Текст книги "Повседневная жизнь российских жандармов"

Автор книги: Борис Григорьев

Соавторы: Борис Колоколов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 53 страниц)

Мы не знаем, какие эмоции испытывал почтенный заведующий Охранной агентурой при прочтении этого отчета – смеялся, плакал или сохранял многозначительную задумчивость стратега, – но нам все это напоминает детскую игру в «казаки-разбойники» или похождения членов описанного выше «Клуба взволнованных лоботрясов».

В третьем письме: «Работаем каждый день, – заканчивал отчет Юрча, – а что касается французского языка, плохо подается, потому что нет практики». И, конечно, просьбишка выслать деньжат – поистратились, поди, работая каждый день в кофейнях да ресторанах! Резолюция А. И. Спиридовича на письме агента скупа и деловита: «Послано 200 р. Телеграфом 22 сентября 1909 года». Сдаваться полковник не собирался, агенты должны были дождаться окончания отпускного сезона и точка!

Д. П. Штиер оказался «глупее» юркого Юрчи и сам попросился домой, так как его ждала в Крыму… жена. Его в октябре вызвали в командировку в Петербург, а в январе 1910 года отозвали из Парижа совсем. А Василий Яковлевич продолжал «развлекать» начальника новыми опусами оперативных отчетов. Появившийся в ноябре 1909 года новый заведующий Парижским бюро Заграничной агентуры А. А. Красильников, приехавший в Париж с должности чиновника особых поручений при Министерстве внутренних дел, мгновенно уяснил суть ситуации со стажерами из Охранной агентуры и попытался употребить их с пользой для дела – в составе бригад наружного наблюдения. 18 ноября он сообщил об этом Спиридовичу. Но «взять Юрчу за нужное место» было не так-то просто: он, со своей стороны, немедленно доложил о подходе своему начальнику, а от Красильникова «отбоярился» важным заданием – увидеть «важных боевиков» в лицо.

А. А. Красильникову пришлось продолжать играть глупую роль в дурно написанном и бездарно поставленном фарсе. На оплату гостиницы, уроков французского и покупку теплого пальто он выдал Юрче 500 франков, но, со своей стороны, не преминул проинформировать свое начальство в Петербурге. Департамент полиции в этой ситуации предпринял попытку «отработать задний ход». 30 ноября вице-директор ДП направил Спиридовичу уведомление о том, что по объективным причинам выполнить задание представителей Охранной агентуры в Париже Юрчи и Штиера не представляется возможным.

Вероятно, этот ход оказался не очень удачным, ибо последнее письмо Юрчи из Парижа от 22 декабря свидетельствовало о том, что напористость Спиридовича увенчалась успехом и его представители во Франции наконец-то получили «доступ к телу» «важнейших революционеров». Чего это стоило Загранагентуре? Посмотрим, о чем написал Василий Яковлевич Александру Ивановичу:

«Честь имею уведомить Ваше Высокоблагородие, что я видел из боевой партии нижеследующих лиц: Чернова, Аргунова, Мокронова, Ястребова, Татовского, Никольского, Козлова и Натансона. Аргунов и Мокронов уедут в Россию, а Натансон в Италию, но когда точно – неизвестно. В настоящее время идет за ними усиленное наблюдение в ожидании их отъезда… Ваш Юрча».

А. А. Аргунов, М. А. Натансон и В. М. Чернов были членами ЦК партии эсеров, и об этом знали все, кому было нужно. Никакого отношения к Боевой организации эсеров они не имели – так же как и остальные пятеро. Драматическое сообщение об усиленном за указанными лицами наблюдении – пустая фраза, призванная скрыть свое бездействие и успокоить совесть Спиридовича, потому что к наблюдению за указанными лицами агенты Охранной агентуры никакого отношения не имели – оно входило в прерогативу Загранагентуры.

