Текст книги "Врангель"

Автор книги: Борис Соколов

При этом ни о каких политических соглашениях речь не шла. Однако попытки наладить взаимодействие с батькой Махно потерпели полный крах.

Первый посланец генерала Врангеля, в чине капитана, 27 мая (9 июня) предстал перед «Советом революционных повстанцев» в селе Времьевке Мариупольского уезда. Он передал письмо, подписанное Шатиловым и Коноваловым, с предложением союза и помощи оружием. Парламентер был повешен, и на его теле прикреплена надпись: «Никогда никакого союза у Махно с белогвардейцами не было и не может быть, и если еще кто из белогвардейского стана попытается прислать делегата, то его постигнет участь, какая постигла первого».

Несмотря на первую неудачу, вскоре к Махно был послан полковник Русской армии, которому повезло чуть больше, чем капитану: его расстреляли.

Пятого мая удалось эвакуировать из района Сочи часть кубанских и донских казаков, что дало Русской армии существенное пополнение. Общая численность врангелевцев выросла до сорока тысяч человек, однако во фронтовых частях их количество не превышало двадцати двух тысяч штыков и двух тысяч сабель, объединенных в четыре корпуса. Противостоявшая им 13-я советская армия в мае 1920 года перед наступлением врангелевцев насчитывала 15 тысяч штыков и четыре тысячи сабель.

Двадцатого числа было опубликовано «Воззвание» главнокомандующего:

«Слушайте, русские люди, за что мы боремся:

За поруганную веру и оскорбленные ее святыни. За освобождение русского народа от ига коммунистов, бродяг и каторжников, вконец разоривших Святую Русь. За прекращение междоусобной брани. За то, чтобы крестьянин, приобретая в собственность обрабатываемую им землю, занялся бы мирным трудом.

За то, чтобы истинная свобода и право царили на Руси. За то, чтобы русский народ сам выбрал бы себе Хозяина.

Помогите мне, русские люди, спасти Родину.

Генерал Врангель».

Тогда же Врангелем был подписан приказ № 3226, в котором провозглашалось:

«Русская Армия идет освобождать от красной нечисти Родную землю.

Я призываю на помощь мне Русский Народ.

Мною подписан закон о волостном земстве, и восстановляются земские учреждения в занимаемых Армией областях.

Земля казенная и частновладельческая сельскохозяйственного пользования распоряжением самих волостных земств будет передаваться обрабатывающим ее хозяевам.

Призываю к защите Родины и мирному труду русских людей и обещаю прощение заблудшим, которые вернутся к нам.

Народу – земля и воля в устроении государства.

Земле – Волею народа поставленный Хозяин.

Да благословит нас Бог!

Генерал Врангель».

На той же основе возник и еще один приказ от 20 мая, распространяемый в виде листовки, с изложением основных положений земельного закона и закона о волостном земстве. В нем, в частности, Врангель декларировал:

«С помощью Божией двигая вперед войска на борьбу с игом советской власти, почитаю долгом перед Родиной принять на себя особую заботу об устроении в занимаемых войсками местностях мирной жизни и правопорядка.

Неотложным считаю облегчить тяготу населения, измученного дороговизной и скудостью питания, и устранить стеснения для развития производительных сил народных в занятии земледелием, промыслами и торговлей.

Трудящемуся крестьянину-земледельцу нужна земля, торговцу свобода торговли, передвижения и восстановление сообщений, ремесленнику и промышленнику материалы для работы и рынок.

Всем питание и порядок…

Борьба с насильниками и угнетателями.

Мир с родным народом.

Строгая кара насилия и грабежа.

Прощение всем, кто изверится в обманах советских обещаний и готов бороться с нами за русскую государственность и свободу мирного труда…

Народу – земля и воля в устроении государства.

Земле – Волею Народа поставленный Хозяин.

Да поможет нам Бог в нашем святом деле.

Генерал Врангель».

В последовавших разъяснениях говорилось, что под «хозяином» понимался сам народ, который, если пожелает, «изберет себе царя».

Правитель Крыма обещал автономию Украине и казачьим землям, но даже это мало помогло в поисках союзников.

