Текст книги "Зеркало для слепого"

Автор книги: Борис Пугачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц)

Борис Пугачев
Зеркало для слепого

01 глава

Да, скажу я вам, шторм был нешуточный.

Э. Хемингуэй

Родик, уютно устроившись на заднем сиденье видавших виды «Жигулей» и подставив разгоряченное беготней по аэропорту лицо упругим потокам воздуха, врывающимся через открытое окно, наслаждался видами Крыма.

Утопающие в зелени городские строения сменились бурной южной растительностью, местами переходящей в белесые вершины гор, зубцами упирающиеся в небесную синеву и цепляющие редкие облачка, навевающие своей причудливой формой фантастические ассоциации. Моря не было видно, но запахи свидетельствовали о его близости, наполняя и без того прекрасные ощущения каким-то чарующим спокойствием.

Родик хотел поделиться чувствами с сидящей рядом Оксой, но она спала. Ее вымотала полуторасуточная дорога от Душанбе через Москву и Ленинград. Родик мысленно пожурил себя за то, что заставил ее добираться столь окружным путем, да еще и не дал выспаться в поезде, эгоистично восполняя почти трехмесячный пробел в их сексуальных отношениях.

Он всматривался в ее безмятежное по-азиатски скуластое лицо, высвечиваемое солнечными зайчиками, рождаемыми автомобильными зеркалами при резких поворотах перешедшей в серпантин дороги, и в очередной раз жалел, что втянул ее в это тайное и, бесспорно, опасное путешествие.

Наблюдать за бесчисленными зигзагами не хотелось, Родик откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Тревожные размышления и воспоминания помимо его воли опять овладели им. На фоне уходящих положительных эмоций он со всей ясностью осознал, что из успешного законопослушного обывателя превратился в гонимого судьбой авантюриста, стал причиной криминального противоборства, способного повлечь роковые последствия. Еще позавчера он не мог представить себе, что побежит в неизвестность, дабы обезопасить себя от возмездия со стороны спецслужб когда-то гостеприимно принимавшей его Болгарии. Сейчас же он с ужасом осознал, что из-за стечения обстоятельств или по неопытности собирается прятаться вблизи от своих врагов – в Турции, где все может развиваться по неизвестным ему правилам. Родика охватило чувство незащищенности. Он постарался побороть его, убеждая себя в невозможности изменить ситуацию и уповая на справедливость многовековой народной мудрости, гласящей, что кусают и комары до поры, и все уляжется, оставшись в памяти тяжелым жизненным уроком.

Серпантин кончился, и Родик, стараясь отогнать гнетущие мысли, заставил себя вернуться к созерцанию пейзажей. Вскоре шоссе резко повернуло, и где-то внизу между горами показалась знакомая с детства Ялта.

На морском вокзале подтвердили, что катамаран в Стамбул должен отплыть по расписанию в одиннадцать двадцать завтрашнего утра. Прийти надо не позднее чем за два часа до отхода. Прохождение границы и посадка будут осуществляться по спискам отправляющей организации. Позвонив, Родик убедился, что в списках они значатся, но размещать их в гостиницу на ночь никто не собирается, поскольку это не входит в число услуг, предусмотренных путевкой.

Родик снял пиджак, засучил влажные рукава рубашки и увлек Оксу за собой в людской поток, движущийся по набережной. Синеющее за деревьями море манило, но тяжелый чемодан и липкий пот, струящийся по спине и шее, напоминали о необходимости срочно устроиться где-то на постой. Пребывать в безнадежном поиске гостиницы, протискиваясь сквозь людскую толчею расхлестанных отдыхающих, не имело смысла, поскольку мест, вероятно, нигде не было. Советская система бронирования исключала такую возможность, а кооперативная деятельность почти не затронула эту сферу услуг.

Больше для того, чтобы побыть хоть несколько минут в прохладе, Родик решил попытать счастья в первой попавшейся гостинице, хотя ее величественный фасад с характерными для крымской архитектуры витринами, колоннадами, портиками и округлостями выглядел неприступно и не давал надежды на приют.

