Текст книги "Без всяких полномочий"
Автор книги: Борис Мегрели
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)
ГЛАВА 24
Я видел все тот же сон – Нина на белой лошади, летящей над белой травой. Я не был суеверным, но в этот сон я верил. Жизнь все-таки оставляет нам надежды. Часы показывали шесть утра. Я вскочил с кровати и, быстро умывшись, даже не сварив кофе, сел за пьесу. До начала работы в редакции в моем распоряжении было два часа. Каждое утро я вставал чуть свет, а вечером, навестив мать, мчался домой, чтобы засесть за пьесу, несмотря на то что работа в газете выматывала.
В одиннадцать меня ждала в театре Манана. Тариэл собрался в Киев и хотел забрать последний вариант пьесы с собой. В Министерство культуры он идти передумал. «Решил обойтись без поддержки», – сообщила мне Манана.
Я пришел в редакцию в приподнятом настроении – пьеса была готова.
– Зайдите в отдел писем.
Этими словами меня встречали каждое утро. Отклики на очерк о Карло приходили со всех концов республики.
Я принес пачку писем и, прочитав, стал сортировать их. Леван поручил мне подготовить обзор.
В десять Леван ушел на планерку. Я позвонил Нине. Присутствие Гарри не смущало меня. А отрешенный от мира Амиран не прислушивался к чужим разговорам.
– Чем занимаешься?
– Собой. А ты?
– Письмами. Их много.
Она относилась к публикации очерка с той же тревогой, какую проявляла задолго до его появления в газете. Она по-прежнему боялась, а я всячески старался приучить ее к мысли, что никаких дурных последствий быть не может. О переезде из Тбилиси Нина больше не говорила, зато считала дни, оставшиеся до поездки в Цхалтубо. Я понимал, что дело совсем не в Цхалтубо. Не такой это курорт, чтобы мечтать о нем.
– Ты сказал Левану о Цхалтубо?
– Нет еще. Ловлю момент.
– А если он тебя не отпустит?
– Не тревожься, отпустит.
Я не слышал, как зазвонил внутренний телефон на столе Левана.
– Юноша, тебя требует Леван, – сказал Гарри, держа в руке трубку.
– Все. Меня зовут к внутреннему телефону. Позвоню позже. – Я взял у Гарри трубку. – Слушаю, Леван Георгиевич.
– В одиннадцать мы должны быть в Министерстве внутренних дел у Шавгулидзе. Соберите все материалы. Не забудьте магнитофонные записи.
В одиннадцать я должен быть в театре, подумал я, но сказал:
– Хорошо.
К министру был вызван только главный. Все сорок минут беседы за закрытыми дверями мы с Леваном просидели в приемной.
– Зачем он взял нас с собой?! – Леван волновался и злился.
Я тоже волновался, но злости во мне не было. Я понимал, что главный взял нас с собой как подмогу на случай, если возникнут вопросы, на которые он не в состоянии ответить. В конце концов я был автором очерка, а не он.
Видимо, подмога не понадобилась. Открылась дверь кабинета, и мы увидели, что главный по-дружески прощается с министром. Я не видел Шавгулидзе лет шесть. Он постарел и осунулся. Волосы поредели и стали совершенно белыми. Весь его облик, несмотря на генеральский мундир, который, казалось бы, должен был придать ему, сухощавому и подтянутому, молодцеватость, выражал усталость.
Шавгулидзе почувствовал мой пристальный взгляд и поднял глаза. Узнает или не узнает? Он не узнал меня.
– Заставили вы меня поволноваться, – сказал Леван в коридоре главному.
Я шел за ними.
– Обсудим это у министра. Без дураков, – услышал я позади. Голос был знакомым. Я обернулся.
В приемную входил Эдвин, и полковник Гонгладзе вежливо придерживал дверь.
Придя в себя, я догнал главного и Левана на лестнице. Они беседовали. До моего слуха долетали отдельные фразы.
– Поднять общественность… общественное мнение… совпадение позиций… в конце концов делаем одно дело… необходима поддержка печати…
Обо мне они забыли. Я надеялся, что они забудут обо мне и на улице. Тогда я мог успеть в театр. Но у машины Леван вспомнил, что пришел в министерство не только с главным.
– Ну что? – нетерпеливо спросил Гарри, когда я вошел в отдел. Левана увел к себе главный.
– Вроде все обошлось. Мне не звонили?
– Нет. Юноша, тебя нельзя обвинить в многословии.
– Я ничего не знаю, Гарри. Леван тебе все расскажет. – Я позвонил Манане. – Извините, что задержался. Непредвиденные обстоятельства. Тариэл рвет и мечет?
– Нет, – сказала Манана.
– Еду. – Повесив трубку, я схватил папку. – Гарри, я в театр. Буду через час.
