Текст книги "Без всяких полномочий"
Автор книги: Борис Мегрели
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)
ГЛАВА 5
Парикмахер Ашот в отсутствие клиента сидел на стуле для ожидающих и читал газету. Правда, я ни разу не видел ожидающих, и мне кажется, что Ашот держал стул у входа в парикмахерскую для себя. Если Ашот не читал, то разглядывал стены, потолок или, запрокинув голову, мечтательно смотрел куда-то вверх и тихо напевал по-армянски.
Когда я подошел к лифту, Ашот рассматривал потрескавшуюся стену, словно маляр перед работой.
– Серго! – обрадовался он. – Садись в кресло, подстригу.
Я молча открыл дверь лифта.
– Торопишься? Почему не отвечаешь? – Ашот ухватился за металлическую сетку двери. – Что я тебе сделал плохого, человек? Бог мой, он обижен на меня! Что мне делать?!
– Взять бритву и отрезать себе язык.
– За что?
– За то, что сказал Левану о пьесе.
– Я хотел, чтобы этот желчный пузырь лопнул от зависти!
– Отойди от двери.
– Отойду, если простишь.
– Ладно, прощаю.
В коридоре я встретил Нану. Она мчалась в секретариат с гранками в руке.
– Обожди меня, – сказала она. – Освобожусь через две минуты.
Надежда, что сын Наны будет дома, не оправдалась. Мальчик был у бабушки.
– Извини за беспорядок, – сказала Нана и стала собирать разбросанные по комнате вещи. Она собрала из комбинации, бюстгальтера неимоверных размеров, платьев и халата довольно большую кучу и, недолго раздумывая, сунула ее в стенной шкаф в коридоре.
Дверь в смежную комнату была приоткрыта, и я увидел угол кровати.
– Обед готов, надо только разогреть, – сказала Нана.
Пока она хлопотала в кухне, я ходил по гостиной, курил и думал о том, как вести себя.
Мы были знакомы еще с университета и, хотя никогда не дружили, с симпатией относились друг к другу. Возможно, симпатия переросла бы в нечто большее, если бы Нана не повстречала Элизбара, альпиниста, одно имя которого у многих студенток вызывало благоговейный трепет. Нана вышла замуж и на втором курсе родила. А через год она стала вдовой. Элизбар погиб.
В газету Нана пришла сразу после университета, бог знает каким путем. Говорили, что ей помог отец, партийный работник. Теперь она в помощи не нуждалась. Она сама могла помочь кому угодно.
Обед был вкусен и обилен. Мы болтали о чем угодно, только не о моем переходе. Разговор об этом еще предстоял.
– Тебе не надоело работать в отделе информации с этими подонками? – неожиданно сказала Нана.
– Они не подонки, несчастные люди. Каждый из них занимается не своим делом. Гарри одно время писал сценарии, Мераб – рассказы. О Леване ты сама все знаешь. Даже мне его порой жалко.
– Кто занимается своим делом? Ты? Я? Я тоже предпочла бы писать для души. В университете еще начала повесть. Так и не закончила и никогда не закончу. Ну и что? Работа есть работа. Незачем корчить из себя обездоленного. Не нравится, уходи, не мешай другим. А, вся беда в том, что журналистика – прибежище несостоявшихся писателей.
В это время раздался телефонный звонок. Звонил дежурный редактор. У него возникли какие-то трудности со статьей Наны.
Я хотел уйти вместе с ней, но она настояла, чтобы я остался и ждал ее.
– Я мигом туда и обратно. Вернусь, продолжим разговор.
Сидя в кресле, я читал «Повести Белкина». Я настолько увлекся чтением, что не заметил, как прошел час. Ждать Нану больше не имело смысла. Ее могли задержать в редакции надолго. Зазвонил телефон. Я не решался подходить к нему, но, подумав, что могла звонить Нана, поднял трубку. Женский голос попросил к телефону Нану.
– Ошиблись, – сказал я.
Голос напомнил мне Нину. Возможно, она и звонила.
Своеобразная внешность у этой девушки, подумал я. Шедловская. И в девушке, и в фамилии была какая-то мягкость. Шедловская, повторил я вслух. Звучало красиво. Как мелодия родника в горах. Эта песня не для моего голоса, сказал я себе и усмехнулся. Более нелепой ситуации придумать нельзя было. Я находился в доме женщины в ее отсутствие, но, ожидая ее, думал о другой.