А. И. Спиридовичу и самому, вероятно, давно приходила мысль о том, что с командировками своих чинов за границу происходит нелепица, но открыто признаться в своей ошибке он либо не хотел, либо не решался. Поэтому 7 января 1910 года он ограничился отправлением А. А. Красильникову сухой и лаконичной депеши: «Благоволите немедленно отправить сюда Юрчу, сообщите сведения о его работе. Перешлите с ним собранные для меня книги».

По прибытии в Россию стажеры Заграничной агентуры представили подробный отчет. Приведем из него наиболее любопытные, на наш взгляд, моменты. Оказывается, Штиер и Юрча все-таки угодили под контрнаблюдение, установленное В. Л. Бурцевым и его помощниками. Чтобы спастись от филеров Бурцева, им пришлось пользоваться извозчиками или мотором. «Бурцевцы» вели себя так открыто и нагло, что ротмистру Андрееву пришлось сменить квартиру. А. А. Красильникову, в конце концов, удалось сплавить Штиера с Юрчой в… Италию, чтобы они ему больше не мешали! «За день перед выездом в Италию мы были у ротмистра Андреева. Он нам говорил, что агенты его разъехались по разным местам, так что вам показывать некому, почему он нас послал на Лионский вокзал смотреть за отходящими поездами… в Италию, не уедет ли кто-нибудь из известных нам лиц в Италию, где мы пробыли один день и Вы (т. е. Спиридович) изволили нас вызвать к себе… За все это время мы видели… Бурцева, Ротштейна (кличка „Валерьян“), Анастасова, Иванова и его жену, Ерухманов (кличка „Вольские“), Левина (кличка „Борис“), Ингельсона, барышню… Бегин и восемь, которых нам не известны фамилии, но знакомые с вышепоименованными лицами. Агенты Штиер, Юрча». Отдельно агентами были представлены приметы Бурцева и Бакая, которых в Департаменте полиции и так знали как «облупленных». Похоже, неуклюжий по всем статьям отчет был составлен Штиером, то ли плохо владевшим русским языком, то ли успевшим подзабыть и русские падежи, и категорию согласования имен по роду и числу. Отчет отличается от писем Юрчи и стилем, и почерком. Нет надобности говорить о том, что первый «десант» агентов Охранной агентуры в Париж закончился полным фиаско.

В конце 1910 года А. И. Спиридович высадил там вторую группу С 2 ноября 1910 года и до нового 1911 года на стажировке в Париже находились шесть агентов-охранников: Анохин, Коротков, Суховлев, Прокопов, Герасимов и Дзодцоев. Задачи были те же самые: знакомство с боевиками и изучение французского языка. (Второе, дополнительное, задание красноречиво априори подтверждало бесполезность первого, потому что каждому здравомыслящему было ясно, что изучение нижними чинами французского языка, при необходимости, в Петербурге обошлось бы дешевле, а успехи, возможно, были бы намного выше.) У А. А. Красильникова, судя по всему, второй «десант» агентов Спиридовича большого энтузиазма тоже не вызвал. Агент Прокопов 12 ноября писал из Парижа: «Живем в 3-х гостиницах… Уроки стали брать с 7-го числа по три урока в неделю, по 1 часу, ходим по 3 человека в день, учитель нам по-русски не говорит… Первое время… они (сотрудники бюро Заграничной агентуры. – Б.Г., Б. К.) снами 4 дня походили, кое-что нам показали, затем оставили нас и до настоящего времени никого из них не видели». Ему вторит Анохин 24 ноября: «До сего времени работы нет; занятия (французским языком. –  Б.Г.,Б.К.)идут вперед очень медленными шагами… Учиться стараемся изо всех сил».

Учиться французскому нужно было изо всех сил, потому что стажерам предстояло поступить в распоряжение французских филеров, в свою очередь не владевших русским языком.

