Текст книги "Врангель"

Автор книги: Борис Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 39 страниц)

Врангель также достаточно далеко ушел – по крайней мере, на словах – от лозунга «Единая и неделимая Россия», которого слепо придерживался Деникин. Его преемник готов был предоставить самое широкое самоуправление казачьим областям, размышлял о возможности дарования автономии и украинским землям. Если бы при Деникине казакам была бы официально предоставлена автономия, быть может, удалось бы избежать печальных событий, связанных с фактическим разгоном Кубанской рады. Но здесь, в Крыму, этих уступок было уже недостаточно, что подтвердило вызывающее поведение атамана Букретова в ответ на попытки Врангеля восстановить отношения с казаками. Этот инцидент описал Раковский:

«К началу апреля в Севастополе собрались атаманы всех казачьих войск: генерал Богаевский от Дона, генерал Букретов от Кубани и генерал Вдовенко от Терека. Ввиду необходимости так или иначе урегулировать вопрос о взаимоотношениях нового военного командования с казаками и принять те или иные меры в отношении войск, находившихся на восточном побережье Черного моря, под председательством генерала Врангеля состоялось несколько совещаний, в которых кроме атаманов принимали участие помощник главнокомандующего Шатилов, командующий Кубанской армией Улагай, управляющий морским ведомством адмирал Герасимов, Стариков и другие…

Когда принципиально был разрешен вопрос о донцах, Букретову был также поставлен вопрос, согласен ли он на перевозку кубанцев. Кубанский атаман ответил, что по этому поводу он опросит казаков.

– Но это митинг! – возмутился Врангель.

– Не забывайте, что я выборный атаман, – ответил Букретов. – Я не могу поступать против желания казаков.

В конце концов Букретов резко и определенно заявил Врангелю:

– Как атаман я говорю вам, что ни одного кубанского казака в Крым не перевезу, ибо кубанские казаки были в Добровольческой армии пасынками, и я не желаю, чтобы так было и в дальнейшем.

Заявление Букретова, о желании которого стать во главе Кубанской армии было определенно известно главному командованию, произвело на Врангеля и присутствующих сильное впечатление. Врангель не доверял Букретову, и его опасения нашли как бы подтверждение в поведении кубанского атамана.

После категорического заявления Букретова, естественно, возник вопрос, в какой мере желательно дальнейшее присутствие его на совещании и вообще в Крыму.

– Можете уходить, – заявил Врангель Букретову, – но из Крыма вы не выедете.

Здесь же, в присутствии кубанского атамана, Врангель отдал управляющему морским отделом адмиралу Герасимову распоряжение о том, чтобы ни под каким видом не перевозить на восточное побережье Черного моря Букретова.

– Значит, вы меня арестовываете? – взволнованно спросил Букретов.

– Да, арестовываю, – ответил главнокомандующий. Букретов тогда ушел к себе в гостиницу. На участников совещания эта сцена произвела весьма тяжелое впечатление.

– Атаман является лицом неприкосновенным, – осторожно указал Врангелю его помощник Шатилов.

В том же духе высказались донской и терский атаманы, которые, ссылаясь на краевые конституции, заявили, что атамана нельзя подвергать аресту.

– Что же мне с ним делать? – с недоумением спросил Врангель. – Я убежден, что он погубит Кубанскую армию и сдаст ее большевикам…

Однако в конце концов Врангель решил не разрывать с Букретовым и даже согласился назначить его командующим Кубанской армией. Тогда Шатилов во время заседания поехал к Букретову и привез его обратно. Врангель извинился перед кубанским атаманом за свою горячность.

– Если хотите, – закончил он, – то назначаю вас командующим Кубанской армией. Поезжайте с Богом к себе обратно.

Улагай, таким образом, перестал быть командующим армией, и все генералы, находившиеся в оппозиции к Букретову – Науменко, Бабиев, Муравьев и другие, – стали отчисляться от своих должностей и переезжать в Крым».

На совещании главнокомандующего с казачьими атаманами 2 апреля было достигнуто соглашение: Врангель объединял в своих руках всю полноту военной и гражданской власти без каких бы то ни было ограничений. Он стал именоваться главнокомандующим Вооруженными силами Юга России (с 28 апреля – Русской армией) и правителем Юга России. В отношении казачьих вооруженных сил главнокомандующий являлся высшим военным начальником, обладающим всей полнотой власти по вопросам, связанным с ведением военных действий. Что же касается внутреннего гражданского устройства, казачьи войска и области должны были пользоваться полной автономией. Все сношения с правительствами иностранных государств должны были предприниматься казачьими органами только по соглашению с главным командованием. В свою очередь, главнокомандующий при сношении с иностранными правительствами по всем вопросам, касающимся казачьих областей, предварительно должен был ставить в известность казачьих атаманов.