Телефон снова зазвонил.
Я вырвал из блокнота листок и написал: «Не дождался. Спасибо за вкусный обед». Оставив записку под массивной желтой пепельницей, я вышел из квартиры и захлопнул дверь.
Вечер был спокойный, медлительный.
Идти домой не хотелось. Я неторопливо вышагивал в толпе по проспекту Руставели, думая о Нине. А что, если позвонить ей? Номер телефона я запомнил, когда она назвала его Нане.
Навстречу шел Сандро с красивой женщиной. Он весь переливался и сверкал – от волос до ботинок. Пришлось остановиться.
– Серго Бакурадзе, журналист, драматург и мой сосед, – представил меня Сандро спутнице.
– Марго, – сказала она.
После того как мы обменялись репликами о погоде, Сандро сказал:
– Не хочешь пойти с нами? У Марго симпатичная подруга.
Я ни разу не видел симпатичной подруги у красивой женщины и сказал:
– Мне еще в редакцию надо зайти. Дел полно.
– Мы тебя проводим, – сказал Сандро.
У редакции мы распрощались. В толпе мелькнула девушка с распущенными рыжими волосами, напомнив Нину.
Поднявшись на лифте и пройдя по темному коридору, я вошел в отдел с твердым намерением поговорить с Ниной и схватил телефонную трубку, но позвонить долго не решался, не представляя, что скажу. Я силился вспомнить прочитанное, чтобы позаимствовать чужой опыт. Напрасно – будто в жизни не притрагивался к книгам. Спрошу о Гураме, решил я и, хотя Нина не могла знать, где Гурам, набрал номер.
Нина не узнала меня.
– Кто-кто?
– Серго Бакурадзе. Помните?..
– А-а… – В голосе девушки было отчуждение.
Отчаянно колотилось сердце. Зачем я позвонил ей? Но не отступать же, не сделав и шага?!
– Не могу разыскать Гурама. Он случайно не звонил вам?
– У Гурама нет моего телефона. А вот откуда он у вас?
– Кто? Гурам?
Нина улыбнулась. Я почувствовал это.
– Телефон.
– Вы мне сами дали.
– И еще просила обязательно позвонить? Да?
Она издевалась, но вполне доброжелательно.
– Конечно. Хорошо, что помните об этом. Иначе имели бы право послать меня ко всем чертям и крикнуть вслед «Нахал!».
Нина засмеялась.
– Так и сделаю. Идите ко всем чертям! – она повесила трубку.
Я снова набрал ее номер.
– Вы забыли крикнуть: «Нахал!»
– Послушайте, мне некогда вести пустые разговоры!
– Почему?
– Вы действительно нахал!
– Нахальство – это оборотная сторона робости. У некоторых людей. Чем же вы заняты?
– Ну, пришел мастер закрепить станок. Удовлетворены?
– Какой станок? Металлорежущий?
– Металлорежущий.
– А что на этом станке вы делаете?
– Вытачиваю детали, всякие там шайбы, гайки.
– Если серьезно, что за станок?
– В балетных классах бывали?
– Бывал, – соврал я.
Из трубки доносился мужской голос. Нина что-то сказала мастеру.
– Мастер не может закрепить станок? – спросил я. – Он хочет содрать крупную сумму? Пошлите его ко всем чертям. Я закреплю ваш станок бесплатно.
– Как же, как же!
– Не сомневайтесь! Когда можно приехать?
– Я позвоню.
– Но у вас нет моего телефона! Запишите. – Я назвал номер. – Жду вашего звонка. Как раз сегодня я свободен.
– Хорошо, хорошо, – ответила Нина и повесила трубку.
Я был совершенно мокрый и обессиленный, как будто разговаривал не в прохладной комнате по телефону, а таскал на солнцепеке тяжелые камни.
Я открыл папку, которую взял у Дато, и поразился, с какой тщательностью были подобраны документы. В основном в папке лежали характеристики Карло и отзывы о нем из института, с текстильной фабрики в Иванове. И характеристики и отзывы мало чем отличались друг от друга. «Трудолюбивый, принципиальный, увлеченный, активный общественник, хороший товарищ…» В этом был их недостаток, но и достоинство тоже. Как можно еще написать о хорошем и честном человеке? То, что Карло честный, я безоговорочно принял. Не могли шестнадцать человек в Москве и Иванове сговориться, чтобы обелить Карло. Лишь два документа непосредственно касались самого преступления. Это были жалобы Дато на имя прокурора города и республики.