Манана листала рукопись, а я поглядывал на дверь, ожидая Тариэла.
– Даже сына убрали! Вы просто молодчина, Серго. Вы здорово научились работать.
– Это вы хорошо сказали – «научились работать». Именно научился. Я и раньше не ленился, работал много, но бессистемно. По-настоящему я научился работать благодаря вам, Манана, и, знаете, я стал любить работать.
– Вот и обменялись комплиментами.
– Правда, Манана. Я вам очень благодарен за все. Если бы не вы…
– Перестаньте. Сейчас же перестаньте! Иначе я заплачу.
На глаза Мананы действительно навернулись слезы.
– Все. Молчу. – Я взглянул на часы. – Тариэл улетел, забыв о пьесе.
– Не мог он улететь, даже не позвонив мне. Газету принесли?
Я вытащил из папки газету, она прочитала очерк и сокрушенно сказала:
– Зачем вы только связались с такими мерзавцами?!
– Кто-то же должен…
– Должен! Конечно, должен! Но для общества ваша пьеса стократ важнее, чем ваши деяния. Для подобных деяний в конце концов есть милиция.
– Знаете, Манана, всегда при желании найдется объективная причина, чтобы отступиться. Вспомните Германа. Как он горячился вначале. У него и режиссерские решения были. А потом? Казалось бы, в чем его можно обвинить? Его отстранили. С моей точки зрения, отстранился он сам. Смалодушничал. И вообще исчез.
– Ему стыдно было встречаться с вами.
– Слава богу, что он еще может стыдиться своих поступков. Но это ничего не меняет. Во всяком случае, для меня. Если бы он сегодня при моем плачевном положении сказал, что нашел театр и будет ставить мою пьесу, я бы отказал ему. Я перестал уважать его. Нельзя отступать ни в большом, ни в малом.
– Ах, Серго, трудно вам придется в жизни. Санадзе с приспешниками арестован?
– Арестован. – Я поднялся.
– Все равно, будьте осторожны, Серго. Санадзе не исчезают и после смерти. Они пытаются владеть миром даже с того света. И прошу вас, Серго, не отчаивайтесь. Тариэл не мог улететь. Вот увидите, он возьмет пьесу в Киев. Позвоните мне вечером.
Вернувшись в редакцию, я узнал через справочную номер домашнего телефона Тариэла. Хотя я и звонил однажды Нате, номер позабылся.
– Алло! – услышал я ее голос.
– Здравствуй, Ната. Это Серго Бакурадзе.
– Серго? – удивилась она.
От волнения у меня пересохло в горле. А что я скажу, если Тариэл дома?
– Звоню по поручению редакции. Мы хотели взять интервью у твоего супруга о планах театра.
– Очень жаль, но час назад он улетел в Киев.
– Действительно очень жаль. Извини за беспокойство.
Я повесил трубку, не испытывая ничего. Я разом лишился всех ощущений.
– Юноша, ты хотел сделать материал для отдела культуры? – поинтересовался Гарри.
– Пойдем-ка лучше выпьем кофе, – сказал я.
Был душный вечер. Гурам предложил подняться на Святую гору. Нина сразу согласилась в надежде развеять мое дурное настроение. Через час мы сидели на веранде ресторана «Мтацминда».
– Что ты теперь собираешься делать? – спросил Гурам.
Внизу, в котловане, словно громадная карта электрификации, раскинулся Тбилиси. Повыше, справа от нас, в черном воздухе повисла белая церковь Мамадавити. В церкви светилось одно окно.
Я смотрел на черную стену за балюстрадой и молчал.
– Что ты там увидел, Сережа? – спросила Нина.
– Черную стену, – ответил я.
– Не валяй дурака! Какая еще черная стена? Что ты хочешь этим сказать? – Гурам даже привстал.
Может быть, я и хотел что-то сказать, но не знал, что именно. В голове была путаница.
– Сережа, нельзя же так. – Нина положила свою руку на мою.
– Ладно. – Я улыбнулся ей. – Гурам, Эдвин не звонил?
– Звонил.
– Теперь ты знаешь, где он работает?
– Какое это имеет значение?
– Наверняка он тогда искал Шота, и Шота у него под носом ходил.
– Так что ты собираешься делать?
– Не знаю, еще не решил.
– Уехать бы тебе надо на время.
– Вы что, сговорились?
– Мы с Ниной об этом вообще не говорили.
– Давай веселиться, – подхватила Нина. – Сережа, налей мне вина.
Веселья у нас не получалось.
– А я недавно была в церкви, – сказала Нина.
– Ты? Это еще зачем?
– Ставила свечку. Просила бога, чтобы он помог нам с пьесой.
У меня все оборвалось внутри. Что она испытывала, какие душевные муки ее терзали, если тайком ходила в церковь и за помощью обращалась к мифическому богу?! Я молча поднес ее руку к губам.
