Текст книги "Без всяких полномочий"

Автор книги: Борис Мегрели

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА 21

Мы собирались домой. Я складывал бумаги в папку, думая о матери. В последнее время я все чаще вспоминал мать, и решение навестить ее пришло как бы само собой.

– Задержитесь, – сказал нам Леван, и переглянулся с Мерабом и Гарри. Те недоуменно пожали плечами.

– Есть новости? – спросил Мераб. Он, конечно, имел в виду мою статью, хотя мы смирились с тем, что она не будет напечатана, и обходили эту тему молчанием.

– Есть, – ответил Леван. – Боюсь, Серго придется уносить ноги из города, если статья будет опубликована. Шота Меладзе готов заплатить за копию большие деньги.

– Шота?! Откуда он знает о статье? – спросил я.

Я ему сказал.

– Он что, приходил к вам?

– Этого еще не хватало! Он мой сосед, к сожалению.

– Леван Георгиевич, вы сказали ему о статье с какой-то целью? – спросил Гарри.

– С единственной. Чтобы досадить. Сказал, что скоро буду избавлен от его соседства.

– Но вы же знали, что материал не будет опубликован, – ;метил Мераб.

– Очень хотелось досадить этой свинье. Я ведь не могу, как Бакурадзе, избить его.

Он и об этом знал, но молчал.

– Знаете, сколько Шота готов заплатить? Пять тысяч.

– За копию? – спросил Мераб.

– Да, только за копию.

Господи, подумал я, сколько же у них денег, если они могут выложить за копию статьи пять тысяч рублей?! Пять тысяч! А я, чтобы заработать пять рублей, целый день торчал в редакции, забросив пьесу и забыв о театре.

– Надо отдать, – сказал Мераб.

– Не говорите глупостей! – возмутился Леван.

– Почему глупости? Многого Серго добился? Карло Торадзе по-прежнему в тюрьме, преступники на свободе и по-прежнему предлагают взятки. Допустим, не все вопросы решаются на нашем уровне. А чего добился главный? Ничего! Статья не будет опубликована. Пять тысяч деньги большие. Они здорово пригодились бы Серго.

– Не говорите глупостей, Мераб! – повторил Леван.

– В самом деле, юноша, прекрати, – сказал Гарри.

– У меня несколько отличное от вашего предложение, – обратился Леван к Мерабу. – Министерство внутренних дел давно ведет расследование по делу Санадзе, Вашакидзе и компании. Теперь это очевидно. У меня сложилось впечатление, что кто-то в министерстве, а может быть, в другом месте, искусственно тормозит расследование. Я навел кое-какие справки. У Вашакидзе огромные связи. Надо толкнуть камень, чтобы начался обвал. Этим камнем должен стать Шота. Мое предложение сводится к следующему. Я делаю вид, что соглашаюсь продать копию статьи. Остальное дело техники. Шота возьмут с поличным. Что скажете?

– Рискованно, – покачал головой Гарри. – Узнает главный, будет скандал.

– С работы выгонят меня, а не вас, – сказал Леван.

– Выгонят не только вас. Выгонят всех нас, – сказал Гарри. – Но я голосую за.

– Всех выгнать не могут, – возразил Леван.

– Я в этой авантюре не участвую, – Мераб пошел к выходу. – Чао! Привет!

– А вы? – спросил Леван меня, когда за Мерабом закрылась дверь.

– Участвую. Только копию Шота должны передать не вы, а я.

– Это мы еще обсудим.

Зазвонил телефон.

– Тебя, юноша, – Гарри протянул мне трубку.

Это был Эдвин.

– Я уезжаю, – сказал он. – Хочу попрощаться.

– Гурам с вами?

– Нет. Мы с ним уже попрощались.

Я удивился этому не меньше, чем звонку Эдвина. Чтобы Гурам не проводил гостя? Это было так не похоже на него.

Эдвин ждал у подъезда.

– Где Гурам? – спросил я.

– Не знаю. Я уговорил его не провожать меня. Он что-то не в духе… Хочу поблагодарить вас за гостеприимство. Спасибо – и до встречи в Москве. Приезжайте. Без дурака. Не обещаю такого приема, какой вы мне оказали, но… Приезжайте!

Я смутился. Вряд ли я повел бы себя так, окажись на его месте. Благородство Эдвина подавило меня.