Врангель пытался договориться не с теми политиками, которые обладали хоть какой-то военной силой, а с теми, кто подходил для его планов решения украинского вопроса. Однако переговоры с прибывшей в Крым группой украинских федералистов С. Маркатуна, соглашавшейся на широкую автономию Украины в составе единого Русского государства, изначально были бесполезны, поскольку группа состояла только из эмигрантов и никакой поддержкой на Украине не пользовалась.

Перед самой эвакуацией, 26 октября, Врангель издал приказ об украинском языке – он признавался на Украине государственным наряду с русским, а частные и государственные школы, где он изучался, уравнивались в правах с учебными заведениями, где преподавался русский язык. Никакого практического и даже пропагандистского значения это иметь не могло, равно как и намерение формировать в Русской армии украинские национальные части.

В общее наступление в Северной Таврии войска Врангеля перешли 25 мая 1920 года. Предполагалось быстро выйти на линию Александровск – Бердянск, затем продвинуться на линию Днепр – Синельниково – Гришино – Таганрог, а далее наступать на Дон и Кубань. Врангель рассчитывал оставить для прикрытия Крыма только треть сил Русской армии. Он полагал, что донское и кубанское казачество сможет дать 50–70 тысяч бойцов. Но белые могли бы завоевать Дон и Кубань только после полного краха советского сопротивления на юге России. На практике же за полгода боев Врангель не смог выполнить даже задачи второго этапа наступления – выйти на линию Синельниково – Таганрог.

Врангелевский министр иностранных дел П. Б. Струве отметил, что Гражданская война для белых продолжалась без всяких политических перспектив: «На взятие Москвы, конечно, уже не рассчитывали, а пытались лишь держать военный фронт и биться с большевиками до тех пор, пока они сами как-то не разложатся и не рухнут.

Эта психология врангелевской армии, связанная с верой не в свои победы, а лишь в прочность своей организации, которая должна пережить большевиков, психология, создавшаяся еще в Крыму, сохранилась и в изгнании…»

Ему вторил епископ Вениамин, также отметивший в мемуарах не только готовность участников Белого движения к самопожертвованию, но и отсутствие позитивной политической установки:

«Можно сказать, что наше движение руководилось скорее негативными, протестующими мотивами, чем ясными положительными своими задачами… Мы боролись против большевиков – вот общая наша цель и психология. Предполагалось, будто всем ясно это. Но на деле было не так…

Чем же воодушевлялись мы в борьбе?

Старыми традициями: великой Россией, национализмом, собственностью. А еще? Ненавистью к большевикам, которые шли по новым социальным путям или понимали старые иначе. Всё это и слилось около одного главного имени „Россия“… А нас, верующих, гнала в это движение и борьба большевиков против религии – тайная или явная.

Но при всём этом, безусловно, должно отметить, что в Белой армии и большой дух жертвенности, не за корысть, не за собственность даже, а за Родину, за Русь вообще. Кто не примет этого объяснения, тот не может понять „белого движения“! Большевики казались губителями России. И честному русскому нужно было бороться против них! История знает, с какой готовностью люди отдавали себя на раны и смерть. Вот три-четыре факта.

Подполковник И., командир танковой части Корниловской дивизии, говорит при мне: завтра выступление, он ранен уже 14 раз, пойдет и завтра на смерть за Россию… Был убит. Генерал В., ранен был чуть не 21 раз… Убит. Или обхожу я как-то ночью Перекопский вал, отделявший Крым от материка. Костры были запрещены, но кое-где коптились две-три щепки. Вижу – молодежь. Подсел к ним. Они не знают, что я архиерей. Знаков отличия не имел тогда. Грустно разговаривают… Еще безусые… Дети аристократов… „Батюшка, – спрашивает один, – неужели мы проиграем? Ведь мы за родину и за Бога!“

Я утешал… И как было жалко этих юнцов! И какие они были милые и еще наивные. Где они, рано вылетевшие из теплых гнезд птенцы?»

Красная пропаганда была проще, но куда действеннее врангелевской. Она была рассчитана на конкретные социальные группы, прежде всего на крестьян и рабочих. Советские агитаторы говорили с народом на его языке и ловко использовали то обстоятельство, что беднейшим слоям мероприятия советской власти приносили ощутимые, хотя зачастую и сиюминутные, выгоды.