Таким образом, бросается в глаза, что в тот момент Врангель еще не определился, как лучше управлять кубанцами – с помощью кнута или пряника. Вероятно, барон решил, что пряник в долгосрочной перспективе лучше. Он отпустил Букретова к остаткам Кубанской армии в районе Сочи, вероятно, уже не надеясь, что сколько-нибудь значительное число кубанцев удастся доставить в Крым и заставить продолжать войну с красными – настолько они к тому времени были деморализованы. Поэтому-то Врангель и согласился с требованием войскового атамана об увольнении нескольких генералов, которые готовы были продолжать борьбу, и об их эвакуации в Крым.

В своих мемуарах Врангель делает существенное дополнения к рассказу Раковского о ходе совещания с атаманами:

«– А я (Н. А. Букретов. – Б. С.), как атаман, не могу допустить, чтобы казаков перевезли в Крым, где они будут пасынками, как были всегда в Добровольческой армии. В этом я не вижу надобности. Неправда, что казаки не желают драться. Не желают драться лишь их старшие начальники – генералы Улагай, Шкуро, Науменко, Бабьев и другие.

– Раз так, то пускай сам генерал Букретов командует армией, – вспылил генерал Улагай. Я остановил его и обратился к Букретову:

– Вы упрекаете старших начальников в нежелании драться. Зная всех их, я, конечно, этому верить не могу; однако из Ваших слов мне ясно, что при подобном отношении атамана, правительства и рады к высшему командному составу последний не может иметь среди казаков должного авторитета. Вы уверяете, что казаки готовы драться с другими начальниками. Отлично, вступайте в командование Кубанской армией сами и бейте большевиков.

– Нет, командовать армией я не согласен.

– В таком случае нам разговаривать не о чем. Ответственность взять на себя вы не хотите, а агитацию безответственных лиц среди казаков против их командующего армией я допустить не могу. Можете идти, но из Крыма вы не выедете».

Из этого текста совершенно ясно: Врангель не сомневался, что с такими настроениями казаки дальше воевать не будут, а Букретов стремится лишь снять с себя ответственность за происходящее. Один из этих генералов, походный атаман Кубанского войска генерал Вячеслав Григорьевич Науменко, напротив, считал, что Врангелем была допущена крупная ошибка, когда он по требованию атамана Н. А. Букретова отдал приказ об отзыве ряда генералов с высших командных должностей в Кубанской армии. 10 апреля 1920 года он записал в дневнике: «Получил назначение вместе с Бабиевым прибыть в Сочи, куда приехал генерал Улагай и терский атаман. Здесь Улагай и Шкуро рассказали о положении дел. Атаманы Донской и Терский решили перевезти своих казаков в Крым. Улагай настаивал на переводе кубанцев, но Букретов категорически воспротивился этому, говоря, что ни один кубанец не последует в Крым. Тогда Улагай отказался от командования армией и принял ее на себя Букретов, который заявил, что армия Кубанская боеспособна, настроена отлично и готова воевать, но тормозят всё дело Шкуро, Бабиев, Науменко, присутствие которых в армии нежелательно. Вследствие этого генерал Врангель отдал приказ об отозвании нас в его распоряжение. Причем Улагай добавил, что Букретов желает, чтобы мы выехали до его приезда в Сочи. Итак, мы, казаки – Улагай, Шкуро, Бабиев и я – не у дел, и нас заменили Букретов, Морозов». Тем самым, по мнению Науменко, с уходом лучших генералов Кубанская армия была обезглавлена и ее интернирование в Грузии и сдача значительной части кубанцев большевикам предрешены.

Науменко рассказывал в дневнике о прибытии в Крым:

«Пришли в Ялту 14 апреля вечером. Ночевали в море. Вечером англичане устроили импровизированный концерт. Сначала вынесли на палубу граммофон, который играл какие-то странные танцы, и англичане танцевали. В 11 вечера ужинали, но наших офицеров на этот ужин не пригласили. Впечатление от этой поездки у меня самое неприятное. Нас, русских, англичане ставят ни во что. Не знаю, как я буду чувствовать за границей, а поехать туда придется.