– Да, совсем забыл, – спохватился я. – Помните, вы говорили, что ваш друг интересуется человеком по кличке Князь? Этот человек – Шота.

Что-то произошло с Эдвином. Он переменился в лице.

– Как вы узнали?

– Очень просто. Окликнул его, он отозвался.

– Фантастика! Как дела со статьей?

– Никак.

– Дайте мне копию. Я покажу в Москве компетентным людям. У меня достаточно связей.

Я без особой охоты поднялся за статьей и вручил ее Эдвину.

– До встречи! – он крепко пожал мне руку и сел в ожидавшую его «Волгу». Номер принадлежал Совету Министров Грузии. Прохиндей со связями этот Эдвин, мысленно усмехнулся я.

Гурам так и не позвонил. Не найдя его ни по одному телефону, я подумал, а вдруг он заехал ко мне и оставил записку, и, обнадежив себя такой маловероятной возможностью, отправился домой.

У Дондуа были гости.

Я незаметно прошел к себе, записки не обнаружил и, бесшумно ступая по балкону, стал пробираться к лестнице.

– Что это вы крадетесь? – услышал я голос своей квартирной хозяйки.

Я ошалело глядел на нее, впервые видя Лизу не в затрапезном халате, а в платье. Передо мной стояла красивая женщина.

– Вы, кажется, онемели, – сказала она.

– Онемеешь тут, – пробормотал я и стал спускаться по лестнице, но уйти не удалось. На голос Лизы вышла Мэри Дондуа и затащила меня в крохотную комнату, где за столом теснилось человек двадцать. Сандро попытался уступить мне свой стул. Он явно хотел улизнуть. Арчил Дондуа встал рядом со мной.

– Будем сидеть по очереди, – сказал он, смеясь. – В новой квартире только одна кухня размером с эту комнату. Какая квартира, друзья!

Он описывал достоинства квартиры, а я поглядывал на часы и скрипел зубами. Наконец мы выпили по бокалу вина, и я попросил Арчила выйти со мной. На балконе я признался ему, что должен найти Гурама.

– Коли это так серьезно, как вы утверждаете, отправимся имеете, – сказал он.

Я не стал возражать, и он взял ключи от машины.

Мы объездили пять ресторанов, но Гурама не нашли. Я чувствовал себя неловко. Арчила ждали гости, а он возил меня по городу в поисках незнакомого ему человека.

В шестом ресторане я увидел Лашу и Веба. Они стали усаживать меня за стол. Я еле отбился.

– Гурам не попадался вам на глаза? – спросил я.

– Может, попадался, а может, и нет, – сказал Боб. Он был пьян.

– Помолчи, Боб, – оборвал его Лаша. – Гурам ушел полчаса назад вон из той компании.

В глубине зала за двумя сдвинутыми столами сидели мужчины, и один стул рядом с очкариком был свободен.

Я подошел к ним и справился о Гураме. Очкарик настойчиво пытался сначала усадить меня за стол, а потом всунуть в мою руку бокал с вином.

– Благослови нас хотя бы, человек, – сказал он.

Я пригубил вино. Лишь после этого очкарик сказал, что Гурам, кажется, уехал на кладбище.

У ворот кладбища стояла машина Гурама.

– Он здесь. Не знаю, как вас благодарить, Арчил.

– Пустяки. Идите. Я подожду. Поедем ко мне.

– Он на могиле жены.

Мне не пришлось ничего объяснять. Арчил все понял. Прощаясь, он сказал:

– Вашему другу надо быть сейчас на людях. Приезжайте.

Кладбище напоминало о смерти и действовало на меня угнетающе. Я шел мимо мраморных и гранитных надгробий и не мог отделаться от мысли, что придет день, когда и меня не станет и мой сын, приходя на кладбище, будет мучиться точно так же, как и я, сожалеть о несбывшихся надеждах, страдать из-за своих ошибок. Я вспомнил мать. Я корил себя за черствость…

Я увидел Гурама. Он стоял на коленях, прислонившись головой к черному мрамору памятника. Мне очень хотелось утешить его, но я не подошел, сел на скамейку и стал ждать.

Я собирался к матери. Решение помириться с ней созрело окончательно.

– Задержитесь, – велел мне Леван.

Мы были в отделе одни. Гарри и Мераб давно ушли.

