Текст книги "Врангель"

Автор книги: Борис Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 39 страниц)

Корпусных командиров смутила позиция А. П. Кутепова: «Генерал Кутепов сидел грустный, как бы подавленный, и неоднократно заявлял о твердом решении генерала Деникина. Привыкнув видеть в генерале Кутепове начальника энергичного, настойчивого и решительного, мы недоумевали его пассивности. Невольно вспомнились слухи о его неладах с генералом Деникиным и о „подкапывании“. Это было совершенно неправдоподобно, но тем не менее не было объяснений молчаливому, пассивному, а потому непонятному поведению генерала Кутепова. Никто из нас не понял тогда, как ему было тяжело. Мы не могли понять, что ему действительно было известно твердое и непреклонное решение генерала Деникина, мы не понимали, что генерал Кутепов, всегда честный и прямой, знал, что не может дать нам надежду, и, переживая гораздо острее и глубже всё то, что мы переживали, не мог сказать нам ничего иного, как о твердом решении генерала Деникина оставить свой пост».

Было решено, в случае непреклонности Деникина, просить его самого назначить себе преемника, которого все обязаны будут признать.

Открывая заседание, генерал Драгомиров прочитал приказ главнокомандующего о назначении Военного совета. Затем была произведена поверка присутствующих на заседании, завершившаяся, как уже упоминалось, выступлением генерала Слащева, настаивавшего на том, что руководимый им корпус не имеет на заседании достаточного числа представителей, что «является несправедливостью по отношению к доблестному корпусу, дольше всех отстаивающему последний клок белой русской земли».

Слащев выступал еще несколько раз. Он говорил о недопустимости выборов нового главнокомандующего, чтобы Вооруженные силы Юга России не уподоблялись Красной армии.

Генерал Драгомиров приказал раздать бумагу и карандаши для тайного голосования. Тогда начальник штаба Черноморского флота капитан 1-го ранга Рябинин (впоследствии перешедший к большевикам) попросил слова и, провозгласив «Пути Господни неисповедимы», произнес патетическую речь о необходимости исполнить приказ главнокомандующего и назвать имя его преемника, каковым является, по убеждению чинов Черноморского флота, генерал Врангель. Имя Врангеля, до того звучавшее в частных беседах, было названо официально на заседании совета.

M. H. Ползиков передает драматические коллизии совещания:

«В это время шло частное обсуждение около генерала Витковского, который после распоряжения генерала Драгомирова раздать бумагу просил через генерала Кутепова слова и энергично и настойчиво заявил о том, что он и чины Дроздовской дивизии находят невозможным для себя принять участие в выборах и категорически от этого отказываются. После слов генерала Витковского сейчас же присоединились к его заявлению начальники Корниловской, Марковской и Алексеевской дивизий и других частей Добровольческого корпуса. Представители от дивизий поддерживали своих начальников тем, что при их заявлении все вставали. Генерал Драгомиров в строгой форме обратил внимание на недопустимость такого заявления, так как оно составляет неисполнение приказа главнокомандующего. Тогда генерал Витковский возразил, что приказы главнокомандующего мы всегда исполняли и исполним и теперь, что мы ему вполне доверяем, и если главнокомандующий решил сложить с себя власть, то мы подчиняемся его решению и его назначению себе заместителя. Но предварительно необходимо выразить главнокомандующему доверие и просить его остаться у власти и немедленно довести до его сведения о таковом постановлении Военного совета. После этих слов кто-то из чинов Добровольческого корпуса крикнул: „В честь его высокопревосходительства главнокомандующего генерала Деникина – ура“. Дружное и громкое „ура“ долго оглашало здание дворца. После того как оно кончилось и все сели на свои места, генерал Драгомиров снова пытался доказать необходимость выполнить приказ главнокомандующего, который Военным советом не может быть изменен. Тогда генерал Витковский и другие чины Добровольческого корпуса доказывали о необходимости доложить по прямому проводу генералу Деникину о настроении Военного совета, о выражении ему доверия и просьбы остаться у власти. Генерал Драгомиров на все эти доводы возражал и не соглашался с ними.

