Текст книги "Предчувствие смуты"

Автор книги: Борис Яроцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

11

Под вечер по распоряжению мастера машину загнали в сарай. Микола догадался: здесь будут грузить гроб. Сначала из подвала выносили какие-то доски, фанеру, обрезки ДСП.

Микола уже не отлучался от машины, а Илью пригласили как носильщика. Гроб вынесли втроем: мастер, Илья и чеченец, уборщик помещения. В подвале, на необъятно широком столе, где собирают дорогую мебель, стопками лежали разнокалиберные бруски, все почему-то были одинаковой толщины. Илья подумал, что это оселки, на которые в селе всегда большой спрос. Он шел сзади, и соблазн был так велик, что он с ловкостью фокусника снял один брусочек размером с ладошку и незаметно для остальных сунул себе в плавки.

Микола даже не догадывался, что Илюша с детства страдает пикантной болезнью, которую врачи называют клептоманией. Посещая в городе рестораны и кафе, он обязательно что-нибудь стащит, обычно с другого стола, будь то вилка, ложка или нож, а однажды ухитрился спрятать под рубашку тарелку из китайского фарфора, прилепил к себе на живот.

Уже в дороге Микола увидел у Ильи в руках брусок темно-коричневого цвета, поинтересовался:

– Ножи точить?

– Угадал, – и уточнил: – там таких обрезков полный стол. Они из них, по всей вероятности, гробы клеют.

– Видел?

– Нюхал. Столярным клеем пахло. Мягко выражаясь, дохлятиной. Ты бывал на скотомогильнике?

Микола молча кивнул.

– Значит, бывал. Тогда представляешь. Толщина брусочков строго одинакова, примерно три сантиметра. А длина и высота… смотря какой клиент. На крупного пойдет много брусков, на маленького – мало. Ты присмотрись, и наш гроб тоже из брусочков. Дерево есть дерево: в воде оно не тонет, в огне – горит.

И, чтобы не молчать, спросил:

– Как ты думаешь, наш клиент каких габаритов?

– Нормальных.

– Точнее?

– Средних.

– Не угадал. Гроб для великана. В России есть один великан. Но ему незачем лезть под чеченские пули. Он боксер. А боксеры – это не мы с тобой. За каждый удар – тысяча «зеленых». Вот он ходит и бьет.

– Не верю.

– Надо верить, иначе не дадут нам зарабатывать.

Гроб поставили посредине салона, закрепили, на крышку водрузили пару сосновых венков. Венки были свежие. В салоне сразу же запахло хвоей.

– Вас будут сопровождать до Воронежа, – сказал мастер. – От Воронежа поедете одни. Адрес и сопроводительное письмо в конверте. Можете ознакомиться сейчас.

Микола раскрыл конверт. В конверте была картонка с адресом в город Грозный и небольшая пачка денег мелкими ассигнациями.

– Деньги-то зачем?

– Откупаться от гаишников.

– Спасибо.

Выехали в сумерки. В машину никто не сел, но сзади неотлучно шла иномарка темного цвета. Догадаться было нетрудно: сопровождение.

– Изделие, видать, ценное, – нарушил молчание Илья и большим пальцем показал в зеркало заднего вида. Микола молча кивнул. Он сразу же эту машину вычислил, когда выезжали с улицы к мосту через Коломенку.

До самой Рязани иномарку несколько раз теряли из виду. Машина не приближалась и не отставала, шла на некотором удалении. Ночь была светлая, но безлунная. Убывающая луна обещала взойти где-то под утро.

Ближе к полночи встречные машины попадались все реже. На Москву шли тяжелогруженые фуры, слепили пронзительно яркими фарами. Но уже за полночь грузовики табунились у постов ГАИ, стояли на обочинах, а водители отсыпались в кабинах.

– Ты поспи, – предложил Микола своему напарнику. – Дорога дальняя.