В советской пропаганде, в частности, удачно обыгрывались немецкая фамилия и аристократическое происхождение Врангеля, высмеивались его едва прикрытый монархизм и во многом декларативные реформы, а также его любовь к приказам-манифестам, что давало возможность проводить аналогию с царем.

Большевистский поэт Демьян Бедный написал пародийный «Манифест барона фон Врангеля»:

 
Ихь фанге ан [21]21
  Я начинаю. (Это и другие пояснения немецких слов к стихотворению сделаны его автором.)


[Закрыть]. Я нашинаю.
Эс ист [22]22
  Это есть.


[Закрыть]для всех советских мест,
Для русский люд из краю в краю
Баронский унзер [23]23
  Наш.


[Закрыть]манифест.
 
 
Вам мой фамилий всем известный:
Ихь бин [24]24
  Я есмь.


[Закрыть]фон Врангель, герр барон.
Я самый лючший, самый шестный
Есть кандидат на царский трон.
 
 
Послюшай, красные зольдатен: [25]25


[Закрыть]
Зашем ви бьетесь на меня?
Правительств мой – все демократен,
А не какой-нибудь звиня.
 
 
Часы с поломанной пружина —
Есть власть советский такова.
Какой рабочий от машина
Имеет умный голова?
 
 
Какой мужик, разлючный с полем,
Валяйт не будет дурака?
У них мозги с таким мозолем,
Как их мозолистый рука!
 
 
Мит клейнем [26]26
  С маленьким.


[Закрыть], глюпеньким умишком
Всех зо генаннтен [27]27
  Так называемых.


[Закрыть]простофиль
Иметь за власть?! Пфуй, это слишком!
Ихь шпрехе [28]28
  Я говорю.


[Закрыть]: пфуй, дас ист цу филь [29]29
  Это чересчур.


[Закрыть]!
 
 
Без благородного сословий
Историй русский – круглый нуль.
Шлехьт [30]30
  Нехорошо.


[Закрыть]! Не карош порядки новий!
Вас Ленин ошень обмануль!
 
 
Ви должен верить мне, барону.
Мой слово – твердый есть скала.
Мейн копф [31]31
  Моя голова.


[Закрыть]ждет царскую корону,
Двухглавый адлер [32]32
  Орел.


[Закрыть]– мой орла.
 
 
Святая Русслянд [33]33
  Россия.


[Закрыть]… гейлих эрде [34]34
  Святая земля.


[Закрыть]…
Зи лигт им штербен [35]35
  Она находится при смерти.


[Закрыть], мой земля.
Я с белый конь… фом вейсен пферде [36]36
  С белого коня.


[Закрыть]…
Сойду цум альтен [37]37
  У старых.


[Закрыть]стен Кремля.
 
 
И я скажу всему канальству:
«Мейн фольк [38]38
  Мой народ.


[Закрыть], не надо грабежи!
Слюжите старому начальству,
Вложите в ножницы ножи!»
 
 
Вам будут слезы ошень литься.
«Порядок старый караша!»
Ви в кирхен [39]39
  В церквах.


[Закрыть]будете молиться
За мейне руссише душа.
 
 
Ви будет жить благополучно
И целовать мне сапога.
Гут [40]40
  Хорошо.


[Закрыть]!
«Подписал собственноручно»
Вильгельма-кайзера слуга,
 
 
Барон фон Врангель, бестолковой
Антантой признанный на треть:
«Сдавайтесь мне на шестный слово.
А там… мы будет посмотреть!!»
 

Конечно, крестьяне в большинстве своем не понимали немецкие слова, но это только усиливало комический эффект. Врангель позиционировался как новый претендент на царский трон, не знающий толком ни русского языка, ни народной жизни, стремящийся возродить гнет помещиков и капиталистов.

