Текст книги "Берега Ахерона (СИ)"
Автор книги: Борис Усенский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
Глава 2
«Руины здесь отзывчивей людей,
А люди здесь бывают жестче камня.
О город штормов, солнца и дождей,
Своей ты не достоин славы давней».
Поезд остановился у Севастопольского вокзала, выпустил клубы пара и затих. Встречающих было немного, и невысокая площадка перрона от этого казалась непомерно длинной. Даже двум носильщикам работы не нашлось. Может… Так, мелочь: два тощих чемодана в руках красных командиров, мастеровые с солдатскими вещмешками, дамочка! С баулами! Ее встречают… Вот незадача.
– Ну и жизня распроклятущая! – вздохнул один из носильщиков и махнул рукой, – Вот ране было. Памятаешь, Вася, как перед германской приехал новый полицмейстер?
– Как не припомнить! Мне тогда рупь серебром перепал, хотя хребтина целую седьмицу ныла!
– Здорово, товарищи! – приветствовал работников красный командир, – Как пройти в штаб флота?
– Ну, тут недалече! Поднимешься к Большой Морской, а там того, к Владимиру под золотым крестом.
– Спасибо, – буркнул красноармеец и посмотрел на своего спутника, – Доходчиво, черт бери!
– Извозчики все знают, – зевнул в ответ второй краском, уж точно бывший золотопогонник и, подхватив чемодан, решительно направился к зданию вокзала.
Извозчиков было не так чтобы и много, но для Севастополя изрядно, десятка полтора. Возничие собрались в круг, курили махорку, травили анекдоты, обсуждали городские новости. Бородатый дядька, самой, что ни есть разбойничьей наружности рассказывал старую байку и божился что все, чистейшая, правда. Причем с такими подробностями божился, что даже лошади стыдливо фыркали. Слушатели понимающе кивали, подзадоривали сочинителя, но замолкли, увидев клиентов. Это конечно не господа офицеры императорского флота, но на безрыбье и красный командир осетром покажется. Повезло худосочному татарину в косоворотке и ярко-красном жилете.
– Милей…,– начал было один из пассажиров но, получив кулаком в бок от своего спутника, лишь буркнул, – В штаб флота и живее!
– Могем и к штабу, – согласился извозчик, – Ноне оно все спешат, а куда? Все тамова будем! Кисмет!
Накануне прошел дождь. Деревья искрились капельками воды, радовали сочной листвой, а невообразимо глубокое небо кричало голосами чаек. Красный командир, державший на коленях изрядный сверток, мрачно смотрел по сторонам и нервно курил, дрожа от холода, словно не конец мая, а промозглый ноябрь.
– Андрей! Ты часом не заболел? – улыбнувшись, поинтересовался второй красноармеец и, не получив ответа, продолжал наслаждаться болтовней возницы.
– Вот при царе, – продолжал словоохотливый возница, – Не то, что теперича! Хотя щас полегчало, хозяин вроде как…
А мимо, в такт лошадиному бегу, проплывали дома, не потерявшие еще памяти о прошлом, которое просвечивало в сбитых гербах и статуях со щербатыми носами. Был ведь и другой Севастополь, под пронизывающим ветром, притихший в ожидании неизвестности. Мы угрюмо брели вслед за Туркулом и Витковским к Графской пристани в мокрых, соленых от пота и морских брызг шинелях, проигравшие и, чего греха таить, сломленные. Сломленные ли? Ведь прошлой осенью, наблюдая с кормы «Херсона» за исчезающими в дождливой мороси колонами. Думали, что вернемся и вернулись, двое из многих и многих. А дальше что? Сдаваться быдловатым гражданам? Мы словно римляне «Молниеносного» легиона, ушедшие через Дарьяльское ущелье по приказу императора. И упал где-то в Прикаспии последний римлянин, сжимая священную аквилу, и золотая птица с грустью смотрела, как черные собратья из перьев и костей выклевывают мертвые глаза. Маловат легион-то! Дроздов и я, я и Дроздов! Чем барон хуже римского императора? А все почему? Не умел мстить Николай Александрович Романов, за что и поплатился головой! Большевички сразу взялись за дело, со знанием взялись, засучив рукава. Не город, а морг какой-то. Сон разума рождает чудовищ, добро бы призрачных, а то из плоти и крови, голодных, жаждущих свеженького мясца.
– Приехали! – громко сообщил Дроздов.