Обоим спать не хотелось: хорошо отдохнули за день. Почему-то все еще были под впечатлением разговора мастера о коломенских бомжах. У людей золотые руки, хотя бы у того мелкорослого в черной ветровке, с рюкзачком за плечами, – золотые руки, а работы нет. «А вот в Чечне он наверняка был бы востребован…» И мысль вдруг перескочила на Соломию. Зачем она там? Тоже востребована? Не стрелять же поехала? Там своих стрелков достаточно…

Микола думал, что Соломию схватили для получения выкупа. Для чеченца самый легкий заработок – схватить человека и продать. А если у родственников денег нет, пусть пленник поработает на Ичкерию. А как на эту самую Ичкерию может работать Соломия, не убивать же военных Российской армии?

«Нет, на такое злодейство она не пойдет, – думал он, глядя на дорогу. – Так она ненароком и в Никиту стрельнет».

Брат писал, что служба у него на юге России, а так как он сапер, то, конечно, на переднем крае – ставит или снимает мины. Будучи в отпуске, он как-то обмолвился, что служба у него такая – он может ошибиться только один раз, второго уже не будет. И отец тогда с горечью произнес: «Тебе никто не завидует, саперы долго не живут».

Но Никита, несмотря ни на что, жил! Если чеченцы заставили Соломию стрелять в русских, то ее пуля может найти и Никиту. Да разве одного Никиту?

Рассудок Миколы отказывался признавать, что Соломия зарабатывает себе свободу снайперской винтовкой. Лучше он, Микола, будет рисковать своей свободой, за убитым съездит хоть на край света, только пусть Соломию выпустят на Украину.

– А кто она такая, Соломия? – вдруг спросил Илья.

Вопрос напарника как по голове ударил.

– Соломия? Ты-то откуда знаешь? – Микола как очнулся.

– Ты бредил… во сне.

– Я почти не спал.

– Вот именно… Почти…

Микола неохотно признался:

– Есть одна дивчина… Западенка.

– А твои батьки согласятся взять ее в свою хату? На Волыни западены твою тетку удавкой… Мой батько говорил, красивая была твоя тетка-учителька! Они, сволочи, красоту не пожалели. А еще батько говорил, что ты, Микола, похож на свою тетку.

– Чем же?

– Чем… Незлобивостью. Вот Никита, твой братан, подковырни его, он тебе горло перегрызет… Как они с Климом резались, до крови доходило. А из-за чего, ты знаешь?

– Может, из-за кого?

– Вот-вот. Из-за моей сеструхи. Ваш Никита начал было приударять за Юлькой. В тот год, как всегда, в октябре, школа убирала кукурузу. Подметили девчата, что Никита рядом с Юлькой. Девчата, они же подлые, засекли, что Юлька и Никита, когда нет никого поблизости, целуются. Ох, как же Никита и Клим цапались! – уже в который раз напоминал Илья. – Хотя… пусть сами себя рассудят…

Ночная дорога мелькала фарами встречных машин, и разговор отвлекал от сонливости. Микола и без Ильи знал причину вражды Клима и Никиты.

…Все у них началось с той злополучной кукурузы. Девчонки, не иначе как от зависти, шепнули Климу. Клим проследил, когда парочка уединилась, тихо пошел следом. Ребята не успели оглянуться, а Клим тут как тут – Никиту тяжелым початком, как колотушкой.

– За что ты его? – крикнула Юля. – Никак чокнулся?

Такой наглости от брата она не ожидала. Да и чем перед Климом провинился Никита? Разве тем, что шел с ней по высокой кукурузе?

В тот раз Никита не бросился на обидчика. Он и не считал его обидчиком. Но Клим заговорил, что Юля не по нему… принялся кидаться обидными словами:

– И ты надеешься, что она за тебя выйдет замуж?..

Этих слов было достаточно, чтоб воспламенить Никиту. Он схватил Клима за ворот, рванул на себя – рукав поплиновой рубахи остался в руке Никиты. Хлопцы принялись мутузить друг друга, пока их не расцепил подбежавший на Юлины вопли Иван Антонович, учитель математики.

О драке Юля рассказала отцу, когда тот поздно вечером вернулся с дальнего загона. Там убирали вручную подсолнухи, и нужен был глаз да глаз. Председатель следил, чтоб от работы никто не отлынивал. В поле выходили все, кто мог быть чем-то полезен. Прекращались веселья и драки.