Родик оставил Оксу в тени деревьев сторожить чемоданы, а сам, открыв тяжелую дверь, непринужденно прошел в пахнущее пылью давно не чищенных ковров, заставленное креслами и столиками полутемное помещение. Улыбнувшись крашеной блондинке, царственно восседающей за стойкой с табличкой «администратор», он предъявил свое любимое удостоверение от Министерства обороны со ссылкой на пятидесятый приказ и заверил, что номер ему должен быть забронирован. Удостоверение, полученное им еще в пору работы в институте, не раз спасало в подобных ситуациях, поскольку содержало грозные слова о чрезвычайных полномочиях и необходимости содействия. Красные корочки и гербовая печать довершали эффект.

Женщина изучила удостоверение, несколько минут порылась в бумагах и, сверкнув всеми прелестями своего макияжа, сообщила, что никакой брони не имеется, но даже если бы и была, мест нет.

– Посмотрите еще раз. Может быть, вкралась ошибка в написание фамилии. Должна быть бронь от горисполкома, – попросил Родик, передав ей свой паспорт с вложенной пачкой купюр. – Мне перебиться только до завтрашнего утра.

Привычно изучив содержание паспорта и уточнив, что номер нужен лишь на одну ночь, администратор выдала Родику анкету. При этом улыбка ярко окрашенных губ так преобразила ее лицо, что Родику стало стыдно за плохие мысли по поводу ее макияжа…

Номер оказался не просто хорошим, а по-советски шикарным. С ковром, паркетом и телевизором. Два широких окна выходили на набережную, открывая чарующий вид на море. Пока Окса распаковывала вещи, Родик, смывая дорожную грязь, обливался прохладной водой из душа и придавался воспоминаниям.

С Крымом у него были связаны многие приятные ощущения детства. Еще с дошкольных времен вместе с родителями он каждое лето приезжал в разные крымские места, пока они не облюбовали Феодосию, где несколько лет снимали одну и ту же маленькую комнату в глинобитном домике недалеко от моря. Домик принадлежал гостеприимной многодетной семье. Родик подружился с детьми, а его родители – со взрослыми. Отношения из дружеских незаметно перетекали почти в родственные. На зимние школьные каникулы все собирались в Москве, посещали новогодние елки, катались на лыжах, а летом Родика отправляли в Феодосию. Родители с его совсем еще маленькой сестрой приезжали всего на две-три недели, а остальное время он почти бесконтрольно отдыхал в разновозрастном коллективе местных девчонок и мальчишек. Купался, ходил в горы, прятался в крепости, нырял со скал, ловил рыбу. Так продолжалось до девятого класса. Следующие два года, включая лето, ушли у Родика на интенсивную подготовку к поступлению в институт. Даже когда на зимние каникулы приезжали феодосийцы, он продолжал усердно заниматься, наверстывая упущенное и расценивая необходимость общения как бестолковую потерю времени. Это существенно ослабило дружеские узы. В начале июля, когда Родик уже сдал экзамены в институт и ждал решения о зачислении, феодосийцы приехали, чтобы подать документы дочери в какой-то московский вуз. Родик сначала обрадовался, но вскоре почувствовал тяжесть общения. Все разговоры сводились к предстоящим экзаменам. Других тем почти не находилось, и ему с трудом удавалось поддерживать разговоры. Поразмыслив, он понял, что за прошедшие два года изменились его интересы и многое другое. Он уже не был тем беззаботным мальчишкой, который бегал с ватагой детей по Феодосии. С феодосийцами же такого не произошло…

К концу месяца Родика приняли в институт, и он уехал в свой первый строительный отряд, а крымские друзья остались у них дома в Москве подготавливать дочь к экзаменам. Поступить ей не удалось, и к возвращению Родика в конце августа из стройотряда они уже отбыли в Феодосию. Институтская жизнь Родика была такой, что о поездках в Крым он даже не думал. Родители по какой-то причине тоже перестали посещать Крым, довольствуясь дачей в Подмосковье. Общение, как часто бывает в таких случаях, постепенно свелось к поздравительным открыткам и телефонным звонкам, а потом и вовсе прекратилось. С тех пор прошло двадцать два года. Родик из беззаботного юноши превратился сначала в преуспевающего ученого, доктора наук и руководителя крупной лаборатории. Потом из-за перестроечных перемен он стал коммерсантом. За это время Родик несколько раз ездил отдыхать на юг, правда, на Кавказ. Странно, но в Феодосию его и не тянуло, хотя именно там он испытал первую детскую влюбленность, первое опьянение вином и многое другое, ставшее в жизни первым…

Не вытираясь, Родик вышел из ванной, подошел к окну и всмотрелся в голубую даль, освещенную клонящимся к закату солнцем. На минуту ему показалось, что он в Феодосии, а за синевой волн просматривается знаменитый Золотой пляж.