– Чего? – очнулся Морозов и растерянно осмотрелся и хлопнул ладонью по нагрудному карману, – Мандат на месте, а то говорят, командующий строг и не справедлив!
– Идем, философ! – буркнул Александр, расплатившись с извозчиком.
На ступенях штаба царила обычная суета, уходяще-приходящая, торопящаяся по небывалой срочности, как и положено в вертепе или негритянском борделе. Интиллигент, с тросточкой, что-то доказывал часовому у двери, возмущался, но как-то уж слишком культурно. Краснофлотец стоял словно статуя, холодная, безмозглая, и до безобразия тупая. Красные командиры неторопливо поднялись по широким ступеням бывшего офицерского собрания, остановились на секунду другую и решительно направились к несговорчивому часовому. Матрос преградил вход и угрюмо взял оружие на изготовку, хотя никто не собирался штурмовать сие некогда почтенное здание.
– Мы к товарищу Домбровскому! Командированы из Одесского военного округа! – сказал Дроздов, щеголявший выправкой, которая красным курсантам и не снилась, – Вот наши мандаты!
– К дежурному идите! Мне не велено! – глотая слова, ответил часовой.
– Вызывай начальника караула! Распустились! Мандаты сравни неуч!
– Почему скандалите, товарищи? – раздался за спиной голос, явно принадлежавший опытному офицеру.
– Мы по важному делу командированы в распоряжение товарища Домбровского, – пояснил Морозов, – И здесь не то, что скандалить, а тройным петровским надо! Это штаб флота или цирк Дурова? Вот и гражданин, далеко не мальчик, показывает мандат, образец которого в первом справа ряду, а часовой ни уха, ни рыла!
– Ясно! – вздохнул офицер, – Где же найти грамотных? Этих товарищей пропустить под мою ответственность. Документы у них в полном порядке!
– Да как без…
– Выполнять, матрос! Гальюн надо таким охранять, а не штаб! Проходите, товарищи!
– Молодые люди! – взмолился интиллигент, – Вы инженеры из Одессы, если я что-нибудь понимаю в этом бедламе? Я инженер судоремонтного завода, Гросснер Иван Леопольдович! По вине этого остолопа, в форме я вынужден терять время, а у меня под началом куча полных идиотов, с инструментами, прошу заметить!
– Уважаемый! Вы, как я понимаю, комендант этого заведения! – обратился Гросснер, – Александр Владимирович у себя?
– Скорее всего! Вас проводить?
– Не стоит беспокойства! – торопливо ответил Иван Леопольдович и бодро, не смотря на возраст, стал подниматься по лестнице, – Поторапливайтесь, молодые люди!
Кабинетом командующего оказался бывший курительный салон, памятный по прежним временам. Исчезла изысканность, можно сказать манерность и, стены лишенные украшений, казались проституткой, с которой зачем-то смыли грим, и выгнали на улицу.
– Любуетесь! – хитро прищурился инженер, – Варвары, дикари и жуткое скопище пьяниц! Да-с! Руины и пьяная матросня!
– Шутить изволите? – улыбнулся Дроздов, – Чека шуток не понимает.
– И кто тогда будет ремонтировать самотопы? Кроме старого идиота Гросснера некому! Где изволили учиться инженерному делу, извините за назойливость?
– В Харьковском технологическом. Потом сбежал в императорский университет, – ответил Морозов, – Я доказывал в штабе округа свою некомпетентность, но партия сказала: «Надо!»
– Это хоть что-то! А Вы сударь?
– Юнкерское училище, – смутился Дроздов.
– Вот видите! И куда вы без моего идиотизма? Господин Домбровский умный человек, но скоро одичает-с, как Тарзан в джунглях! Да-с, вот так!
Проникнуть в кабинет командующего оказалось совсем не просто. Традиция в виде цербероподобного адьютанта прижилась и в Красной Армии. Секретарь, ни дать, ни взять, ломовой извозчик, одним пальцем ударяя по клавишам, пытался что-то написать на листе бумаги, вставленном в каретку «Ундервуда». Тонкий механизм не выдержал надругательств и, жалобно ойкнув, затих если не навсегда, то надолго.
– Чертова эпидерция! Буржуйская рухлядь! – выругался служивый.
– Голубчик! Александр Васильевич у себя? – вежливо поинтересовался Гросснер, – У нас очень важное дело!
