальчик, я знаю столько, что тебе не снилось.

Ило преподал мне наглядный урок того, как надо знать дело, за которое берешься.

В принципе механика махинаций была проста, но для посвященных. В ее основе лежал обмен письмами, точно такими, какие я читал в кабинете Вашакидзе. Швейные и текстильные предприятия отказывались от фондовых дефицитных тканей, а торгово-закупочные базы, принявшие на себя несвойственные им посреднические функции, поступавшие по этим письмам ткани направляли в магазины различных городов, где они продавались по завышенным ценам.

– Кто устанавливает цены? Сами магазины? – спросил я Ило.

– Магазины ничего не устанавливают. Они имеют свой процент с операции. Им говорят, какие именно ткани и по какой цене продавать. Во всех городах цены одинаковые. Не дай бог кому-то нарушить! Голову снимут. За этим строго следят. Нарушил Коберидзе дисциплину. Что вышло, сам знаешь.

– А кто следит?

– Кому надо, тот и следит.

Ило не назвал ни одного имени. Но мне некуда было торопиться.

– Представляешь, что придумали?! – сказал он. – Это тебе не левое производство трикотажа. Это, я тебе доложу, высшее искусство делать деньги. Из воздуха делают деньги. Какие! Умные у нас все-таки люди. Только их ум не туда направлен.

Вряд ли он был обеспокоен тем, куда направлен ум дельцов, но я изо всех сел старался не перечить ему.

– В отсутствии ума их, конечно, не упрекнешь. Тот, кто придумал это, хорошо изучил все операции, связанные с движением фондовых тканей.

– Сегодня без знаний нельзя заработать и копейки.

– Я хочу сказать, что этот человек должен быть близок к торгово-закупочной базе, работает там или работал.

– На меня намекаешь? Я в этом деле не участвую.

– Откуда же ты все знаешь?

– Не задавай глупых вопросов. Я уже говорил, что много знаю вообще.

– Хорошо. Скажи, какой смысл швейной фабрике отказываться от фондов?

– Смысл в деньгах. Все получают деньги на каждом этапе движения товара – фабрика, база, магазины. Большие деньги, Серго. Можешь представить., если за каждый метр фондовой ткани одни жулики платят другим жуликам пятьдесят копеек, а метраж перераспределяемых тканей превышает в год пять миллионов.

– Но если фабрика отказывается от дефицитной ткани, дураку ясно, что в корыстных целях.

– Нет. Твой Вашакидзе, например, модернизировал цех раскроя, нормы же расходования сырья сохранил старые, во всяком случае, до тех пор, пока не построит новый цех раскроя. А цех строиться будет еще пять лет. Представляешь, какая у него экономия?! Другого якобы не устраивает ткань «Ариадна», потому что у него старые машины, которые тянут шелк. Была бы материальная заинтересованность, предлог найдется.

– В любой, даже в такой хорошо продуманной операции есть слабое звено. Неужели ревизоры до сих пор ничего не обнаружили?

– Фонды передаются по письмам. Письма оформляются правильно. Только они не имеют юридической силы без визы Госплана. Такой визы на письмах нет и быть не может. Ревизоры смотрят на ее отсутствие сквозь пальцы.

– Если они не боятся ревизоров, почему испугаются меня?

– Глуп ты все-таки. Битый час объясняю… Фабрика может изменить утвержденный государственный план самостоятельно? Нет! А план, между прочим, выполняется благодаря фондовым тканям. Ладно. Подойди к этому вопросу с другой стороны.

– Какая еще сторона может быть у этого вопроса?

– Политическая! Искусственно создают дефицит. Например, Кутаисский шелковый комбинат начал выпускать замечательную ткань «Ариадна». Дельцы сразу наложили на нее лапу. В итоге не государство, а они регулируют, где, когда, в каком объеме и по какой цене «Ариадна» поступит в продажу.

