Текст книги "Повседневная жизнь российских жандармов"

Автор книги: Борис Григорьев

Соавторы: Борис Колоколов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 53 страниц)

В заключение приводим еще одно письмо Зубатова [129]129
  См.: Красный архив. 1922. № 2.


[Закрыть], написанное Спиридовичу 7 августа 1916 года за полгода до своей трагической смерти. Его ученик А. И. Спиридович уже генерал и возглавляет так называемую Охранную агентуру, подведомственную дворцовому коменданту и входившую в систему личной охраны царя и всего августейшего семейства. Генерал женат вторым браком – первая жена, Валерия Константиновна, как мы уже упоминали выше, сошла с ума и находилась в невменяемом состоянии в психиатрической больнице.

Письмо представляет особый интерес с точки зрения характеристики партии эсеров и их деятелей типа Гершуни и Азефа – Зубатов и здесь высказывает свой оригинальный взгляд на своего бывшего агента.

«…С живейшим удовольствием узнал о Вашем генеральском чине… поздравляю и шлю Вам… и Вашей супруге искренние пожелания прочного счастья и семейной с детьми радости в Вашей новой брачной жизни. Никак не могу обойти добром и Валерии Константиновны – ох как она Вас любила!!..

Труд Ваш о „Партии соц-ов-революционеров и ее предшественниках“ – вещь капитальная, я прочитал его с захватывающим интересом. Написан он прекрасным языком и местами полон драматизма. Душа этой доморощенной партии неисправимых утопистов, ограниченных беспорядочников и сентиментального зверья – схвачена, усвоена и прослежена Вами превосходно, а вывод Ваш: террор и особенно центральный – вот главное средство борьбы, к которой обратится и „партия соц-в-революциокеров“ (лишь только наступит время, благоприятное для работы – стр. 496) – зловещ, но вполне верен, и всякая политическая маниловщина в этом отношении преступна. Верность охранным принципам и твердость тона в их направлении проведены прелестно. По сим причинам очень и очень признателен Вам за присылку Вашего труда, крепко вообще меня взволновавшего.

…Гершуни был художник в деле террора и мог действовать по вдохновению, без чьей-либо санкции и помощи, надобности в которых случая (за элементарностью его) совершенно не представлялось. Очень мне понравились приведенные Вами данные о „провокации“ Азева… [130]130
  Так в тексте.


[Закрыть]По извещению Центрального Комитета Азев ставил террористическую работу против Плеве, Вел. Кн. Сергея Александровича, П. Н. Дурново, Столыпина и Государя Императора.

Прочитав это, многие члены партии усомнились в ней, началась деморализация. Тогда „Знамя Труда“ [131]131
  Газета, издаваемая эсерами за границей.


[Закрыть]заявило: „необходимость актов диктовалась не соображениями Азева или тех, кто стоял за ним, а политическим положением страны; объекты террористической борьбы указывались не Азевом… герои, шедшие на акты, шли не ради Азева, а ради революционного дела… Террор не с Азева возник, не Азевом начат, не Азевом вдохновлен и не Азеву и его клике разрушить или морально скомпрометировать его“. Что же после этих слов остается от Азева-провокатора? Как связать между собой эти два документа, принятого соц-ми-революционерами?

Разрешите поспорить против Вашего вывода (стр. 429).

„Азев истый революционер-террорист, служивший одновременно революционерам по убеждению и силам правительства – корысти ради“. Нет, он революцией занимался ради ее доходности, а не по убеждению, как и службой правительству. Натура его была чисто аферистическая, умалчивал он об очень серьезном – не из сочувствия революционерам, а из опасения возбудить в чинах правительства особое рвение, всегда для его головы опасное… Простите за дерзость, но он едва ли находил равновеликий себе персонаж среди его казенных руководителей…

Дело прошлое, но все же любопытно, как Азев мог проагентурить до 1908 года, когда мы с ним разругались еще в 1903 году перед уходом моим из Д-та? Что же могло усыпить у Д-та мои открыто выраженные А. А. Лопухину сомнения в допустимости его тактики? (По этому ведь поводу состоялось конспиративное свидание последнего с Азевом.) Ведь я нарочно арестовывал его кружки без совета с ним, а уходя, помню, слышал, что на него за провалы косятся. Все это говорю чисто теоретически, а не жалуясь на кого-либо…

Ваш душою С. Зубатов».

14 декабря 1906 года Е. П. Медников писал С. В. Зубатову во Владимир: «Вы как-то хотели написать брошюру об агентуре и ее в общественном мнении реабилитировать. Вот это было бы чистое благодеяние».