А тут ни с того ни с сего нарушил неписаный закон не какой-то там Леха Зема (кстати, во время уборки он не брал в рот хмельного и не буянил), нарушил обычай старший сын председателя колхоза.

В тот раз Алексей Романович грубо, оплеухой, поднял Клима с постели (старший сын уже спал) и, как непокорного быка, принялся ожесточенно хлестать шестигранной плеткой.

– Зараза, что ж ты отца позоришь? Я тому вас учу, чтоб вы нос задирали?

Сын почти не сопротивлялся, но все-таки плетку попытался было вырвать из отцовских цепких рук.

Немного успокоившись, Алексей Романович заговорил уже в другом тоне:

– Будет любовь, разумеется, взаимная, я и за скотника свою дочку отдам. Живите, плодитесь, но прежде всего себя в работе показывайте. И среди скотников есть люди. Сам в молодости быкам хвосты крутил. Пусть мать расскажет…

Мать, на веранде убиравшая со стола, забежала в спальню, когда отец уже опустил плетку. Заступаться за сына не рискнула: вдруг Алексей Романович в порыве гнева вспомнит, откуда у нее дети, на каких таких курортах зачала?..

До окончания школы Клим и Никита враждовали. Потом Никиту забрали в армию. Клим тоже долго в селе не продержался. За драку в станционном ресторане схлопотал два года химии. Вернулся домой, когда с перестройкой уже было покончено, повсеместно по указанию Киева разоряли села, каждый колхозник получал земельный пай, на нем или сам веди хозяйство, или сдавай в аренду. Клим трудился в команде отца. С женитьбой у него ничего не вышло – баловался наркотиками. А за наркомана могла выйти замуж разве что наркоманка. Наркоманок в Сиротине пока еще не было: чужие в село не ехали, своих не завели.

Доходили слухи, что и Никита еще не женился, а исправно служит в Российской армии. Возвращаться на Украину не собирается…

12

К утру добрались до Воронежа. Сопровождавшая иномарка отстала. Заехали по адресу. По соседству оказалась воинская часть. В серой кирпичной пятиэтажке ютились офицерские семьи.

В квартире номер три, на первом этаже в первом подъезде, куда следовало обращаться, проживал отставной подполковник – высохший, седоусый, отдаленно напоминал кавказца, хотя фамилия у него была русская – Исаев. Имя-отчество тоже указывало на русское происхождение – Семен Семенович. Запоминалось легко.

Из его отрывочных объяснений Микола понял, что подполковник Исаев служил когда-то в Грозном, в училище МВД преподавал партполитработу. Потом был инструктором политотдела спецчастей. В настоящее время оказывает гражданам ритуальные услуги.

– Устали, небось?

– Нам бы немного вздремнуть, – признался Микола.

– Хорошо. А пока взгляну, что везете.

– А что смотреть? Гроб везем, – сказал Илья.

Ему хотелось поесть не в раскаленном железном уазике, а где-нибудь в холодочке, и чтоб мухи не надоедали.

– Я знаю, что гроб, – сказал отставник уставшим голосом. В его словах слышался кавказский акцент. Последнее слово он произнес гортанно, как будто выдохнул.

По его указанию Микола подогнал машину к гаражам, где не было ни души. Все гаражи были закрыты на внутренние замки. Подъезды к ним заросли травой.

– Гаражи пустые?

– Почему же? Хозяева вернутся – откроют. В командировке хозяева.

– Судя по зарослям, давно в командировке, – покачал головой Илья. – А кое-кто совсем не вернется.

– Все может быть, на то она и жизнь, – устало отозвался отставник. Он молодцевато забрался в салон, принялся придирчиво осматривать роскошно сработанное изделие. Тщательно осмотрел уголки. Не обошел вниманием и крышку гроба. Крышку подержал в руках, убедился, что она не так уж и тяжела, как может быть тяжелой ДСП. Фалангой указательного пальца простукал днище. Илья не удержался от едкого замечания:

– Опасаетесь, что мертвец выломает?

– Все может быть, – повторил отставник и спать разрешил рядом с машиной в кирпичном гараже.

Здесь стояли впритык пять раскладушек, заправленных по-солдатски, с ватными тюфяками, верблюжьими одеялами. На подушках свежие наволочки.