Я не сомневался, что Ило открыл часть карт. Такие люди всего не говорят. Но теперь, когда удалось получить от него важные сведения и мы стали как бы партнерами, я уже мог не делать тайны из того, что ничего не знаю о Шота Меладзе.

– Что ты хочешь знать о нем? – сказал Ило. – Рабочий на базе Грузтрансурса.

– Какой рабочий?! Одет, как арабский шейх, разъезжает на собственной «Волге»!

– Рабочие в нашей стране, между прочим, хорошо живут.

– Рабочие – да. Выкладывай, кто он.

– Для вида оформлен рабочим. Коммивояжер, посредник между базами и фабриками. Даже средней школы не закончил. Но к людям подход имеет. Может с любым договориться. Тебя я, конечно, не имею в виду. Ты у нас особенный фрукт.

– Сразу предлагает крупную сумму ни за что?!

– Ни за что денег не платят. Может, вначале вроде ни за что, а потом все до копейки отрабатывают. Словом, посредник он. Делает большие деньги. Неделю в Тбилиси не сидит. Сегодня здесь, завтра в Москве, послезавтра в Вильнюсе, Риге, Киеве. По географии СССР этот неуч теперь мог бы иметь «отлично».

– СССР?! Значит, масштаб всесоюзный?

– Глупый ты человек! По-твоему, деньги только у нас любят? Люди везде люди.

– Послушай, Ило, в этой географии Иваново тоже есть?

Ило задумался, потом неожиданно рассмеялся и сказал:

– Нет, ты не так уж глуп. В Иванове ведь Карло Торадзе работал. В этой географии Иванова нет.

Напрасно я обольщался. Ило так и не назвал ни одного имени, а когда я стал настаивать, разозлился.

– Я тебе достаточно сказал. Твоя очередь внести долю в наше общее дело.

Итак, до остального я должен был докапываться сам.

Я лежал дома на кровати и думал об услышанном от Ило. Теперь я о многом догадывался. Карло Торадзе, очевиднее всего, был невиновен. То, что моя вера в его честность оправдалась, безмерно меня радовало.

В доме было тихо. Лишь снизу доносился приглушенный стук молотка Ираклия. Он не мешал мне.

Я прикурил сигарету от окурка и спросил себя:

– Кто убрал Карло Торадзе?

И сам же ответил:

– Коберидзе, Шота. Он мешал им.

– Но Коберидзе, а тем более Шота не обладали такой властью, чтобы распорядиться судьбой Карло.

Два человека обладали такой властью – директор и главный инженер. Я начал с Вашакидзе. Он имел власть большую, чем директор. Он любил власть. Он хотел, чтобы все трепетали перед ним, перед его знаниями. Возможно, он переоценивал свои способности, но не верилось, что он мог упрятать Карло в тюрьму.

Мой второй голос шепнул:

– Вашакидзе неспроста перевел инженера на склад. Он боялся Карло.

– Вашакидзе боялся? Чего он боялся, обладая такой властью?

– Знаний Карло. Не тех, которые Карло получил в институте и в Иванове, а тех, которые он обрел здесь, на фабрики. Карло и согласился перейти на склад, надеясь до конца понять механику жульничества, получить недостающую часть знаний. А Вашакидзе надеялся, что на складе Карло угомонится. Если же нет, пришлось бы убирать его. Никто не позволил бы Карло разрушить отлаженную систему махинаций. Карло не угомонился. Он не из тех, кто останавливается на полдороге, замолкает на полуслове. Он из тех, кто идет до конца. Вспомни, что Ило сказал – за две недели до ареста Карло снова говорил о махинациях с директором.

– Получается, что Ахвледиани предал Карло, сообщив о разговоре Вашакидзе?

– Конечно, предал. Предал из трусости и корысти.

– Трусость не вяжется с его прошлым. Он фронтовик, воевал геройски. Корысть? На старости лет человек не ищет сомнительных путей к обогащению и не вступает в разговор с преступниками. Он предпочтет оставить детям доброе имя, а не богатство.