Зубатов не успел или не захотел написать такой брошюры, возможно понимая, что людям, которым это нужно для работы, и без брошюры ясно все ее значение, а людям посторонним, злонамеренным или не заинтересованным в охранерусской государственности, все равно ничего не докажешь.

И правда: вопрос об оперативных средствах спецслужб неоднократно поднимался нашими «демократами» еще в конце прошлого века и нет-нет – да и за-тронется снова.

«История ничему не учит, а только наказывает за незнание своих уроков» (В. О. Ключевский).

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЦАРСКАЯ ОХРАНА

Глава 1
Зарождение охранного делаДружины и рынды

Известный русский историк Николай Михайлович Карамзин в своем фундаментальном труде «История государства Российского» со ссылкой на летописца Нестора пишет о том, как словене ильменские, кривичи, весь и чудь – отправили посольство за море к варягам, чтобы сказать им: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет – идите княжить и владеть нами». И пришли к ним братья Рюрик, Синеус и Трувор, окруженные многочисленною дружиною, «готовою утвердить мечом права избранных государей». Рюрик прибыл в Новгород, Синеус – на Белоозеро в область финского народа веси, а Трувор – в Изборск, город кривичей. Так, в конце IX столетия Рюрик с помощью дружиныутвердил свое господство над древним Новгородом.

Дружина в это время, кроме основной функции военного подразделения, выполняла также побочную функцию – охраны вождя. Как справедливо отмечает в своей книге П. Дерябин: «…наиболее сильные участники отряда плыли, скакали и дрались рядом с вождем и на деле становились его телохранителями, хотя так и не именовались». Эта двоякая функция дружины наглядно проявилась при захвате Киева Олегом, которому, по словам летописца, Рюрик вручил правление за малолетством своего сына Игоря. «Он с юным Игорем и немногочисленными людьми приплыл к высоким берегам Днепра, – повествует Карамзин, – где стоял древний Киев; скрыл вооруженных ратников в ладьях и велел объявить государям киевским, что варяжские купцы, отправленные князем новогородским в Грецию, хотят видеть их как друзей и соотечественников. Аскольд и Дир, не подозревая обмана, спешили на берег; воины Олеговы в одно мгновение окружили их…Аскольд и Дир, под мечами убийц, пали мертвые к ногам Олеговым… Олег, обагренный кровью невинных князей, вошел как победитель в город их, и жители, устрашенные самим его злодеянием и сильным войском, признали в нем законного государя».

Так дружина Олега с помощью коварства, именуемого военной хитростью, помогла своему вождю захватить Киев.

Судьба к сыну Рюрика – Игорю, правившему Киевом в X веке, была еще менее благосклонна. По словам летописца (в изложении Карамзина), «…недовольный взятой им данью, Игорь вздумал отпустить войско в Киев и с частью своей дружины возвратился к древлянам, чтобы требовать новой дани… Тогда отчаянные древляне, видя, что надо умертвить хищного волка, или все стадо будет его жертвою… убили Игоря со всей дружиною…». По-видимому, Игорь во второй раз пошел на древлян с наиболее преданной ему частью войска – дружиной, боевой, надежной, но малочисленной, состоящей в основном из его личных телохранителей, что и привело к фатальному для него исходу. «Летописное сообщение о смерти Игоря содержит первое упоминание о телохранителях правителей на Руси», – пишет по этому поводу Дерябин.

Одной из возможных причин гибели князя Святослава на днепровских порогах, вероятно, было то, что дружина к этому времени уже утратила свой однородный этнический состав. В нее, кроме варягов, входили уже представители и других национальностей: славян, литовцев, венгров и даже степных кочевников, что, видимо, сказалось на ее бдительности.

Не спасла дружина и старшего сына Святослава – великого князя Ярополка, который был коварно убит своим младшим братом, князем Новгородским Владимиром. Как пишет Карамзин, «предатель ввел легковерного государя своего в жилище брата… и запер дверь, чтобы дружина княжеская не могла войти за ними, там два наемника, племени варяжского, пронзили мечами грудь Ярополка…».

«Явная ошибка охраны», – скажет современный читатель, и будет прав, хотя по придворному этикету того времени охрана не могла войти в помещение впереди или рядом с охраняемым лицом.