– Все будет хорошо, – еле слышно произнесла она.
Я очень сомневался в этом, но не возразил.
Мне опять снилась Нина на белом коне. Этот повторяющийся сон стал неотъемлемой частью моей жизни, и когда я не видел его или видел что-то другое, то просыпался с таким чувством, будто меня обманули.
Два часа я приводил в порядок свою комнату. Рукописи пьесы, черновики, наброски были собраны и перевязаны бечевкой. Теперь они будут пылиться на шкафу. Протертая пишущая машинка, несмотря на старость, блестела черным лаком. Я положил ее в футляр. Щелкнул замок.
Я оставил машинку в парикмахерской у Ашота, а в десять, когда Леван ушел на планерку, забрал и отвез в комиссионный магазин.
Прежде чем подняться в отдел, я зашел к Ашоту.
– Постричь и помыть голову, – сказал я.
– И все бесплатно? – сказал Ашот.
– Все за деньги!
– Извини. Я не знал, что ты не в духе. Думал, перекинемся шутками, – сказал Ашот и принялся за работу. – Серго-джан, этого бедолагу Карло освободили?
– Пока нет.
– Почему, Серго-джан?
– Не знаю.
– Есть надежда, Серго-джан?
– Надежда всегда есть.
Поднявшись в отдел, я сказал Левану, что уезжаю на три недели.
– Куда? – удивился он. Амиран был в санатории, Мераб еще не возвратился. С моим отъездом всю работу в отделе пришлось бы выполнять Левану и Гарри.
– В Цхалтубо.
Леван о многом догадывался и не стал ни о чем спрашивать.
– Хорошо, езжайте.
Лишь позже он спросил:
– Что с пьесой?
Я коротко рассказал.
– Что вы собираетесь делать?
В который раз мне задавали этот вопрос за последние дни!
– Еще не знаю.
Зазвонил телефон. Я взял трубку и услышал голос Дато:
– Как поживаешь, Серго?
– Твоими молитвами.
– В таком случае ты должен быть счастливейшим человеком. Я день и ночь молюсь…
Я перебил его.
– Извини, Дато, у меня полно дел. Завтра уезжаю в Цхалтубо. У тебя что-нибудь срочное?
– Неужели я стал бы беспокоить тебя иначе? Очень срочное. Через минуту буду у редакции. Поедем в тюрьму.
– В тюрьму? Зачем?
– Как зачем, Серго! Карло освобождают!
Я онемел от радости.
– Серго, слышишь? Карло освобождают! – крикнул Дато и засмеялся как безумный. – Ты сегодня должен быть с нами.
– Карло Торадзе освобождают, – сказал я Левану.
– Серго, ты слышишь меня? Ты должен быть с нами!
– Нет, Дато. Не буду вам мешать, – наотрез отказался я.
Получив гонорар, я поехал на вокзал за билетами, но по дороге велел шоферу такси развернуться.
– Сначала подъедем к тюрьме.
Метрах в двадцати от тюрьмы я попросил остановить машину. В тени зеленых ворот я увидел Дато с родней. Он поддерживал под руку пожилую женщину в черном, видимо, мать.
Не знаю почему, но я волновался и нетерпеливо глядел из такси на дверь в воротах.
Солнце жгло, и шофер вышел из такси. Пот струился по мне. Но я оставался в машине, опасаясь, что Дато ненароком заметит меня.
Наконец дверь в воротах приоткрылась и выпустила Карло Торадзе. К нему бросились родные.
– Поехали, – сказал я шоферу.
Нина перешивала платье. На стуле лежал раскрытый, наполовину уложенный чемодан.
– Ты был у матери? – спросила Нина.
– Нет, не успел. Забегу завтра перед поездом.
– Меня совесть мучает.
– Почему?
– Увожу тебя, когда она больна. Не говоря уж об остальном.
– Вчера она чувствовала себя гораздо лучше. Об остальном не думай. В Цхалтубо у нас будет достаточно времени и подумать, и обсудить, как жить дальше.
Она оставила шитье, подошла ко мне и, опустившись, положила голову на мои колени.
– Ты даже не представляешь мою радость. Я так рада, что мы едем, понимаешь, едем вместе и будем вместе, что у меня есть ты. – Нина запнулась и виновато произнесла: – Слов не хватает… Может быть, там вдали от Тбилиси сумею сказать то, что хочу тебе сказать сейчас. Я должна. Я сумею. Вот увидишь…
– Нина!
Она подняла голову. Я поцеловал ее в мокрые от слез глаза.
– Я люблю тебя. Очень люблю.
Она улыбнулась.
– Это я очень люблю тебя.
Зазвонил телефон.
– Насчет собак, – сказала мне Нина, прикрыв трубку рукой. – Что ей ответить?