В Ялте остановился на Бульварной улице, дом 6. Ялту видел мало, но произвела хорошее впечатление. 17-го в 8.30 пришли в Севастополь. Первый, кого я встретил, был генерал Шатилов. Он рассказал о положении дел и, между прочим, сказал, что у Романовского после его смерти найдены среди бумаг копии писем ко мне, и одно из них показал мне (это как раз то письмо, о котором упоминал Врангель в связи с убийством Романовского. – Б,С). Значит, была слежка. Но кто же снимал копии писем, по-видимому, у меня на квартире. Из всех разговоров вывел заключение, что единодушия в штабе нет и что уверенности в том, что Крым будет удержан, также нет. Убеждаюсь, что помощь союзников дает мало. В бухте масса иностранных кораблей, но всё это больше любопытные».

Если подобные упаднические настроения посещали в то время генерала, ветерана Белого движения, которому нечего было ждать пощады от большевиков, что уж говорить о простых казаках?

В Севастополе, встретившись с генералами Шкуро, Бабиевым и офицером своего штаба Тобиным, Науменко узнал о сдаче в районе Адлера атаманом Букретовым и генералом Морозовым Кубанской армии в количестве тридцати четырех тысяч казаков в плен к большевикам. Сам Букретов ушел в Грузию, передав атаманскую булаву председателю краевого правительства В. Н. Иванису. К сложению оружия казаков также побудили распространившиеся слухи об английском ультиматуме с требованием начать с Советами переговоры о мире. «К всеобщему удивлению, – писал Науменко, – генерал Врангель принял Иваниса в Крыму очень любезно». Таким образом, Петр Николаевич продолжал политику привлечения на свою сторону кубанской общественности.

Науменко со слов Тобина рассказал в дневнике о судьбе кубанцев: «…после сдачи красные немедленно отделили казаков от офицеров, приказали бросить оружие, а потом начали всех грабить. Казаки возмутились, началась драка, в результате часть казаков села на лошадей и ушла. Букретов и красные старались скрыть от казаков прибытие транспортов, вследствие чего многие желающие погрузиться остались. Возмутительней всех вел себя Морозов, который ездил на переговоры с большевиками с красным бантом на груди. Так закончилась борьба кубанцев на Кавказе. Казаки проданы Букретовым, Морозовым и теперь ясно, что Главнокомандующий сделал большую ошибку, поддавшись на хитрости Букретова. Только мы уехали, начались переговоры о мире, и сбитых с толку казаков некому было поддержать».

Восемнадцатого апреля Науменко описал в дневнике встречу с главнокомандующим: «Вечером был у Врангеля, но он просил зайти завтра в 7 часов вечера, так как разговор предстоит длинный, а время его расписано по часам. Он меня спросил, получил ли я его письмо, в котором он сообщал мне об его отъезде за границу. Не получил. Очевидно, оно, как и последнее письмо Шатилова, перехвачено агентами Романовского. После Врангеля был у полковника Данилова, который рассказал мне об отозвании нас в распоряжение Главнокомандующего и о том, что в то же время было дано распоряжение атаманом о воспрещении кому бы ни было из членов армии уезжать с нами. Это произвело удручающее впечатление, так как много офицеров и казаков собирались уехать с нами в Крым».

На следующий день состоялся обстоятельный разговор двух генералов. Вячеслав Григорьевич зафиксировал его в дневнике: «Только что вечером 19 апреля вернулся от генерала Врангеля. Он предложил мне занять штабную должность в его штабе, но я попросил дать мне возможность побывать дома. На мои слова, что в случае тяжелого положения семьи я предполагаю перевезти ее сюда, он сказал, что это опасно. Относительно кубанцев – его предположения перевести их сюда, сорганизовать и месяца через два перебросить на Таманский полуостров. Генерал Врангель верит в восстание на Кубани, но я считаю, что сейчас оно невозможно. Выступление возможно в июле или в августе, т. е. после уборки хлеба, который большевики пожелают социализировать. Рассказал мне Врангель о своих разговорах с Букретовым, он постоянно жаловался на кубанских генералов, что мы помеха всему Врангель находит, что сейчас время выбросить Букретова из атаманства и принять эту должность мне. Я категорически отказался».