«Работа» началась лишь в декабре. Агентов Герасимова и Анохина сводили в квартал, где жили русские эмигранты, и показали квартиры (?!) все тех же Бурцева, Аргунова, Бакая и Чернова. С 3 по 9 декабря агентов Анохина и Короткова свозили в Ниццу, в окрестностях которой – в гостинице «Радиум» – проживал с любовницей Сомовой Борис Савинков. «Было строжайше наказано, что лучше не видеть, чем обнаружить себя перед ними, т. к. Савинков и Сомова это уже травленые звери, что мы и увидели в действительности, – писал Анохин. – Франц. агентами Робаем и Огюстом мы были помещены в гост. вблизи Савинкова, откуда в течение 4-х дней и наблюдали безвыходно». Только 5 декабря им позволили выйти из гостиницы и увидеть «двух интеллигентных лиц, кои были Савинков и Сомова». «Травленые звери», совершив короткую прогулку под окнами наблюдавших, поодиночке вернулись в свою гостиницу. Даже из-за ширмы Анохину было не по себе, ибо Савинков «…своим взглядом сквозь стену хотел видеть, что там делалось… Все же мы наблюдали их походку и манеру держаться».

Следующие три дня Анохину и Короткову удалось увидеть парочку своих объектов еще раз, «…но уже не так удачно», зато 7 декабря они прямо столкнулись с ними на трамвайной остановке. С Савинковым и Сомовой было третье лицо – некто Меденсков, «..лицо мало известное, почему и не было о нем предупреждено, но французам он известен». Агенты наблюдали за ними, пока не подошел трамвай. «Травленые звери» все-таки оказались, «в противоположность карточкам, довольно интеллигентные лица, в особенности Сомова», у которой на лице Анохин обнаружил предательскую особую примету – мушки на щеке и подбородке. У Савинкова же этой «предательской», то есть запоминающейся, выдающейся чертой оказался взгляд, «…чего он не сможет изменить так, как все меняет при каждом разе».

Агентам Прокопову, Герасимову, Дзодцоеву и Суховлеву удалось увидеть Савинкова с Сомовой и неким Юсоном в казино в Монте-Карло, где террорист «просаживал» на рулетке партийные деньги – во всяком случае, Дзодцоев видел, как он достал из кармана купюру достоинством в тысячу франков и разменял ее.

На шестерых агенты составили подробный портрет Савинкова, Сомовой и еще четырех эсеров – пожалуй, единственное достижение за всю командировку. Впрочем, такой портрет наверняка уже имелся и в Заграничной агентуре, и в Департаменте полиции.

Третью группу стажеров Охранной агентуры Красильников сразу передал в ведение французов, с которыми Загранагентура сотрудничала в деле разработки революционной русской эмиграции. Это были некие Рауль Корофф и Леон Магаден. (От изучения стажерами французского языка Спиридович временно отказался.) Сразу по прибытии в Париж заведующий бюро Заграничной агентуры отправил стажеров на юг Франции – правда, на этот раз в сопровождении секретаря консульства, его сотрудника Боброва. Там им предстояло увидеть все того же Савинкова и К°, а потом переехать в Италию, посетить Геную и познакомиться там с революционерами-эмигрантами. (О результатах командировки этой группы отчета в архивном деле не оказалось, и о ее пребывании за границей известно из письма Красильникова Спиридовичу.)

В 1912 году стажерами по поручению Красильникова занимался титулярный советник Мельников. География их командировок расширилась: кроме юга Франции и неизменного Савинкова, им показывали Швейцарию (Женева) и Италию (Кави, Нерви). 22 апреля 1913 года, принимая очередную партию «механиков» (так в переписке с Красильниковым он называет стажеров из Охранной агентуры), Мельников высказывает последнему свои соображения о нецелесообразности «тревожить» своим присутствием русскую колонию в Кави, которая и без того смотрит косо на каждого появляющегося в городе нового русского. Мельников предлагает выждать, а пока ему есть что показать «механикам» и в Сан-Ремо.

Свое письмо Красильникову титулярный советник дополняет приложением, в котором содержится список революционеров из 65 человек. Более половины их, по его утверждению, входили в Боевую организацию эсеров, что вряд ли соответствовало действительности. Можно сказать, что поставленная Спиридовичем задача ознакомления с боевиками была выполнена. Другой вопрос, нужно ли было это делать вообще. Но для Александра Ивановича этот вопрос не стоял. В очередном рапорте дворцовому коменданту он предлагал уже новые идеи – направлять своих людей, по четыре человека, в годичные командировки в Париж. Нужно, доказывал он, чтобы его люди находились при Заграничной агентуре круглогодично.