– Занят! – буркнул матрос и вырвал из пишущей машинки измятый лист бумаги, – У него комиссар!
– У нас предписание…, – начал Морозов, но был грубо оборван.
– Чихал я на все предписания! Низзя и баста!
– Я не окончил говорить хамс…, краснофлотец! – возмутился Морозов и его менторский тон заставил гориллу в бескозырке, хотя бы, встать, – Красноармеец или краснофлотец обязан, стоя, при появлении командира доложить о полученном приказе, а не заниматься черт знает чем! Вы обязаны сообщить командующему о нашем прибытии и четко, без искажений, передать его ответ!
– Там же сам товарищ Пятаков, – прошептал матрос и поднял палец вверх.
– Не слышу! – вскипел Дроздов и прищурился, – А почему отвечаем шепотом?
– Мы не при старом режиме, товарищи! У нас это, как его, швабода!
– Дожились го… граждане! – развел руки Дроздов, – Сам откроешь или показать, как это делается?
Отзвуки перепалки просочились из приемной сквозь толстые Стены. Массивная дверь, открывшись, едва не сбила с ног Гросснера.
– В чем дело, товарищи?! – раздраженно поинтересовался командующий, – Смир-рно!
– Так говорил…, – начал матрос, но запнулся, посмотрев начальству в глаза.
– Товарищ командующий! – начал Дроздов, – Разрешите обратиться! Мы прибыли из Одессы на судоремонтный завод по вопросу списания кораблей!
– Понятно! – кивнул Домбровский, – Становитесь на довольствие, определитесь в общежитие, а завтра после обеда подходите! Коменданту о вас, товарищи, сообщат!
Комфлота мрачно посмотрел на секретаря и хлопнул дверью. Простившись с Гросснером, друзья отправились на поиски коменданта. Дело оказалось не таким уж и легким. Присутствие этого призрака ощущалось везде, даже возле сортира, особенно возле сортира, но слишком уж незримо.
– Чернильная душа! – ворчал Дроздов, – Вот помню, году пятнадцатом, пришлось мне искать одного фрукта и представь, где я это тело откопал? В дальней траншее портки сушил, а немцы, при артналете, накрыли штаб, и этому засранцу повезло настолько, что он остался единственным батальонным офицером. И где это коменданта черти носят? Бордель-с и полное падение нравов!
– По-моему он во дворе! – улыбнулся Морозов, – Как разоряется, сущий фараон!
– … брандахлысты, прохиндеи, протобестии! Уроды вифлеемские, вашу бога душу мать! Зыркаете буркалами? Покажите мне ту булькающую жабу, которая проквакала, что полы красят корабельным суриком? Языком заставлю вылизать, пробоину вам в зад ниже ватерлинии! Ты куда, паскуда, папиросу бросил? Спасибо что не в бочку со скипидаром! Десять суток ареста, козломудни! Все гальюны на флагмане вычистить так, чтобы командующий мог, глядя в них увидеть свое мужское хозяйство, не поднимая живота! Я сказал что козломудни – значит так и есть!
– Какой полет! – хмыкнул Дроздов, – Это не лекции студиозусам читать! Я добавил бы что они…
– Саша! – покачал головой Морозов, – В заводском цехе я твои слова застенографирую, но здесь?
С комендантом, еще не отошедшим от высокоителлектуальной беседы, столкнулись на первом этаже. Их давешний благодетель теперь походил на акулу, которая, лениво помахивая плавниками, ищет очередную жертву.
– Пройдемте ко мне в кабинет, товарищи!
Кабинетом оказалась крохотная комнатушка в глубине коридора. Провозившись пару минут с замком, смотритель здания таки попал, и устало плюхнулся в кресло с прохудившейся кожаной обивкой и торчащими сквозь прорехи пружинами.
– Давайте мандаты: выпишу пропуска в общежитие и поставлю на довольствие. Будем знакомы: Николай Николаевич Вильчинский, в некотором роде, здешний цербер.
– Ну почему же в некотором? – зевнул Дроздов, – Вполне! Более чем вполне!
– По-другому не понимают! – безразлично махнул рукой Николай Николаевич, – Общежитие рядом, устраивайтесь! Вот документы на получение пайков в здешней столовой. Как Одесса?
– Срач и вонь! – ответил Морозов, – Грязно как в хлеву, а местная публика только не хрюкает! В окопах и то клопов меньше, чем в тамошних гостиницах.