Вечером 22 апреля в Севастополь прибыл генерал Бабиев, который подробно рассказал о сдаче Кубанской армии. С этими сведениями Богаевский, Бабиев и Науменко пошли к Врангелю. По словам Науменко, «он нас принял немедленно и сказал, что получил сведения об этом от англичан и что положение далеко не так плохо, что лучшие части в числе 9 тыс. человек плывут в Феодосию (кубанцы, донцы и Терско-Астраханская бригада. – Б. С.), часть казаков ушла в Грузию, часть в горы и на Красную Поляну и лишь незначительная часть сдалась большевикам (34 тыс. – это незначительная часть!). Здесь мы обсудили вопрос, как быть дальше, и решили возможно скорее сорганизовать кубанцев».

Думается, что в данном случае Петр Николаевич несколько лукавил. Он-то хорошо понимал, что основная часть Кубанской армии оказалась в руках большевиков. Но на казаков он сейчас не надеялся, рассчитывая, что за оружие они снова смогут взяться, только испытав на себе все прелести советской власти. Науменко же хотя и был врангелевским выдвиженцем, по его представлению получившим генеральский чин, не сомневался во враждебности Врангеля идеям кубанской автономии и не мог простить ему фактического разгона Рады. Он уже осознал, что борьба бесперспективна, поэтому в мае – июле посетил Болгарию и начал переговоры о возможном размещении казаков в этой и других соседних странах.

Тем временем Врангель предпринял усилия, чтобы заручиться французской поддержкой. Его главный помощник по иностранным делам П. Б. Струве встретился во Франции с симпатизировавшим белым заместителем министра иностранных дел Морисом Палеологом, бывшим послом в Петрограде… Новый председатель Совета министров и министр иностранных дел Франции Александр Мильеран поддерживал Польшу в только что начавшейся советско-польской войне, а это открывало перспективу поставок французского оружия и снаряжения в Крым.

Перед самым отъездом из Парижа в Крым, 8 (21) мая, будущий глава врангелевского правительства А. В. Кривошеий, по характеристике Петра Николаевича, «государственный деятель, обладающий исключительными данными», получил от Палеолога заверение во французской поддержке Врангеля в случае нового советского наступления в Крыму и содействии в проведении эвакуации, если это потребуется. Барону также выражали сочувствие английские военные представители в Константинополе и в Крыму. Они даже снабжали белые войска в Крыму в счет остатков кредитов, отпущенных Деникину. 16 (29) мая начальнику британской миссии в Севастополе генералу Перси пришлось передать Врангелю правительственную ноту, в которой подчеркивалась неизменность курса, а глава Белого движения получал предостережение от излишних ожиданий: «Британское правительство указало мне разъяснить генералу Врангелю, что он не должен ожидать никакой перемены в британской политике, как следствие наступления поляков. Правительство Его Величества неуклонно разрешило приложить старания к прекращению военных действий на юге России в возможно непродолжительный срок. Советское правительство приняло британское предложение о ведении переговоров на основании общей амнистии, и лорд Керзон отправляет в самом непродолжительном времени политического представителя для содействия генералу Врангелю, а до того времени советское правительство согласно на принятие участия в переговорах британского военного представителя».

Пока польское наступление на Украине продолжалось, а советские контратаки сравнительно легко отражались поляками, Лондон не проявлял большой заинтересованности в наступлении белой армии в Крыму. Но очень скоро инициатива на Польском фронте перешла к советской стороне, и британское правительство стало более внимательно относиться к крымской проблеме.

Накануне начала наступления белых в Северной Таврии, 23 мая (5 июня) британский представитель в Константинополе адмирал де Робек сообщил Врангелю, что английский флот не сможет поддержать наступление, но будет по-прежнему защищать побережье Крыма. На следующий день Врангель получил известие, что английским кораблям был дан приказ задерживать военные грузы, предназначенные для Крыма и отправляемые под английским флагом, пусть даже и на русских судах. Это могло воспрепятствовать продолжению наступления Русской армии. 31 мая (13 июня) Врангель вызвал британского представителя генерала Перси и заявил ему, что заканчивает занятие территории, необходимой для организации снабжения Крыма, и хотел бы прояснить вопрос о реальных гарантиях ее неприкосновенности в случае осуществления намечавшихся англичанами переговоров с большевиками: «Генерал Врангель просит английское правительство сообщить свой взгляд на это дело в возможно более краткий срок, дабы он мог в соответствии с этим принять то или иное решение, ибо только при наличии реальных гарантий и продолжении поддержки со стороны союзников Главнокомандующий может не переходить за пределы намеченной им для указанной цели территории. Генерал Врангель подчеркивает, что было бы совершенно невозможно, в случае наступательных действий противника, ограничиться пассивной обороной. Из опроса пленных выясняется, что большевистская армия должна была перейти в общее наступление на Крымский полуостров 27-го мая ст. стиля, т. е. через два дня после нашего наступления, предпринятого Главнокомандующим, дабы выхватить инициативу из рук противника. Обстоятельство это вновь подтверждает всю необходимость реальной гарантии».