– Да никак это гостиница! – воскликнул Илья.

– Все может быть, – сказал отставник. – Отдыхайте до семи вечера. Питание, как мне доложили, у вас имеется.

– А почему до семи? – спросил Микола. – Мы готовы будем тронуться уже часа через три. Вы должны дать нам какую-то бумажку.

– Вам принесут пропуск. С ним вы проследуете до Гудермеса.

– Так за чем задержка?

– Пропуск выдает комендатура, – и принялся объяснять, почему нельзя торопиться. – Подписывает главный комендант района, иначе вас в пути задержат. Начнут выяснять, что за покойник и зачем ему такой шикарный гроб. А если он гражданское лицо, то могут и конфисковать. Оттуда даже полковников мы вывозим в обыкновенных деревянных ящиках. Здесь их перекладывают в приличную тару, хоронят на городском кладбище. Там у военнослужащих свой сектор. Или отправляют на родину. Вашего клиента, по всей вероятности, востребовала родня. Он кто?

– Журналист.

– Вот видите, и журналистов не жалуют… А может, оно и правильно. Развели демократию. Пишут все, кому не лень, и всё, что взбредет в голову. Я, когда преподавал партполитработу, предупреждал курсантов: не лезьте в журналистику, благородной службы не получится. А вот от командирской службы не увиливайте, в работе усердствуйте, и тогда о вас будут писать с восторгом.

– А если служба сикось-накось? – Илья не мог смолчать.

– Все может быть.

Отставник оказался разговорчивым. И неудивительно, все-таки бывший политработник. А они, как известно, словоохотливые.

Когда отставник удалился, чтоб ребята поели и немного поспали, Илья придирчиво оглядел гараж, напоминавший гостиничный номер. Здесь было уютно и прохладно.

– Укромное место для террористов. Ты заметил, Микола, хозяин-то вовсе не русский.

– А кто же?

– Кавказец. «Может быть, может быть». – Илья передразнил отставника. – Когда-то я взял у Юльки книжку. Там было про японского шпиона. Шпион изображал из себя русского офицера, инвалида. Инвалид ходил по штабам, требовал увеличить ему пенсию, а сам вынюхивал, чтобы узнать что-то важное и передать в Японию… Ты заметил, Колян, и этот отставник похож на японца, а может, на чеченца.

Микола, выкладывая из сундучка продукты, хмыкнул:

– Тоже мне, наблюдатель… Сравнил Японию и Кавказ… Да если что чеченцам надо, они купят любой секрет. Никита говорил: завтра наши будут минировать, а они с ночи туда своих снайперов…

– Ты, Колян, на что намекаешь?

– На то самое.

– Тогда мы долго будем гробы перекладывать. Раньше таким, как мы, желали: возить вам – не перевозить. Впрочем… это уже гробовая политика.

– Ляд с ней, с гробовой политикой… Давай завтракать.

Завтракали без аппетита, доедали вареную индейку. В знойную погоду она быстро стала припахивать. Прикинули: дорога только начинается, да в Гудермесе попридержат, выписывая пропуска, индейка совсем испортится. А покупать продукты Зенон Мартынович не советовал. С ним был согласен и Алексей Романович. Кто воевал в Афганистане и вернулся оттуда живым, рассказывает всякие ужасы. Так что не ешь и не пей чужое, и тогда к тебе никакая зараза не пристанет, а еще не пользуйся чужой посудой. Кто не слушался командира, тот пожалел.

А Зенон Мартынович разве не командир? Хотя, если разобраться, для Миколы он никакой не командир. Но Соломия перед ним как солдат перед старшиной. И получалось, что и Микола, как солдат. Зенон Мартынович уже крепко взял его за душу, а душа его принадлежала Соломии.

Только в шестом часу, в предвечернее время, около гаражей появился отставник. Он принес обещанный пропуск, предупредил: в пути при всех обстоятельствах вести себя спокойно, документы предъявлять по первому требованию патрульных, уметь вести непринужденный разговор, как будто перед вами ваши давние знакомые. Крышку гроба сдвинуть, чтоб на КПП было видно, что в гробу нет контрабанды.