Наступление в Северной Таврии развивалось успешно. 1-й корпус Кутепова, прорвавшись через Перекоп, к 31 мая вышел к Днепру от устья до Каховки. Корниловцы 25 мая заняли хутор Преображенский, марковцы и дроздовцы – села Первоконстантиновку и Спендиярово. Но и потери были велики. Марковская дивизия за один день потеряла около шестисот человек – почти треть своей тогдашней численности, а марковская артиллерийская бригада – лишилась пятнадцати человек, зато пополнилась четырьмя трофейными орудиями, доведя общее число своих орудий до четырнадцати. В Дроздовской дивизии 25 мая выбыло из строя больше половины командного состава. В батальонах дроздовцев осталось по 30–40 человек. Начальник дивизии Туркул был тяжело контужен. К 28 мая Добровольческий корпус утратил 23 процента своего состава.

Если во время Ледового похода Корнилова среди его участников резко преобладали офицеры, то во время последнего похода Врангеля в Северную Таврию офицеров было уже значительно меньше: во фронтовых частях они составляли около 15 процентов (без учета занимавших командные должности). Больше всего их было в 1-м армейском корпусе Кутепова (бывшем Добровольческом). В полках имелись чисто офицерские роты, которые командование бросало в бой в критических ситуациях. Но именно офицеры наиболее активно участвовали в боях и несли наибольшие потери. К концу боевых действий в Северной Таврии доля офицеров во врангелевской армии существенно понизилась как за счет больших потерь среди офицерского состава, так и за счет увеличения повышения количества пленных красноармейцев в ее рядах. Тем не менее до конца существования Русской армии процент офицеров, а также казаков, по сути, являвшихся профессиональными военными, был гораздо выше, чем в Красной армии, что до определенного момента позволяло Врангелю одерживать победы даже над численно превосходящим противником. Поражения белой армии в Таврии и на Кубани в сентябре, еще до начала решающего наступления Фрунзе, были обусловлены не только ростом советского численного перевеса, но и ухудшением качественного состава врангелевских войск.

Десант 2-го армейского корпуса Слащева (десять тысяч штыков и сабель, 50 орудий, два броневика) 23 мая, несмотря на сильный шторм, высадился в Кирилловке у Геническа, чтобы ударить в тыл Перекопской группировке красных. На следующий день слащевцы заняли Мелитополь и взяли десять тысяч пленных. Вечером 26 мая части под командованием Слащева вышли на железную дорогу на перегоне Большой Устюг – Акимовка.

В ночь на 28 мая (10 июня) 3-я бригада советской 2-й кавалерийской дивизии ночным налетом заняла Отраду и прорвалась в Ново-Михайловку, где захватила штаб 3-й конной дивизии белых с ее начальником генералом А. П. Ревишиным. В связи с этим член Реввоенсовета Юго-Западного фронта Сталин 25 июня телеграфировал председателю Совнаркома Ленину:

«Взятый нами в плен десятого июня на Крымском фронте боевой генерал Ревишин в моем присутствии заявил: а) обмундирование, орудия, винтовки, танки, шашки врангелевские войска получают главным образом от англичан, а потом от французов; б) с моря обслуживают Врангеля английские крупные суда и французские мелкие; в) топливо (жидкое) Врангель получает из Батума (значит, Баку не должен отпускать топливо Тифлису, который может продать его Батуму); г) генерал Эрдели, интернированный Грузией и подлежащий выдаче нам, в мае был уже в Крыму (значит, Грузия хитрит и обманывает нас).

Показание генерала Ревишина о помощи Англии и Франции Врангелю стенографируется и будет послано вам за его подписью, как материал для Чичерина».

Кстати сказать, эти показания не спасли Александра Петровича Ревишина. Вскоре он был расстрелян.

Казачий Донской корпус генерала Абрамова наступал от Чонгарской переправы на Мелитополь, а далее к Ногайску и Бердянску, имея приказ продвигаться вдоль Азовского моря в направлении Дона. Сводный корпус кубанских казаков генерала Писарева также атаковал Генический укрепрайон с чонгарских позиций.

За неделю войска Врангеля заняли почти всю Северную Таврию. Однако затем контратаки красной конницы приостановили наступление.

Врангель попытался разжечь восстание на Дону. 26 июня отряд донских казаков под командованием полковника Назарова высадился между Мариуполем и Таганрогом, а 9 июля с помощью повстанцев занял район Александровск – Грушевск, в 35 верстах от Новочеркасска. Но надежды на широкое казачье восстание провалились, и вскоре отряд Назарова был уничтожен превосходящими силами красных.