Петр Николаевич стремился представить наступление Русской армии как превентивную меру против ожидавшегося советского наступления. Но на самом деле красные как раз 27 мая (9 июня) прорвали Польский фронт на Украине. В Крыму же советское командование предполагало придерживаться оборонительного образа действий, тем более в свете переговоров с Англией о прекращении боевых действий на юге России. Можно понять возмущение англичан тем, что Врангель, не получив их одобрения, вторгся в Северную Таврию. Но прорыв Польского фронта Конармией Буденного изменил политическую ситуацию. Англия стала относиться к белому Крыму более лояльно. Поэтому, как писал Врангель в мемуарах, «путем личных переговоров в Севастополе, Константинополе и Париже большинство грузов удавалось, хотя и с трудом, доставлять в Крым».

На следующий день после начала наступления белых войск, 26 мая (8 июня), Струве был принят Мильераном, который, с одной стороны, подтвердил, что Франция поддерживает Врангеля, с другой – рекомендовал ему не портить отношения с Англией. Для этого требовалось заверить англичан, что правительство Врангеля согласно на проведение мирных переговоров, но оставляет за собой право отказаться от капитуляции без надежных гарантий.

Двадцать пятого марта 1920 года прошла церемония вступления Врангеля в должность главнокомандующего. Петр Николаевич хорошо запомнил этот миг своего торжества и так описал в мемуарах собственную инаугурацию:

«…на Нахимовской площади был назначен торжественный молебен и парад войскам. После обедни в соборе крестный ход во главе с епископом Вениамином под колокольный звон направился к Нахимовской площади, по дороге к нему присоединялись крестные ходы из других церквей. Вдоль Екатерининской улицы и вокруг площади стояли развернутым фронтом войска. Против памятника адмиралу Нахимову был установлен аналой. Здесь стояла группа высших чинов и представители союзнических миссий. Окна, балконы, даже крыши домов были усеяны зрителями. Стоял тихий солнечный день. Голубое небо отражалось в гладкой, как зеркало, бухте. Плавно неслись звуки церковного пения соборного хора, в неподвижном воздухе не трепетал огонь многочисленных свечей, стоял дым кадильного курения. Молебен кончился, епископ Вениамин огласил изданный накануне указ Правительствующего Сената».

Этот указ гласил:

«…Именем закона, Правительствующий Сенат слушали: Приказ от 22-го марта 1920 года бывшего Главнокомандующего генерала Деникина о назначении Главнокомандующим всеми вооруженными силами на Юге России генерал-лейтенанта барона Врангеля и приказ последнего о вступлении его в должность.

Приказали: Промыслом Божьим предначертано новому Главнокомандующему стать во главе воинских сил и гражданского управления в исключительной важности исторический момент, когда, невзирая на героические усилия доблестной армии, большевистские полчища стоят на подступах к Крыму и мирное население, истощенное чрезвычайными тяготами жизни, теряет уверенность в будущем. В этот грозный час с честью вывести армию и население из настоящего беспримерно трудного положения и отстоять оплот русской государственности на Крымском полуострове может только крепкая вера в нее и сильная воля любимого войсками вождя. Проникнутая беззаветной любовью к Родине, решимость не знавшего поражений и заслужившего всеобщее доверие генерала Врангеля приять на себя великий подвиг предводительства вооруженными силами, борющимися с врагами Веры и Отечества, обязывает всех истинных сынов России сплотиться вокруг него в служении святому делу спасения Родины. Правительствующий Сенат, со своей стороны, в сознании лежащей на нем обязанности утверждения законности и порядка, почитает своим долгом призвать все органы государственного управления и всё население страны к дружному объединению под властью нового Главнокомандующего, к полному ему повиновению, к честному и самоотверженному служению нуждам армии, не за страх, а за совесть и не щадя живота своего, и к сохранению в тылу спокойствия, порядка и бодрости духа. В благоговейном уповании на милосердие Господне к исстрадавшейся родине нашей и с непоколебимой верой в нового народного вождя, которому отныне принадлежит вся полнота власти, военной и гражданской, без всяких ограничений, – Правительствующий Сенат определяет: особым указом дать знать о сем всем присутственным местам и должностным лицам и распубликовать сей указ во всеобщее сведение. Марта 24-го дня 1920 года.