Великий князь Святополк, называемый в летописи Окаянным (сын великого князя Владимира Святославича, крестившего в 988 году Русь и одним из первых русских князей инициировавших цепь коварных расправ с родственниками, угрожавшими его власти), – тоже пошел по стопам отца. После смерти родителя в 1015 году Святополк захватил его великокняжеский стол в Киеве и постарался обезопасить себя от притязаний со стороны своих многочисленных братьев. Наиболее опасный из них, любимый сын великого князя Владимира Святославича, Борис, отправился с киевской дружиной в поход против печенегов. Известие о смерти отца застало Бориса на реке Альте. Дружина предложила Борису идти на Киев и овладеть престолом. Но Борис, не хотевший нарушить святости родовых отношений, этому совету не последовал и тем самым совершил трагическую ошибку. Дружина покинула его, и он остался, по словам летописца, с одними своими «отроками», то есть с младшими членами дружины, состоящими по преимуществу из дворовых слуг князя. Иными словами, Борис практически остался без охраны, чем не замедлил воспользоваться Святополк. Он подослал к Борису вышегородских бояр, которые ворвались ночью в его шатер на реке Альте и пронзили копьями князя и его слугу Георгия, пытавшегося закрыть господина своим телом. Вскоре пал от рук убийц, подосланных Святополком, брат Бориса – Глеб [132]132
  Память об этих двух страдальцах осталась на Руси священной. В 1071 году Православная церковь причислила их к лику святых, и с тех пор до наших дней в России отмечается праздник святых великомучеников Бориса и Глеба. В Древней Руси они были одними из самых почитаемых святых.


[Закрыть].

Упоминание вышеприведенных исторических фактов дает нам основание внимательнее посмотреть на то, что же представляла собой структурно княжеская дружина Древней Руси. Вот что по этому поводу пишет Карамзин:

«О… внутреннем образовании войска известно нам следующее: князь был его главою на воде и на суше; под ним начальствовали воеводы, тысяцкие, сотники, десятские. Дружину первого составляли опытные витязи и бояре, которые хранили его жизньи служили примером мужества для прочих. Мы знаем, сколь Владимир уважал и любил их. Дружина Игорева и по смерти князя носила на себе его имя. Под сим общим названием разумелись иногда и молодые отборные воины, отроки, гридни, которые служили при князе: первые считались знаменитее вторых… Варяги до самых времен Ярославовых были в России особенным войском; они и гридни, или мечники, брали из казны жалованье; другие участвовали только в добыче».

Таким образом, княжеская дружина в IX–XII веках делилась на старшую и младшую. Старшая дружина, наиболее близкая к князю, вошла в историю древней Руси под именем бояр. Старшие дружинники (или бояре) выступали также в роли советников князя. Младшая дружина известна под собирательным названием «гридь» («гридьба», «гридня»), отсюда часть княжеского терема, где жила «гридь», называлась «гридницей». «Гридь» или «мечники» (младшая дружина), как мы уже отмечали выше, в свою очередь делилась на «детских» и «отроков».

«Детские» – боевые младшие члены дружины сопровождали князя в качестве свиты и телохранителей, а также исполняли его различные поручения. В совете князя, кроме военного, они участия не принимали. «Детским» мог стать только свободный человек.

«Отроки» – также младшие члены дружины, состоявшие в основном из дворовых слуг князя. В их числе могли находиться и несвободные люди, княжеские холопы. Как и «детские», так и «отроки» в совете князя, кроме военного, участия не принимали. Таким образом, функции телохранителей князя в дружине непосредственно выполняли «детские», или «гридни».

С конца XII века термин «гридь» исчезает и вместо него появляется «двор», в смысле младшей дружины. Обратимся снова к Карамзину: «Что прежде называлось дружиною государей, то со времен Андрея Боголюбского (1157–1159) уже именуется в летописях двором: бояре, отроки и мечники княжеские составляли оный. Сии дворяне, впервые в России, были лучшею частью войска. Каждый город имел особенных ратных людей, пасынков или отроков боярских (названных так для отличия от княжеских) и гридней или простых мечников, означаемых иногда общим именем воинской дружины».

Упомянутый историком великий князь Суздальский и Владимирский Андрей Юрьевич Боголюбский, сын великого князя Киевского Юрия Владимировича Долгорукого, заслуживает нашего внимания в связи с тем, что он одним из первых в истории владетельных князей Древней Руси пал жертвой классического дворцового заговора, участниками которого были люди из его ближайшего окружения: родственники по линии его первой жены из рода богатого московского боярина Кучки и ключник (управляющий домашним хозяйством) Анбал, родом ясин, то есть осетин. 28 июня 1174 года заговорщики в числе 20 человек пришли к ложнице [133]133
  Спальня.


[Закрыть]князя и выломали дверь. Князь хотел схватиться за меч, который принадлежал когда-то святому Борису, коварно убитому за 159 лет до этого Святополком Окаянным, но меча в спальне не было: ключник Анбал заблаговременно убрал его. Со второй попытки заговорщики убили безоружного князя, оказавшего им, несмотря на свой преклонный возраст, яростное сопротивление.