Что еще взбрело в лобастую голову Левана? Ни о временной работе, ни о Шота он ни разу не вспомнил. Я же остерегался обращаться к нему. В последние дни он был хмурым и особенно недоступным.

– То, что мы задумали, действительно авантюра, – сказал Леван. – Есть в этом что-то неинтеллигентное.

– Пожалуй, – согласился я.

– Возьмите бумагу и напишите заявление.

– Какое?

– С просьбой принять на временную работу. С понедельника Мераб берет отпуск.

Я написал заявление.

– Не знаю, правильно ли вы поступаете. Но вам виднее, – сказал Леван.

– В отношении Шота?

– В отношении работы.

Мне нечего было сказать.

Только выйдя из редакции, я осознал, что радуюсь. Я получил работу, пусть и временную. Это событие следовало отпраздновать. Я решил перенести визит к матери на завтра и поехать к Нине. Купив бутылку «Цинандали», я позвонил ей из автомата. Ее телефон не отвечал. У меня испортилось настроение. Я бесцельно шел по проспекту Руставели к площади Ленина. Поравнявшись с телеграфом, я остановился, чтобы выкурить сигарету и потом еще раз позвонить Нине.

– Наконец-то! – сказал я Нине, дозвонившись ей.

– Это ты звонил минут десять назад? – спросила она.

– Угадала. – Я решил ничего не говорить по телефону. – Буду через полчаса.

– Нет, Сережа.

Я опешил.

– То есть как нет?

– Сегодня я не ждала тебя. Ты же сказал, что пойдешь к, маме. Я не могу больше разговаривать. С меня краска течет.

– Какая краска?

– Краска, которой красят волосы. Господи, Сережа, ты не заметил, что я крашусь?

Я подумал, что не знаю цвета ее волос.

– Какого же цвета у тебя волосы?

– Так я тебе и сказала! – засмеялась Нина.

В маленьком кафе я купил горячих пончиков с заварным кремом. Мать их любила. На улице кто-то махнул мне рукой из переполненного такси. Машина остановилась. Из нее выскочил Лаша.

– Хорошо, что заметил тебя, – крикнул он на бегу. – Как говорится, не поминай лихом.

– Куда ты, Лаша?

– К Симе, Серго.

– Решил все-таки.

– Человек слаб, а чувства его сильны.

– Что ж, будь счастлив, Лаша.

– И ты будь счастлив, старина. Еще увидимся. Посмотришь, уговорю Симу и мы вернемся.

Он хлопнул меня по плечу и побежал к такси.

Я с грустью глядел в сторону уехавшей машины, словно она увезла частицу моей жизни. Мне стало особенно одиноко. Было такое чувство, будто все решили покинуть меня. Наверно, оттого, что два дня назад Гурам на целый месяц улетел со своим учителем профессором Кахиани в Мексику. Там проходил международный конгресс нейрохирургов.

Прогромыхал гром. Небо заслонили тучи. Я быстрым шагом направился к дому матери.

Там, где кончается улица 1 Мая и начинается улица Кашена, меня поджидал Гочо с двумя приятелями. Как я их раньше не заметил? Они же наверняка следили за мной. Замедлив шаг, я лихорадочно соображал, что делать. Расстояние между нами сокращалось. Гочо загородил дорогу.

– Отойди, я тороплюсь к матери.

– Заботливый сынок, хороший мальчик!

Гочо замахнулся. Я встретил его прямым правым в челюсть. Он не ответил, и я собрался доконать его левым хуком, но те двое схватили меня и поволокли к серой «Волге».

Я понимал, что поездка в машине закончится в лучшем случае больницей. Пяткой я ударил одного по голени, головой второго в лицо, но не успел сделать и шага. Сзади на меня навалился Гочо.

Очнулся я в машине. По ветровому стеклу хлестал дождь. Гочо гнал машину, напряженно вглядываясь в дорогу.

Я сидел, зажатый с двух сторон его приятелями. Я знал, что делать, однако любое мое движение было бы сразу пресечено ими.

– Гочо, дай сигарету, – сказал я.

– Ты живой? – засмеялся один из его приятелей.

– Пока живой, – пробасил другой.

Гочо нехотя протянул пачку. Я притворился, что не могу вытащить сигарету, и приподнялся. Меня никто не держал. Я рывком подался вперед и, ухватившись за руль, вывернул его вправо.

ГЛАВА 22

Следователь, пожилой капитан, пришел ко мне в больницу еще раз.