– Это чтоб мигранта под видом мертвеца?.. – прикинулся простачком Илья и выразительно посмотрел в глаза отставнику, пытаясь окончательно убедиться, что перед ним действительно кавказец.

– Все может быть.

Отставник не разрешил выезжать на улицу раньше указанного времени.

– Чтоб не было крушения? – съязвил Илья.

– Считайте как хотите, а изделие должно быть доставлено точно в срок. Вас разве не инструктировали?

– Кто?

Выехали, как и вчера, на ночь глядя. Ночная езда для водителя утомительна. Но секрет был в другом. Оказывается, ночью уазик с украинскими номерами меньше привлекает внимание. Так, по крайней мере, объяснил отставной подполковник. Украинским водителям приходится чаще раскошеливаться, даже если с их стороны и нет нарушений. Теперь Украина не просто соседняя республика, а соседнее государство, таможенные сборы – чуть ли не главная статья пополнения украинского бюджета.

Провожая в дорогу, теперь уже до Гудермеса, отставник не забыл спросить:

– Оружие при вас?

– Нет.

– Это хорошо. А то все может быть. Но в случае затруднений вам обязательно помогут.

– Уж это точно, заграница поможет, – съязвил Илья.

Уточнять не стали, кто и при каких затруднениях будет помогать. Здесь для слобожан, куда ни взгляни, все – заграница. И выручка ой, как нужна! Без выручки по этой магистрали проехать невозможно, как и по другим. Сегодня Кавказ и для кавказцев – мачеха. Не остановишься по команде «стой» – догонит пуля.

За Воронежем уже прифронтовая зона, и там главный документ – пропуск, подписанный военным комендантом.

В Гудермесе по указанному адресу процедура повторилась, и там машину встретил уже не отставник, а самый что ни есть офицер в форме капитана внутренних войск. По его смуглому худощавому лицу легко определить – чеченец. На вид ему лет сорок, тщательно, по-европейски выбрит. Тужурка и брюки сшиты в ателье по заказу. Совершенно новые туфли на кожаной подошве словно вчера получены из вещевого склада.

Капитан оказался работником горвоенкомата. Упитанный, холеный. Если снимет военную форму, никак не подумаешь, что военнослужащий.

Капитан велел заехать во двор – своеобразный каменный пенал, прикрытый ветвями орехового дерева. Принялся прощупывать гроб, постукивая по стенкам указательным пальцем. Закончив эту процедуру, спросил:

– Венки без лент?

– Какие положили.

– Тогда салон закрывайте на ключ. Я вас отведу в нашу военторговскую столовую. Это недалеко – за мостом.

– У нас свои продукты.

– Из Украины?

– Из Слобожанщины.

– Что – есть такая республика?

– Все может быть, – произнес Илья словами гудермесского отставника.

Микола дал понять, что от машины они не отойдут, будут дежурить по очереди.

Впереди была еще одна ночь. Уазик сопровождали два грузовика. В кузовах под брезентовыми тентами были вооруженные люди. Сколько их – неизвестно. Когда уазик перед спуском притормозил, грузовик на него чуть ли не наехал. В кузове послышались возбужденные голоса; судя по их гортанным выкрикам, это были кавказцы.

В душу Миколы закралось: остановят, высадят. Хорошо, если не убьют, а кинут в яму и потребуют писать родителям, чтобы выкупили. Отцу придется продавать пай, но одним паем не откупишься. Не будет денег, работой замордуют. Тут главное, как советуют побывавшие в яме, – не признавайся, что ты что-то умеешь делать. А лучше назови себя поваром, если к котлу допустят, то, по крайней мере, голодать не будешь.

В Грозный попасть не удалось – не пустили. Не помог и пропуск, подписанный воронежским комендантом. При въезде в город начальник контрольно-пропускного пункта светлоусый капитан инженерных войск, сверяя документы с записями в толстой книге, спросил:

– У вас есть брат?

– Есть.

– Он – кто? Прапорщик?

– Старший прапорщик, – поправил его Микола. – Погоны у него точно такие, как у вас. Вы его знаете?

– Да. Служим в одной бригаде.

– А как его найти?