– Допустим, Ахвледиани по недомыслию подписывал письма об отказе от фондов. Но ведь Ило утверждает, что Карло раскрыл Ахвледиани глаза! Значит, нельзя отрицать его осведомленности. Что заставило Ахвледиани молчать, когда Карло арестовали, если не корысть?

Я долго думал, прежде чем ответить на этот вопрос. Я вызывал из памяти Ахвледиани, мысленно рассматривал его со всех сторон, пытался говорить с ним. Он молчал. Он все время отстраненно молчал, как будто происходящее вокруг его не касалось.

Внезапно меня озарило. Я понял, почему Ахвледиани предал Карло. Ахвледиани когда-то оступился. Но что произошло? Я не знал этого. Знал Вашакидзе. Несомненно знал, раз они рука об руку работали семнадцать лет. Да, сначала Ахвледиани предал себя, потом – Карло. Возможно, он хотел выбраться из топи, но страх перед гласностью, позором мешал ему. Его засасывало. И вдруг появился Карло – луч света, последняя надежда, соломинка. Он ухватился за Карло, как в свое время за Вашакидзе. Он всегда шел за лидером. Он уже лелеял мечту о новой жизни, где больше не будет сделок с совестью, мучительных раздумий о позоре своего существования, а будут светлые и чистые дни, когда эту мечту заслонил собой Вашакидзе. Нельзя перечеркнуть прошлое. На плечах прошлого держится настоящее и произрастает будущее.

Карло… Наивный человек. Он полагал, что перехитрил всех. Неужели это свойство молодости – идти напролом? Если бы он был осмотрительнее, то не попал бы в расставленные сети. Не отлучался Карло с фабрики без ведома руководства. И вовсе не так все произошло, как рассказывал Вашакидзе и как было зафиксировано в милицейских протоколах. Произошло скорее всего так.

Карло готовился к учету на складе. К нему постучался Шота. Накануне они повздорили. Карло догадывался, кто такой Шота, знал, почему тот появляется на фабрике. Он не терпел его. Надо полагать, Шота пришел извиниться и выпить по стакану вина за примирение. Иначе не объяснить, почему Карло пригласил его к себе домой. Карло, конечно, надеялся усыпить бдительность Шота и выудить из него то, что так долго не давало ему покоя. Б дом ведь приглашают друзей, не врагов. И конечно, Карло не учел, что отсутствие свидетелей на руку Шота.

Они сидели дома у Карло и пили вино, а в это время со склада выносили сорокаметровые рулоны «Ариадны» и торопливо забрасывали в кузов того самого грузовика, который потом, забрав с другого склада фабрики большую партию готовой продукции для прикрытия в прямом смысле слова, беспрепятственно выехал через ворота. Вахтер хорошо знал и машину, и водителя. Не стал он дотошно осматривать вывозимую продукцию. Он лишь заглянул в кузов. На этом и строился расчет. Ведь в середине месяца, да еще в начале квартала, а тем более года, с фабрики не вывозят полными кузовами продукцию. Пятнадцать минут спустя в заброшенном гараже «Ариадну» перегрузили в другую машину.

Я понимал, что Карло Торадзе невиновен. Но это следовало доказать. Как теорему – через любые три точки, не лежащие на одной прямой, можно провести одну, только одну окружность.

Еще следовало найти центр этой окружности. Вашакидзе, Ахвледиани, Коберидзе для меня слились в одно целое – третью точку. Был кто-то стоящий над ними, над фабриками, базами и магазинами, кто-то, чье существование отрицал Ило, но кто существовал. Не бывает круга без центра. И так уж устроен мир, что даже стадо имеет вожака.

Слишком от всего этого смердило. Я выбросил окурки и спустился вниз к Ираклию.