К 19 июня войска Врангеля достигли рубежа Днепр – Орехов – Бердянск. Советское командование направило против них еще три дивизии и две отдельные бригады, а также конный корпус Жлобы. Командующим 13-й армией вместо Р. П. Эйдемана был назначен И. П. Уборевич. Численность 13-й армии возросла до 30 тысяч штыков и 11 тысяч сабель. С этими силами красные могли вновь вернуть Северную Таврию и разбить Врангеля.

К северо-востоку от Мелитополя Русская армия разгромила конный корпус Жлобы, насчитывавший 7500 сабель и 6 тысяч штыков. В этом сражении Врангель широко использовал против кавалерии самолеты и броневики, во многом предвосхитив тактику Второй мировой войны.

Уборевич создал две ударные группы под командованием И. Ф. Федько (3, 42, 46-я дивизии, две отдельные бригады) и Жлобы (1-й отдельный кавалерийский корпус Д. П. Жлобы, 2-я кавалерийская дивизия П. Е. Дыбенко, 40-я стрелковая дивизия, девять самолетов). Группа Федько должна была ударом с севера, из района Александровска, разбить корпус Кутепова и выйти к Мелитополю. Коннице Жлобы была поставлена задача ударом с востока прорвать фронт корпуса Абрамова и выйти в тыл корпуса Кутепова, отрезав врангелевцам пути отступления в Крым.

Советское контрнаступление началось 14 (27) июня 1920 года. Группа Федько не смогла разбить корпус Кутепова и сама была отброшена к Александровску. Конная группа Жлобы действовала более успешно: она прорвала фронт корпуса Абрамова и пошла в рейд по белым тылам, угрожая Мелитополю.

Врангель бросил на ликвидацию прорыва всю имевшуюся у него конницу – две тысячи донских казаков, – а также броневики и 20 самолетов. Продвижение красной конницы удалось остановить. 19 июня (2 июля) Жлоба снова предпринял попытку прорвать фронт у Черниговки. На следующий день с помощью доставленной на подводах Корниловской дивизии его группа была рассечена на две части. Жлоба хотел идти на север, но здесь его встретили корниловцы и бронепоезда. А тех, кому удалось прорваться, атаковали авиация и донская конница. В результате полного разгрома группы Жлобы тысяча красноармейцев была убита, в плену оказалось до девяти тысяч человек. Трофеи белых составили три тысячи лошадей, 60 орудий, 200 пулеметов. Еще пять тысяч лошадей дала мобилизация конского состава в Северной Таврии. Крестьяне были далеко не в восторге от мобилизации, равно как и от того, что Русская армия забирала весь урожай за обесцененные дензнаки, и пополняли армию Махно.

В Русскую армию в Крыму и Северной Таврии было мобилизовано до десяти тысяч крестьян и рабочих (Врангель рассчитывал мобилизовать в несколько раз больше), а также пять тысяч пленных красноармейцев. Численность казачьей и регулярной конницы с апреля по октябрь выросла с пяти до пятнадцати тысяч сабель.

Пятого июля Врангель отдал приказ о создании группы Кутепова в составе 1-го армейского, Донского и Конного корпусов. Она должна была разбить александровскую группировку красных. Бои шли с переменным успехом. 20 июля белые заняли Александровск, но на следующий день вынуждены были оставить город, предварительно разрушив железнодорожную станцию.

Как раз в эти дни советские войска на западе рвались к Варшаве. В связи с этим 7 (20) июля Мильеран поддержал правительство Врангеля в парламенте и сообщил Струве, что готов признать правительство Врангеля де-факто на трех основных условиях:

1) признание долгов предыдущих русских правительств, соразмерно с территорией, фактически контролируемой Врангелем;

2) предоставление земли в собственность крестьянам;

3) официальное сообщение Врангеля о намерении созвать избранное населением Учредительное собрание.