– Вот как! – растерялся комендант, – Если что заходите. Иногда тянет поговорить по человечески, а не… Ну, вы поняли.
Из штаба удалось выйти не так скоро как хотелось бы из-за очереди за пайками. Для господ офицеров дикость все это, но для товарищей краскомов очень даже подходяще, так сказать «кесарям кесарево». Жарко. Общежитие действительно находилось рядом, но попасть в него оказалось сложнее, чем в штаб. На пороге, покуривая самокрутку стояла крепкая бабища в галифе и недобро смотрела по сторонам.
– Крокодил в боевой стойке, – фыркнул Дроздов, – Потрошитель грудастый!
– Гражданка! – обратился Морозов к этой, в высшей степени экстравагантной особе, – Как можно увидеть коменданта?
– Чего уж, смотри! – процедила эта, с позволения сказать, дама, – Местов все-равно нема.
– То есть как? – опешил Андрей, – У нас имеются документы, распоряжение товарища Вильчинского.
– Да плевала я на этого козла, – рыкнула комендантша, – Что я рожу комнату?
– Да уж постарайтесь, милочка! – посоветовал Дроздов, – Чека оно близко!
– Куды прешь, мудило! – возмутилась общежитеблюстительница, – Перекоп брала, беляки под Каховкой расстреливали, а он меня чекой тычет!
Морозов тоскливо посмотрел на друга, устроился на лавочке и достал папиросу. Такая красотка и в штыковую может, но не устраивать же полное непотребство в бывшем доходном доме Ранжиевского. Здесь и в лучшие времена не обходилось без мордобоя, а традиции – вещь упрямая и до безобразия прилипчивая. Саша у нас стратег и тактик в одном лице, вот пусть и усмиряет сию Мегеру Горгоновну. Эх, не Персеевы сейчас времена!
Документы героиню Перекопа совершенно не впечатлили, скорее наоборот, возбудили агрессивность сверх всякой меры. Подполковник выдал окопную серию эмоций способную бросить в краску даже георгиевского кавалера прошедшего огонь, воду и медные трубы. Скандал вызвал некоторый интерес, и со второго этажа долетели возмущения одного из постояльцев: «Товарищи! Прекратите! Если я начну подражать одесскому биндюжнику, то вы по то самое место в землю зароетесь! Шпана!»
– Не пущу! – взвизгнула комендантша так, словно к ней ломились в комнату с целью украсть любимый примус, – Сказала, местей нема! Пшел вон, козел!
Вдруг бабища вытянулась по стойке «смирно», глаза округлились, словно рубль серебряный, а изо рта вывалилась погасшая самокрутка. Дроздов оглянулся и, никого не обнаружив, покрутил пальцем у виска.
– Разрешите представиться, товарищ Троцкий! Командир пулеметного взвода Василиса Гивнова! – хрипло сообщила комендантша, – Не узнала сразу! Это же надо, сам нарком! Сейчас ключи принесу Вам и Вашей супруге!
Дроздов от неожиданности чуть не свалился с крыльца и растерянно посмотрел на друга.
– Она, по-моему, того! Причем совсем того, – пролепетал подполковник, – Это не ты часом наколдовал Троцкого?
– С чего ты взял? – усмехнулся Морозов, – Задумался немного. Вспомнил кое-что из Аполлония Тианского! Тут одна штука получается…
Пулеметчица Гивнова появилась в полной военной форме, сверкая орденом «Боевого Красного Знамени» на груди. Одернула гимнастерку и строевым шагом подошла к удивленному Дроздову.
– Товарищ нарком! Вот!
Александр механически взял ключи и, кивнув другу, отправился в местный «люкс» на двоих.
– Это не «Метрополь» и не «Хилтон», – вздохнул Дроздов, окинув взглядом обвалившийся потолок, грязные стены и, опасливо, поставил чемодан на грубый табурет, – Андрэ! Я что действительно похож на Троцкого?
– И на его супругу одновременно! – отмахнулся Морозов, – Если эта кикимора попадала в лапы к незабвенному Андрюшке Шкуро и его шкуродерам то… Контузия, опять-же! Какой шарман! Следующий акт пьесы! Право, экий фарс!
– Тимофеич! А Тимофеич! – слышалось откуда-то со двора, – Чего булькотишь, образина? Переоденься и бегом к товарищу Домбровскому в штаб! Скажи, приехал нарком Троцкий со своей супружницей, и остановился у нас в общежитии! Тихо! Я тебе говорю! Не за то воевала, чтобы ты всякое дерьмо трескал! Бегом!