– Что ты не будешь покупать собак, поскольку это противозаконно и вообще живых существ не продают.
– Сережа, ты убежден, что я должна отказать ей?
Я был против собак, против иллюзиона. Я надеялся, что сон сбудется и Нина встанет на Бармалея. А там посмотрим…
– Скажи, что уезжаешь и позвонишь по возвращении.
Повесив трубку, Нина поставила на проигрыватель пластинку и принялась за шитье.
– Вчера я видел Карло Торадзе…
Накануне я сообщил ей только об освобождении Карло. В большем и не было необходимости. Но я не мог ничего от Нины скрывать. Мне казалось, что я обманываю ее.
Нина промолчала.
– Издали, – сказал я. – Подъехал к тюрьме.
– Не удержался? – спросила она, не поднимая головы.
– Не удержался, – признался я. – Дато собирается приехать вместе с ним в Цхалтубо. Ты не возражаешь?
– Что с тобой поделать? Пусть приезжает, только ненадолго.
– Конечно, ненадолго, – засмеялся я.
– Ты когда-нибудь был в Цхалтубо?
– Заезжал на час. Это рядом с Кутаиси. Красивое место, но скучное.
– Зачем же ты едешь?
– Лечиться.
– Лечить меня. – Нина снова подошла ко мне. – Я знаю, я все знаю…
– Начало двенадцатого. Ты не успеешь закончить платье.
– Черт с ним, с платьем! Я мечтала о нашей поездке, все равно куда, но не верила… А вдруг теперь, с сегодняшнего дня, все мои мечты будут сбываться? Что тогда?
– Тогда ты станешь самым счастливым человеком в мире.
– Стану. Вот увидишь, стану!
– Почему ты так уверена?
– Потому что я очень хочу этого.
Зазвонил телефон.
– Просят тебя, – сказала Нина, протягивая трубку.
– Меня? Не может быть! – я взял трубку. – Слушаю!
– Вы Серго Бакурадзе? – спросил взволнованный женский голос.
– Я.
– Вашей маме очень плохо. Немедленно приезжайте.
– Еду! – Я бросил трубку и схватил пиджак.
– Сережа! Приди в себя! Я третий раз спрашиваю – что случилось?
– Маме плохо!
– А кто звонил?
– Не знаю. Соседка, наверно.
– Как же так? Ты даже не спросил, кто она.
– Какое это имеет значение?! О чем ты говоришь?!
– Сережа, ты никуда не пойдешь. Здесь что-то не так.
– Нина! – Не знаю почему, но я выложил из бумажника на стол железнодорожные билеты и отложенные для поездки деньги. – Скоро вернусь. Или позвоню.
Я выбежал на улицу. Было темно. Глядя под ноги, чтобы не споткнуться, я быстро шагал по выщербленным бетонным плитам.
Хлопнула подъездная дверь. Застучали каблуки. Я обернулся. За мной бежала Нина.
– Я с тобой. – Она взяла меня под руку. – Боюсь оставаться одна.
– Ты боишься совсем другого.
– Да, боюсь. Разве мама знает номер моего телефона?
– Нет.
– Тем более его не может знать соседка.
Я задумался.
– Ты права. Но я должен убедиться, что с мамой все в порядке.
– Сережа, вернемся. Подозрительно все это.
– Не бойся. Идем.
Она вздохнула.
– Как скажешь.
Фонари уже не горели. Улица была темной и пустынной. Лишь в десяти шагах от нас у обочины под раскидистым деревом стоял грузовик. Он закрывал от меня улицу. Выпустив руку Нины, я перешел с тротуара на мостовую.
– Ни одного такси, – сказал я.
В этот момент заработал двигатель грузовика, и я, удивленный тем, что не вижу в кабине водителя, пытался разглядеть его. Внезапно машина сорвалась с места. Вспыхнули фары. Свет проник в мой мозг, в каждую частицу моего тела. Я потонул в нем и стал захлебываться.
– Сережа! – услышал я крик Нины, и в следующее мгновение ее руки с силой вытолкнули меня из света.
Снова стало темно.
Грузовик стремительно уносился.
– Нина, – позвал я. – Нина!
Я не услышал ее голоса. Я увидел Нину. Она лежала на мостовой.
– Нина! – крикнул я и бросился к ней. – Нина! Нина!
Она не отвечала.
Я стоял на коленях, плакал и умолял ее отозваться. Я не верил, что она может умереть.
Нина молчала.
Обезумев от горя, я стал кричать.
Свет. Какие-то люди. Кто-то укрывает Нину чем-то белым. Я смотрю на ее лицо. Жду, что она откроет глаза.
Чья-то рука натягивает белое покрывало на лицо Нины.
– Нет! – кричу я и срываю покрывало. – Нет!
Я жду, что она откроет глаза и позовет меня. Я жду.