В письме новому директору Департамента полиции Брюну де Сент-Ипполиту А. А. Красильников в марте 1914 года, со ссылкой на неблагоприятную оперативную обстановку, предпринял робкую попытку прекратить эту практику вообще, хотя одновременно давал понять, что при необходимости возложенные задачи по принятию в Париже стажеров Охранной агентуры и ознакомлению их с революционерами-эмигрантами он выполнит. Противодействовать влиятельной придворной структуре он не решался.

По всей видимости, А. И. Спиридович почувствовал, что в Департаменте полиции начали дуть неблагоприятные для его планов ветры, и предпринял кое-какие превентивные меры. Косвенно об этом свидетельствует письмо товарища министра внутренних дел В. Ф. Джунковского от 24 апреля 1914 года, в котором он успокаивал дворцового коменданта Воейкова: «С моей стороны не встречается препятствий к тому, чтобы члены подведомственной Вам Охранной агентуры… последовательно командировались в розыскные учреждения Империи, а равно в распоряжение заведующего Заграничной агентуры». Впрочем, и Джунковский не преминул сослаться на трудности, которые Загранагентура испытывала при «предъявлении» чинам Охранной агентуры русских революционеров, и намекал коменданту на то, что необходимо изыскивать для этого новые способы. Чувствуется, что Спиридович своими стажерами, говоря современным языком, «достал» Департамент полиции окончательно.

Как бы то ни было, в июне 1914 года в Париж отправилась еще одна – последняя – группа чинов Охранной агентуры, состоявшая из опытного и исполнявшего обязанности старшего группы Сергея Анохина, Павла Агапина, Андрея Кавелина и Евсея Бородько. С собой они везли Красильникову подарок Спиридовича – «…два альбома современных террористов издания 1914 года, составленных при вверенной мне Агентуре по Вашим данным и по данным Особого отдела ДП». Группу, по заведенному порядку, отправили в конце июня в Ниццу, потом – в Геную и другие курортные места, которые так любили русские эмигранты, а потом из Петербурга Мельникову от Красильникова (он находился там то ли в отпуске, то ли в командировке) пришла депеша следующего содержания: «Отзовите немедленно русских из Италии в Ниццу, где ожидать дальнейших распоряжений».

В воздухе запахло порохом.

Вернувшись в начале августа в Париж, заведующий бюро Заграничной агентуры писал в Департамент полиции: «Агенты находятся в Ницце в бездействии. Ввиду военного времени наблюдение невозможно. Ожидание на улице Жуан Лепен Карповича уже вызвали раз арест агента и бывшего с ним француза. В Париже осадное положение, и русские разъехались. Ввиду сего полагал бы отправить людей обратно из Марселя пароходом на Одессу». 16 августа Центр отдал распоряжение: «Направить в Россию к месту службы». 26 августа 1914 года вице-директор Департамента полиции А, Т. Васильев сообщил Спиридовичу, что «четырем подведомственным Вам агентам… в разных городах Европы были показаны следующие видные социалисты-революционеры: Савинков, его сожительница Сомова, Карпович, доктор Мандельберг, его жена, Колосов, Федоров („Виктор Военный“), Прош-Прошянц, Насонова и Сухомлин. Ввиду возникших затем военных событий дальнейшее ознакомление агентов… было прервано…».

29 августа группа Анохина на пароходе из Бордо отплыла в Англию, оттуда 12 сентября они также морем прибыли в Швецию и через Финляндию на поезде прибыли, наконец, в Петербург. К этому времени Боевая организация эсеров уже три года как прекратила свое существование, а с началом Первой мировой войны угроза терроризма вообще перестала быть реальной. Большинство русских революционеров-эмигрантов отказались от подрывных действий и вместе с правительством признали немцев общим врагом. Так война поставила точку на туристических поездках царских охранников в заповедные места русских революционеров в Европе [233]233
  В. Л. Бурцев тоже «сложил оружие», в 1914 году вернулся в Россию, был арестован, судим и отправлен в ссылку, из которой, однако, вернулся уже в 1915 году. Ждали в Департаменте полиции и появления в родных пенатах Бориса Савинкова, но он от возвращения на родину до Февральской революции благоразумно воздержался.