Видно Тимофеевич отправился по указанному адресу, ибо пулеметчица Василиса запела марш красных кавалеристов, да так вдохновенно, что Дроздов стал лихорадочно рыскать взглядом, надеясь найти что-нибудь увесистое. Поиски не увенчались успехом, и потому обошлось без смертоубийства.
Глава 3
«Пора бы вам умнеть без дураков,
Чтоб не увидеть в зеркале веков
Ужасный след своей погромной рожи».
В предрассветных сумерках кони испуганно топтались на месте, не решаясь ступить на шаткий мост, под которым недовольно урчал быстрый горный поток. Фишман остановил хрипевшего скакуна, скользнул взглядом по окраине села и подозвал ротного командира. Пришлось подождать, ибо товарищ Гаманенко явно не ко времени решил устроить митинг, на котором совершенно непостижимо пытался связать ледяную воду с политической сознательностью рабоче-крестьянских масс.
– Что-то случилось, товарищ Фишман? – поинтересовался ротный, появившись размытой тенью со стороны Сюйрени, – Народ у меня сознательный, да вот текущего момента не понимают во всей широте, казав бы!
– Воспитатель! – пробурчал Иосиф и закурил, – Я ни хрена этих мест не знаю, а контра знает! К началу мировой революции эта сволочь, Ахмед Кривой, должен быть поставлен к стенке, как и другие сволочи! Дальше куда?
– Налево, через кизильник! Подъем трудный и я дал команду спешиться! Тропа узкая, справа и слева обрыв!
– Смотри, чтобы ни одна зараза не пискнула, – процедил Фишман и первым шагнул на мостик.
Конь фыркал, упирался, не желая ступать по скользким доскам, но сознательность все-таки победила. Разве может комиссарский жеребец быть несознательным? То-то же! Дорогу сквозь кустарник, обильно смоченный росой, показывал красноармеец, из местных. Не нравился такой проводник Фишману: мало того, что татарин; так еще и беспартийный. Заведет в лапы к бандитам и поминай, как звали.
– Долго еще? – нетерпеливо сказал Иосиф, – Уже сереет.
– Совсем скоро, – ответил проводник, – По тропе наверх и влево! Сюйрень-кермен там!
Идти стало легче. Кизиловые заросли поредели, а потом и вовсе рассыпались на редкие зеленые островки. Оперуполномоченный нервно закурил, укрывшись за массивным каменным выступом и мрачно посматривал на сверкавшие красными бликами рассвета известковые бока башни. Каменный язык чуть загнутый на конце, покрытый зеленой плесенью растительности, дразнился в сторону Бельбекской долины. Высоко поднялся язык, настолько высоко, что в окрестные пропасти даже взглянуть страшно. Только одна тропа сюда ведет и отсюда выводит обратно к скользкому мостику. Окружить плевое дело! Перекрыл дорогу и мышка в западне, если мышка только не летучая, а вполне себе норушка. Отступать некуда, кроме как вниз или за стены проклятой крепости.
– Ну, чего там? – поинтересовался ротный, – Зовсим тихо?
– Затаилась, контра! – ответил Фишман, – Падаль!
– Если там мають пару «гочкисов», то нам дрова, – вздохнул Гаманенко, – Може схопым цых харцизяк в долине, на спуске до деревни?
– Партия сказала, порешить бандитов, и порешим! Сегодня же и рапортуем в Севастополь, еще до полудня! Прикажи примкнуть штыки!
– Да пошел ты, мурло сраное! – вскипел Гаманенко доставая именной
«маузер», – Много сам ходил в штыковую? Думаешь, не помню, как ты удирал под Мелитополем от конников Барбовича? Сайгак сраный! Нас же перещелкают как зябликов!
– У меня был тогда приказ! – вспыхнул Фишман и отвернулся к башне.
Идти на приступ расхотелось, однако и ждать неизвестно чего удовольствие не из приятных, особенно когда нервы на пределе.
– Товарищ командир! – обратился проводник появившийся из-за кизилового укрытия, словно чертик из табакерки.
– Что случилось, Дамир? – не поворачивая головы, ответил ротный, – Только короче!
– Алим вернулся, последний джигит! – прошептал татарин, подняв палец, – Уходить надо! К сердцу у него кинжал идет, шашка – «голова с плеч», а пуля и за скалой достанет!