Я молча сидел и смотрел, как он работает, и на душе постепенно становилось светлее.

Низкий стол, на котором лежал латунный лист с контуром автопортрета, стоял на сложенном вчетверо старом ватном одеяле, чтобы заглушить шум от ударов молотка по металлу. Над столом низко висела голая электрическая лампа.

Потом я стал рассматривать яркие пятна картин между чеканками на стенах. Ираклий пытался цветом добиться впечатления, и по крайней мере в одной картине это удалось ему. Она изображала пустыню – слепяще желтые полосы и больше ничего.

– Ты пишешь для разрядки?

– Нет. Хочу научиться передавать свои чувства, мысли в цвете. Когда добьюсь этого, перейду на цветную чеканку. Принцип несложный. Разные протравители – и все дела. Надо только здорово владеть цветом. Пока у меня мало что получается.

– Ну почему? «Пустыня», например, мне очень нравится.

– Значит, кое-что удалось, раз вы поняли, что это пустыня. – Он снял со стены картину. – Повесьте у себя. В ваш склеп солнце не заглядывает.

– Спасибо, Ираклий. Когда разбогатею, стану самым крупным покупателем твоих работ.

– Я смотрю, вы тоже живете надеждами.

– Надежда – великий двигатель жизни.

– Это верно. Но порой так и хочется послать все к черту.

– У каждого художника бывает такое настроение. На то он и художник, творец. Я много думал о том, что отличает художника от обычных смертных. Знаешь, в технике есть такой прием – энергонасыщенность. Так вот художник отличается чрезвычайной энергонасыщенностью, точнее, эмоциональной насыщенностью. А чем больше человек эмоционален, тем тоньше у него кожа, тем больнее он чувствует боль. Ведь говорят о людях, лишенных эмоций, – толстокожий.

– Вы правильно сказали, что у художника кожа тонкая. Если она порвется, что тогда? Знаете, в армии было все ясно. Направо, налево, кругом, марш – и все дела. Теперь мне ничего не ясно, хотя я стал старше. Может, прав дядя Бидзина и мне следовало устроиться в таксомоторный парк?..

– Нет, Ираклий. Нет. Человек должен заниматься тем, что ему по душе. Иначе грош ему цена.

– Согласен. Но они уже считают меня сумасшедшим!

– Кто «они»?

– Соседи! Соседи, которым я обязан многим.

Родители Ираклия погибли в автомобильной катастрофе, когда он служил в армии, и соседи сохранили за ним комнату, а когда Ираклий вернулся, приодели его и кормили, пока он сам не отказался от этого.

– Допустим, тебя волнует мнение не всех соседей, – сказал я.

– Конечно! – сказал он и покраснел.

Я приподнял с рабочего стола незаконченный автопортрет Ираклия. Он печально смотрел с латуни, и с шеи свисала крупная цепь. Понять символику было нетрудно.

В это время со двора меня позвал Гурам.

Я вышел во двор.

– Привет, – сказал Гурам. Он был навеселе.

– Привет. Где ты нагрузился?

– В разных местах. А где ты опять пропадаешь?

– В разных местах. Идем наверх.

– Я постою здесь. А ты переоденься и возвращайся. Поедем на Джвари.

– Зачем?

– Просто так.

– Нет, я работать должен.

– Поедем, не пожалеешь.

– Нет, Гурам, надо работать.

– Эдвин тебя ждет. Без дураков. Он все время о тебе спрашивает.

– Плевать я хотел на твоего Эдвина. Из-за него мы с тобой поговорить не можем.

– Поговорим завтра. Завтра же можно поговорить? Или будет поздно?

– Никогда не поздно, как сказал доктор Фауст. Отправляйся со своим Эдвином на Джвари, а ко мне приезжай завтра вечером. Привет!

Я стал подниматься по лестнице.

– А Нине что сказать? – спросил Гурам.

– При чем тут Нина?

– При том, что она сидит в машине!