16 января 1968 года в четыре часа дня, в первый день учета, Карло, закрыв склад, отлучился с фабрики, никого об этом не предупредив. Вернувшись через полтора часа, он обнаружил, что дверной замок сорван и со склада похищена вся наличная фондовая ткань «Ариадна» на сумму 60 тысяч рублей. О происшедшем Карло тут же сообщил директору и главному инженеру. Вызванные главным инженером сотрудники милиции, обследовав место происшествия, констатировали следующее: дверной замок открыт ключом и сорван ломом для видимости. Они обнаружили у склада следы автомобильных протекторов. Никаких других следов сотрудники милиции не нашли. Вахтер показал, что 16 января примерно с четырех часов дня на территорию фабрики не въезжал и не выезжал ни один автомобиль за исключением грузовика «ГРМ 36–04», приписанного торгово-закупочной базе управления путей сообщения Грузтрансурс. Это был тот самый грузовик, который я сфотографировал! Сотрудники милиции задержали грузовик на указанной базе во время разгрузки готовой продукции швейной фабрики. Водитель автомобиля С. Г. Патарадзе при дознании без экспертизы признал, что следы протекторов у склада оставлены его грузовиком. Возник вопрос – что делал грузовик у склада сырья, прибыв на фабрику для вывоза готовой продукции? Склад готовой продукции находился от склада сырья на расстоянии пятидесяти метров. С. Г. Патарадзе заявил, что всегда проезжал мимо склада сырья, так как иначе ему приходилось бы делать лишний круг по территории фабрики. Изучив расположение цехов и складов, сотрудники милиции пришли к выводу, что это соответствует действительности. Дальнейший опрос показал, что водители других автомобилей поступали точно так же, как С. Г. Патарадзе.
Заведующий складом готовой продукции М. М. Гомиашвили, начальник швейного цеха Г. Р. Коберидзе и грузчики подтвердили показания С. Г. Патарадзе. Грузовик подъехал к складу готовой продукции в пятнадцать минут пятого. Совпадало и время отъезда машины от этого склада в показаниях свидетелей, и время выезда с территории фабрики в показании вахтера – примерно в пять часов. Таким образом, было сделано заключение, что хищение не могло произойти в указанное Карло время, а произошло раньше и Карло инсценировал его.
Казалось бы, не за что зацепиться, но Дато, видимо, не без помощи адвоката нашел слабое звено в показаниях водителя. От фабрики до базы Грузтрансурс было пятнадцать минут езды. Грузовик же приехал на базу через сорок минут. При повторном допросе водитель объяснил это поломкой в пути.
Почему Карло отлучился со склада и вообще с фабрики? Дато умалчивал об этом, видимо, не без умысла, и я сделал в блокноте пометку. Похоже было, что Карло сильно насолил кому-то. Но что заставило его перейти на склад? Вопросы возникали один за другим. Я с трудом улавливал связь между арестом Карло и тем, что обнаружил на фабрике. Связь несомненно была, хотя бы потому, что в обоих случаях события вертелись вокруг «Ариадны». Как установить эту связь? Никто на фабрике не стал бы мне помогать. А Вашакидзе? Я перелистал документы и нашел характеристику Карло, подписанную Вашакидзе. Характеристика была прекрасной. И все же я не рассчитывал на Вашакидзе. Уж чересчур ревностно он относился к чести фабрики. Я вспомнил, как Дато сказал: «Говорят, он приложил руку к несчастью Карло». Дато, конечно, ошибся, что-то напутал… В его положении можно было и не так ошибиться. А если обратиться к Ило? Он многое знал и, кажется, намекал, что без него мне не обойтись. Однако иметь с ним дело не хотелось.
