Текст книги "Без всяких полномочий"
Автор книги: Борис Мегрели
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Борис Мегрели
Без всяких полномочий
ГЛАВА 1
Я опаздывал, но не ускорил шаг. В папке я нес рукопись законченной пьесы, и меня не очень волновало, что мое опоздание вызовет недовольство заведующего отделом информации Левана Чапидзе. С тех пор как я вернулся в Тбилиси, прошел почти год, и все это время я переделывал пьесу – сначала по собственному побуждению, а потом по требованию театра, совмещая эту изнурительную, но приятную работу с журналистикой.
Три предыдущих года я работал школьным учителем в городишке, где все настолько знали друг друга, что казались членами одной семьи. Первый учебный год прошел хорошо. Директор школы даже отправил в университет благодарственное письмо. Но затем я стал писать пьесу. В результате мы расстались с директором без сожалений. Я надеялся расстаться в ближайшее время и с Леваном.
На изгибе проспекта Руставели стоит здание с широкими витражами, напоминающее эпоху конструктивизма. В нем размещались редакции газет, журналов и Грузинское телеграфное агентство – ГрузТАГ.
В закутке у лифта парикмахер Ашот брил какого-то толстяка.
Настенные часы показывали половину десятого.
– Привет, Серго! Решил записаться в длинноволосые? – спросил Ашот. – Обожди, подстригу.
Он благоволил ко мне и стриг бесплатно, когда я сидел без денег.
– В другой раз, – сказал я, входя в кабину лифта.
Ашот был единственным во всем этом здании, кто знал, что я написал пьесу. Его мать, тетушка Айкануш, работала в театре вахтером.
Все сотрудники отдела информации были на местах.
– Товарищ Бакурадзе, – сказал Леван, – если не будете являться на работу вовремя, можете вообще не приходить.
– Леван Георгиевич, Серго внештатник. Мне кажется… – начал было Гарри.
– Вот именно, вам кажется, – сказал Леван. – Я отвечаю за отдел, и я устанавливаю порядок. – Он схватил трубку зазвонившего внутреннего телефона. – Иду.
Как только за Леваном закрылась дверь, Гарри Шуман подошел ко мне и хлопнул по плечу. Он был почти двухметрового роста, но не сутулился. Военная выправка, хотя Гарри никогда не служил в армии, подчеркивала его рост, и от этого он казался еще выше. Гарри считался самым элегантным мужчиной в редакции – даже в жаркие дни он не снимал пиджак и галстук.
– Не унывай, юноша! – сказал он. – Начальников не выбирают.
Я с сожалением подумал, что не могу уйти из редакции. Пьеса не была окончательно принята театром. Но перейти в другой отдел и наконец избавиться от Левана я мог.
– А я выберу. Уйду в ГрузТАГ. Надоел мне Леван Георгиевич Чапидзе! – сказал Мераб Немсадзе и в знак протеста швырнул мне мою газету. Он повернулся к Амирану Табукашвили. – Выскажись и ты. Облегчи душу.
Полгода назад Амирану вырезали почку. С тех пор он стал молчаливым, словно вместе с почкой лишился языка.
– Оставь Амирана в покое! – сказал Гарри, подбирая газету.
Мераб отвернулся от Амирана и произнес:
– Больше всего на свете надо бояться молчунов.
– И болтунов, – подхватил Гарри.
Планерка у главного закончилась. Размахивая рукописями, как знаменами, по коридору носились сотрудники. Хлопали двери отделов.
В конце коридора из-за угла показалась грудь Наны Церетели, затем она сама. У нее была великолепная грудь, и можно сказать, что Нана грудью прокладывала себе дорогу в жизни. Четыре года назад Нана занимала должность литературного сотрудника, а сейчас заведовала самым важным отделом редакции – отделом пропаганды. Ей недавно исполнилось двадцать семь, и главный, учитывая неопытность Наны, два раза в неделю допоздна инструктировал ее.
Я направился к Нане, решив попроситься в отдел пропаганды.
– Серго, здравствуй, – услышал я позади себя и обернулся.
– Привет, Элисо! Ты хорошеешь с каждым днем.
Элисо была беременна.
– Ты еще в университете любил говорить девушкам комплименты. Тебе это ничего не стоило, а им доставляло удовольствие. Опять поссорился с Леваном? Он жаловался главному.
Элисо работала секретарем главного редактора.