– Может быть, сегодня вспомните, как все произошло, – сказал он.

Минут десять он пытался выудить из меня хоть какие-нибудь сведения, но это ему не удалось. Я упорно стоял на своем – ничего не помню.

– Неразумно, – сказал следователь.

Какое-то время он сидел молча, и я спросил Нину:

– Ты звонила в редакцию?

– Еще вчера.

– Так вы не будете ничего говорить? – спросил следователь.

– Я ничего не помню. Кроме перелома руки, у меня сотрясение мозга. Врач может подтвердить.

– Знаю, знаю. Те трое, с которыми вы были в машине, тоже в больнице. В другой. Тоже переломы, сотрясение. Тоже ничего не помнят. – Следователь встал. – Вас, случаем, не напугали?

– Я не из пугливых.

– Тогда тем более не понимаю вас. Молчание не всегда золото. До свидания.

Нина укоризненно смотрела на меня.

– Вышел из игры, умыл руки. Как еще говорят в таких случаях? Все! Хватит! Ты же сама настаивала, чтобы я не занимался расследованием.

– Настаивала. Но нельзя же из одной крайности бросаться в другую.

– Нельзя, согласен. Очевидно, я надорвался… Я хотел перевернуть мир. Это оказалось мне не под силу.

– Зачем переворачивать мир, Сережа? Мир прекрасен.

– Что же в нем прекрасного, если за справедливость дерешься насмерть, а правда все равно не торжествует?

– Ты озлоблен, Сережа, и в тебе говорит досада.

– Ничего подобного! Я и сейчас считаю, что оставаться в стороне – значит быть пособником зла. Всегда и везде я во все вмешивался, не задумываясь. Не мог иначе, потому что меня таким воспитала мать, школа, университет. Все на свете было моим делом. Но теперь, уволь, хватит на мою голову приключений. С какой стати я должен один воевать против целого мира преступников?

– Ты сейчас похож на уставшего от борьбы героя из романа.

– Я не герой, обыкновенный человек.

– Вот именно, Сережа. До сих пор ты вел себя как герой.

– Не понимаю, к чему ты клонишь.

– Я ни к чему не клоню. Я боюсь, Сережа, что ты…

– Говори.

– Что ты снова возьмешься за старое. Сейчас у тебя настроение такое – ни во что больше не вмешиваться.

– Я и не буду вмешиваться. У меня есть ты, у меня есть цель в жизни. Ничего мне больше не надо.

Нина с сомнением покачала головой.

– Не думаю, чтобы этого тебе хватило. Ты правильно сказал, что раньше вмешивался во все, не задумываясь. Ты и в дело Карло вмешался, потому что твое чувство справедливости возмутилось. Ты ведь не думал ни о последствиях, ни о том, что за этим стоит, ни о том, как бороться. Прости, но, в твоем поведении было что-то мальчишеское.

– Понимаю. Я был мальчиком, а стал мужем. Да, я стал опытнее и мудрее. Раньше я только чувствовал, теперь еще и знаю. – Я взял руку Нины в свою. – Но ты можешь не бояться. Хотя мое чувство справедливости возмущается и сейчас.

Она высвободила руку.

– К тебе пришли.

Я повернул голову и увидел Гарри с Леваном.

Меньше всего я ожидал увидеть Левана. Он снизошел до того, чтобы навестить меня, или причина его визита была иная?

– Юноша, что случилось? – спросил Гарри.

– Авария, – ответил я.

Он галантно поцеловал руку Нине и представил ей Левана.

– Банальная авария? – спросил Леван.

– Не совсем. – Мне не хотелось говорить о случившемся при Нине. Она поняла это и, взяв с тумбы графин, сказала:

– Принесу свежей воды.

– Шота? – спросил Леван, когда Нина ушла.

– Очевидно, – ответил я.

– Я же вам говорил, – сказал Леван Гарри и обратился ко мне: – Рассказывайте.

Мой короткий рассказ привел Левана в бешенство.

– Я это дело так не оставлю. – Он встал. – Идемте, Гарри.

– Не надо ничего делать, – сказал я.

– Это уже не зависит от ваших личных желаний. Идемте же, Гарри.

– Я хотел бы посидеть с юношей, – сказал Гарри.

– Вы мне нужны.