Я записал вопросы. Они заняли две страницы. Но я сознавал, что это далеко не все, что у меня не хватает знаний. Предстояло самое настоящее расследование. А что делать с Леваном? Я обязан был рассказать ему обо всем, и разговор закончился бы отстранением меня от расследования. Нана? На нее я надеялся больше. Однако она наверняка помчалась бы к главному, и в лучшем случае к расследованию подключили бы опытного сотрудника редакции, у которого я оказался бы на побегушках. Внештатным корреспондентам не доверяют серьезных дел. Как же быть? Сказать или умолчать? Я выбрал умолчание. Чтобы в какой-то мере обезопасить себя, я решил действовать через голову Левана, написать докладную на имя главного редактора и отдать Элисо с просьбой «забыть» ее в столе. В ближайшие дни Элисо уходила в декретный отпуск. В случае скандала я мог бы прикрыться «забывчивостью» секретаря. Это был не самый лучший путь. Но иного я не видел.
Часы показывали одиннадцать. Нина не звонила. Я набрал номер ее телефона.
– Это мастер по станкам.
– Господи! Разве ваш рабочий день не закончился?
– Видите ли, станки – это моя левая работа, и я могу заниматься ею только поздно вечером. Между прочим, из-за вас я отказал клиентам. Вы ведь обещали позвонить.
– Мастер, вы становитесь невыносимым!
– Это почему?
– Потому что вы меня разбудили и…
– Вы плохо себя чувствуете? Не могу ли я для вас что-нибудь сделать?
– Можете!
– Что?
– Замолчать!
Я молчал и с тоской думал, что вот сейчас она повесит трубку и на этом все кончится.
– Приятно, когда вы молчите, – сказала Нина.
Еще не все потеряно, подумал я и произнес:
– Хорошо, буду молчать.
Прошло несколько секунд.
– Ну, что вы молчите?
– Сами же сказали, что вам приятно, когда я молчу.
– Ладно, говорите. Только недолго. Я должна спать.
– Почему «должна»?
– Потому что у меня режим.
– Значит, я прав, вы заболели.
– Я больна давно. Я хромая. Разве вы не заметили этого?
– Заметил.
– Героический мужчина! Даже хромота не остановила вас?
– Не остановила.
– Мне это приятно, но я должна попрощаться.
– Секунду! Я перебил ваш сон и хочу исправить ошибку. Медики утверждают, что прогулка на свежем воздухе…
– Почему вам надо прогуливаться именно со мной?
– В самом деле, почему? Как это объяснить?
– Разве я должна вам подсказывать ответы? Вы же за словом в карман не лезете. Придумайте что-нибудь!
Придумывать ничего не хотелось, и я сказал:
– Не буду. Я просто хочу видеть вас.
– И вы столько нагородили во имя одной человеческой фразы? – сказала она.
Не знаю, как это получилось, но я убедил Нину, что смогу закрепить станок, и мы договорились, что утром я приеду к ней.
На следующий день я появился в редакции чуть позже десяти с готовой докладной. Главный проводил планерку, и нам с Элисо никто не мог помешать. Я был в приподнятом настроении. В двенадцать меня ждала Нина.
– Какой ты нарядный! – сказала Элисо. – И галстук тебе идет. Напрасно ты не носишь галстуки. Очень красивый костюм. Английский?
На мне был дешевый болгарский костюм, синий в тонкую белую полоску, но выглядел он хорошо. Я не стал разочаровывать Элисо и утвердительно кивнул.
– Как ты себя чувствуешь?
– Все хуже переношу жару. Скорее бы в декрет. Будешь заходить к нам? Или тебе претит вид беременной женщины?
– Обязательно буду. Ну, пока.
– Ты хотел что-то сказать мне, Серго?
– Нет, Элисо. Я хотел справиться о твоем самочувствии.
У меня язык не повернулся сказать ей о докладной. – Привет мужу!
В отделе Гарри, Мераб и Амиран трудились над материалами.
– Что это с вами? – спросил я после приветствия.
– Потный вал вдохновения, – ответил Мераб.
– Указание Левана начать новую жизнь, – сказал Гарри.
– Новую жизнь обычно начинают с понедельника, – сказал я.
Амиран, как всегда, молчал.
– Ты чего вырядился, а? – спросил Мераб.
– В честь начала вашей новой жизни.
– Костюм, конечно, английский.
– Точно. Подарок самого принца Уэльского.
– Будешь зубоскалить, выброшу твой материал в корзину.
– Какой материал?