– Нашел на кого жаловаться! Я же внештатник.
– Что теперь будешь делать, Серго?
– Элисо, ты верный товарищ. Я бы пошел с тобой в разведку. – Я чмокнул ее в щеку и оставил в растерянности.
– Юноша! – раздался голос Гарри. – Соблаговолите подойти к телефону.
Видно, не суждено мне было дойти до Наны.
Звонила зав. литчастью театра Манана Гуладзе и велела сегодня же принести ей переделанную пьесу. Меня торопили. Я счел это хорошим признаком.
Когда я снова вышел в коридор, то увидел, что Нана уже не одна. Она разговаривала с высокой рыжей девушкой. Подходить не имело смысла, но девушка была уж очень хороша.
– Здравствуйте, – сказал я.
Девушка кивнула. Широко расставленные серые глаза не выразили ни малейшего интереса.
Нана ответила:
– Здравствуй, здравствуй! Ты что, слушай, тискаешь беременных женщин?!
Нану нельзя было упрекнуть в изысканности выражений. Опасливо поглядывая на рыжую девушку, я сказал:
– Нана! Элисо, как и ты, мой университетский товарищ.
– Можно подумать, что это серьезное препятствие…
Я не дал ей закончить:
– У меня к тебе дело. Когда мы можем поговорить?
– Через минуту.
– Извините, что помешал вам, – обратился я к рыжей девушке.
– Ничего, – произнесла она так тихо, что я не мог разобрать, какой у нее голос.
– Познакомьтесь, – сказала Нана. – Это Серго Бакурадзе, многообещающий журналист.
– Нина Шедловская, – протянула руку девушка.
Нана достала из кармана юбки крохотную записную книжку и сказала ей:
– Оставьте телефон. Она позвонит вам.
Нина продиктовала номер и попрощалась.
– До свидания, – сказал я. – Было приятно познакомиться. Приходите к нам.
– Спасибо, – с улыбкой ответила она и пошла к лифту. Она хромала, и я, пораженный, глядел ей вслед со смешанным чувством жалости и разочарования.
– Ну, слушаю тебя, – сказала Нана.
– Что с этой девушкой?
– Упала с лошади. Она наездница в цирке. Слушай, ты хотел поговорить со мной или искал повод познакомиться с ней?
– Конечно, хотел поговорить.
– Деловые разговоры, мой дорогой, ведут за столом.
Только этого недоставало, подумал я. Денег у меня было в лучшем случае на обед в столовой.
– Сожалею, но не могу пригласить тебя в ресторан, а в столовую ты не пойдешь.
– Разумеется, не пойду. Знаешь что, отложим на завтра. Сегодня я занята. Побежала, надо успеть сдать материал в номер.
В полдень все сотрудники отдела информации переселялись в кафе напротив редакции.
Леван не мог уйти, и мы пошли пить кофе без него.
В углу пустого зала сидели мой школьный товарищ Лаша и Боб. Лаша поднялся и расцеловался со мной.
Когда-то Лаша занимался боксом и увлекся им настолько, что с трудом закончил школу. Он не стал известным боксером, бросил бокс и устроился лаборантом в медицинский институт. Там он влюбился в студентку, дочь раввина, Симу. Вначале Лаша не пользовался взаимностью. Он ходил за девушкой по пятам, преследовал ее, угрожал, что в конце концов возымело действие на воспитанную в строгости Симу. Она даже не предполагала, что на свете бывает такая любовь, и ответила на чувства Лаши со всей затаенной пылкостью женщин своего рода. Узнав об этом, раввин готов был навсегда уехать из Тбилиси, лишь бы избавиться от Лаши, но не бросать же насиженное место, где еще его дед, тоже раввин, построил в центре города каменный дом, где его все уважали и где ему все нравилось. Тогда раввин впервые обратился к богу с личным вопросом. И как раввин заявил дочери, которая не уставала повторять: «Лаша или смерть!» – всевышний сказал ему: «Пусть одним иудеем будет больше». Свадьба принесла Лаше мимолетное счастье, потому что раввин все время советовался с богом и однажды сказал: «Мусульмане тоже делают обрезание, но они остаются мусульманами. Я не могу требовать от народа соблюдения законов, если сам не соблюдаю их. Мы уезжаем».
Лаша остался один.
Он целые дни просиживал в кафе, курил анашу, и бог знает, что ему грезилось.