[Закрыть].

Портной Лейба, ротмистр Ставраки и псовые собаки

Яркие зарисовки из повседневной жизни царских охранников, несших свою службу в царском дворце в Ливадии, во дворцах и поместьях великих князей в Ай-Тодоре, Чаире, Дюльбере, Кореизе, Хараксе и Кичкине, оставил после себя штаб-ротмистр Крымского конного ее величества государыни Александры Федоровны полка Н. Верба (Государственный архив РФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 287) [234]234
  Когда в октябре 1894 года невеста цесаревича Алиса Гессенская в сопровождении своей старшей сестры великой княгини Елизаветы Федоровны через Симферополь и Алушту ехала на «смотрины» к будущему свекру в Ливадию, то ее экипаж конвоировало конное подразделение Крымского полка, состоявшее из крымских татар. Став императрицей, Александра Федоровна в 1909 году удостоила Крымский конный полк чести своего монаршего патронажа и покровительства.


[Закрыть]. 4-й эскадрон полка под командованием ротмистра Клюгельгена, в котором служил Верба, в 1909 году нес охранную службу в резиденциях великих князей Александра Михайловича (Ай-Тодор), Николая Николаевича (Чаир), Петра Николаевича (Дюльбер) и Георгия Михайловича (Харакс), а к моменту приезда царской семьи в Ливадию занял казармы конвоя.

«…По воскресеньям мы по очереди ходили в Ливадийскую церковь, – вспоминает штаб-ротмистр, – после службы оставались завтракать во Дворце, Обыкновенно завтракало много народу… за отдельными столами по 4–6 душ. Царский стол помещался посредине, за ним сидел Император, кто-нибудь из великих князей и высших чинов Двора. Императрица не выходила, она завтракала отдельно у себя с детьми, т. к. была не совсем здорова. После завтрака обыкновенно все выходили на площадку перед Дворцом, куда выходил Государь в сопровождении Министра Императорского Двора и обходил всех приглашенных, перед некоторыми он останавливался и разговаривал. С нашим командиром полка (полковником Княжевичем) он говорил каждый раз. Пришел сентябрь месяц, и наш командир сообщил приятную новость, что Ее Величество назначается шефом нашего полка в память того, что крымские татары 15 лет тому назад сопровождали Ее Величество в Ливадию… Государыне мы, 11 офицеров полка, были представлены все по очереди… Она вспоминала свой приезд в первый раз в Крым…»

Когда царь с семьей на «Штандарте» покидал Ялту. всех офицеров полка в полной парадной форме при гласили на борт яхты, где «нас всех обошел Царь и Ее Величество, командир полка называл фамилию, и Государь задавал тот или иной вопрос, меня он спросил, что у меня за медаль на желтой ленте. Это была медаль в память 60-летия царствования Императора Франца-Иосифа I. Я доложил. „А, помню, министр мне докладывал, и я разрешил ее принять“. И пошел дальше…»

Осенью 1910 года царская семья в Ливадию не приезжала, так как во дворце полным ходом шел ремонт. «Когда осенью 1911 года Император вошел в новый дворец, он сказал: „Совсем как в сказке!“ И действительно, вместо старого дворца, небольшого и темного, стоял белый, с башней и террасами, большой красивый дворец в мавританском и латинском стиле. Архитектор Краснов был сделан придворным архитектором…»

Память штаб-ротмистра сохранила занятный эпизод из монотонной жизни охранников осени 1911 года, вполне достойный пера Шолом-Алейхема. Вот он с некоторыми сокращениями:

«В этот приезд Государь пожелал записать себя в списки нашего полка и решил сделать мундир… Мундир, который ему сшили за глаза в Петрограде, оказался тесен и сидел не очень хорошо. Государь вызвал полковника Княжевича и спросил, есть ли у нас полковой портной и может ли он переделать мундир…» Княжевич ответил утвердительно: да, у них был полковой портной, которого звали Лейба Ляховицкий, и царь приказал послать за ним [235]235
  Интересный факт: каждый полк в те времена – во всяком случае, в гвардии – имел своего портного, как правило, из евреев. Жаль, что евреи теперь покинули эту уважаемую профессию и переключились на торговлю и финансы! О том, чего стоили полковые портные, Верба приводит занимательный рассказ: «На представлении офицеров…осенью 1911 г. государь… рассказал: „На днях получаю прошение… читаю подписи, их было что-то четыреста, и все фамилии и имена жидовские. Оказывается, жители г. Колпина просят, чтобы я не переводил Александрийских гусар в Самару. Мне еще военный министр по этому поводу… не докладывал, а они уже просят… им, видно, выгодно, чтоб стоял кавалерийский полк…“»


[Закрыть]. После того как Ляховицкий съездил в Ливадию на примерку царского мундира, Верба зашел к нему в мастерскую и поинтересовался:

– Ну, что, Лейба – был у царя?

– А вы почему думаете, что Лейба не мог быть у царя? – вопросом на вопрос ответил портной. – Конечно, был, и даже вот посмотрите, что они мне дали. Ляховицкий с гордостью показал золотые часы, подаренные Николаем II.

– Ну, расскажи, как все было.

– Как все было! Знаете, сейчас-то легко рассказывать, а вот если бы вы были на моем месте! Работаю я себе здесь – знаете, делаю себе рейтузы, вдруг подъезжает машина, и из нее выходит, на вид, генерал… Вышел ко мне и прямо: «Вы Ляховицкий?» Ну, думаю себе, заказ. – «Я самый». – «Одевайтесь в парадное платье, и сейчас вы едете со мной в Ливадию к царю». Боже ж мой, я так испугался: я, Лейба – и вдруг к царю, и какое такое у них дело! – «Не разговаривайте, скорее идем». И как взяли они меня в автомобиль, как повезли, так я думал, что умру в дороге – я ведь никогда не ездил в автомобиле, и прямо меня во дворец. Иду и думаю: если только Они на меня крикнут, я умру. Вошли в Их спальню, а Они себе вышли из другой комнаты, посмотрели на меня и говорят: «Вы Ляховицкий, портной Крымского полка?» Ну, как Они это сказали, так мне стало совсем легко. Как будто Они жили у меня пятнадцать лет. – «Я, Ваше Величество, Лейба Ляховицкий».

А тут Их лакей и мундир принес, одели Они его себе, я мигом, конечно, все размерил, мал Им очень, успел драп пощупать – и кто Им шьет? – паршивый, у нас такой никто не носит. А Они со мной разговаривают, кто командир полка и офицеров спросили, ну, я, конечно, говорю, что все у нас очень хорошо, а Они даже засмеялись и отпустили. Такие Они простые, роста небольшого и щупленькие, как наш штаб-ротмистр Мартынов. Я, конечно, Им переделал, перешил. У Них всюду орел, как на рубле: на тарелках орел, на ножах орел, даже на утюге и то орел!

На другой день повезли на примерку. Вы понимаете, я, конечно, постарался, и мундир сидел очень хорошо. Они мне: «Спасибо, – говорят, – Ляховицкий», а затем из бумажника достали новые 100 рублей и дают. Я говорю: «Извините, но денег у Вас взять не могу». Они опять засмеялись, а около Них были министры, сказали кому-то что-то – должно быть, по-французски, тот выбежал и принес часы. Они мне их дали, еще сказали: «Спасибо» и отпустили. Такой, Они, видно, добрый, а я думал, что Они будут на меня кричать [236]236
  Рассказ Лейбы Ляховицкого приведен в соответствии с текстом автора мемуаров.


[Закрыть].