Все были изрядно уставши, а потому к нашей просьбе – сделать небольшой перерыв – охотно присоединились многие другие, и, к нашему удовольствию, генерал Драгомиров на это согласился, объявив перерыв. Сейчас же мы (Добровольческий корпус) заняли одну из уединенных и находящихся внизу комнат и решили послать от себя срочную телеграмму генералу Деникину, в которой выразить ему полное доверие и признательность и просить остаться у власти. В занятую нами комнату пришли некоторые начальники, не принадлежавшие к Добровольческому корпусу, но вполне разделявшие наши взгляды. Не помню, кто составлял телеграмму; в общем, она была составлена коллективно».

Текст телеграммы был тотчас же отправлен на городской телеграф со связным, получившим приказание добиться немедленной ее отправки генералу Деникину. Телеграмма была принята, но не отправлена, ибо, как выяснилось позже, провод со Ставкой был занят и никаких телеграмм не передавали без разрешения генерала Драгомирова.

На возобновившемся после перерыва заседании военного совета Драгомиров согласился послать телеграмму Деникину, но на просьбу переговорить с главнокомандующим немедленно по прямому проводу ответил категорическим отказом.

«На другой день, – вспоминал Ползиков, – заседание долго не начиналось, и мы в недоумении и с разными предположениями ходили по коридорам, заходили и в большой зал заседаний, но постоянно видели двери в комнату старших начальников плотно закрытыми; вход в эту комнату без разрешения генерала Драгомирова не допускался. Неоднократно пытались узнать, когда начнется заседание совета и вообще состоится ли оно. Ответы получались самые расплывчатые и неуверенные. Вызвать генерала Кутепова из комнаты старших начальников не удавалось. Генерала Витковского в эту комнату не пропускали. Сведений об ответе генерала Деникина на посланную ему накануне телеграмму никаких не было. Слагалось впечатление, что Военный совет состоялся из высших начальников, а остальных игнорировали. Полная неизвестность и неопределенность создавшегося положения и отсутствие хотя каких-либо объяснений сильно нервировали и вызывали недовольство генералом Драгомировым, упорство которого на предыдущем заседании породило против него много врагов. Поэтому через некоторое время настроение из нервного превратилось определенно во враждебное против комнаты старших начальников. Но скоро оно было рассеяно неожиданным приходом группы новых офицеров, сопровождавших нескольких английских офицеров. Дневное заседание не было открыто, и ответ генерала Деникина не был объявлен нам. Нам объявили, что прибыла делегация от англичан, что сделанные ими предложения настолько необычайны и важны, что совершенно затемняют остроту переживаемых событий, а потому высшие начальники займутся обсуждением английских предложений, а заседание совета назначено на 8 часов вечера этого же дня.

Также прошел слух, что приехал в Севастополь генерал Врангель, который будет присутствовать на вечернем заседании Военного совета.

Когда мы прибыли на это заседание и в ожидании его открытия блуждали по коридорам и комнатам дворца, то через некоторое время заметили присутствие генерала Врангеля, который нервно ходил по коридору около большого зала. Двери в комнату старших начальников по-прежнему были закрыты, и в ней шло заседание. Несколько раз туда приглашали генерала Врангеля, и через короткое время он выходил оттуда еще более взволнованный».

То, что происходило за этими закрытыми дверями, запечатлел участник Малого совета старших военачальников А. П. Богаевский:

«У всех было подавленное настроение духа. Почти никто не знал ни точной обстановки, ни истинных причин ухода генерала Деникина. Неестественной казалась и сама причина нашего сбора, невозможная до сих пор в регулярной армии.

Кроме того, не было никого, кто мог бы в то время стать преемником генерала Деникина без возражений с чьей бы то ни было стороны. Никаких имен не называли.

На другой день генерал Драгомиров собрал снова совещание и прочитал ответную телеграмму генерала Деникина, приказывавшего все-таки выборы произвести.

Несмотря на это, многие протестовали против этого, и нужна была вся твердость и настойчивость генерала Драгомирова, чтобы совещание не приняло форму митинга и прошло спокойно…

После долгих споров решено было составить два совещания: одно – из старших начальников и другое – из всех остальных. Первое должно было наметить преемника, второе поддержать или отвергнуть выборное лицо.

Я был в числе старших начальников. Мы заседали в большом угловом кабинете, остальные – в зале.

Наше совещание затянулось. Все еще спорили и не могли остановиться на чьем-либо имени.