Обер-Секретарь П. Мезенцов

Помощник Обер-Секретаря С. Бубель-Яроцкий

По Общему собранию Правительствующего Сената».

«Прочувственное слово, – продолжает рассказ Врангель, – сказал протопресвитер Шавельский, благословил меня иконой Св. Михаила Архангела.

На возвышение поднялся епископ Вениамин.

– Слушайте, русские люди, слушайте русские воины, слушайте вы, представители наших союзников, слушайте вы, те большевики, которые находитесь здесь, среди толпы… – звенящим, покрывающим всю площадь голосом начал владыка. Он говорил о тяжких страданиях, ниспосланных нашей родине свыше, как искупление за грехи всех слоев русского народа, о высоком подвиге, который свершают те, которые среди развала и позора родины чистым несут родное русское знамя, о том тяжелом крестном пути, которым, вот уже несколько лет, идет русская армия. – Путь этот тернист, он не кончен.

Мы только что перенесли тяжелые испытания, ближайшее будущее, быть может, готовит нам новые. Но вера творит чудеса, тот, кто верит, кто честно и мужественно идет указанным ему совестью путем, тот победит. Месяц тому назад русская армия, прижатая к морю у Новороссийска, умирала; быть может, через два месяца она воскреснет и одолеет врага…

Сказанная с огромным подъемом и необыкновенной силой проповедь произвела большое впечатление».

После этого священники окропили полки святой водой. Врангель, поднявшись к памятнику адмиралу Нахимову, обратился к войскам. В мемуарах он так передает свою речь: «Обрисовав в нескольких словах наше тяжелое положение, я сказал, что без трепета и колебания стал во главе армии в эти дни. Я верю, что Господь не допустит гибели правого дела, что Он даст мне ум и силы вывести армию из тяжелого положения. Зная безмерную доблесть войск, я непоколебимо верю, что они помогут мне выполнить мой долг перед родиной, и верю, что мы дождемся светлого дня воскресения России».

Войска церемониальным маршем проходили мимо нового главкома. В этот момент он испытал сильные эмоции: «Поношенная, обтрепанная одежда, сбитые, заплатанные сапоги, усталые землистые лица, но весело и бодро блестят глаза, твердо отбивают шаг. Где-то в глубине души шевелится теплое, бодрое чувство: „Нет, не все еще потеряно, нет, мы можем еще держаться…“».

Совершенно другими глазами смотрел на этот эпизод человек, явно враждебный к Врангелю, друг Маяковского Павел Ильич Лавут: «Весной на площади у Графской пристани, возле памятника Нахимову, я наблюдал церемонию вручения скипетра Врангелю. Народу было маловато. Отслужили молебен, офицеры троекратно проорали „ура“, и архиепископ закончил свою речь так: „Петр – по-гречески камень. Мы не сомневаемся в том, что барон Петр Николаевич Врангель оправдает свое имя и недалек час, когда Россия станет единой и неделимой“».

В Севастополе Врангель разместился в так называемом Малом дворце – одноэтажном особняке с небольшим садом, выстроенном когда-то для великого князя Алексея Александровича, генерал-адмирала флота. Там же поселились Кривошеий и Шатилов.

Главнокомандующий вставал рано и работал, по его собственному утверждению, по 10–12 часов в день. С восьми часов утра он принимал должностных лиц и просителей. Перерыв на обед продолжался с часу до двух дня, после чего возобновлялся обычный прием посетителей. После шести часов вечера у Врангеля проходили наиболее важные встречи, которые могли затянуться до ночи. Перед ужином барон, если удавалось, подобно Гарун-аль-Рашиду, в сопровождении адъютанта совершал прогулку по Севастополю, осматривая государственные учреждения и лазареты, а после ужина работал часов до одиннадцати-двенадцати. Обедал барон с женой и тещей, часто к трапезе приглашался Кривошеий или кто-либо еще из министров или генералов. С Врангелем всегда обедали и дежурные офицеры конвоя. Политических разговоров за столом никогда не велось. Еда состояла лишь из одного блюда с гарниром, и каждому полагался один стакан крымского вина.