Барон эти условия принял, и 28 июля (10 августа) признание со стороны Франции последовало. В тот же день государственный секретарь США Колби заявил, что его страна против признания власти большевиков. Англия также прервала торговые переговоры с Советской Россией, опасаясь установления контроля большевиков над Польшей.

Главной задачей кампании Врангель считал высадку на Кубани, что должно было, как он думал, вызвать всеобщее антисоветское восстание местного казачества. С 1 по 21 августа на Кубань и в район Новороссийска было высажено три десанта общей численностью около пяти тысяч человек.

Узнав о первых успехах белых на Кубани, Ленин писал: «В связи с восстаниями, особенно на Кубани, а затем и в Сибири, опасность Врангеля становится громадной, и внутри ЦК растет стремление тотчас заключить мир с буржуазной Польшей…» Уже 23 июля (5 августа) пленум ЦК РКП (б) признал приоритет врангелевского фронта перед Польским, однако при этом было решено не ослаблять давление на Варшаву.

Пятого августа кубанский десант под командованием Улагая вышел на линию станиц Тимашевской – Брюховецкой, нанеся поражение 1-й Кавказской кавалерийской дивизии красных. Однако 9-я советская армия, оборонявшаяся на Кубани, насчитывала 24 тысячи бойцов. Расчет Врангеля был на широкое восстание кубанцев и установление связи с еще боровшимися против красных на Кубани войсками генерала Фостикова. Но ни то ни другое осуществить не удалось.

Сергей Мамонтов, участвовавший в улагаевском десанте, оставил несколько ярких зарисовок этих боев:

«Как только наша колонна перешла дамбу, мы врезались в красную колонну, которая шла по главной дороге. Крики, выстрелы, пулеметная очередь в полной темноте. Мы приготовились к встрече, а для красных она была неожиданностью. Думаю, что они разбежались…

– Рысью марш!

Мы пересекли дорогу и пошли прямо на север. Долго шли рысью, не обращая внимания на отдельные выстрелы, которые раздавались изредка то справа, то слева. Стало светать.

Мы были далеко к северо-востоку, где нас не ожидали. Перед нами лежала станица Семенцево. Красные войска мирно спали. Мы грубо нарушили их сон. Часть сдалась, а часть побежала. Полки преследовали их в направлении станицы Брюховецкой…

На площади стояла толпа пленных под охраной нескольких казаков и наши две батареи. Мы все легли на землю и заснули. Шли ведь всю ночь.

– По коням! Садись! Рысью ма-арш!

Нас спешно звал Бабиев… Он стоял за большой скирдой и рассматривал что-то в бинокль.

– Вон там идет сюда красный батальон. Он ничего не подозревает и идет в колонне. Подъезжайте как можно ближе и ахните по ним картечью… Я послал за полками, но мы не можем их дожидаться. Я соберу казаков и атакую их с фланга. Понятно? Хорошо. Идите с Богом.

Мы вышли из-за скирд и пошли, не совсем на красных, в орудийной колонне, то есть орудие за орудием. Красные смотрели на нас с удивлением, но не стреляли. Потом, когда мы оказались на их уровне, то Шапиловский скомандовал:

– Поорудийно направо ма-арш… Галопом ма-арш! Орудия повернулись, батарея оказалась в развернутом фронте и перешла с рыси в галоп. Тут красные заволновались и стали стрелять. У нас упала лошадь, другая. Но мы были уже совсем близко.

– Налево кругом. С передков. К бою!

После первого нашего выстрела у них произошла неописуемая паника. Толкаясь и мешая друг другу, они побежали, а наша картечь вырывала дыры в толпе. Справа Бабиев атаковал их своим штабом и двумя десятками казаков. Красные бросили винтовки и сдались. Было их человек шестьсот. Мы взялись в передки и пошли рысью туда же.

Но красные комиссары, придя в себя, увидели, что казаков всего три десятка.

– Товарищи, их немного, – крикнули они. – Возьмите опять винтовки и переколите этих собак!

И двое из них бросились на Бабиева, который выделялся своей фигурой, широкими генеральскими погонами. Кроме того, у него была сухая правая рука от старой раны. Шашку он держал в левой руке, а повод в зубах. Но товарищи плохо выбрали свою жертву. Хоть левой рукой, но Бабиев прекрасно владел шашкой. В мгновение ока он отразил их штыки и раскроил обоим череп. Остальные замялись.