Маленький, похожий на лилипута, Боб был его рыбой-лоцманом.
– Как дела? – спросил я Лашу.
– Получил вызов, – ответил он и вытащил из бумажника бланк с каким-то текстом и печатью.
– Поедешь?
– Время покажет, что делать, – ответил он и без всякого перехода спросил: – Твоим ребятам не нужны итальянские галстуки?
– Не знаю.
– А тебе?
– У меня есть галстуки, – соврал я.
– У него есть! – залился тонким смехом Боб.
– Помолчи, Боб! – сказал Лаша и отвел меня в сторону. – Я слышал, ты в писатели подался. Тяжелое дело. Но ты молодец. Надо выбиваться в люди. Если понадобятся деньги, мой бумажник в твоем распоряжении.
– Спасибо, Лаша, – сказал я.
– Ну ладно. Иди. Твои коллеги уже косятся на меня. Иди, Серго. А итальянский галстук за мной.
Я подошел к своим и сел за стол. Официантка расставляла чашки и улыбалась Гарри.
– Не строй глазки, Катюша. Я не каменный, – сказал он.
Официантка засмеялась. По-моему, она была неравнодушна к Гарри, впрочем, как и все другие официантки – от двадцатилетней Валентины до шестидесятилетней Маринэ по кличке Бабушка грузинского футбола. Маринэ знала по именам всех игроков тбилисского «Динамо».
– Ну и дружки у тебя, – сказал мне Мераб.
– Лаша несчастный парень. Но у него доброе сердце.
– Он фарцовщик!
Я пожал плечами. Слава богу, что не предложил им галстуки, подумал я.
– Успокойся, юноша, – сказал Гарри Мерабу. – Ты тоже не безгрешен.
Гарри намекал на связь Мераба с богатой сорокапятилетней вдовой. Мераб принимал от нее дорогие подарки. Во всяком случае, серый французский костюм и черные английские ботинки на нем были от вдовы. Мы все знали, когда он проводил у нее ночь. Она испытывала страсть не только к Мерабу, но и к духам «Серебристый ландыш».
– Катя! – поторопил Мераб официантку. – Твои мальчики заждались!
– Несу, несу, – ответила Катя и засуетилась. Она принесла кофе и бутылку коньяка.
– Не надо коньяка, – сказал Амиран. – Посидим за чашкой кофе. Зачем пить?
– Разве это называется пить? – сказал Гарри. – Амиран! Встряхнись!
– Если я встряхнусь, вам придется собирать меня по частям, – ответил Амиран.
– Что с тобой происходит? – сказал Мераб и положил руку на плечо Амирана.
Гарри окинул нас взглядом.
– Сегодняшнее кофепитие посвящаем следующей проблеме – Серго Бакурадзе и его взаимоотношения с Леваном Чапидзе.
– Хорошая мысль, – сказал Амиран. Он был рад, что его оставили в покое.
– Что обсуждать? – сказал Мераб. – Мы должны помочь Серго устроиться в штат.
– Как это сделать? – спросил Амиран. – Устроиться в штат трудно.
– Пойдем к главному, поговорим с ним, – ответил Мераб.
Я сидел и улыбался.
– Ты что ухмыляешься, юноша? – спросил Гарри.
– Я не хочу в штат.
Все недоверчиво посмотрели на меня.
– Ты серьезно? – спросил Гарри.
– Вполне, – ответил я.
– Объясни товарищам причину, – сказал Гарри.
– Мы ждем, – сказал Мераб.
– У человека могут быть секреты? – сказал Амиран и недовольно отвернулся к окну. – Нельзя же душу выматывать!
– Хорошо, я скажу. Только все должно остаться между нами.
В это время в зал вошла Нина Шедловская с высоким мужчиной в клетчатом пиджаке. Воцарилась тишина. Мераб застыл с бутылкой в руке.
– Вот это девушка! Девушка моей мечты.
– Добрый день, – сказал я, когда Нина поравнялась с нами.
– Добрый день, – ответила она.
Мои галантные товарищи тут же привстали и закивали головами.
Катя усадила вошедших за самый дальний стол.
– Юноша, откуда ты ее знаешь? – спросил Гарри.
– Оставь его в покое. Видишь, он волнуется, – сказал Мераб и ушел к Кате.
– А парень с ней, юноша, тоже неплох, – сказал Гарри, – Типичный американец с Запада.
Гарри сам был по происхождению американцем. В Союз он приехал с отцом в тридцать четвертом году, двухлетним мальчиком. Шуман-старший помогал Грузии строить какой-то комбинат.
– Хочешь, пошлем им шампанского? – сказал Гарри.
– Не хочу, – ответил я, хотя с удовольствием велел бы Кате поставить на стол Нины дюжину шампанского.
– Хочешь или не хочешь, не имеет значения, – сказал Мераб, садясь за стол. – Уже все сделано.
Хлопнула пробка, и Катя засеменила к столу Нины, неся бутылку шампанского.
Между Катей и Ниной завязался спор.
– Эта гордячка игнорирует наш обычай, – сказал Мераб.
Но клетчатому пиджаку обычай понравился, и Нина уступила. Он поднял бокал с шампанским, приветствуя нас.
– Пьянствуете, вместо того чтобы работать?! – сказал Леван.
Мы настолько увлеклись Ниной, что не заметили его появления.
Когда Гарри налил коньяк в рюмку, Леван чокнулся со всеми, намеренно пропустив рюмку, протянутую мною.
Краем глаза я наблюдал за Ниной. Я с горечью говорил себе, что такие девушки не для меня, и утешался мыслью, что мне сейчас не до девушек, их будет много потом, когда поставят мою пьесу, – хоть пруд пруди.
– Юноша, спуститесь с заоблачных высот на грешную землю. – Гарри улыбался.
– Мне пора. – Я встал.
– Куда? – спросил Леван.
Я сделал вид, что не слышал вопроса, и он рассвирепел:
– Уже отвечать не желает! Кто мы для него? Журналисты. Газетчики. Низшее сословие. А он драматург. Пьесу, видите ли, написал!
– Пьесу? Это правда, юноша? – спросил Гарри.
– Зачем его спрашивать, если даже наш парикмахер в курсе дела! – сказал Леван. – Обошел, говорит, Бакурадзе всех вас.
– Лично я могу только поздравить Серго, – сказал Мераб.
– Рано поздравлять, – смутился я.
– Видите, уже пренебрегает поздравлениями товарищей! Завтра здороваться с вами перестанет! – Леван не мог успокоиться. – Так всегда бывает, когда человек из грязи да в князи.
Я схватил Левана за лацканы пиджака и дернул к себе. Стул под ним с грохотом опрокинулся. Гарри вцепился в мои руки. Я хотел вырваться, но тут заметил идущую к выходу Нину. Клетчатый пиджак шагал за ней.
Леван кричал, и Мераб успокаивал его.
Официантки не вмешивались. В кафе дрались часто.
– Это ему так не пройдет! – грозил Леван. – Я его выгоню!
Я вышел из кафе.
Солнце свирепствовало. Асфальт дымился.
К проспекту Руставели выезжал сверкающий синевой «Москвич». Через заднее стекло машины я увидел рыжие волосы Нины Шедловской. Автомобиль мигнул подфарниками и умчался. Номер на нем был тбилисский.
Я сел в троллейбус. Потом я ехал в трясущемся автобусе. Мысли перескакивали с одного на другое, как с ухаба на ухаб. Я старался не думать о Леване, о том, что случилось в кафе.
Несколько лет назад Леван работал в газете внештатным корреспондентом. Он писал рассказы. Журналы не хотели публиковать их. Отчаявшись, Леван принес рассказы в газету. Ему повезло. Сотрудница отдела культуры и искусства Ирина Ткачева увидела в них то, чего не увидели в журналах. Началась кропотливая работа над каждой страницей, над каждым абзацем, а потом был первый успех.
Никто не знал, когда между Ириной и Леваном возникла любовь. Они тщательно скрывали свою связь.
Ирину ничто не смущало – ни то, что она старше Левана на десять лет, ни то, что родители Левана настроены против нее. Она твердо решила рожать. Она хотела иметь ребенка независимо от того, женится на ней Леван или нет. После долгих колебаний и скандалов Леван сбежал в Москву. Все думали, что он найдет подходящую девицу и навсегда останется в столице. Однако Леван вернулся, возможно, потому, что в Москве нелегко найти подходящую девицу за месяц. Он женился на Ирине. Она родила сына, но даже это не смягчило родителей Левана.
Леван зарабатывал от случая к случаю. Денег не хватало. Скрепя сердце он устроился в штат отдела информации и вскоре обратил на себя внимание главного.
Главный редактор мечтал уволить заведующего отделом информации – майора в запасе, убежденного в том, что лучший вид газетной информации – это рапорт. Под стиль рапорта он ухитрялся подгонять даже материалы ведущих сотрудников, чего не мог вынести ни один из них. Отдел лихорадило. Майор призывал к порядку подчиненных, когда те роптали.
– Тяжело? Так точно, тяжело, – говорил он и после паузы добавлял сакраментальное: – Тяжело в учении – легко в гробу.
Леван сторонился неспокойной жизни отдела. Он отрабатывал свои часы и бежал домой писать рассказы. Через полгода он выдохся, испугался, что все кончено, и, вместо того чтобы переждать, заставил себя писать вдвое больше, и из этого ничего хорошего не получилось. Он начал пить. Пьяный, он не читал своих рассказов товарищам, как это делают все пишущие, но становился злым и жестоким. Однажды он при всех накричал на заведующего, обвинив его в узости взглядов, и, когда тот попытался призвать его к порядку, сказал:
– Что с вами говорить, майор! Вы же дурак!
Заведующий влепил Левану пощечину. В результате майора окончательно уволили в запас, а заведующим назначили Левана…
– Швейная фабрика, – услышал я голос кондуктора и, растолкав пассажиров, выскочил из автобуса.
ГЛАВА 2
Дверь в административный корпус оказалась запертой. Я направился в швейный цех, надеясь найти какого-нибудь рационализатора и написать о нем очерк. На фабрике всегда найдется передовик производства, неизвестный широкой общественности. Неизвестные передовики в газетах в большом почете. Им щедро отводят место на полосе, хотя очерки о них никто, кроме самих героев и их знакомых, не читает. Полгода назад я написал о рационализаторе Вахтанге Эбралидзе. Очерк со снимком, сделанным мною, опубликовали на первой странице и заплатили прилично.
Цех пустовал. Лампы не горели. Экономили электроэнергию. Я с досадой подумал, что приехал на фабрику в обеденный перерыв. В отделе технического контроля, к моей радости, оказался начальник цеха Коберидзе. Мы познакомились, когда я собирал материалы о Вахтанге. Коберидзе разговаривал с молодым мужчиной. Оба стояли ко мне вполоборота и не видели меня. Они были похожи друг на друга – плотные, с брюшком, лысые, с густыми завитками волос вокруг лысины. Братья – старший и младший. Молодой, похоже, сильно потел – он держал в руке носовой платок и вытирал им шею и лицо, – но, несмотря на это, кожаный пиджак, только входящий в моду, не снял. Наверняка пиджак составлял предмет его большой гордости.
Идея написать репортаж из отдела технического контроля возникла внезапно. Мне не приходилось читать подобных репортажей. Новизна темы должна была привлечь газету.
На широком длинном столе лежали платья и блузки, у стены – пакеты готовой к отправке продукции, а чуть дальше – штабеля коричневых, синих, оранжевых тканей в рулонах, или, как говорят специалисты, в кусках.
– Здравствуйте, Гиви Ревазович, – сказал я Коберидзе.
– Здравствуйте, товарищ корреспондент. – Коберидзе растерянно протянул руку.
Молодой вежливо отошел в сторону.
– Как поживаете, Гиви Ревазович?
– Вашими молитвами. Прославили вы нас и нашего Вахтанга на всю республику. Спасибо большое. – Он достал откуда-то из-под стола отрез коричневой ткани. – На платье вашей жене.
– Я не женат.
– Тогда матери.
– Уберите, пожалуйста.
– Я от всего сердца, – смущенно сказал Коберидзе и бросил отрез под стол. – Чему обязаны?
– Приехал писать репортаж.
– А у директора или главного инженера были? Сначала надо к ним. Идемте, провожу вас.
– Их нет. Да и не нужны они. Мне нужны вы.
– Я?!
Коберидзе совсем растерялся, но я не придал этому значения. Беседа с корреспондентом смущает многих. Я приготовил блокнот и фотоаппарат.
– Расскажите, как ваш цех выполняет постановление ЦК Компартии республики об улучшении качества товаров народного потребления.
Коберидзе произнес несколько ходульных фраз. Естественно, я не стал их записывать.
– Вы же не на трибуне, Гиви Ревазович.
– Ну так поедем куда-нибудь, там и поговорим по-человечески.
– Репортаж из ресторана редакция не примет, – улыбаясь, сказал я, желая придать беседе непринужденный характер. Увы, мне это не удалось. Тогда я взял со стола синее платье. Ткань была мягкой и нежной. – Синтетика?
Коберидзе возмутился:
– Натуральный шелк! Такой ткани днем с огнем не сыщешь! Дефицит. Фондовый товар.
– Красивая ткань.
– Название у нее тоже красивое – «Ариадна».
– Откуда фабрика получает ее?
– Из Кутаиси, с шелкового комбината.
– Из других городов вы тоже получаете ткани?
– Нашими поставщиками являются предприятия Ленинграда, Белоруссии, Латвии, Литвы.
Прекрасно, подумал я. В репортаже можно будет подчеркнуть, что в выполнении постановления ЦК Компартии Грузии помогают братские республики.
– Не могли бы вы конкретно назвать одно-два предприятия-поставщика?
– В Литве, например, Каунасский шелковый комбинат имени Зибертаса. Он поставляет нам очень хорошую ткань «Летува». Мы изготовляем продукцию из тканей свыше двадцати артикулов.
– Какая продукция пользуется у потребителя наибольшим спросом?
– В данный период платья и блузки из ткани артикула 85 311, то есть «Ариадны».
– Прекрасно, – сказал я и вернул ему платье. – Вот вам готовая продукция. Как вы проверяете качество?
– Смотрим, ровные ли строчки, нет ли затяжек, иного брака, словом, соответствует ли товар ГОСТу. Об этом лучше поговорить с работниками ОТК. Они вернутся через полчаса.
– Обязательно поговорю. Встаньте, пожалуйста, вот здесь. – Я подвел Коберидзе к штабелям тканей. – Это ведь «Ариадна»? Я сфотографирую вас на ее фоне. – Я обратился к молодому человеку: – Будьте добры, включите свет.
– Нельзя, дорогой. – Он лучезарно улыбнулся. – Приказ главного инженера экономить электроэнергию. Правда, Гиви Ревазович?
Коберидзе стоял с платьем в руках. Вид у него был не для газетной полосы. Внезапно я подумал, что избрал странный для снимка фон. Фоном должна служить готовая продукция, коли речь о качестве товаров, сказал я себе и собрался перенести Коберидзе к пакетам… А почему, собственно, в отделе технического контроля лежат эти штабеля ткани? Отдел не был отгорожен от цеха даже условно, и я отмахнулся от возникшего вопроса. Мало ли по какой причине ткань лежала здесь, а не в другом месте. Цех раскроя на фабрике только строился. Раскройщики работали в швейном цехе. Их столы располагались напротив отдела технического контроля.
– Не надо меня фотографировать, – сказал Коберидзе.
– Почему?
– Неудобно. Скажут еще, что начальник цеха славы ищет.
– Бросьте. – Я включил свет.
– Гиви Ревазович, если корреспондент так уж хочет тебя сфотографировать, перейди к готовой продукции. Это всё-таки отдел технического контроля, – сказал с улыбкой молодой человек. – А вообще корреспонденту надо начать со склада. Сложный путь ткани к готовой продукции начинается со склада.
Я с удивлением посмотрел на него. Он говорил со знанием дела.
– Вы случайно не работаете в прессе?
– Я случайно работаю в другой области, по снабжению.
– Извините, не познакомил вас. Это мой товарищ, Шота Меладзе, – сказал Коберидзе, переходя к пакетам.
Я сфотографировал Коберидзе трижды.
– Ну что, Гиви Ревазович, не пора нам поехать перекусить? Умираю с голоду, – сказал Шота.
– Да-да, едем, – сказал Коберидзе.
– Заехал за ним, чтобы пообедать вместе, а он голодом меня морит, – сказал Шота мне. – Окажите нам честь, составьте компанию.
– Спасибо, я должен остаться. Надо поговорить с работниками ОТК, заглянуть на склад.
– Успеется. Пообедаете и вернетесь. Мне все равно ехать обратно, везти сюда Гиви Ревазовича.
– Я должен остаться.
– Идемте, провожу вас на склад. – Коберидзе взял меня под руку.
Мы направились к выходу.
Кладовщик, небритый старик с бегающими глазами, шаркая разбитыми ботинками по дощатому полу, неторопливо водил меня от одного ряда полок к другому.
– Вот память стала! – сокрушался он. – Где же лежит «Ариадна», черти бы ее побрали?!
Я услышал шум автомобиля, а затем увидел в узком, как амбразура, окне грузовик. Он быстро проехал и вскоре остановился.
– Что это грузовики во время перерыва на фабрику ездят? – сказал я.
– Не знаю, сынок. Я человек маленький, – сказал кладовщик. – Куда запропастилась «Ариадна»?
Что-то этот маленький человек стал меня удивлять. Не могло быть, чтобы он не знал, где какая лежит ткань, тем более «Ариадна».
– Послушайте, дядя, вы давно здесь работаете?
– Три месяца всего.
– А-а, – успокоился я. – Может, посмотрите накладные? Не зря ли мы ищем «Ариадну»?
– Сейчас, сынок.
Старик неторопливо пошел к письменному столу. Идя за ним, я выглянул в окно. У склада стоял герой моего очерка Вахтанг Эбралидзе. Было в нем что-то симпатичное, несмотря на чересчур длинный нос и по-детски маленький подбородок.
– Вернусь через две минуты, – сказал я кладовщику и вышел из склада.
– Привет, Вахтанг! Меня дожидаешься?
– Да, Коберидзе сказал, что вы здесь. Вот примчался, чтобы поблагодарить вас.
– Не надо меня благодарить. Ты сам достоин благодарности. Сколько экономится по твоему рационализаторскому предложению?
– Двадцать восемь тысяч рублей в год.
– Вот видишь! Как живешь? Не женился?
– Пока нет. А живу хорошо. Премию получил после того, как вы написали обо мне. Вот, – Вахтанг вытащил из нагрудного кармана рабочей куртки целлофановый пакетик, в котором лежали деньги и сложенный газетный очерк. – Надпишите, прошу вас.
– Брось. Я же не кинозвезда.
– Очень прошу. Невесте покажу. Она обрадуется.
Я нехотя расписался рядом с портретом Вахтанга.
– Рад был видеть тебя. А теперь извини, дела.
Он смущенно потоптался и сказал:
– Здесь недалеко открыли хороший ресторан. Если можно… если это не оскорбит вас, выпьем по стакану вина. Я отпрошусь…
Мой отказ наверняка обидел бы Вахтанга. А мне не хотелось ого обижать.
– Сейчас никак не могу. В другой раз с удовольствием. – Я взял его под руку. – Идем, провожу тебя до цеха.
Он еле передвигал ноги.
– Что с тобой, Вахтанг?
Он не ответил. И тут я увидел у швейного цеха грузовик, в кузов которого двое рабочих забрасывали рулоны «Ариадны». Делали они это лихорадочно, и было в их суетливых движениях что-то вороватое. Внезапно меня осенило. Я с грустью подумал, что репортажа не будет и придется снова занимать деньги.
– Ну-ка посмотри мне в глаза, – сказал яВахтангу. Он отвел взор. – Тебе не стыдно? Как ты мог взять деньги у Коберидзе?
– Мне жениться осенью, у меня больная мама.
Это взбесило меня:
– Да так можно оправдать любую подлость! Убирайся отсюда, видеть тебя не хочу!
Коренастый шофер в рубашке навыпуск возился с сиденьем. Он увидел меня, когда я записывал номер машины. У него было неприятное лицо – близко поставленные злые глаза, мясистый широкий нос, длинный тонкий рот, мощный, заросший щетиной подбородок.
– Ты кто? Из ГАИ? – прохрипел он.
Голос под стать внешности, подумал я и спросил:
– Куда везете «Ариадну»?
– Ариадну или Изабеллу, тебе какое дело, мальчик?
Рабочие продолжали погрузку.
– Я из редакции. Куда везете товар?
– На базу Текстильторга.
– Интересно. С Текстильторга фабрика ткани получает. Покажите путевой лист.
В этот момент рабочие вынесли очередные рулоны «Ариадны». Я вскинул фотоаппарат и, когда они вплотную подошли к кузову, нажал на «спуск». Шофер бросился на меня, пытаясь выхватить фотоаппарат. Я оттолкнул его. Он потерял равновесие и упал, но вскочил на четвереньки – рассерженный зверь, изготовившийся к прыжку, – и кинулся на меня с рычанием, выставив вперед короткопалые руки. Я опередил его. Удар пришелся ему в подбородок. Он рухнул и больше не шевелился.
Из цеха выбежали Коберидзе и Меладзе. Шота схватил меня за руку.
– Идемте, идемте.
У проходной я обернулся.
Рабочие поднимали шофера. Коберидзе ругался.
Мы сели в зеленую «Волгу». Я вытащил из кармана пачку сигарет «Тбилиси». Пальцы дрожали. Шота протянул «Кент».
– Что произошло?
– Шофер хотел вырвать у меня фотоаппарат.
– И вы его стукнули. Неосторожный вы человек. Он же мог вас изуродовать. Животное. Полторы извилины. Вы что, сфотографировали его?
– Погрузку.
– Зачем?
– Не понял. Как зачем? – Я вспомнил, что Шота работает, как он выразился, по снабжению. Не на базе ли Текстильторга? – Для вас грузили «Ариадну»?
– Нет, конечно. Зачем мне «Ариадна» или другая ткань? Что все-таки произошло? Неужели вы решили, что Гиви Коберидзе совершил преступление?
– Насколько я знаю, швейная фабрика является получателем ткани, а не отправителем.
– В принципе. Но швейные фабрики обмениваются друг с другом фондами, отказываются от некоторых артикулов, особенно когда есть экономия ткани. У Гиви большая экономия «Ариадны». Вся ткань, которую грузили в машину, сэкономлена на раскрое. План Гиви выполнил. А по другим артикулам плана у него нет. Он и решил с согласия руководства вместо «Ариадны» получить другую ткань. Что в этом преступного? Обычная у швейников практика. Если бы проверили документы, убедились бы, что все в рамках закона.
Я ушам своим не верил. Не может быть, не может быть, стучало в голове. Тогда почему Коберидзе, не желая, чтобы я оказался свидетелем погрузки, старался быстрее выпроводить меня из цеха, отправил на склад, хотя знал, не мог не знать, что там нет и метра «Ариадны», а потом подослал Вахтанга?
– Так уж все в рамках закона?
– Не все, конечно, – улыбнулся Шота.
Он явно ждал, что я скажу дальше. Мне, собственно, и говорить нечего было. Я мало что смыслил в фондах, артикулах, движении товаров. Но я чувствовал, что в руках у меня чемодан с двойным дном. И поведение шофера подтверждало это. Пусть у него было полторы извилины, но не стал бы он хватать фотоаппарат без причины. Я настороженно молчал, поняв, что с Шотой надо держать ухо востро. Он уже выведал у меня, что я сфотографировал погрузку.
Перед светофором у въезда на площадь Ленина справа от нас встал грузовик. Путевой лист, мелькнуло в голове. Я же хотел проверить путевой лист у шофера.
– Не все, конечно, в рамках закона, – продолжил Шота. – Гиви имеет право передать фонд на ткань, но не саму ткань. Но без нарушений план не сделаешь. План, план… Не от хорошей жизни он пошел на нарушение. У него горит план по другим артикулам. Теперь и он, и тот, кто получит «Ариадну», выполнят план. Надо помогать друг другу.
На проспекте Руставели Шота развернул машину в нарушение всех правил и остановил у ресторана «Дарьял». Я вспомнил, как Нана сказала, что деловые разговоры ведут за столом. Я был голоден, но идти в ресторан отказался.
– Уважьте меня. Я же уважил вас. – Шота улыбнулся. – Сидели бы сейчас в милиции за избиение рабочего человека.
О милиции я не подумал. А ведь ничего не стоило отправить меня в отделение.
– Почему же вы не вызвали милицию?
– Я? Что плохого вы мне сделали? Гиви хотел вызвать милицию. Он человек добрый, но не дай бог наступить ему на мозоль. Пойдемте перекусим. Из-за Гиви без обеда остался. Не могу один есть. Такая вот у меня слабость. Простительная?
– Вполне. Но меня ждут.
– Ну как хотите. Куда вас отвезти?
Часы показывали половину четвертого. Манана ждала меня в театре к пяти.
– Я здесь выйду.
– Можно задать один вопрос? Что вы собираетесь дальше делать?
– Схожу на базу, выясню, в пользу кого и почему фабрика отказалась от фондовой ткани, и так далее. – Для пущей важности я добавил: – Обычная практика.
– А потом все опубликуете?
– Конечно. Почему такой интерес? Вы же сказали, что отношения к этому не имеете.