Н. Верба подробно описывает выходы и выезды Николая II в Ливадии в Ялте, с умилением вспоминает, как царь подарил полку 60 тысяч рублей на строительство полковой столовой, и приводит пример того, как царь хорошо помнил фамилии офицеров в своей армии и их перемещения по службе. Штаб-ротмистр приводит также занятные эпизоды, случившиеся с наследником цесаревичем Алексеем.

Однажды на берегу моря царевич приказал солдату-охраннику лезть в воду. Солдат доложил, что у него только одни сапоги. «Как? У тебя только одни? – удивился наследник и пожалел: – Ну, тогда не лезь».

В другой раз Алексей играл в саду под деревом. Подошел солдат-охранник и начал под ним подметать. Царевичу это не понравилось: «Не смей подметать, я запрещаю, а будешь подметать – тебя накажут». Охранник стал в тупик: приказано подметать, а тут сам наследник запрещает. В это время наследник куда-то побежал и вернулся с бутылкой вина: очевидно, он успел сбегать в столовую и взять там вино со стола. – «На тебе, выпей за мое здоровье со своими товарищами, но больше не мети», – сказал он солдату, протягивая бутылку. Солдат послушался и ушел.

«Была еще при дворе одна личность – князь Туманов, генерал-майор для особых поручений… Как-то раз наследник Алексей, с которым князь постоянно шутил, увидел его скучным: „Что с Вами, скажите?“ и ребенок пристал к нему с этим вопросом. – „Хорошо, скажу: все мои товарищи уже произведены, а я один остался без производства. Только, Бога ради, не говорите Государю“. Ну, конечно, наследник сказал, и генерал на 6-е декабря получил чин».

Добрый и впечатлительный был ребенок наследник Алексей!

Верба приводит также любопытные зарисовки из жизни великих князей, которых крымцы также охраняли: «Самый замкнутый двор был у в. к. Александра Михайловича – Ай-Тодор. Туда нас никогда не пускали… он был мрачен всегда и не особенно приветлив… На охране в. к. Николая Николаевича мы жили у него в имении Чаир… Нам было запрещено ходить через парк проверять посты на взморье, приглашали очень редко… Николай Николаевич высокий и сухой, он никогда по своему характеру не был приветлив. Видимо, домашние его трепетали в душе…» Однажды Николай Николаевич обратился к ротмистру Ставраки с вопросом:

– А вы, ротмистр, не охотник?

Ставраки, зная страсть великого князя к охоте, решил ответить утвердительно, хотя сам никогда ничего не убивал и охотником не был.

– Вы какую любите охоту: с ружьем или псовую? – не унимался князь.

– Псовую, Ваше Высочество, – продолжал врать грек, – Прекрасная охота! Только у меня нет хороших собак.

Стоявшая рядом великая княгиня вполголоса сказала мужу: «Подари им собак».

– Отлично, – согласился с женой Николай Николаевич, – я пришлю вам в полк собак в подарок.

Ротмистр рассыпался в благодарностях. На следующий день великий князь поблагодарил крымцев за службу и куда-то уехал.

В одно прекрасное утро взору офицеров-крымцев представилось необычное зрелище: около собрания полка стоял доезжий с гербом дома Романовых на шапке и держал в поводке… десять вышколенных густопсовых собак! В руке у доезжего был пакет на имя полковника Княжичева…

Получив «дар», полковник схватился за голову: кто же их будет кормить и где их держать? Вызвали Ставраки. Княжичев всыпал ему по первое число, но надо было что-то делать. Судили-рядили и отдали собак желающим. Собак оказалось, однако, больше, и пришлось их распределить по эскадронам. Кое-как собаки прокормились до осени, а потом, по выражению Вербы, «пропали» (то ли сбежали, то ли подохли – штаб-ротмистр не уточняет). Осенью великий князь поинтересовался, как там его собаки и успокоился, получив в ответ: «Отлично берут зайцев, Ваше Высочество!» Печальная история о том, как собаки не вынесли враки ротмистра Ставраки…