– Рубите их всех! – закричал Бабиев.

Мы подходили рысью, когда увидели, что что-то там происходит неладное. Без колебания мы быстро снялись и пустили очередь картечи в бушующую толпу, рискуя повредить и своих, но выбирая места, где конных не было. В это время мимо нас прошел на рысях полк и с обнаженными шашками ударил на толпу красных. Мы тотчас же взялись опять в передки, но когда мы пришли на место, то всё было кончено. Красных всех порубили. Бой длился не более 20 минут…

– Вы очень хорошо сделали, что стреляли еще, – сказал нам Бабиев. – Правда, вы нас тоже чуть не угробили, но ваша картечь пришла как раз когда нужно. Это холодит вам кровь – видеть пушки, которые в вас стреляют в упор. Это именно то, что должна, по-моему, делать артиллерия. Стрельба издали не так действенна и много менее впечатляюща… Но не станем терять времени. Нам предстоит еще много дела… По коням! Здесь всё кончено.

Сотни трупов лежали вокруг хутора. И сказать, что несколько десятков минут назад это был целый батальон!»

Чувства этих людей притупились на войне. Подчас они не испытывали ничего – ни страха смерти, ни сострадания к побежденному противнику. Мамонтов вспомнил несколько случаев, когда нередкая на войне жестокость принимала форму своеобразного «естествоиспытательского» интереса:

«Рядом со мной разговаривала группа казачьих офицеров. Молодой удивлялся:

– Почему среди убитых нет обезглавленных? Можно ли одним ударом отсечь голову? Видишь иногда прекрасные удары: череп рассечен наискось, а вот отрубленных голов я не видел.

Старший офицер объяснил:

– Чтобы отрубить голову, вовсе не надо слишком сильного удара. Это вопрос положения, а не силы. Нужно находиться на том же уровне и рубить горизонтальным ударом. Если конный противник нагнется, а он всегда нагибается, то горизонтальный удар невозможен. Пехоту же мы рубим сверху вниз… Эх, жаль, если бы подвернулся случай, я бы показал, как рубят голову.

В одном из предыдущих боев мы захватили комиссара. Впопыхах его посадили в пролетку генерала Бабиева, которая случайно проезжала мимо. Посадили и про него забыли. Пролетка служила Бабиеву рабочим кабинетом. На этой остановке Бабиев слез с коня и направился к своей пролетке. Он с удивлением увидел комиссара.

– Кто этот тип и что он делает в моей пролетке?

– Комиссар, ваше превосходительство, – сказал адъютант. – Мы подумали, что вы захотите его допросить.

– Вовсе нет. У меня масса работы. Освободите от него пролетку.

Комиссара любезно попросили слезть и подойти к разговаривавшим офицерам.

– Вот случай, который сам собой напрашивается, – сказал пожилой.

С комиссаром были вежливы, предложили папиросу, стали разговаривать.

Я всё еще не верил в исполнение замысла. Но пожилой зашел за спину комиссара и сухим горизонтальным ударом отсек ему голову, которая покатилась на траву. Тело стояло долю секунды, потом рухнуло…

Всё это произошло без всякой злобы, просто как демонстрация хорошего удара.

– Это что, – сказал пожилой. – Вот чтобы разрубить человека от плеча до поясницы, нужна сила.

Он вытер шашку об мундир комиссара. Человеческая жизнь ценилась недорого…

Выйдя из-за леска, мы увидели поле, буквально усеянное трупами красных. Было трудно провезти орудие, не раздавив трупа… Были прекрасные удары: черепа срезаны блюдцем и открыты, как крышка коробки, которая держалась только на полоске кожи. Понятно было, что в древности делали из черепов кубки, – всё это были готовые кубки.

Я шел впереди своего первого орудия, тщательно выбирая дорогу между трупами, чтобы провести батарею, не раздавив их. А сзади меня мои ездовые старались наехать колесом на голову, и она лопалась под колесом, как арбуз. Напрасно я ругался, они божились, что наехали случайно. В конце концов я уехал дальше вперед, чтобы не слышать этого ужасного хруста и отвратительного гогота, когда еще не совсем мертвый красный дергался конвульсивно. В этот момент я ненавидел своих людей. Это были какие-то неандертальцы.