Я подошел к Мерабу. От него пахло «Серебристым ландышем». В раскрытой папке лежало множество гранок, которые ждали своего часа: в газете всегда не хватает места. Заголовок «Долгожители Хевсуретии» напомнил мне о командировке полугодовой давности. Долгожителями увлекались все редакции, и наша газета решила не отставать от моды. Статья переходила из номера в номер, но так и не была опубликована – находились более важные и срочные материалы.
– Мераб, надеюсь на тебя, – сказал я. – Договорись в секретариате, чтобы поставили материал в номер. Сижу без денег.
– Будет сделано, – пообещал Мераб.
Я прочитал первые строки. Статья начиналась с зарисовки – горы, снежные вершины, воздух, прозрачный как слеза, и прочие красоты. Ничего общего с тем, что писал я.
Трудно представить, сколько я мучился над статьей, первой моей большой работой в газете. Если бы не Гарри, я вряд ли с ней справился бы. По сути, он был моим соавтором.
Я развернул гранки. Статья была подписана двумя фамилиями – моей и Левана.
– Взгляни! – Я положил гранки на стол Гарри.
– Непонятно, чем он руководствовался, ставя свою подпись, – сказал Гарри. – Это по меньшей мере неэтично.
Внезапно Амиран сорвался с места и схватил гранки.
– Пусть главный разберется в этом!
Я вырвал у него статью.
– Не надо, Амиран.
– Почему не надо? Почему вы все потакаете Левану? Почему он всех нас держит в страхе?
– Чего тебе бояться, Амиран? Он меня хочет выгнать, не тебя же.
– Сегодня тебя, завтра меня! Кто меня возьмет на работу? Кому я нужен, больной?
Я разорвал гранки и бросил в корзину для бумаг.
– Боритесь против Левана, только не прикрывайтесь мною. У вас у самих найдется тысяча претензий к нему, – сказал я и вышел из отдела.
Гарри догнал меня.
– Не горячись, юноша.
– Гарри, мне надоело, что каждый раз меня хотят использовать как орудие против Левана.
– Выслушай меня, юноша. Амиран человек больной, и не считаться с этим – свинство. Он, впрочем, как и мы с Мерабом, переживает за тебя. Иначе говоря, мы втроем относимся к тебе по меньшей мере доброжелательно, и не считаться с этим еще большее свинство.
Подошел Мераб.
– Расстроился, бедняга. Валидол сосет.
Я отстранил Мераба и побежал в отдел.
Амиран сидел бледный и хмурый. Увидев меня, он отвернулся.
– Амиран, извини, я был не прав.
Он вымученно улыбнулся.
– Ты меня тоже извини.
Гарри и Мераб стояли в дверях.
– Между прочим, юноша, к синему костюму не надевают коричневые ботинки, – заметил Гарри.
Я не знал этого и смутился.
– Это важно учесть, когда идешь к даме, – сказал Мераб. – У каждой свой бзик. Одна обращает внимание на ботинки, другая – на галстук, третья – на твою стрижку. Никогда не знаешь, на чем споткнется ее отношение к тебе. Поэтому всегда надо быть в идеальной форме. Выше бдительность, молодой человек!
– А если у меня нет других ботинок?
– Если нет денег, ездят в трамвае, а не в такси.
Мераб пошел со мной к лифту.
– У меня в бумажнике завелись лишние деньги. Не хочешь одолжить пару десяток? – сказал он и, не дожидаясь ответа, сунул в верхний карман моего пиджака две десятки. – Без лишних слов и эмоций! Все и так ясно. Отдашь, когда будут. Чао, мой мальчик. Живи, радуйся!
Шагая по улице, я поглядывал на ботинки, и с каждой минутой они казались мне все более коричневыми. Дома у меня были черные ботинки, старые, которые я надраивал по утрам, но от этого они не становились лучше.
Чистильщик, пожилой айсор, обрадовался клиенту, но, взглянув на блестевшую обувь, недоуменно уставился на меня.
– В черный цвет, – сказал я.
– Не получится.
– А ты постарайся.
Он трижды покрыл ботинки черным гуталином. Коричневая краска все равно проступала.
Я заплатил рубль, и чистильщик проводил меня насмешливым взглядом, – дескать, платит в пять раз дороже, а сам перекрашивает обувь.
Ботинки стали неопределенного цвета, но как будто сочетались с костюмом. Одно было плохо – от них разило гуталином, как от роты солдат.