Из зала, где томились уже несколько часов уставшие и голодные начальники войсковых частей, являлись не раз посланные с запросом, что мы решили.

Нужно было как-нибудь кончать, откладывать на другой день было уже невозможно: этим неминуемо сразу подрывался бы авторитет будущего главнокомандующего.

Тогда я выступил с речью, в которой, очертив создавшуюся обстановку и необходимость во что бы то ни стало скорее кончить вопрос, назвал генерала Врангеля как нового главнокомандующего.

Возражений не последовало, и, как мне показалось тогда, не из симпатий к нему, а просто потому, что нужно же избрать кого-нибудь и кончить тяжкий вопрос. В то время едва ли кто думал о продолжении борьбы с красными вне Крыма: нужно было отсидеться, привести себя в порядок и уходить за границу, если не удастся удержать Крым. Считали, что Врангель с этим справится».

Наступил решающий момент:

«Пригласили его в наш кабинет… и здесь председатель сделал ему нечто вроде экзамена: „Како веруеши?“ Его ответы в резком, решительном тоне, сводившиеся в общем к тому, что он не мыслит о продолжении серьезной борьбы и будет считать своим долгом, если станет во главе армии, „с честью вывести ее из тяжелого положения“, удовлетворили не всех в совещании.

Генерала Врангеля попросили временно удалиться, чем он, видимо, остался очень недоволен, и снова начали обсуждать его кандидатуру.

Наконец, решено было остановиться на нем.

Снова вызвали его, и генерал Драгомиров объявил ему о нашем решении.

Генерал Врангель принял это внешне спокойно, однако у многих из нас – да, вероятно, и у него – всё же были сомнения, утвердит ли генерал Деникин наш выбор. Мы не знали подробностей, но всем было известно, что между ними были дурные отношения и вина в них падала не на генерала Деникина…

Согласившись на наш выбор, генерал Врангель удивил всех нас своим решительным требованием – дать ему подписку в том, что условием принятия им поста главнокомандующего не будет переход в наступление против большевиков, а только вывод армии с честью из создавшегося тяжелого положения.

На вопрос наш, зачем эта подписка, генерал Врангель ответил, что он хочет, чтобы все – и прежде всего его родной сын – не упрекнули его в будущем в том, что он не исполнил своего долга.

Всё это было не совсем для нас понятно – такая предусмотрительность, но ввиду настойчивого требования генерала Врангеля – чуть ли не под угрозой отказа от выбора – подписка была дана.

После этого была послана телеграмма генералу Деникину».

Фактически перед собранием генералитета представители Добровольческого корпуса не исключали, что может произойти что-то вроде антиденикинского военного переворота, потому и выставили усиленную охрану у дворца. И Слащев тоже далеко не случайно вскоре после начала первого совещания отправился на фронт. Значение этого демонстративного поступка было не только в том, что Яков Александрович хотел показать присутствующим, что пока они тут ведут разговоры, он Крым спасает, с большевиками сражается. Слащев увидел, что в Севастополе хозяйничают «добровольцы», а верных ему войск в городе нет, вот и решил в случае чего вернуться в Севастополь с бронепоездом и надежными частями, чтобы показать, кто в Крыму хозяин. Как раз об этом Слащев и телеграфировал Врангелю 22 марта, еще не зная, что всё закончилось благополучно.

Думается, в качестве одного из аргументов в пользу кандидатуры Врангеля послужила его однозначная позиция в отношении предложения английского правительства. Г. Н. Раковский свидетельствовал:

«Во время дневного совещания 22 марта Врангель, вопрос о назначении которого на должность главнокомандующего казался предрешенным, откровенно заявил членам Военного совета, что он не видит выхода из создавшегося положения и что, совершенно исключая возможность непосредственных переговоров с большевиками, нужно возложить на авторов <британского> ультиматума всю нравственную ответственность за последствия предпринятого шага.

– Долг чести требует, – говорит Врангель, – чтобы те, кто лишает нас помощи, приняли меры к охране неприкосновенности всех чинов армии и всех жителей занятых большевистскими силами местностей, и всех беженцев, которые пожелали бы вернуться на родину, наконец, всех тех, кто боролся с нами за общее дело и ныне томится в тюрьмах Советской России.