«Старею, что ли? Сентиментальным становлюсь. Даже слезы на глаза накатили», – подумал он и сказал:

– Окса, хватит терять время. Лезь под душ. Доставай купальные принадлежности. Пойдем на море. Пляж через дорогу, а солнце уже почти на горизонте.

– Подожди, вещи развешу. Да и пообедать надо. Ты скоро заноешь, что голодный, – отозвалась Окса. – До заката еще долго.

– Пока будем обедать и с вещами возиться, стемнеет. Давай чего-нибудь перехватим, а потом уже попитаемся основательно. В Ялте должны быть хорошие рестораны. По кино помню – есть тут знаменитый открытый ресторан на морском вокзале. Можем пойти туда.

– Как скажешь. Я о тебе думаю. Мне купальник надеть – и готова.

– Мне тоже плавки дай. На пляже, думаю, яблоку негде упасть, а в кабинки очередь, и в них мочой воняет. Море тут, конечно, грязноватое, но на безрыбье и рак – щука. Заплывем подальше. Ну, пошли, а то когда еще искупаемся.

– В Стамбуле тоже море…

– Даже три. Однако сомневаюсь, что там купаются. Стамбул – огромный и грязный город. В Москве и то чище. Хотя… В Мраморном море, может, и поплаваем, посмотрим. Море, солнце и песок. Море, солнце и песок. Побежали.

Только попав на улицу, Родик вспомнил об опасности, но поозирался и ничего настораживающего не заметил. Следуя детективному жанру, он на всякий случай вернулся в холл гостиницы и поинтересовался у доброжелательно улыбнувшейся ему администраторши, не искал ли его кто-нибудь. Услышав отрицательный ответ, попросил известить запиской, если кто-то будет его спрашивать. Холл был пустынен, и Родик, покидая его, подумал: «У страха глаза велики. Стыдно. Веду себя, как в примитивном детективном кино. Чему быть, того не миновать. Если все время бояться, то можно манию преследования приобрести и стать параноиком. Надо расслабиться и отведенное на путешествие время отдыхать. Если за мной и следят, то профессионалы, и я так просто их не вычислю».

Остаток дня ему удалось провести без тревожных мыслей: вволю покупаться, сытно поужинать в ресторане, прогуляться по Ялте, наслаждаясь чернотой и прохладой южной ночи.

Погранично-таможенные процедуры прошли на редкость легко и быстро. Пассажиры столпились на деревянном помосте причала, с интересом разглядывая суденышко, на котором предстояло пересечь море. Катамаран выглядел элегантным, но уж слишком маленьким для такого серьезного плавания. Однако это никого не смущало. Наоборот, все пребывали в радостном состоянии, которое слегка омрачалось задержкой отплытия по «метеорологическим условиям». По этому поводу многие стали возмущаться (ведь стоял полный штиль, а голубое безоблачное небо никак не вязалось со столь тривиальной причиной), полагая, что погода ни при чем, просто, как обычно, где-то что-то прохлопали ушами.

Особенно взбудоражились женщины, чья цель была далека от туризма. Они являлись так называемыми челночными коммерсантками, и опоздание могло вылиться для них в существенные проблемы при приобретении товаров.

Родик, еще накануне давший себе установку на отдых, лениво-безразлично созерцал происходящее, бездумно нарезая круги по пирсу и не вступая в общую полемику. Окса, то ли по привычке, то ли следуя его примеру, стояла в тени какой-то постройки и приглядывала за вещами. Наконец что-то случилось, и около катамарана засуетились люди. Родик понял: начиналась посадка.

Внутри катамаран напоминал салон самолета– в большой каюте кресла были авиационными и располагались в похожем порядке. На дальней стене помещения висело несколько мониторов, и Родик подумал, что им, вероятно, будут показывать, как теперь стало принято, видеофильмы. «Молодцы. Сервис сделали, – отметил он мысленно. – Все-таки плыть почти десять часов, а заняться на этом маленьком суденышке нечем. Шесть шагов в одну сторону, двадцать в другую. Бара нет».