Но странно. Они увидели щенка, выпавшего из мешка зарубленного. Тогда вдруг все разжалобились.

– Нельзя же его здесь оставить. Он ведь погибнет. Один соскочил и подобрал щенка.

– Осторожно, ты, своими лапищами – он же маленький. Что это такое? После гогота над дерганьем умирающего?

Человек – великая тайна, но и большая сволочь».

Этот эпизод читается как цитата из пушкинского «Дубровского» о любви крепостника Троекурова к своим собакам, для которых в его имении имелся даже лазарет.

«Рота красных вышла из окопов и сдалась нам, – продолжает рассказ Мамонтов. – Нас это вовсе не устраивало. Мы боялись наших пленных. Батареи беззащитны во время движения. Но мы, конечно, этого не показали. Обращались с ними сурово и повели в станицу. Там, к нашему большому облегчению, стояла на площади большая толпа пленных, и несколько казаков их охраняли. Мы сдали им своих пленных, легли на землю и заснули…»

В этом эпизоде, приведенном бывшим белым офицером, естественную человеческую реакцию на происходивший кошмар сохранил лишь его невольный свидетель – местный крестьянин:

«Хуторянин осмотрелся с ужасом кругом.

– Господи, что же я буду делать со всеми этими убитыми? Как смогу я жить среди трупов?

И он без шапки пошел прочь от своего хутора».

Однако все частные успехи не могли компенсировать того, что кубанцы совсем не торопились восставать, а основные силы советских войск, не принимая боя, отступили вглубь Кубани.

Врангеля беспокоило, что десант топчется на месте. Он выехал в Керчь и по дороге получил телеграмму Улагая: «Ввиду обнаружения вновь прибывших свежих частей противника и подавляющей численности врага положение серьезное…» Командир десанта просил спешно выслать к Приморско-Ахтарской корабли для эвакуации своего отходящего отряда.

В этот момент Врангель понял, что десант обречен на неудачу, поскольку «необходимое условие успеха – внезапность была уже утеряна; инициатива выпущена из рук, и сама вера в успех у начальника отряда поколеблена».

Одиннадцатого августа главнокомандующий прибыл на Кубань, в станицу Таманскую. Здесь он убедился, что местные казаки не верят в успех десантной операции и ждут скорого возвращения красных. Правда, на следующий день Улагай телеграфировал, что обстановка изменилась и корабли присылать не нужно. Однако на немедленное наступление на Екатеринодар, где почти не осталось советских войск, он всё же не решился.

Еще раз Врангель побывал в Керчи 19 августа. В этот день красные на Кубани перешли в контрнаступление и оттеснили части десанта к Таманской. Барон приказал начать погрузку на корабли.

В мемуарах он признавал:

«Кубанская операция закончилась неудачей. Прижатые к морю на небольшом клочке русской земли, мы вынуждены были продолжать борьбу против врага, имевшего за собой необъятные пространства России. Наши силы таяли с каждым днем. Последние средства иссякали. Неудача, как тяжелый камень, давила душу. Невольно сотни раз задавал я себе вопрос, не я ли виновник происшедшего? Всё ли было предусмотрено, верен ли был расчет?

Тяжелые бои на северном фронте, только что разрешившие с таким трудом грозное там положение, не оставляли сомнений, что снять с северного участка большее число войск, нежели было назначено для кубанской операции, представлялось невозможным. Направление, в котором эти войска были брошены, как показал опыт, было выбрано правильно. Несмотря на нескромность кубанских правителей, задолго разболтавших о намеченной операции, самый пункт высадки оставался для противника неизвестным. Красные ожидали нас на Тамани и в районе Новороссийска. Войска высадились без потерь, и через три дня, завладев важнейшим железнодорожным узлом – Тимашевской, были уже в сорока верстах от сердца Кубани – Екатеринодара. Не приостановись генерал Улагай, двигайся он далее, не оглядываясь на базу, через два дня Екатеринодар бы пал и северная Кубань была бы очищена».