После этого выступления Врангеля члены Военного совета пришли к заключению, что именно такой, а не иной ответ нужно дать великобританскому правительству. Кроме того, на этом же совещании определенно выяснилось, что лицом, которое может выполнить тяжелую и неблагодарную задачу по ликвидации остатков Вооруженных Сил на Юге России, является именно генерал Врангель. Его кандидатура на пост главнокомандующего не встречала возражений, о чем председатель совещания и сообщил в Феодосию генералу Деникину.

Между тем среди некоторых из участников совещания по инициативе Драгомирова был поднят вопрос о том, что постановление Военного совета по поводу английского ультиматума должно быть оформлено в виде соответствующего акта, подписанного всеми участниками совещания.

Такого рода предложение встретило и весьма настойчивые возражения. Начались споры. Одни высказывались за, другие – против.

Мысль о необходимости составления акта нашла энергичного сторонника и в лице Врангеля, который заявил, что, если под зафиксированным постановлением не будет подписей присутствующих на совещании, он уезжает за границу.

– Этот документ необходим для меня и моего сына, – добавил Врангель.

Здесь выступил Сидорин и заявил, что генерал Врангель не менее нас, если не более, ответствен за всё происшедшее, а потому, если вопрос ставится генералом Врангелем в ультимативной форме, он, Сидорин, под этим актом не подпишется.

После обсуждения вопрос о необходимости составления акта был решен в положительном смысле. Документ составлялся, и редактировался, и подписывался членами Военного совета уже во время вечернего совещания…»

В это время между Деникиным и Драгомировым произошел разговор по телеграфу: «„Приехал ли генерал Врангель?“ – спросил Деникин. „Приехал“. – „Присутствовал ли генерал Врангель на заседании в 12 часов дня и осведомлен ли он о политической обстановке?“ – „Был осведомлен. Сейчас прибыл на совещание, начавшееся в 6 часов вечера“. – „Благословляю генерала Врангеля на его трудный путь“».

Врангель в мемуарах так изложил свою позицию, с которой он выступал на военном совете:

«Со своей стороны я считал совершенно недопустимым выбор нового Главнокомандующего его будущими подчиненными и единственно правильным назначение такового самим генералом Деникиным. Я ознакомил генерала Драгомирова с привезенным мною ультиматумом англичан.

– По тем отрывочным сведениям, которые я имел в Константинополе и которые получил только что от генерала Улагая, и при условии лишения нас всякой помощи со стороны союзников я не вижу возможности продолжать борьбу, – сказал я. – Яприбыл сюда потому, что не счел возможным не разделить с армией ее, быть может, последние часы, и если судьба пошлет мне испытание встать во главе армии, я его приму. Однако я считаю, что при настоящих условиях генерал Деникин не имеет нравственного права оставить то дело, во главе которого он до сих пор стоял. Он должен довести это дело до конца и принять на себя ответственность за всё, что произойдет.

– Решение Главнокомандующего уйти – окончательно. Я убежден, что он его не изменит, – ответил генерал Драгомиров…

– Я полагаю совершенно невозможным скрыть от военного совещания новые обстоятельства, в корне меняющие обстановку.

Я указал на ноту англичан».

По утверждению Врангеля, именно он был инициатором выделения из широкого состава Военного совета группы старших командиров:

«Новый Главнокомандующий, кто бы он ни был, должен с полной определенностью знать, что при этих условиях будут от него требовать его соратники, а последние – что может им обещать новый вождь. Всё это невозможно обсуждать в таком многолюдном собрании, в значительной мере состоящем из мальчиков. Ведь некоторые из нынешних командиров полков в нормальное время были бы только поручиками. Я полагаю, что из состава совета должны быть удалены все лица младше командиров корпусов или равных им по власти.

Генерал Драгомиров со мной охотно согласился. Мы тут же по списку наметили состав этих лиц (старших военачальников. – Б. С.):председатель – генерал от кавалерии Драгомиров, командующий флотом вице-адмирал Герасимов, Донской атаман генерал-лейтенант Богаевский, командующий Донской армией генерал-лейтенант Сидорин, начальник его штаба генерал-лейтенант Келчевский, начальник военного управления генерал-лейтенант Вязьмитинов, комендант Севастопольской крепости генерал-лейтенант Турбин, генераллейтенанты: Шатилов, Боровский, Покровский, Юзефович, Шиллинг, Кутепов, Улагай, Ефимов, Стогов, Топорков, начальник штаба Главнокомандующего генерал-майор Махров, начальник штаба командующего флотом контр-адмирал Евдокимов и я.