Пассажиры суетились, устраиваясь на своих местах. Всевозможные запахи заполнили душное помещение.

– Пойдем на свежий воздух, – предложил Родик Оксе. – На корме я заметил банки. Вроде чистые.

– Какие банки? – спросила Окса.

– Да скамейки, – поправился Родик, добродушно хихикнув. – Так они у моряков называются. Пойдем, подышим морем, пока этот кагал устроится и успокоится.

На корме действительно имелась возможность комфортно расположиться, рассчитывая на одиночество, хотя запахи выхлопных газов ощущались. Все же тут было лучше, чем в душном и шумном помещении.

Вскоре катамаран, завибрировав корпусом, отошел от пирса и, сделав сложный маневр, покинул гавань и двинулся вдоль берега. Родик, развалившись на холодном металле и полузакрыв глаза, лениво всматривался в пляжи, заполненные людскими телами, любовался скалами, нависающими причудливыми формами над водой и переходящими в зеленеющие на горизонте холмы. Вскоре появились знакомые очертания знаменитого «Ласточкиного гнезда», не доходя до которого катамаран развернулся и устремился в открытое море. Теперь вокруг было только голубое пространство, образованное сливающимися водой и небом.

Родик некоторое время всматривался в эту колеблющуюся голубизну, надеясь увидеть что-то интересное, но вскоре ему надоело. Положив голову на колени Оксы, он привычно закрыл глаза так, чтобы через веки проходили солнечные лучи, как бы насыщая все его тело энергией. Размеренный плеск воды вызывал сонное успокоение.

Катамаран плавно покачивался на небольших волнах. Они ритмично бились о корпус. Родик то ли заснул, то ли опять впал в медитативное состояние. Ему казалось, что он плывет по Карибскому морю, а голова его покоится на коленях Марипили. Она рассказывает, как ей было плохо без Родика и она хотела приехать в Москву, но вместо нее поехала Вера, поскольку мерзавец Карлос не отпустил ее из публичного дома, а Вера – человек свободный, смогла вырваться. Всплыли картины Вериного приезда весной в Москву. Как она, несмотря на возраст, по-детски восхищалась всем – от Кремля и Нового Арбата до Большого театра и подмосковных усадеб. Впитывала дух потерянной родины. Родик, помня доброе отношение, проявленное к нему Верой в Валенсии, отбросил все дела и с утра до вечера возил ее по Москве. Реальность переплеталась в сознании Родика с вымыслом или сном. Что-то тягостное появилось в этом состоянии. Как будто он переходил из одной сферы в другую. Он как бы пересекал невидимые границы миров: недавнего советского, вчерашнего и сегодняшнего, давно ушедшего вместе с венесуэльскими приключениями, фантастического будущего. Чувства смешивались и то принимали один из миров, то, вызывая ужас, заставляли бежать в другой, в котором Родик начинал жалеть, что ушел из предыдущего. Он возвращался и снова, подвергаясь мучениям, куда-то стремился. В мирах этих возникали хорошо знакомые ему люди, но действия их были незавершенными, а когда Родик пытался их завершить, непонятный гнет наваливался на него с новой силой. Он хотел и не хотел принять тот или иной мир, в который опять попадал, притягиваемый поиском ощущений, а может быть, инстинктивным желанием найти там свое место. Родик сделал усилие и покинул этот калейдоскоп, но в реальность не вернулся.

Откуда-то появились африканцы, возглавляемые белозубо улыбающимся мистером Мбаго. Тот стал разрезать на части огромный ананас, почему-то называя его зеленым кардамоном, и укорял Родика за то, что он забыл про Танзанию. Перед глазами поплыли картинки Занзибара, и Родику почудилось, что он парит в воздухе, а под ним расстилается изумрудный океан, испещренный тенями островов и коралловых рифов. где-то вдалеке он услышал свое имя и почувствовал под головой что-то холодное и твердое.

– Просыпайся. Пойдем на наши места. Здесь очень ветрено и брызги замучили, – сказала Окса.

Оглядевшись, Родик вспомнил, что они на катамаране.

– Я, похоже, заснул, – отозвался он. – Пойдем. Сон мне снился… Странный какой-то.