Левая решительно направился к выходу, забыв попрощаться. Гарри сокрушенно развел руками и пошел за ним.

Я ничего не мог понять. Движения души Левана были непостижимы для меня. Он же фактически отказался от моей статьи, потом от идеи покарать Шота… Может быть, я был несправедлив к нему, во мне казалось, что он разгневался поздно.

Пришла Нина и поставила графин на тумбу.

– Рассказал?

И напрасно, подумал я, кивнув.

Мать появилась в дверях и на секунду задержалась на пороге, окидывая взором палату.

– Мама! – произнес я сдавленным от волнения голосом.

Она бросилась ко мне, стала целовать, как маленького, плакала и приговаривала:

– Если бы ты знал, что я пережила! – Она достала из сумки носовой платок, надушенный «Красной Москвой», и промокнула глаза. – Что за девушка сидела с тобой?

Нина стояла поодаль, у окна. Я махнул ей рукой. Она подошла и робко произнесла:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – ответила мать, внимательно изучая ее.

Я ждал затаив дыхание. Нина все больше робела под взглядом матери. Изучение затягивалось, вызывая у меня раздражение. Я собрался было взять Нину за руку и усадить на кровать, чтобы все поставить на свои места, когда мать, взглянув мне в глаза, сказала Нине:

– Идите сюда. – Она пересела со стула на кровать. – Садитесь.

Ну, конечно, каждому свое место, подумал я, усмехаясь. Мать заметила усмешку, но ничего не сказала, хотя – это я понял по выражению ее лица – многое могла бы сказать.

Нина встала.

– Я, пожалуй, пойду. – Она наклонилась и холодной ладонью провела по моему лбу. Этот жест был скорее демонстрацией, чем проявлением нежности, и предназначался для матери, как и то, что она сказала дальше. – Не волнуйся, милый. Все будет хорошо. Я приду завтра. Как всегда, в четыре. До свидания.

Она кивнула матери и, прихрамывая, пошла к выходу, закинув на плечо сумку, в которой приносила продукты.

– Ты не меняешься, мама, – сказал я. – К кому теперь ты побежишь, чтобы разлучить меня с ней?

Мать повернула ко мне лицо. В ее глазах стояли слезы.

– Я многое слышала, но не знала, что к тому же она и калека. Ты собираешься жениться на этой циркачке?

– У меня с этой циркачкой разговора о женитьбе не было. Хватит о ней. Иначе мы поссоримся.

– Хорошо, сынок. Поедем домой.

– Кто меня отпустит?

– Я знаю главного врача. Он разрешит. Я тебя быстро выхожу.

Я сразу представил себе комнату, в которой прошло двадцать три года моей жизни, свою кровать, застеленную хрустящим белоснежным бельем. Соблазн был велик, но, решительно натянув на себя серый мятый пододеяльник, я сказал:

– Нет, мама.

Наконец мне удалось убедить врача, что я здоров. Меня выписали из больницы.

День был ярок, а улицы полны народу, и от всего этого немного кружилась голова.

Я поехал к старичку, добротой которого пользовался с того дня, когда хотел оборвать в его маленьком саду сирень. Он по-детски радовался конфетам, и я вез ему плитку молочного шоколада.

Выскочив из автобуса, я еще издали увидел, что штакетник, ограждающий сад, сломан.

Домика не было. На развалинах стоял бульдозер, накрытый тенью соседнего двенадцатиэтажного здания…

Я с горечью бродил по изрезанной гусеничными траками земле, между покореженными кустами. В них еще теплилась жизнь. Я отбросил деревянную балку, из-под которой тянулся полураспустившийся бутон чайной розы. Его стебель отчаянно изогнулся.

Кто-то наступил на шкакетник. Я оглянулся. К бульдозеру шагал парень в кирзовых сапогах. Не обращая на меня внимания, он влез в кабину.

– Слушай, парень, ты не знаешь, где найти хозяина дома? – спросил я.

– Говорят, здесь жил какой-то божий одуванчик. Умер, наверно. Или его переселили. Не знаю, врать не хочу. Меня прислали снести эту хибару, я и снес.

Я вспомнил, как сказал старичку: «Прямо бог послал мне вас, дедушка», а он ответил: «Бог ничего не посылает. Он отбирает».

Парень завел двигатель.

– На этом месте будет двенадцатиэтажка! – крикнул он и, с треском давя доски, развернул бульдозер.