Генерал Драгомиров, отпустив прочих участников совещания, просил старших начальников перейти к нему в кабинет. Известие об ультиматуме англичан всех поразило. Значение его в полной мере учитывалось всеми, все были сумрачны и молчаливы. Генерал Драгомиров сообщил присутствующим, что генерал Деникин по-прежнему настаивает на выборе себе преемника. Однако все члены Совета продолжали считать такой порядок разрешения вопроса недопустимым.

Председательствующий предложил следующий выход из положения: старшие начальники в частном совещании выскажут свои предположения и назовут лицо, которое, по их мнению, может в настоящую минуту наиболее успешно выполнить возложенную на него задачу; генерал Драгомиров об этом сообщит генералу Деникину, доложив, что мнение участников совещания не связывает Главнокомандующего в его решении, и еще раз предложит генералу Деникину приказом назначить себе преемника.

Я просил слова и вновь повторил сказанное уже генералу Драгомирову: в настоящих условиях я не вижу возможности рассчитывать на успешное продолжение борьбы. Ультиматум англичан отнимает последние надежды. Нам предстоит испить горькую чашу до дна. При этих условиях генерал Деникин не имеет права оставить армию. Мои слова были встречены гробовым молчанием. Мне стало ясно, что как самим генералом Деникиным, так и всеми присутствующими вопрос об оставлении Главнокомандующим своего поста уже предрешен.

– Если генерал Деникин всё же оставит армию, – продолжал я, – и на одного из нас выпадет тяжкий крест, то прежде чем принять этот крест, тот, кто его будет нести, должен знать, что от него ожидают те, кто ему этот крест вверили. Повторяю, я лично не представляю себе возможным для нового Главнокомандующего обещать победоносный выход из положения. Самое большее, что можно от него требовать, – это сохранить честь вверенного армии русского знамени. Конечно, общая обстановка мне менее знакома, чем всем присутствующим, а потому я, быть может, преувеличиваю безвыходность нашего положения. Я считаю совершенно необходимым ныне же выяснить этот вопрос.

Все молчали.

Наконец, генерал Махров стал говорить о том, что как бы безвыходно ни казалось положение, борьбу следует продолжать – „пока у нас есть хоть один шанс из ста, мы не можем сложить оружия“.

– Да, Петр Семенович, это так, – ответил генерал Шатилов, – если бы этот шанс был… Но, по-моему, у противника не девяносто девять шансов, а девяносто девять и девять в периоде…

Генерал Махров не возражал. (Между прочим, тот шанс на победу, о котором говорил генерал Махров, вскоре удивительным образом представился, но Врангель им не воспользовался. – Б. С.)

Для меня не было сомнения, что выбор участников совещания остановится на мне. Жребий был брошен, я сказал всё, и дальнейшее зависело не от меня. Сославшись на нездоровье, я просил генерала Драгомирова разрешения оставить совещание».

Итак, барон был уверен в своей победе, но лицемерно продолжал настаивать на необходимости пребывания у власти Деникина. Однако груз ответственности был велик. Врангель признавался в мемуарах:

«На душе было невыразимо тяжело. Хотелось быть одному, разобраться с мыслями. Я вышел из дворца и пошел бродить по городу, ища уединения. Я прошел на Исторический бульвар и долго ходил по пустынным аллеям. Тяжелое, гнетущее чувство не проходило. Мне стало казаться, что душевное равновесие не вернется, пока я не получу возможности поделиться с кем-либо всем, что мучило мою душу. Мне вспомнилось посещение мое, в бытность в Севастополе, епископа Севастопольского Вениамина. Это было накануне оставления мною родной земли. Я также тогда переживал тяжелые часы. Теплая, полная искренней задушевности беседа с владыкой облегчила тогда мою душу. Я решил пройти к епископу Вениамину. Последний знал уже о моем приезде и, видимо, мне обрадовался:

– Вы хорошо сделали, что приехали сюда. Господь надоумил Вас. Это был Ваш долг, – сказал он. – Я знаю, как тяжело Вам, знаю, какой крест Вы на себя берете. Но Вы не имеете права от этого креста отказываться. Вы должны принести жертву родной вам армии и России. На вас указал промысел Божий устами тех людей, которые верят Вам и готовы Вам вручить свою участь. Еще до Вашего приезда, как только генерал Драгомиров собрал совет, к нему обратился, указывая на Вас, целый ряд русских людей, духовенство православное, католическое и магометанское, целый ряд общественных организаций. Вот у меня копии с двух таких обращений.