На базаре, опасаясь, что в сутолоке мне наступят на ноги, я осторожно пробрался к лоткам с цветами и выбрал семь красных гвоздик. Хозяин, парень в замшевой куртке, запросил за них четырнадцать рублей.
В последний раз я покупал цветы лет шесть назад. За четырнадцать рублей тогда можно было купить все цветы вместе с ведрами и лотком в придачу.
– Четырнадцать рублей старыми, надеюсь, – сказал я.
– Керенками, – ответил хозяин, не лишенный чувства юмора. – Давай десять рублей и будь здоров.
– Ну и шкуродер ты! Написать бы о тебе в газету.
– Напиши. Напиши, что я беру по два рубля за гвоздику, потому что хочу хорошо одеваться, ходить в ресторан, а спекулянты дерут за хорошие вещи, как за эту куртку, например, три шкуры, и официанты им не уступают.
– Ладно, подумаю. – Я взял гвоздики. – Продавай цветы и будь всегда хорошо одетым. Привет!
ГЛАВА 6
Дом, в котором жила Нина, найти было нелегко. Одинаковые девятиэтажные панельные башни в беспорядке громоздились среди юных тополей. Архитекторы хотели скрасить удручающее однообразие домов, но добились только путаницы.
Я вошел в обшарпанный подъезд. Лифт не работал. Пришлось подниматься на седьмой этаж пешком.
Нина была в красном свитере и черных брюках.
– Впервые вижу, чтобы мастера приходили к клиентам с цветами, – улыбнулась она.
Я знал, что одни женщины восторгаются, если ты им преподносишь даже веник, другие досадуют по поводу дороговизны и потраченных денег. Мне по душе первые, и я надеялся, что Нина выразит восторг при виде гвоздик. Она этого не сделала, но не стала и сожалеть о моих расходах. В который раз я ловил себя на том, что в воображении нелепо делю мир на полюсы.
– Это сейчас выглядит необычно, – сказал я. – В будущем только так и будет.
– Вы, оказывается, человек светлого завтра, – с иронией произнесла она, ставя цветы в вазу.
– Возможно, у меня есть задатки для этого, – ответил я.
– Как же, как же! – Нина вынесла вазу в кухню.
Я оглядел комнату. Красные кресла, диван-кровать, шкаф, полки с книгами, радиолой и множеством деревянных, фарфоровых и бронзовых лошадок. Станок стоял вдоль балконного окна, скособоченный, с торчащими гвоздями. Я видел такое сооружение впервые.
Нина вернулась, поставила наполненную водой вазу с гвоздиками на полку. Слишком много красного, подумал я.
– Молоток умеете держать в руках? – спросила Нина.
– Думаю, молоток не понадобится. Гвозди держать не будут. Нужны шурупы.
– Шурупы? У меня нет шурупов.
– Придется отложить ремонт. Завтра принесу шурупы, и тогда можно…
– Сейчас принесу. – Нина ринулась к двери.
Я посмотрел ей вслед. Для наездницы она была слишком высока, но, должно быть, очень эффектна на лошади. Я закурил.
Нина принесла тяжелый ящик.
– Уже перекур? – спросила она.
– Мастер в общем-то прав. Станок надо менять.
– Вот тебе и раз! Умеете вы что-то делать или морочили мне голову? – сказала Нина. – Я потеряла два дня!
– Два дня – это всего сорок восемь часов, из которых шестнадцать мы спим, – сказал я.
Она не ответила, только взглянула на меня так, что я почувствовал себя идиотом и пошляком. Она уже готова была схватить ящик и унести его, но вдруг ее глаза потеплели и она мягко сказала:
– Вы же хотели помочь.
Я погасил сигарету, снял пиджак и долго возился со станком. Когда последний шуруп был завернут, я позвал Нину.
– Хозяйка, принимайте работу.
– Прекрасно! Идите мыть руки.
В ванной было чисто и уютно. На полке под зеркалом стояли разноцветные пластмассовые и стеклянные флаконы. Свежие махровые полотенца соблазнительно свисали с вешалки. Я часто мысленно принимал ванну, надевал халат, топал в шлепанцах в комнату, заваливался в кресло, «она» приносила кофе, и мы пили его и радовались друг другу. Я четко представлял себе и ванну, и комнату, и вещи в квартире, но «она» была просто «она», и, как я ни силился представить ее, у меня ничего не получалось.