Нина тормошила меня. Я силился открыть глаза, но не мог. Она скинула с меня одеяло и стала целовать.

– Вставай, соня. Пора ужинать.

Я нащупал одеяло и натянул на себя.

– Ах, так! Ну хорошо!

Что-то холодное и мокрое упало на меня. Я вздрогнул и открыл глаза. Надо мной стояла Нина с кувшином в руке. Я инстинктивно отпрянул к стене. Нина захохотала и, запустив руку в кувшин, снова брызнула в меня водой.

– Перестань! Я же проснулся.

Она не унималась. Я вскочил. Смеясь, Нина гонялась за мной по квартире с кувшином в руке. Я укрылся в ванной.

– Где мое белье? – крикнул я.

Нина засмеялась.

– Перед твоим носом.

На леске над ванной висели постиранные трусы, майка, рубашка и носки. Я обмотался полотенцем и открыл дверь. Нина встретила меня смехом.

За ужином я спросил Нину:

– Тебе не кажется странным, что от Гурама до сих пор нет вестей?

– Уверяю тебя, с ним все в порядке, – ответила она.

Я удивленно посмотрел на нее.

– Разве я сомневаюсь в этом?

– Да нет. Я хотела оказать, что нет причин для беспокойства.

Мы продолжали ужинать. Мне показалось, что Нина старается не встречаться со мной взглядом.

– Ты что-то от меня скрываешь, – сказал я.

– Абсолютно ничего, – уверила она.

Чай мы пили в комнате, включив телевизор.

Мысль о Гураме не давала мне покоя. Он должен был вернуться из Мексики неделю назад. Если он задерживается, его мать наверняка знает об этом, подумал я и взял телефонную трубку.

– Кому ты звонишь? – спросила Нина.

– Матери Гурама, – ответил я, набирая номер.

– Не надо, Сережа, – она нажала на рычаг. – Уже поздно.

– Только четверть одиннадцатого.

– Позвонишь завтра. Ну пожалуйста.

– Раз ты просишь.

Я положил трубку и обнял Нину. Она прижалась ко мне и не шевелилась, пока диктор не пожелал нам спокойной ночи.

Мы лежали молча.

– Сережа, – прошептала Нина.

– Да?

– Я очень тебя люблю, – сказала она.

Я погладил ее по голове.

– Сережа.

– Да?

– Ты только не сердись, ладно? Я не хотела говорить сегодня. Понимаешь, ты вернулся. Сегодня наш день. Но… Я не могу дальше скрывать. Гурам…

– Что с ним?! Да говори же быстрее, что с ним!

– Он жив. Ты только не волнуйся. Он жив.

Я включил свет.

– Что произошло? Почему ты молчала?

Нина испуганно смотрела на меня.

– Ты был болен. Врач запретил.

– Ты можешь сказать в конце концов, что произошло?

– Самолет упал в океан в километре от берега. Профессор Кахиани погиб. Гурам сумел доплыть до берега.

– Он же не умеет плавать!

Я вскочил с дивана.

– Куда ты?

– К матери Гурама. – Я спохватился. – Мне же нечего надеть! Ах, Нина, Нина! Почему ты раньше ничего не сказала?!

Она опустила глаза.

– Я сама казнюсь. Я стала жуткой эгоисткой. Прости меня.

– Скажи честно, Гурам жив?

– Жив.

Я сел на диван.

– От кого ты узнала?

– От твоего лечащего врача. Он знаком с Гурамом. Они учились вместе.

– Как же Гураму удалось доплыть до берега?

– На нем был спасательный жилет. Честное слово, он жив. Я разговаривала с его матерью. Не смотри на меня так.

– Ты же не знала даже ее имени!

– Маргарита Абесаломовна. Она дважды звонила мне, чтобы сообщить новости и справиться о тебе.

Гурам ухитрился позвонить из Мексики матери.

– Он довольно бодр. Во всяком случае, голос бодрый, – сказала мне по телефону Маргарита Абесаломовна. – Даже шутил по поводу того, что проплыл целый километр, не умея плавать. А ведь его госпитализировали в шоковом состоянии.

Сделав небольшую передышку и закурив сигарету, я позвонил Манане.

– Где вас носит столько времени? – закричала она. – Тариэл оборвал мой телефон. Каждый день звонит из Киева и требует пьесу.