Владыка, порывшись в лежащих на столе бумагах, передал мне две из них.

Пока я читал, владыка вышел в соседнюю горницу, откуда вынес икону Божьей Матери, старинного письма в золотой оправе с ризой, расшитой жемчугами. Он подошел ко мне.

– Этой старинной иконой я решил благословить Вас, когда Вы прибудете сюда на Ваш новый подвиг.

Я преклонил колено. Владыка благословил меня. Тяжелый камень свалился с сердца. На душе просветлело, и я, спокойно решившись покориться судьбе, вернулся в Большой дворец».

На следующем заседании, в шесть часов вечера, старшие начальники единогласно указали на Врангеля как на преемника Деникина.

После первого, полуденного, совещания Драгомиров телеграфировал Деникину: «Военный совет признал невозможным решать вопрос о преемнике Главнокомандующего, считая это прецедентом выборного начальства, и постановил просить Вас единолично указать такового… Несмотря на мои совершенно категорические заявления, что Ваш уход решен бесповоротно, вся сухопутная армия ходатайствует о сохранении Вами главного командования, ибо только на Вас полагается и без Вас опасается распада армии; все желали бы Вашего немедленного сюда прибытия для личного председательствования в совете».

Деникин ответил: «Разбитый нравственно, я ни одного дня не могу оставаться у власти. Считаю уклонение от подачи мне совета генералами Сидориным и Слащевым недопустимым. Требую от Военного совета исполнения своего долга. Иначе Крым и армия будут ввергнуты в анархию». Эта телеграмма открыла для Врангеля «зеленую улицу», несмотря на оппозицию к нему генералов-«добровольцев», которые стояли за сохранение у власти Деникина любой ценой.

Врангель потребовал, чтобы все присутствовавшие на втором совещании старшие начальники подписали продиктованный им акт, содержащий в себе ответ на британскую ноту, своеобразную индульгенцию, заранее отводившую от него все обвинения:

«На заседании старших начальников, выделенных из состава Военного совета, собранного по приказанию Главнокомандующего в Севастополе 22 марта 1920 года, для избрания заместителя генералу Деникину, председателем совета генералом от кавалерии Драгомировым было оглашено ультимативное сообщение Британского Правительства генералу Деникину с указанием о необходимости прекращения неравной и безнадежной борьбы с тем, чтобы Правительство Короля Великобритании обратилось бы с предложением к Советскому Правительству об амнистии населению Крыма и в частности войскам Юга России, причем в случае отказа генерала Деникина на это предложение, Британское Правительство категорически отказывается оказывать ему впредь всякую свою поддержку и какую бы то ни было помощь.

При этих условиях совещание выразило желание просить Главнокомандующего о назначении его заместителем генерала Врангеля с тем, чтобы он, приняв на себя главное командование, путем сношения с союзниками добился бы неприкосновенности всем лицам, боровшимся против большевиков, и создал бы наиболее благоприятные условия для личного состава Вооруженных сил Юга России, который не найдет для себя возможным принять обеспечение безопасности от Советского Правительства».

Врангель подписался последним, приписав: «Я делил с армией славу побед и не могу отказаться испить с нею чашу унижения!» Тем самым он как бы скрепил круговой порукой руководителей Белого движения на юге России. Они давали ему карт-бланш как на возобновление военных действий, так и, в случае необходимости, на эвакуацию войск и беженцев за пределы Крыма. Тем самым барон заручился гарантией того, что в случае, если придется уйти из Крыма, это поражение никто не будет ставить ему в вину. Но что еще важнее, Петр Николаевич с помощью данного акта обезопасил себя от любой будущей генеральской фронды и неисполнения приказов, из-за чего так страдал Деникин.

Деникин отдал приказ о назначении Врангеля:

«Приказ

Главнокомандующего Вооруженными силами Юга России.

Гор. Феодосия № 2899 22 марта 1920 г.