По этой схеме в более поздние времена происходили почти все многочисленные дворцовые заговоры против царей из дома Романовых, о чем мы расскажем дальше. Общей отличительной чертой этих заговоров было участие в них наиболее близких к трону людей, в том числе и тех, в обязанности которых входила охрана самодержца. Появление великокняжеского двора привело к определенной трансформации дружины. Карамзин: «Состав нашей рати мало изменился… Все главные чиновники государственные: бояре старшие, большие, путные (или поместные, коим давались земли, доходы казенные, путевые и другие), окольничие, или близкие к государю люди, и дворяне… собственно именовались двором великокняжеским. Второй многочисленнейший род записных людей воинских назывался детьми боярскими: в них узнаем прежних боярских отроков; а княжеские обратились в дворян».

С. Герберштейн, посол Священной римской империи, посетивший Московское княжество в 1517 году и оставивший после себя знаменитые записки, рядом с князем Василием III Ивановичем постоянно видит изгнанного из Казани татарского князя Шиг-Алея, который сопровождает Василия на охоте, а во время торжественного приема посла стоит от него по правую руку. По-видимому, Шиг-Алей, кроме декоративно-прикладного назначения, выполнял и функцию охранника московского князя, не доверявшего своим боярам и предпочитавшего иметь рядом с собой верного татарина. Во время охоты, пишет Герберштейн, Шиг-Алею, вооруженному золоченым луком и двумя колчанами со стрелами, ассистировали два молодых знатных лица, один из которых держал в правой руке секиру (топор) из слоновой кости, а другой – булаву, которую называли шестопером.

В конце XV – середине XVI века при московском великокняжеском и царском дворах появились «рынды» – почетные царские оруженосцы и телохранители. Это звание давалось молодым людям из лучших боярских и дворянских фамилий, наиболее рослым и красивым, состоявшим в придворном чине стольника или стряпчего. Во время приемов иностранных послов рынды стояли по обе стороны от царского трона с маленькими топориками. Стоять по правую сторону считалось более почетным. Во время войны рынды всюду безотлучно следовали за государем, нося за ним оружие. У каждого рынды были по 1–3 подрынды или податня – тоже из стольников. Заметим, что главный рында пользовался правом прибавлять к своему отчеству суффикс «вич». Так как рынды не были придворными чинами, то они не получали жалованья. Непосредственно рынды подчинялись оружейничему (или оружничему), заведовавшему «казенной оружничей палатой» и пользовавшемуся высоким положением при дворе. Последние, как правило, были окольничими или боярами.

Н. М. Карамзин полагает, что рынды появились впервые при дворе великого князя Василия III, отца Ивана Грозного, озабоченного великолепием своего двора. Со ссылкой на историка Иовия, Карамзин утверждает, что великий князь Василий Иванович, снискав общую любовь народа, стражи во дворце не имел, «ибо граждане служили ему верными телохранителями». Это сомнительное утверждение оставим на совести нашего именитого историка и обратимся к его описанию рынд. «Рындами, – пишет он, – …именовались оруженосцы, молодые знатные люди, избираемые по красоте, нежной приятности лица, стройному стану: одетые в белое атласное платье и вооруженные маленькими серебряными топориками, они ходили перед великим князем, когда он являлся народу, стояли у трона и казались иноземцам подобием ангелов небесных; а в воинских походах хранили доспех государев». Об особом отношении к рындам и их статусе свидетельствует документально зафиксированный факт помилования Иваном Грозным сына опального боярина В. М. Юрьева Протасия, служившего по молодости рындой.

Так эволюция княжеской дружины как первой организационной структуры охраны в Древней Руси на рубеже XV и XVI веков привела к выделению из числа ее ратников специального подразделения полупрофессиональных рынд-охранников и телохранителей великих князей и царей московских. Все вышеизложенное дает нам бесспорное основание утверждать, что именно рынды явились первыми в чистом виде на Руси телохранителями московских князей и царей, обеспечивавшими их личную безопасность в военное и мирное время. Нам трудно судить об уровне их подготовки, но то обстоятельство, что их основные обязанности носили отчасти декоративно-церемониальный и добровольный характер и соответствующим образом из казны не оплачивались, позволяет сомневаться в их высоком профессионализме.

Звание рынды просуществовало до конца XVII века и было отменено Петром I в 1698 году.

Опричнина

Первую профессиональную охранную структуру в России XVI века создал первый русский царь Иван IV (Грозный). Структурой этой стало опричное войско.