Петр Николаевич за делами не забывал и о любимой страсти – охоте. 8 (21) сентября 1920 года он увлеченно описывал свои охотничьи подвиги в письме жене, которая в тот момент находилась в русском консульстве в Константинополе:

«Ее Превосходительству баронессе Ольге Михайловне Врангель.

…На днях Шатилов уговорил поехать меня за 8 верст от города и пострелять перепелов, которых сейчас пропасть. Достали собаку, какие-то ружья, и за два часа выскочило 100 штук на три ружья, я один взял 40.

Походил и отдохнул от забот. Очень прошу Дмитрия приготовить одно из его ружей 12-го калибра, заказать и прислать мне несколько сот патронов 10 №, а также пороху, дроби и пыжей для перестрелки.

Пока кончаю, обнимаю Тебя и деток, да хранит Вас Бог. Всем привет.

Петруша».

Когда Врангель шел по улицам Севастополя, его легко узнавали уже издалека: он был очень высокого роста (1 метр 93 сантиметра), с удлиненной, «птичьей» головой, с большими глазами навыкате и длинной шеей. Одет он был в светлосерую или темную черкеску и папаху-кубанку. На поясе висел традиционный для кубанцев кинжал, который Петр Николаевич иной раз использовал совсем не по назначению. Журналист А. А. Валентинов вспоминал, как на одной станции, где остановился поезд Врангеля, «главком, увлеченный спором во время прогулки по платформе, вытащил кинжал, присел на корточки и принялся чертить на асфальте какую-то схему».

Шульгин передал свои впечатления от новой встречи с главнокомандующим: «Меня поразила перемена в его лице. Он помолодел, расцвел. Казалось бы, что тяжесть, свалившаяся на него теперь, несравнима с той, которую он нес там, в Царицыне. Но нет, именно сейчас в нем чувствовалась не нервничающая энергия, а спокойное напряжение очень сильного, постоянного тока».

Врангель мечтал исправить ошибки Деникина, поставить белую борьбу на прочную социальную базу и использовать Крым и занятые в ходе боев прилегающие к нему губернии в качестве положительного примера, который должен был наглядно продемонстрировать народу России, что при Врангеле живется лучше, чем при Ленине. Однако Крым, практически лишенный продовольствия и каких-либо ресурсов, для такого эксперимента не подходил. Требовалось занять более обширную территорию, а это неизбежно растягивало линию фронта, но отнюдь не гарантировало, что в новоподчиненных губерниях удастся получить существенное пополнение для Русской армии. Нужны были привлекательные политические лозунги и реформы.

Кроме того, даже простая оборона Крыма была невозможна без помощи извне. Территория, занятая войсками генерала Врангеля, в своем максимальном объеме в октябре 1920 года почти соответствовала территории бывшей Таврической губернии, а в наше время – входящих в состав Украины Республики Крым, левобережной части Херсонской и восточной части Запорожской областей. Ее площадь составляла около 60 тысяч квадратных километров, что примерно равнялось площади Бельгии и Голландии, вместе взятых. В тот период на ней находилось около трех миллионов человек, считая коренных жителей, беженцев и армию. Постоянно под контролем белого правительства находился лишь Крымский полуостров.

Промышленности в Крыму было мало. Крупнейшим предприятием являлся портовый завод в Севастополе, обслуживавший военные корабли. Из природных богатств можно назвать соль, лес и угольное месторождение в горной области, близ Бешуя, в районе Бахчисарая.

Северная Таврия не знала земельного голода – захваченная у помещиков и состоятельных крестьян земля в 1919 году обрабатывалась не полностью. Правда, причиной этому был не столько избыток сельскохозяйственных земель, сколько военные действия и многочисленные реквизиции продовольствия и мобилизации населения, проводимые как красными, так и белыми. Тем не менее в этой области, до революции широко экспортировавшей зерно, вплоть до 1920 года имелись значительные запасы продовольствия. Порядка пятнадцати бывших крупных имений советскими декретами были превращены в совхозы, а на практике дотла разграблены войсками, бандами анархистов и крестьянами. В степной части Крыма также было немало незасеянных земель, но даже их использование не смогло бы обеспечить хлебом его коренное население и многочисленных беженцев.