– Таким не место в рабоче-крестьянской армии! Мы должны бороться с пред…, – поучительно вставил свое слово Фишман, но осекся, когда целый сноп каменных брызг полетел в лицо, – Твою мать!
– Алим пугает, – усмехнулся Дамир, – Пока пугает, а потом и головы полетят! Кисмет!
– Какой там Алим! Ахмеда еще три дня назад видели в Карасубазаре! Вчера укрылся за башней вместе со своими головорезами! – отмахнулся Фишман, – Развели тут бабские посиделки!
– Ахмедка совсем плохой стал, – хмыкнул татарин, – Шайтану душу продал, тогда как Алим – воин Аллаха!
– Маркса читать надо! – поучительно сказал Фишман, пнул ногой ни в чем не повинный камень и сделал пару глотков из фляги.
– Смотрите! Там! – затравленно показал Дамир на вершину башни и плюхнулся на колени.
Фишман опасливо выглянул из укрытия, долго смотрел на провал сводчатых ворот, в разрушенной арке которых некто, в чалме и старомодных одеждах, поигрывал длинным ружьем.
– Контра! – вскипел Фишман и дважды выстрелил.
Пули щелкнули по камням, не причинив никакого вреда странному джигиту. Ответом был только смех и ветер, гудевший над Куле-буруном.
– Дамир! Что это за каменный гадючник? Только по существу.
Татарин посмотрел на ротного и поежился, бросив косой взгляд на башню. Уж и красного блеска нет на стенах, а страшно, будто смотрит кто-то.
– Кисмет, товарищ командир! – полушепотом начал Дамир, присаживаясь на камни, – Мой дед совсем молодой был, когда Алима схватил карасубазарский начальник и отправил в Сибирь. Не прошло и года, как в канун Рамазана видели джигита в Бахчисарае на пороге мечети. Сказал Алим, что будет новым ханом, когда не станет русского царя, и совсем растаял. Алим родом из Отуз, что возле Кизиль-таша. Один крымчак мне говорил, что Мститель знатного рода, потомок гяурского бея, который владел всем в здешней округе еще до Гиреев.
– И крепость – его бывшее поместье? – улыбнулся Гаманенко, – Голубая кровь – белая кость, туда его в качель! С живыми панами разделались, так еще и с дохляками разбирайся!
– Плохо говоришь, обидно. Алимом гордились горы. В нем жило безумие храброго. Никогда не знали от него обиды, слабый и бедняк. И в горах в степи все стояли за него, а старые хаджи, совершая намаз, призывали лишний раз имя Аллаха, чтобы он оградил Алима от неминуемой беды!
– Но ведь не оградил же! Сказки все это! – зевнул Гаманенко, – Знаю ты був в германську разведчиком и тут вроде как здешний. Осмотрись в крепости и не становись призраком, а то святой водой, понимаешь, не запасся.
Дамир пробормотал что-то неразборчивое и, вооружившись только кинжалом, заскользил среди кустов и ловко заскользил, словно был сродни бестелесным духам. Лазутчик почти слился с не выгоревшей травой, нырнул в островок зелени и затих. В башне молчали, разве что завывал ветер, горячий и пыльный. Совсем близко камни шайтанова логова, рукой потрогать можно, да страшно обжечься адовым жаром. Прочел Дамир несколько строф первой суры корана и прошмыгнул серо-зеленой ящерицей к башенным воротам. Каменный клык, заросший зеленью, казался безлюдным, даже ямы костров не дымились, а несколько воробьев чирикали возле окаменевшей лепешки и разорванного мешочка с крупой.
Дамиру показалось, что он потерял рассудок, когда из горячего марева появились очертания древнего замка, сверкавшего зыбкими кромками строений возле оборонительной стены. Ближе к обрыву возвышался добротный белокаменный особняк, на крыльце которого стоял мужчина в нелепом железе и нервно постукивал пальцем по навершию меча. Два работника, сгибаясь под тяжестью окованного металлом сундука, появились из приземистого сарайчика и поставили груз у ног хозяина. Дамир совсем растерялся, поняв, взмахнул кинжалом, и все исчезло, кроме старых, забытых всеми развалин.