§ 1

Генерал-лейтенант барон Врангель назначается Главнокомандующим вооруженными силами на юге России.

§ 2

Всем честно шедшим со мною в тяжелой борьбе – низкий поклон.

Господи, дай победу армии, спаси Россию.

Генерал-лейтенант Деникин».

И в тот же день в Севастополе Врангель издал свой первый приказ в качестве главнокомандующего:

«Приказ

Главнокомандующего Вооруженными Силами на Юге России.

Гор. Севастополь № 2900 22 марта 1920 г.

Приказом от 22 марта за № 2899 я назначен ген. Деникиным его преемником.

В глубоком сознании ответственности перед Родиной, я становлюсь во главе Вооруженных сил на Юге России.

Я сделаю все, чтобы вывести армию и флот с честью из создавшегося положения.

Призываю верных сынов России напрячь все силы, помогая мне выполнить мой долг. Зная доблестные войска и флот, с которыми я делил победы и часы невзгоды, я уверен, что армия грудью своей защитит подступы к Крыму, а флот надежно обеспечит побережье. В этом залог нашего успеха.

С верою в помощь Божью приступим к работе.

Генерал-Лейтенант барон Врангель».

Тогда же, 22 марта (4 апреля), Деникин вместе с Романовским отплыл в Константинополь, а 23-го Романовский, пользовавшийся среди монархически настроенных офицеров совершенно незаслуженной репутацией «социалиста», «либерала» и «масона», в здании русского посольства был застрелен ярым монархистом, контрразведчиком Вооруженных сил Юга России, поручиком Мстиславом Алексеевичем Харузиным, сотрудником Константинопольского информационного отделения Отдела пропаганды и переводчиком с восточных языков. Вконец расстроенный этим известием, генерал Деникин на следующий же день с женой и дочерью отправился из Турции на британском броненосце «Мальборо» в Англию. Убийца, являвшийся членом тайной монархической организации, но действовавший в одиночку, так и не был найден. Вскоре после гибели Романовского Харузин был послан врангелевским правительством в командировку в армию Кемаль-паши, с которой главнокомандующий хотел установить контакты, и погиб там при невыясненных обстоятельствах. Барон осудил убийство Романовского и отрешил от должности военного агента в Константинополе генерала Агапеева, не обеспечившего должную охрану генералов Деникина и Романовского. Либеральные газеты обвиняли Врангеля в причастности к убийству Романовского, хотя для этого и не было никаких серьезных оснований.

Но вот в своих мемуарах в связи с убийством Романовского Петр Николаевич не жалел черной краски и для Деникина, и для покойного начальника его штаба. Врангель утверждал:

«Напуганная убийством генерала Романовского, боявшаяся за участь мужа, жена генерала Деникина обратилась к прибывшему одновременно с ним в Константинополь генералу Хольману с просьбой прислать для защиты мужа английские войска. Обязанности российского дипломатического представителя исполнял русский консул Якимов, заменявший давно назначенного, но все еще не прибывшего к месту назначения поверенного в делах Щербатского. Якимов заявил английским властям протест против нарушения экстерриториальности посольства. Генерал Агапеев просил генерала Деникина снестись с генералом Хольманом и не допустить оскорбительного для русского достоинства ввода в посольство английских солдат. Всё оказалось тщетным. Генерал Деникин не выполнил просьбы генерала Агапеева. Англичане заявили, что бывший Главнокомандующий находится под их покровительством и они не могут отказать ему в защите.

„С моей стороны, – писал генерал Агапеев, – вслед за вводом английской полиции была сделана попытка напомнить генералу Деникину, что на нем как на бывшем Главнокомандующем В. С. Ю. Р. лежат некоторые нравственные обязанности в вопросе о поддержании достоинства России, причем я начал разговор с ним о наглой выходке генерала Хольмана и как я на нее реагировал, но генерал Деникин, не дав договорить мне, резко оборвал меня, встал и тоном, не допускавшим возражений, сказал: 'Ваше превосходительство. Зачем вы мне это говорите…' То напоминание, которое я сделал, было, конечно, неприятно генералу Деникину; я полагаю, он принял решение, сознавая, что оно несовместимо с престижем той идеи, которой он служил, но не желая, чтобы это сознавали другие. Так как попытка моя потерпела полное крушение, то мне ничего не оставалось больше как повернуться и уйти“.