Если Тариэл звонит из Киева, где гастролировал театр, значит, еще не все потеряно, подумал я.

У Мананы, как всегда, возникла новая идея переделки уже переделанных сцен в пьесе.

– Немедленно принимайтесь за работу! – сказала она.

Нина обхватила мою шею руками.

– Сережа! Я так рада!

Зазвонил телефон, Нина взяла трубку. Ей никто не ответил.

– Молчат, – сказала она.

– Ошиблись, наверно.

– Наверно.

Моя перевязанная рука у сотрудников редакции вызвала сочувственные расспросы. Я всем отвечал одно и то же – ехал в такси и попал в аварию. Гарри встретил меня радостно. А Левая буркнул что-то невразумительное в ответ на мое приветствие и тут же протянул кипу материалов для редактирования. Я лишний раз убеждался, что понять Левана мне не дано.

– Зашиваемся с Леваном Георгиевичем, – попытался оправдать Левана Гарри.

В десять, когда мы остались вдвоем, я спросил его:

– Какие новости?

– Мераб шлет тебе привет из Москвы. Амиран собирается закрывать больничный.

– А что с Леваном? Почему он встретил меня так недружелюбно?

– Юноша, Леван недружелюбен не лично к тебе. После нашего визита в больницу он помчался к главному. Вернулся в отдел прямо невменяемым. С тех пор и пребывает в таком состоянии.

Зазвонил телефон.

– Тебя, – сказал Гарри. – Этот человек звонит не впервые.

В трубке раздался голос Дато.

– Ты меня совсем забыл, Серго. Куда ты пропал? Что случилось?

– Уезжал в командировку.

– Ну, слава богу. Я уже стал беспокоиться. Серго, у меня большая радость. Нашел все-таки шофера грузовика. Помнишь, ты мне говорил, что, если найти шофера грузовика, на котором увезли похищенные рулоны ткани, обвинение против Карло тут же развалится? Нашел я, Серго, нашел! Я тебе должен все рассказать. Когда увидимся?

– Не знаю, Дато. – У меня не хватило мужества сказать, что сделано все возможное, но ничего не получилось, и я больше ничем помочь ему не могу. – Позвони на следующей неделе.

– Хорошо. Извини за беспокойство.

Меня мучила совесть. Обидеть такого человека! Но я дал зарок и не хотел его нарушать.

– Так о чем говорил Леван с главным?

– О тебе, юноша, и о твоей статье.

– Леван воспылал желанием способствовать публикации статьи?

– Эх, юноша! Ты самого главного не знаешь. Леван и я ответили на кое-какие вопросы в твоей статье.

– Каким образом?

– У криминалистов, юноша, это называется дополнительным расследованием. Мы раскопали интересные факты. Например, у Вашакидзе две дачи – одна в Манглиси, другая в Цхнети. Ты бы видел трехэтажную дачу в Манглиси! Бассейн с черными лебедями. В саду павлины. Естественно, обе дачи записаны на родственников Вашакидзе. В прошлом году Вашакидзе выдал дочь замуж. Свадьба на шестьсот человек состоялась в ресторане. Она обошлась ему в двадцать тысяч рублей. У нас есть копии счетов. С Санадзе он связан последние два года. До Санадзе работал с другими партнерами. Как тебе это нравится?

– Мне это совсем не нравится.

– Еще бы, юноша! Теперь послушай, что мы узнали от директора фабрики Ахвледиани.

– От Ахвледиани? Он с вами говорил?

– Мы вызвали его сюда после работы и устроили под видом беседы небольшой, всего трехчасовой, перекрестный допрос. Нас занимали два главных вопроса, те два вопроса, которые ставила твоя статья. Первое – когда и при каких обстоятельствах произошло его падение? Второе – знал ли он, что Карло Торадзе невиновен? Мы начали со второго вопроса. Он довольно ретиво доказывал, что Карло жулик, и мы поняли, что он искренен. Знаешь, почему мы это поняли?

– Потому, что он сам жулик?

– Потому, что он с ненавистью говорил о Карло как о жулике. Понимаешь, он вроде бы обманулся в нем. Мы ему показали ту часть статьи, где доказывается невиновность Карло. Ты бы, юноша, видел, что с ним было. Он плакал пуще ребенка. Потом уже говорил не останавливаясь. Мы записали на магнитофон. Можешь гордиться. Твои предположения в общем-то оправдались.