– В Грозном не найдете. Он сейчас в Воронеже. В госпитале. Снайпер подстрелил.

– Когда?

– На днях.

Это была новость, которая Миколу повергла в уныние. Он так надеялся встретиться с братом! Адрес полевой почты он знал наизусть, как и адрес ритуальной фирмы, куда следовало доставить изделие.

Фирма в Чечне известна. Раньше она размещалась при вьезде в город перед площадью Минутка. Но на прошлой неделе адрес поменялся. Теперь фирма размещается в восстановленной пятиэтажке за чертой города. Прапорщик объяснил, как туда проехать.

– С этим пропуском вас, наверное, на эту улицу не пропустят, – высказал сомнение. – Я сейчас позвоню, скажу, едет брат прапорщика Перевышко. Тут его все знают. А гробы сюда доставляют не только из Москвы. На днях за каким-то эстонцем приезжали. Тоже был шикарный гроб.

Пока беседовали, грузовые машины, сопровождавшие уазик, свернули в переулок и там где-то припарковались.

Не скоро, но фирму нашли. У директора правления – высокого поджарого чеченца с орденом «За личное мужество» – были копии сопроводительных документов.

Командированных приняли исключительно душевно. Тискали, крепко жали руки. Угощали дорогими сигаретами, каких ни Илья, ни Микола никогда не видели. Вот гаванские сигары, да, видели, но они были недоступны. Высокий чеченец с российским орденом «За личное мужество» подарил ребятам четыре сигары с золотым ободком.

– Курите. Наслаждайтесь.

– А это кто? – спрашивали подходившие.

Им отвечали:

– Это украинцы. Изделие доставили в полной сохранности.

Некоторые чеченцы были в милицейской форме. Они похлопывали ребят по плечу:

– Мы с вами братья. Вы со Львова?

– Из Слобожанщины, – уточнял Илья. Он не удержался, закурил гаванскую сигару. Закашлялся, чем вызвал бурю хохота.

– А где это – Слобожанщина?

– На Украине.

Гостей сытно накормили. Угощали супом с бараньими мозгами. Подали шашлык, наперченный до рези в горле.

На третий день провожали в обратный путь. В уазике стоял гроб, но уже другой, неказистый, сосновый, даже не обитый поплином. В гробу лежал покойник. Он уже начал припахивать.

Илья запротестовал:

– Братаны-чеченцы, это изделие мы не довезем до Львова – разложится, как падаль, а мы задохнемся. Будьте добры, пощадите нас, если вы украинцев уважаете.

Придурковатая речь напарника рассмешила присутствующих. Видимо, никто еще так наивно не просил, даже перед лицом смерти. Кто перешел из одного лагеря в другой (им пообещали амнистию и службу в милиции), эти помнили, как вели себя русские контрактники, взятые в плен: кто плакал, стоя на коленях, а кто и отказывался стать на колени, плевал в лицо конвоиру, помня, что в любом случае горло все равно перережут.

Братья-чеченцы великодушно посмеивались, друг другу подмигивали, как бы говоря: их одаривали дорогими сигарами, кормили супом с бараньими мозгами, потчевали шашлыками, которые сегодня для чеченца редкость, а тут, видите ли, труп издает неприятный запах. Но ничего не поделаешь, лето, а летом все отжившее портится быстро. К трупным запахам в горах давно привыкли. Подобные запахи делают джигита мужественным и беспощадным к неверным.

Но мужество горца, решившего уничтожить неверных, помогает мало. Неверных, тех же русских, не убывает, а горные аулы не успевают рожать мужчин. Да и какие теперь мужчины! Не успел опериться – бизнесом занялся, рыщет по России, где бы открыть магазин или казино. Безопасней воевать с Россией не автоматом, а деньгами, полученными за товар от русских граждан.

Автоматами пусть воюют, кто поглупей. Богатые чеченцы деньгами их не обидят. Пусть воюют хоть сотню лет, лишь бы кавказская нефть оставалась неприкосновенным запасом. Придет время, и хозяин объявится. Он уже давно наблюдает за кавказской поножовщиной, но делает по возможности так, чтобы сами чеченцы оплачивали не свою войну.