Из общей численности опричного корпуса в 1000 человек опричный двор, составлявший непосредственное окружение царя и осуществлявший его личную охрану, насчитывал на первом этапе создания опричнины, как это свидетельствует Г. Хофф, не более 100–200 человек и достиг численности в 300 человек лишь ко времени ее наибольшего расцвета.

Остается только удивляться тому, как быстро изменилась ситуация с личной охраной царя Ивана. По свидетельству иностранцев, приведенному в книге «Сказания иностранцев о России в XVI и XVII столетиях», всего лишь за год до введения опричнины царь Иван разъезжал по столичным улицам без какой-либо охраны, в сопровождении одного лишь служителя, бившего в небольшой барабан. Но уже в декабре 1564 года, выезжая из Москвы в Александровскую слободу, царь Иван составил охрану царского поезда «…с людьми и с конми, со всем служебным нарядом», то есть из отрядов дворян и детей боярских, как отмечает летописец, в полном боевом снаряжении.

Служивший в опричнине немецкий авантюрист Г. Штаден в своих изданных после возвращения из России «Записках» утверждает, что, помимо дворян-опричников, функции личной охраны царя были возложены также на Приказ опричных стрельцов численностью в 500 человек, также пользовавшийся привилегиями опричнины. По его словам, царь щедро жаловал стрельцов денежным довольствием и одеждой. За время опричнины контингент стрелецкого войска, так же как и опричного двора, значительно увеличился.

Входившая в опричный двор дворцовая прислуга подвергалась тщательной проверке на «допуск»: специальные опричные ведомства исследовали прошлое слуг, их родственные и личные связи. В описях царского архива по этому поводу сделана следующая запись: «Ящик 200, в нем сыски родства ключников и подключников, и сытников, и поваров, и хлебников, и помясов, и всяких дворовых людей».

Семь лет, в течение которых на Руси существовала опричнина, вошли в ее многострадальную историю наиболее кровавыми страницами. Иногда, правда, на царя находило «раскаяние» за свои многочисленные грехи, и тогда он начинал истово молиться. Вместе с тремястами своих наиболее любимых и доверенных опричников, надев на себя черную рясу, он приходил к обедне и предавался страстной и всепоглощающей молитве. При этом он называл себя «игуменом», а своих телохранителей «братией». Бывало так, что он и сам поднимался на колокольню и звонил во все колокола. Нам не ведомо, доходила ли его усердная молитва и благовест до Бога, но, покаявшись в своих богомерзких грехах, он, умиротворенный, вновь спускался в «пытошную» и лицезрел очередную жестокую казнь своих «неверных» подданных.

Добившись с помощью опричнины и системы жесточайшего террора неограниченной самодержавной власти, Иван Грозный попытался распространить опричное управление на всю Россию. Однако опричнина, поставившая страну на грань политического и экономического краха, вызвала, по свидетельству летописца, «… в людях ненависть на царя…». Понимая это, Грозный еще в январе 1567 года покинул старый кремлевский двор, с которым у него были связаны все негативные детские и отроческие воспоминания о самоуправстве бояр, и, как пишет летописец, «…перешел на новый свой двор» – Арбатский замок, окруженный мощной стеной из тесаного камня и кирпича, на которой день и ночь несли караул несколько сот опричных стрельцов. Но вскоре он окончательно переселился в Александровскую слободу, которая также усиленно охранялась опричниками. По свидетельству того же Штадена, в трех верстах от нее на московской дороге располагалась опричная Каринская застава, которую никто не мог проехать без специальной «памяти», то есть пропуска. По заключению советского историка Р. Г. Скрынникова: «Иван стал жить в Слободе под охраной преторианцев-опричников, как пленник, в страхе перед кознями крамольных бояр».

Но и Александровская слобода показалась царю недостаточно надежной для обеспечения его личной безопасности. Поэтому по его приказу в 1568–1569 годах осуществлялось интенсивное строительство северной опричной столицы – Вологды, в которой находился сильный гарнизон и стены которой, по свидетельству все того же вездесущего Штадена, охраняли 500 опричных стрельцов.

…В последние годы царствования Иван Грозный старался соблюдать некоторые приличия и общерусский декорум. Опричнина была упразднена, а вместе с ней в небытие ушло и опричное войско. Англичанин Джером Горсей, описывая прием царем английского посла Боуса, отмечает в окружении царя вместо зловещих черных опричников четверых молодых дворян – рынд, в блестящих, затканных серебром платьях, которые стояли по бокам от трона и держали в руках четыре скипетра и блестящие серебряные секиры.