Я понимал, что еще долго придется принимать ванну мысленно, и тщательно помыл руки.
Когда я вернулся в комнату, Нина ставила на столик бутылку водки.
– Как мастеровому? – спросил я.
– Не могу же я заплатить вам!
– Какая жалость! Заплатили бы – и привет! – Я надел пиджак и пошел к выходу. – Всего наилучшего. – Еще немного, и я бы навсегда закрыл за собой дверь в эту квартиру.
– Куда же вы? – смущенно сказала Нина.
Я остановился. Ее смущение как рукой сняло. Она снова надела маску.
– Я же должна как-то отблагодарить вас.
Нет, не так просто преодолеть барьер между нами, подумал я. Впрочем, я сам задал тон нашим отношениям.
– Конечно, должны. – Скинув пиджак, я бросил его на диван и сел в кресло.
– Вежливый человек сказал бы: «Ну что вы, не беспокойтесь, пожалуйста!»
– И все равно принял бы благодарность.
Нина засмеялась.
– Хотите кофе?
– Это и будет вашей благодарностью?
– Могу вас покормить.
– Для обеда еще рановато.
– Никак вы собрались пообедать у меня?
– Не только пообедать, но и поужинать.
– Как же, как же! Не рассчитывайте ни на обед, ни тем более на ужин. – Нина направилась в кухню.
Я курил и ждал. Из кухни доносился запах кофе. Мне было удивительно хорошо.
Потом мы пили кофе и обменивались полуколкостями.
– Все. Я должна заниматься, – взглянув на часы, сказала она.
– Чем?
– Ногой.
– Вы же говорили, что не намерены больше влезать на свою лошадь.
– Вы полагаете, что только наездницы не должны хромать?
– Нет, конечно. Можно еще кофе?
Нина налила мне.
– А себе?
– Мне больше нельзя.
– Вы живете одна? – спросил я, хотя и так было ясно, что она живет одна.
– Угол не сдается! – ответила Нина.
– Мне не нужен угол. Я снимаю комнату и хозяйку вижу, лишь когда плачу деньги.
– Хорошо, мы с вами больше не увидимся.
– Разве вы хотели стать моей хозяйкой?
– Никем я не хочу стать! Допивайте кофе и идите. Мне надо заниматься. Неужели у вас нет никаких дел? Ну пойдите подышите воздухом. Хоть польза какая-то будет.
– Терпеть не могу прогулок.
– Ну прошу вас!
Я встал и надел пиджак.
Нина тоже встала.
– Не сердитесь на меня, – сказала она. – Ладно?
Я взял ее за руку.
– Мы увидимся еще?
– Разве теперь от вас отделаешься? – сказала она.
Главного инженера в кабинете не оказалось. Я заглянул к директору. Ахвледиани подписывал документы. Он поднял на меня глаза и спокойно, словно ждал моего визита, сказал:
– Вашакидзе в швейном цехе.
– Хотелось бы поговорить с вами.
– Со всеми вопросами обращайтесь к главному инженеру. – Ахвледиани продолжал подписывать документы.
С тех пор как я познакомился с Ахвледиани, я невольно сравнивал его с директором в моей пьесе. Они были ровесниками. «Мой» директор тоже молчал. Молчание – бич нашего времени. Оно сродни равнодушию. Но «мой» директор заговорил, ломая устоявшиеся привычки, ломая себя. Правда, он не был окружен, как Ахвледиани, преступниками, но равнодушие порой хуже преступления.
Я не удержался и спросил:
– По какой причине инженера, хорошего инженера, могут перевести на склад?
– Инженерным персоналом руководит Вашакидзе.
Ахвледиани не желал разговаривать со мной. Почему? Может быть, я несимпатичен ему? Возможно. Но настоящая причина крылась в другом, совсем в другом.
– Со всеми вопросами обращайтесь к главному инженеру, – повторил он.
– Я смотрю, вы серьезно взялись за фабрику, – сказал Вашакидзе. – Да, у нас произошло ЧП. Арестовали временно исполняющего обязанности завскладом некоего Торадзе.
– За что арестовали?
– За хищения. Вывез со склада дефицитную фондовую ткань на шестьдесят тысяч рублей.
– Один?