– Ты хочешь сказать, что все эти годы Ахвледиани молчал, боясь позора?

– Именно так. Он оказался слабым руководителем, и на помощь ему прислали прекрасного специалиста и организатора, то бишь Вашакидзе. Ахвледиани сразу ему доверился. Всеми делами фабрики стал заправлять Вашакидзе. Шестого января пятьдесят четвертого года Вашакидзе небрежно бросил на стол Ахвледиани пачку денег и сказал: «Так будет каждый месяц, но в меньших размерах. Здесь сумма за шесть месяцев». Уже полгода фабрика была в руках дельцов. Ахвледиани даже не заметил этого. Кто поверил бы, что директор ничего не знал? Да ты не слушаешь меня, юноша!

– Слушаю, Гарри. А Карло Торадзе он приблизил к себе, надеясь с его помощью выбраться из дерьма, в которое попал?

– Именно.

– Почему же он доложил Вашакидзе о подозрениях Карло? Карло ведь поделился своими наблюдениями с Ахвледиани и ни с кем больше.

– Он утверждает, что сказал о подозрениях Карло главкому инженеру в надежде, что тот испугается и наконец свернет дело. Вашакидзе и сделал вид, что испугался. Более того, он обещал порвать с Санадзе и компанией.

– Детский сад! Врет Ахвледиани. Выгораживает себя. Письма-то о перераспределении фондовых тканей он продолжал подписывать.

Зазвонил телефон. Гарри взял трубку.

– Легок на помине, – шепнул он мне. – Тебя просит.

Я взял трубку.

– Нам надо поговорить, – сказал Ахвледиани. – Приезжайте.

– Вы опоздали. Теперь со всеми разговорами идите в милицию, – ответил я.

– Я настаиваю, чтобы вы приехали.

Я рассвирепел.

– Сначала выгоняете меня из дома, потом участвуете в покушении…

– Меня обманули! Меня обманули эти негодяи!

– Ах, теперь они негодяи!

– Что вы написали в статье? Что я жулик, делец? У меня дочери, внуки! Как они будут жить с таким позором?!

– Да не кричите вы! Об этом следовало раньше подумать. Что теперь вы от меня хотите?

– Хотел поговорить, – неожиданно спокойно сказал Ахвледиани. – Сегодня утром Вашакидзе улетел в Москву искать покровителей. Я остался один. Совершенно один.

– Ну и что?

В трубке раздались короткие гудки.

– Может быть, надо было поехать к нему, юноша? – сказал Гарри.

– Нет, – ответил я.

– Ты потом послушай магнитофонную запись. Магнитофон спленкой в сейфе у Левана. Там же папка с материалами, которые мы с ним собрали. Теперь ты понимаешь, юноша, почему я не навещал тебя?

– Чья инициатива дополнительного расследования – твоя?

– Левана.

Я ничего не успел сказать. Меня вызвали к главному.

Главный знал обо мне куда больше, чем Леван. Это я понял по тому, что он спросил:

– Почему следователю ничего не рассказали?

Я промолчал. Не хотелось объяснять причины, побудившие меня не давать показаний следователю.

– Вы ничего не сказали следователю? – удивился Леван, который тоже был в кабинете. – Правильно сделали!

– Чему ты учишь молодого человека, Леван?! – Главный возмутился.

– Правильно он сделал!

– Спокойно, Леван.

– Я не могу быть спокойным, когда наши сотрудники подвергаются насилию!

– Ты уже выразил цеховую солидарность. – Главный обратился ко мне: – Как вы себя чувствуете, в состоянии интенсивно поработать?

Я кивнул.

Главный достал из сейфа мою статью. Я заметил, что ее первая страница испещрена красным карандашом. Легко было представить, что делалось на остальных страницах.

– На основе этого, а здесь материала в избытке, напишите очерк о Карло Торадзе на «подвал». Четыре «подвала» ужмите в один. Постановка вопроса – за что арестовали Карло Торадзе? Справитесь?

– Постараюсь, – ответил я без энтузиазма.

Мы с Леваном вернулись в отдел.

– Ну что? – спросил Гарри.

– Очерк о Карло Торадзе на «подвал», – ответил Леван и вытащил из сейфа магнитофон, кассеты, папку. – Все это вам, Серго. – Он впервые назвал меня по имени. – Садитесь и работайте.