С тропы, ведущей в долину, из-под самого зеленого шатра, послышались истошные вопли, беспорядочная стрельба, ржание испуганных лошадей. Дамиру хотелось бежать из крепости подальше от бесплотных гяурских беев и прочей чертовщины, но пули нукеров Ахмедки заставляли сидеть за надежным каменным щитом. Заросли выпихнули на каменную плешь склона красноармейцев, которые припустили в крепость так, словно за ними гнался сам шайтан шайтанов. Впереди всех, видимо вдохновляя бойцов личным примером, несся Фишман и так лихо, что едва не сбил с ног Дамира.
Призраки остались призраками, а вот вполне телесные бандиты Ахмеда, спрятавшись среди одичавших лоз винограда у Чильтер-Кобы, обошли карателей с тыла и загнали их в каменный мешок древнего замка. По приказу Гаманенко бойцы заняли оборону за крепостной стеной так, чтобы держать склон под обстрелом.
Командиры устроились в башне, разложили карту-трехверстку и, прихлебывая из фляги сухое винцо, держали совет, начавшийся со взаимных упреков.
– Моя справа как у того бычка! – оправдывался ротный, – Грош цена всей чеке в базарный день, если ума не хватило подкупить якого-небудь мерзавца!
– Не твое собачье дело! На партактиве поговорим, – огрызнулся Фишман, – Тут есть дорога прямо к Инкерману, чуть больше тридцати верст…
– Иосиф! С глузду спятил? Ни за цапову душу подохнем! Высунь свою пацючью мордочку и скажи этим харцизякам пару теплых слов!
Фишман поднялся, и смело шагнул в проем ворот. Выстрел и комиссар упал на камни словно подкошенный.
– Сволочи! – разозлился Гаманенко и наугад пальнул в заросли, – Ахмед! Ты меня слышишь, контра?!
– Выходи поговорим или с Куле-Буруна будешь прыгать? – послышался ответ, – Начальник! Встретимся на пол-пути! Снесут твоя башка и моей, чилым-билым будет! Якши?
– Как там товарищ оперуполномоченный? – тихо спросил ротный у Дамира.
Татарин покачал головой и только развел руками, показывая, что серьезнее не бывает.
– Не здохне! Отнести в тень и привести в чуйство, – устало прохрипел Гаманенко и выглянул из бойницы.
Надеясь, что визави вот-вот покажется из укрытия, приготовил оружие. Ахмед оказался не так прост и Гаманенко едва успел нырнуть за камни, по которым зацокали пули.
– Ахмед! – крикнул ротный, – Мы так не договаривались!
В ушах звенело, словно от удара кулаком, спину обожгло как плетью, и настала тишина. Из этой самой тишины, беззвучно, пришел Страх в черном мундире с золотыми погонами, стеком и бесформенным лицом, скалящимся золотыми челюстями.
– Ваш бродь! Та я же ничего…
Их благородие через мгновение стали их превосходительством Ужасом и, по-отечески, наступили лакированным сапогом на живот. Гаманенко скорчился от боли и уже не видел торжествующей улыбки их Величества Смерти.
Стрельба на каменистом мысе могла бы разбудить мертвого, а Фишман был вполне жив, разве что левая рука онемела, пропитанная тупой болью. Иосиф удивленно осмотрелся и, став на четвереньки, выглянул из-за небольшого парапета. Красноармейцы с остервенением перестреливались, дрались на штыках; оставшись без патронов, били, кусали друг друга с пеной у рта. Сволочи несознательные! Никакого революционного порядка! Фишман рванулся, было вперед, но, зацепив ветку раненым плечом, потерял сознание.
Солнце уже касалось белесых скал, когда чекист пришел в себя Больно – значит, еще жив! Мертвецы боли не чувствуют, как те, без сапог и оружия, лежащие на камнях. Пить! Здоровой рукой комиссар достал флягу и жадно сделал пару глотков. Остановившись возле Гаманенко, чекист долго смотрел на кровь, сочившуюся изо рта, опустился на колени, воровато оглянулся и камнем добил раненого в висок.
Медленно, покачиваясь вслед корявой тени, Фишман пробирался через заросли кизила в сторону Бельбекской долины. Проклятый мост, с которого все началось, остался позади и Фишман свернул на проселок, уходивший в сторону деревушки Фоти-сала. Боль отступила и только холод, несмотря на теплый вечер, сковывал движения, превращая человека в куклу на негнущихся ногах-ходулях. Хотелось накинуть на плечи сибирский тулуп на медвежьем меху и хорошенько выспаться под разлапистой сосной на постели из теплой сухой хвои.