– Разве под силу такие дела одному?
– Те, кто помогал ему, тоже арестованы?
– Нет. Их ищет милиция.
– Как могло такое произойти на вашей фабрике?
– Такое могло произойти на любой фабрике. Обычное дело. Воруют, скрыть недостачу не могут и инсценируют кражу. А кто-то инсценирует пожар. Обратитесь в милицию. Подполковник Иванидзе вел это дело и может ответить на интересующий вас вопрос более подробно и правильно. Я боюсь быть неточным. – Вашакидзе нацарапал на листке номер телефона.
– Спасибо. Ну а о работе Карло Торадзе на фабрике мы поговорить можем?
– О работе можем.
– За что его понизили?
– Кто вам сказал, что его понизили? Его не понизили. Я лично попросил его возглавить временно склад сырья. Там случалось всякое. Кто знал, что все так обернется и вместо порядка будет беспорядок?!
– Странно, инженера, да еще способного направляете на склад.
– Ничего странного. Торадзе энергичный и толковый парень. Он должен был навести порядок на складе, а потом вернуться в цех с повышением. Это была временная перестановка, названная производственной необходимостью. Странно другое – как такой замечательный парень пошел на хищение? Честно говоря, я не верил в его виновность, пока подполковник Иванидзе не ознакомил меня с некоторыми материалами следствия. Все улики против Карло!
– Верно, что Ахвледиани хотел выдать дочь за него?
– Спросите самого Ахвледиани. Я не любитель сплетен.
– Хорошо. Помните, в кафе вы сказали, что дельцы мобильны? Кто создает им условия для противозаконных операций?
Вашакидзе закурил, прошелся по ковру, положил папиросу в пепельницу, уселся напротив меня и сказал:
– Ответ лежит на поверхности. Условия создают те, кто в этом заинтересован.
– Абстрактно.
– Конечно. Вы – образованный, умный – не приемлете такого ответа. Вы хотите, чтобы я назвал имена?
– Вряд ли вы это сделаете, – усмехнулся я. – Вы еще говорили, что дельцы субсидируют государство, перестраивая производство. Где они покупают оборудование?
– Вы что, записали на пленку нашу беседу?
– Зачем? Преимущество молодости в том, что память не перегружена и все легко откладывается в левом полушарии.
– Почему именно в левом?
– Научная аксиома. Где же покупают?
– Не покупают. Это невозможно в нашем обществе. Ускоряют процесс поставок оборудования…
– Новейшего, которое использует минимум сырья?
Он пытливо посмотрел на меня:
– Что вы имеете в виду?
– Имею в виду, что, если бы чувство нового, энергию, мобильность, наконец, ум дельцов направить на благо общества, польза была бы огромной.
– Никакой пользы не было бы. Они не смогли бы выжить. Слишком много трудностей. Я уже говорил вам о них. К тому же платят мало. Давайте-ка лучше вернемся к нашим баранам. Сначала ознакомьтесь с этими документами. – Вашакидзе передал мне папку.
В ней лежали копии писем с подписями и даже печатями. В первом, адресованном швейной фабрике, фондодержателю ткани «Ариадна», торгово-закупочная база Грузугольурс просит дать указание предприятию-изготовителю – Кутаисскому шелковому комбинату – отгрузить «Ариадну» на сумму 80 тысяч рублей в ее адрес. Во втором, адресованном базе, фабрика отказывалась от фондовой ткани «Ариадна» на такую же сумму с учетом экономии в пользу управления Грузугольурс и просила базу в порядке обмена и производственной необходимости поставить ей искусственный мех на 80 тысяч рублей. Письмо было подписано Ахвледиани. В третьем письме база Грузугольурс просила фабрику изыскать возможность выделить и передать ей часть фонда на ткань «Ариадна».
Я прочитал и другие письма. Все они были похожи на три первых и содержали просьбы об отгрузке фондовых тканей. Разумеется, не только «Ариадны». Получалось, что происходило бесконечное перемещение дефицитных товаров. Какое-то предприятие располагало фондами, выделенными ему государством, какое-то не имело их, и вроде бы это несправедливое распределение исправляли сами фабрики, договариваясь между собой при посредничестве торгово-закупочной базы. Я сделал выписки, а одно письмо переписал в блокнот полностью. Оно было адресовано базе Текстильторг:
