Текст книги "Без всяких полномочий"

Автор книги: Борис Мегрели

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

– Вы же знаете, что не захочу. Зачем время зря тратить?

Санадзе пристально смотрел на меня. Я не отвел взгляд.

– Хорошо, – наконец сказал он, пересел за письменный стол и убрал со счетов журнал. – Что у вас есть против меня? – Он щелкнул костяшкой на счетах. – Первое?

– Карло Торадзе, – сказал я.

– Второе? – он щелкнул еще раз.

– Младший лейтенант милиции.

– Третье? – еще одна костяшка.

– Разве этого не достаточно?

– Теперь я скажу. Я наслышан о судьбе Карло Торадзе. О вашем желании помочь ему – тоже. Похвально. Может быть, вам удастся ему помочь. Правда, умные люди говорили мне, что это безнадежно. Но дело ваше. Что касается меня, то я Карло Торадзе знать не знаю, в глаза никогда не видел. Это первое. – Он отбросил одну костяшку назад.

– Вы и к швейной фабрике не имеете отношения?

– Нет.

– А если я докажу?

– Тогда и приходите.

– Договорились. – Я встал.

Он жестом остановил меня.

– Мы не закончили. О каком лейтенанте речь? Поясните.

– О младшем, который три года назад повесился в воскресное летнее утро, привязав к решетке камеры скрученную рубашку.

– Вы, корреспонденты, любите придумывать всякие истории. – Санадзе резко отбросил на счетах еще одну костяшку. – Это второе. Сынок, почему ты так настроен против меня? Объясни, чтобы я понял. Разве я тебе сделал что-нибудь плохое?

Как я мог объяснить, что не имеет никакого значения, кому он сделал плохое, объяснить так, чтобы он понял?!

– Ладно, – сказал он и встал. – Велеть Шота отвезти вас или сами доберетесь?

– Сам доберусь.

Он проводил меня до дверей.

– Ты бы мог выйти отсюда богатым человеком, – со вздохом сказал Санадзе на прощанье.

ГЛАВА 18

Марнеули – самый смелый из городишек Грузии, называющих себя городами. Этот поселок с пятнадцатитысячным населением так и не вырос с тех пор, как его возвеличили до районного центра.

Получив место в гостинице, пропахшей дустом, я направился в райком партии в надежде на поддержку. В чужом городе больше неоткуда было ждать помощи.

Открыв дверь кабинета, я увидел за столом Галактиона Гегешидзе, бывшего комсомольского вожака университета. Мы не виделись четыре года. Гегешидзе вскинул голову. Брови у него, как всегда, были нахмурены. Когда он сердился, левая бровь задиралась вверх, а правая опускалась вниз, почти закрывая глаз.

Он смотрел на меня и улыбался. Его брови медленно разглаживались.

– Что вы тут делаете, товарищ Гегешидзе? – сказал я.

– Я тут, между прочим, работаю. А вы что здесь делаете, товарищ Бакурадзе?

– Да вот приехал.

– Заходи, пропащая душа!

Галактион встал. Худой и длинный, как шест, он навис надо мной. Мы обнялись.

– И давно ты здесь?

– Почти два года.

Я оглядел застекленные шкафы. На полках лежали початки кукурузы, пшеничные колосья, картофелины.

– Нравится?

– Нравится. Шавгулидзе по старой памяти зовет к себе. Говорит, ему нужны честные, принципиальные люди. А разве на партийной работе нужны другие? – усмехнулся Галактион. – Я этот район вытяну в самые передовые в республике. Здесь такое будет! Через год производство кукурузы увеличим на двести процентов, производство зерновых – на сто восемьдесят. Хочу создать животноводческий комплекс на промышленной основе. До Тбилиси рукой подать. Затоплю столицу молоком. И мясом обеспечу. Еще одна идея есть – теплицы. Круглый год будем снимать урожай огурцов и помидоров. Ты знаешь, я в Италии и во Франции был. Скажу тебе откровенно, кое-что я у них перенял. Ну, хватит о районных делах. Я могу рассказывать до утра. Слушай, а где ты остановился?

Через минуту он уже звонил в гостиницу и, несмотря на мои протесты, велел предоставить мне люкс.

– Ты приехал, чтобы написать о районе?

– Нет, Галактион. – Я коротко рассказал о цели приезда.

– Махинаторы!

– Махинаторы? Они убирают всех, кто становится им на пути. Они засадили в тюрьму ни в чем не повинного инженера Карло Торадзе, представив дело так, будто он похитил со швейной фабрики ткань на шестьдесят тысяч рублей. Парень вернулся в Тбилиси из Иванова, где работал на текстильной фабрике инженером, вернулся на свою голову. Толковый, башковитый, он быстро разобрался, что к чему, и брякнул о своих наблюдениях директору, не подозревая, что тот запутался в жизни, оступился когда-то и дельцы крепко держат того в руках. С этим директором отдельная история. Представляешь, у него грудь увешана орденами и медалями. В мирной жизни он оказался трусом. Самым настоящим трусом. Он однажды смалодушничал, и пошло. Чем дальше, тем глубже влезал в грязь. Знаешь, почему он смалодушничал? Потому что больше всего на свете боялся замарать свое честное прошлое. Опасаясь огласки, умолчал… Воевать с фашистами ему было легче, чем с собой.

– Почему с собой?

– А как же?! Сначала надо победить в себе страх.

– Думаешь, на фронте он не побеждал в себе страх?

– В том-то и дело, что побеждал. Но то на фронте. На войне перед тобой враг и наше дело правое. А здесь вроде бы все свои… Не могу я понять психологию этого человека. Пытаюсь, но не могу. Если бы на войне ему кто-то предложил изменить Родине, да он разрядил бы в того пистолет. Ну, чем внутренние враги им лучше внешних? Хуже, страшнее. Пятая колонна. Разве потакать им не означает измену Родине?! Ничего не могу понят. Что произошло? Как они могли народиться? Нашему народу никогда не было свойственно делячество. Коммерция всегда у нас считалась занятием низким. Честность, гордость, щепетильность, может быть чрезмерная, но зато не допускающая никаких компромиссов, – вот что нас отличало.

– И отличает! – сказал Галактион. – Отдельные личности не могут изменить лица народа.

– Знаешь, Галактион, у русских говорится: «Ложка дегтя портит бочку меда».

– А у нас говорится, что лучше зажечь маленькую свечку, чем проклинать тьму.

– Вот я и зажег ее, иначе не приехал бы сюда.

Я подробно рассказал Галактиону о Карло и о том, что с ним произошло.

– С чего начнем? С милиции. – Он схватил телефонную трубку.

– Нет, Галактион.

Он удивленно повесил трубку.

– Ну говори, не стесняйся.

– В городе есть спекулянты?

Хута Киласония, размазывая слезы по небритым щекам, сказал:

– У меня четверо детей. Пожалейте.

– А у меня трое. Ты меня тоже пожалей, – сказал Галактион. – Выкладывай все, что знаешь. Ты уже полчаса ходишь вокруг да около. Выложишь все, пойдешь домой.

– Ладно. В тот день, шестнадцатого января, ближе к вечеру, привезли «Ариадну» на шестьдесят тысяч рублей.

– Откуда вы знаете, что на шестьдесят тысяч? – спросил я.

– Слышал, – ответил Киласония.

– Где слышал? От кого слышал? – подхватил Галактион.

– В пятом магазине.

– Это около базара. Бойкое место, – объяснил мне Галактион. – Киласония, что ты там делал?

– Зашел в магазин случайно.

– Случайно зашел в магазин, случайно узнал, что привезли ткань, случайно узнал, на какую сумму! – Галактион начал сердиться. – Не заставляй меня задавать наводящие вопросы! Я тебе не следователь. Рассказывай все толком.

– Клянусь детьми, вечером я случайно зашел в магазин! Мшвениерадзе, директор, увидел меня и говорит: «Может, завтра ты мне понадобишься». И заковылял в кабинет. Я завсекцией спрашиваю, зачем это я понадобился. Тот и отвечает, что привезли «Ариадну» на шестьдесят тысяч рублей. На следующее утро Мшвениерадзе прислал за мной человека. Было около десяти часов. Я как раз завтракал.

– В десять утра? В это время приличные люди находятся на работе! – сказал Галактион.

– У меня вторая группа инвалидности.

– Знаю я твою инвалидность. Дальше?

– Дали лоток. Целый день торговал на базаре.

– Были еще лотки? – спросил я.

– Нет.

– Ткань, надо полагать, продали всю?

– Всю, конечно.

– Не хочешь ли ты сказать, Киласония, что марнеульцы накупили ткани на шестьдесят тысяч рублей? – не выдержал Галактион.

– Почему марнеульцы? Часть продали, часть отправили в села.

– Где хранили ткань? – спросил я.

– Не знаю.

– Ах, не знаешь! – сказал Галактион. – Ладно, Киласония. Сейчас отправлю тебя в милицию. Там ты наверняка все вспомнишь. – Он схватил телефонную трубку.

Я взял у него трубку и положил на аппарат. Киласония посмотрел на меня как на спасителя.

– «Ариадну» привезли в Марнеули шестнадцатого января примерно в шесть вечера, за час до закрытия. Так? – сказал я. Киласония настороженно кивнул. – Торговать тканью начали семнадцатого января. Значит, целую ночь товар где-то хранился. Вы на какую сумму реализовали ткань?

– На девять тысяч с рублями.

– Если с лотка было продано столько, то магазин, должно быть, выручил вдвое больше. Допустим, общая сумма составила тридцать тысяч рублей. Это значит, что в Марнеули было оставлено около двух тысяч метров «Ариадны», то есть пятьдесят рулонов. Так где их хранили ночью?

– На складе.

– Ты хочешь сказать, что твои магазинщики круглые идиоты? – взорвался Галактион. – Только кретины будут хранить на государственном складе ворованную ткань! Не крути, Киласония. Вспомни, что у тебя трое детей.

– Четверо, уважаемый.

– Тем более.

И тут только я сообразил, что Киласония не оспаривает, что ткань ворованная.

– Держать на складе ворованный товар, согласитесь, неразумно, – сказал я ему.

Он механически кивнул. Мое спокойствие, контрастируя с горячностью Галактиона, определенно действовало на него.

– Может быть, ткань прятали у вас дома? – спросил я.

– Нет, клянусь детьми, нет!

– А-а, прятали все-таки! – обрадовался Галактион. – Где? Не хочешь говорить? Мое терпение кончилось. – Он опять взялся за телефонную трубку. – Где ваш начальник? Подошлите в райком следователя. – Галактион повесил трубку. – Что, Килосония, доигрался? В милиции тебе быстро развяжут язык. Убирайся в приемную.

Киласония замер. Он даже не утирал слез.

– Иди, иди, – брезгливо махнул рукой Галактион.

– Вдруг Киласония мелко перекрестился.

– Ты что, в церкви или райкоме партии, негодяй?!

У двоюродного брата Мшвениерадзе в сарае хранилась ткань, – выдохнул Киласония. – Теперь я могу идти домой?

– Фамилия, адрес? – быстро спросил я.

– Коберидзе, Кавалерийская, два, – сказал Киласония. – Теперь я могу идти?

Я хотел его спросить, не тбилисский ли это Коберидзе, но раздумал. Мало ли Коберидзе на свете.

– Теперь можешь, – сказал Галактион. – Пауки в банке!

Киласония в мгновение ока оказался у двери.

– Постой, Киласония, – сказал Галактион. – Как это ты до сих пор не попался? Взятки даешь?

– Даю, уважаемый. Попробуй не дай. С землей сровняют.

Галактион побелел.

– Ладно. Иди. – Минуту он сидел, нахмурив брови. – Поехали к Коберидзе.

Мы поспорили. Я пытался убедить Галактиона, что ему не следует ехать.

– Да не подобает секретарю райкома ездить к жуликам, пойми ты в конце концов? Подумай о своем авторитете!

– У тебя ложное представление о функциях секретаря райкома. Тем более о его авторитете. Хватит, Серго, тратить время на пустые разговоры. У меня дел по горло.

– Прекрасно! Занимайся своими делами.

– Ты что здесь распоряжаешься? Не знает ни города, ни дороги, ни людей, ничего не знает, а распоряжается!

Дверь распахнулась. На пороге стоял гренадерского роста майор милиции.

– Вызывали? – спросил он Галактиона.

– Следователя. Не доверяешь подчиненным?

– На вызов секретаря предпочитаю ездить сам.

– Твои подчиненные берут взятки. Знаешь об этом?

– Знал бы, принял бы меры.

– Вот и прими. Шавгулидзе для того тебя и назначил сюда. Познакомься. Это Серго Бакурадзе. Корреспондент из Тбилиси.

Майор протянул огромную руку:

– Заал Берулава.

– Все. Пора ехать, – сказал Галактион.

– Есть, – вытянулся Заал.

Он даже не спросил, куда и зачем. Странно, что не взял под козырек, подумал я.

Кавказская овчарка гремела цепью и задыхалась от злости.

Мы стояли у невысокого забора, ожидая, что кто-нибудь выйдет из двухэтажного кирпичного дома. Справа от дома под сенью старого ореха, к которому была привязана собака, вытянулся сложенный из речного булыжника сарай с плотно пригнанными воротами и черепичной крышей. В таком сарае можно было хранить что угодно, не опасаясь сырости. Но на что мы надеялись? Верней, на что надеялись Галактион и я? Ведь прошло столько времени. Даже о следах не могло быть речи.

Заал не выразил никаких чувств, когда узнал, зачем мы едем к этому двухэтажному особняку на пригорке у окраины города, и сейчас, стоя рядом с нами на солнцепеке, равнодушно ждал, надвинув на глаза козырек фуражки, чтобы не слепило глаза. Типичный служака – ему сказали, он выполнил, раздраженно подумал я.

Дверь дома наконец приоткрылась. На крыльцо вышел лысый мужчина в рубахе и кальсонах. Это был тбилисский Коберидзе, бывший начальник швейного цеха.

Заал помахал ему рукой.

– Спускайся, спускайся.

Я с удивлением взглянул на Заала, не поняв, как он мог увидеть Коберидзе. Козырек прикрывал половину лица майора.

Коберидзе осторожно, бочком, словно не доверяя лестнице, поставил желтую, как старая слоновая кость, стопу на гранитную ступень, потом другую и так спускался к нам, пока Заал не сказал:

– Поторопись немного и уйми собаку.

– Замолкни, Отелло! – прикрикнул Коберидзе на овчарку.

Заал невозмутимо велел:

– Открой калитку.

Овчарка рычала, и Коберидзе, еще раз прикрикнув на нее, отворил калитку.

– Давно не виделись, – сказал я. – Как поживаете?

Коберидзе не ответил.

– Дома есть еще кто или ты один? – спросил Заал.

– Один. Какое дело привело вас в такую жару?

– Отвяжи собаку и убери ее подальше от сарая. Пока я здесь, охрана сарая обеспечена.

Коберидзе медлил.

– Ты слышал, что я сказал?

Коберидзе подошел к собаке и, отвязывая ее, предупредил:

– Я могу не удержать ее.

Заал сдвинул фуражку на затылок и усмехнулся:

– Старый шутник!

Коберидзе не думал шутить. Он спустил овчарку.

Все произошло так быстро, что я не успел даже подумать, мне защититься от надвигающейся на меня мохнатой громады. Возможно, овчарка летела на Галактиона, а возможно, на Заала, но мне казалось, что ее разинутая красная пасть нацелена на меня.

Заал уложил собаку одним выстрелом. Потом он подошел к Коберидзе, замахнулся, но не ударил, сунул пистолет в кобуру и крикнул:

– Убери собаку!

Коберидзе взял собаку за лапы и потащил за сарай, оставив ни траве темно-красный след.

На выстрел сбежались соседи.

– Нехорошо получилось, – сказал Галактион.

Заал сердито взглянул на него.

– Какая надобность была ехать в этот проклятый дом? И так все известно.

– Что известно? – спросил Галактион.

– Все. – Заал пошел к дому. – Мне надо позвонить прокурору.

Следственно-оперативная группа обнаружила в сарае четырнадцать рулонов «Ариадны» и, закончив с сараем, перешла вместе с прокурором и понятыми в дом. Я терялся в догадках, те ли это рулоны, которые грузили в машину на швейной фабрике при мне, но не решался задавать вопросы Заалу.

Он сидел на пне в тени ореха и смотрел на одиноко парящего в голубом небе коршуна.

–  Утебя нет впечатления, что мы разрушили планы Заала? – спросил я Галактиона.

– Есть, Серго, есть, – ответил Галактион и горячо добавил: – Не признаю я никаких планов, если невиновный человек томится в тюрьме! К черту такие планы!

Заал встал и медленно подошел к нам.

– Не думал, что все так обернется. Как этот негодяй ухитрился завезти ткань? – сказал он. – Придется арестовать не только Коберидзе, но и Мшвениерадзе с пособниками.

– Придется?! – вскипел Галактион.

– Придется, – ответил Заал. – Я не имел права арестовывать их. Проводится крупная операция. В масштабах республики, а может быть, в масштабах Союза. Вынужден буду докладывать министру.

– Операция в масштабах республики! Что значит судьба одного человека в масштабах республики, тем более Союза?! Знаешь ли ты, Заал, что честный парень, хороший специалист, пока вы проводите свою крупную операцию, сидит в тюрьме из-за таких, как этот Коберидзе?

– Нет, – сказал Заал.

– Ты не слышал о Карло Торадзе, инженере с Тбилисской швейной фабрики?

– Нет же. Я ограничен районом.

– Серго тебе все расскажет. А ты помоги ему во всем, что касается Карло Торадзе. Шавгулидзе я тоже позвоню.

Я был ошеломлен. Я даже мысли допустить не мог, что веду параллельное с милицией расследование.

На следующий день после ареста Коберидзе, Мшвениерадзе и его подручных я располагал подтверждениями невиновности Карло. Я собрался покинуть Марнеули и на прощанье зашел в райком.

В кабинете Галактиона у окна, закрывая чуть ли не весь проем, стоял удрученный Заал.

– Видишь ли, Серго, какая история, – сказал Галактион. – Заал получил выговор от министра. Завтра в Марнеули приезжает представитель МВД то ли республики, то ли Союза.

– Ты не звонил Шавгулидге? – спросил я.

– Звонил. Боюсь, что тебе не разрешат использовать материалы следствия.

– Может быть, мне дождаться представителя МВД?

– Дождись, конечно.

– Это ничего не даст, – сказал Заал.

– Какой же выход?

– А вот какой. Напечатай в газете статью о Карло Торадзе. – сказал Галактион. – Я бы так поступил.

– Я же поставлю под удар Заала.

– Придется выбирать, что важнее. Заал, ты как считаешь? Это был запрещенный прием. Заал и без того нарушил служебную дисциплину. Не говоря о преждевременных арестах, он предоставил мне материалы следствия, хотя и не имел на это права. Более того, он ответил на многие мои вопросы. Обнаруженные в сарае Коберидзе рулоны «Ариадны» были завезены накануне. Налаженную систему Санадзе его компаньоны подрыли изнутри. Благодаря безнаказанности они стали заниматься хищением. Я считал, что Заал помог мне, не желая портить отношений с первым секретарем райкома партии. Но, как бы ни было, его поступок стал проступком, за который он, несомненно, поплатился бы. Поэтому я сказал Галактиону:

– Не надо ставить Заала в неловкое положение.

Какова же была моя радость, когда Заал сказал:

– Дело сделано. Чего останавливаться на полдороге?!

Галактион собирался в колхозы. Я спросил, можно ли поехать ним, чтобы собрать материал о колхозниках.

– Конечно, – ответил он.

Я решил остаться на день-другой.

– Когда ты приедешь? – сразу спросила Нина, когда поздно вечером я позвонил ей из гостиницы.

– Через два дня.

– Еще целых два дня! Можно я приеду к тебе?

– Об этом не может быть и речи. Объясни, что произошло?

– Мне тоскливо и одиноко.

– Как же, как же!

– Не передразнивай меня. Я давно так не говорю.

– Ладно, вернусь завтра вечером.

– Завтра так завтра.

Нина повесила трубку прежде, чем я пожелал ей спокойной ночи.

– Закончили? – спросила телефонистка.

– Закончили, – сказал я, не сомневаясь, что она подслушивала.

У меня остался неприятный осадок от разговора. Чем больше я думал о нем, тем тревожнее становилось на душе. Что-то произошло, явно что-то случилось, сказал я себе и снова заказал Тбилиси. Через десять минут телефонистка сказала:

– Номер не отвечает.

Я позвонил Галактиону. Он ответил сразу, и я обрадованно сказал:

– Ты не спал?

– Почему не спал? Спал.

– Извини.

– Ничего, ничего. Что-нибудь случилось?

– Здесь нет. Но в Тбилиси… Словом, мне надо ехать.

– Темень на улице. Хоть глаз выколи. Дождись рассвета.

– Не могу. Надо ехать сейчас.

– Ладно, подошлю машину.

– Спасибо за все.

Лифт не работал. Я взбежал по лестнице и нажал на кнопку звонка. За дверью была тишина. Тревожась все больше и больше, я позвонил еще раз, а потом звонил, не отрывая пальца от кнопки.

– Кто? – раздался наконец за дверью испуганный голос Нины.

– Это я.

Нина открыла дверь и, бросившись мне на шею, зарыдала.

– Что случилось? Что произошло? Где ты была?

Она не могла говорить. Я усадил ее на диван.

Телефонный аппарат был накрыт подушкой.

– Кто тебе звонил?

– Шота…

– Что он сказал? Что он хотел? Отвечай!

– Я не могу повторить…

– Он шантажировал тебя?

Нина кивнула.

Я вскочил. Она ухватилась за мой пиджак.

– Куда ты?

Я оторвал ее от себя и бросился к двери.

Выбежав на улицу, я остановил фургон, в котором перевозят хлеб.

Я нашел квартиру Шота и позвонил. Прошло, наверно, минут пять, прежде чем женский голос спросил:

– Кто вам нужен?

– Извините за беспокойство, нужен Шота.

В ожидании я слушал собственное сердце.

За дверью раздался голос Шота:

– Кто там?

– Серго Бакурадзе.

– Другое время не нашел? Завтра приходи.

– Открой, дело срочное. Я только что вернулся из Марнеули.

Шота открыл. Он был в шелковом халате, небрежно перехваченном поясом с кистями.

– Ты никак не успокоишься, – оказал Шота, выходя на площадку и неплотно прикрывая дверь.

– Характер такой, – сказал я, потянув на себя дверь. Щелкнул замок.

– Зачем закрыл дверь?

– Чтобы жена ничего не слышала.

Он открыл рот, но не для ответа, а для того, чтобы схватить воздух, потому что правой рукой я ударил его в поддых. От удара левой голова Шота глухо стукнулась об стену, и он привалился к бетонной плите, стараясь удержаться на ногах. Я и не хотел, чтобы он терял сознание и падал. Я бил его не сильно, с холодным расчетом и все удивлялся несвойственному мне спокойствию. Он должен знать, за что я его бью, подумал я и схватил его за уши.

– Ты хоть знаешь, за что я тебя бью?

Он толкнул меня.

Я сильнее сжал его уши.

– Так знай, сволочь, за Нину!

Злоба захлестнула меня. Я начал звереть. Он больше не мог держаться на ногах и сполз на выщербленный цементный пол, пачкая его кровью.

Неожиданно отворилась дверь, и я увидел женщину в ночной рубашке. Рот ее был открыт, вены на шее вздулись. Она кричала, но я ничего не слышал. Все заглушал звон в ушах. И услыхал ее вопли только внизу, в подъезде.

– Убили! Люди, Шота убили!

Я почувствовал боль в руке. Кожа на суставах была сбита. Я обмотал ладонь платком.

Из автомата я позвонил Нине.

– Сережа?

– Кто же еще? – Я подождал немного, давая ей возможность расспросить меня, но она не задала ни одного вопроса, и я понял, что она вообще не будет спрашивать о том, что было сегодня. – Я скоро буду.

Улицу посередине разделяли деревья. Под ними я разглядел тюльпаны. Нарвав охапку, я остановил «Волгу». Машина чуть не сбила меня. Водитель был пьян.

– Садись, дорогой! – радостно сказал он.

– А вдруг нам не по пути.

– Все равно садись. Вдвоем лучше, чем одному.

Я сел в машину.

– Куда тебе надо, дорогой?

Я объяснил.

– Хороший ты человек. В моем микрорайоне живешь. – и он фальшиво запел «Страну цветов». Он перестал петь лишь у дома. Прощаясь, я протянул ему несколько тюльпанов.

– Не надо, дорогой. В жизни не дарил жене цветов. Не поймет. Будь счастлив!

Я поднял голову, чтобы взглянуть на окно Нины.

Окно было открыто, и Нина махала мне рукой. Я улыбнулся ей, хотя она не могла видеть моего лица.