– Не рассказывай, это плохая примета. Вставай.

– Встаю, встаю. Потерпи две минуты. Дай прийти в себя.

Родик принял вертикальное положение и осмотрелся. Пока он спал, облик моря изменился. Вода потемнела и покрылась белыми барашками. Катамаран, не справляясь с волнами, то поднимался на их гребень, то падал, издавая глухой стон. На корме действительно уже было неуютно. Покрашенные белой краской металлические детали стали холодными и мокрыми. Ветер прессовал лицо и трепал волосы. Однако возвращаться в духоту каюты все равно не хотелось.

– Иди. Я еще здесь посижу, – спрятавшись за выступ кормовой надстройки, сказал Родик.

– Хорошо. Не засиживайся. Простудишься, потом будешь в Стамбуле чихать.

– Ладно, ладно… Иди… Там небось кино показывают. Мне не холодно. Скоро приду.

Море менялось на глазах. Волны стали огромными и открывали по бортам катамарана глубокие водяные ущелья, в которые тот проваливался так, что, казалось, вот-вот огромная водяная стена обрушится всей своей мощью на палубу. Однако катамаран выныривал и начинал балансировать на очередном гребне волны. Потом все повторялось. Явно начинался шторм.

«Вот они, обещанные «метеорологические условия», – подумал Родик. – Припоминаются испытанные во время плавания в Японию ощущения. Надо пойти в каюту и посмотреть, что с Оксой. Не дай бог опять заболеет морской болезнью».

Родик попробовал встать, но его бросило назад на сиденье и обдало соленой водой так, что он на какие-то мгновения потерял ориентацию в пространстве.

– Ничего себе. Баллов шесть, не меньше, – заметил он, цепляясь за скользкие и мокрые перила лестницы. – Придется рубашку менять.

В каюте действительно показывали какой-то зарубежный видеофильм. Пробравшись на свое место, он спросил Оксу:

– Как твое самочувствие? Похоже, будет шторм.

– Пока ничего, хотя качает очень сильно.

– Что показывают?

– Ужастик. Я сюжет пока не поняла. Думаю последовать твоему примеру и вздремнуть.

– Поспи, – одобрил Родик, пытаясь вникнуть в суть фильма.

Однако переводчик говорил за кадром каким-то прерывающимся гнусавым голосом, и за ударами волн о корпус катамарана и людским гомоном разобрать что-либо было трудно. Да и качество пленки оставляло желать лучшего.

Оставив попытки включиться в просмотр, Родик достал детектив, думая почитать, но из-за качки он никак не мог сосредоточиться. Несколько раз вернувшись к началу повествования, он захлопнул книгу и закрыл глаза, стараясь расслабиться. Вероятно, он опять заснул. Разбудила его Окса.

– Родик, мне очень плохо. Хуже, чем было на Поповке, когда плыли в Токио. Выпусти меня. Я пойду в туалет. Меня очень тошнит, – жалобно сообщила она.

Родик спросонья не сразу понял, о чем его просят, и уставился на Оксу в недоумении, но ее помутневший взгляд и неестественная желтизна лица все прояснили.

– Лучше сиди на месте. Пойдешь – еще больше укачает. Вот, возьми пакет.

– Выпусти меня быстрее! – взмолилась она.

– Ну, беги, – поднявшись с кресла и еле устояв на ногах, согласился Родик. – Гальюн вниз по лестнице, сразу направо. Может, тебя проводить?

Окса ничего не ответила и, цепляясь за спинки кресел, заспешила в указанном направлении. Родик, поколебавшись и решив, что помочь ей нечем, занял свое место. Сон пропал. Родик посмотрел на экран и понял, что показывают уже другой фильм, но сосредоточиться на его сюжете он не успел. Появилась Окса. Лицо ее приобрело землисто-желтый оттенок, покрасневшие глаза выражали муку. Родик, чтобы пропустить ее, встал, крепко ухватившись за спинку сиденья. Пока Окса занимала свое место, он осмотрел каюту. В приглушенном свете все казалось замершим и сонным, но, приглядевшись, Родик понял, что это не так. В соседнем ряду женщину безудержно рвало, и она то погружала голову в большой полиэтиленовый пакет, то в изнеможении откидывалась на спинку сиденья. Несколько женщин лежали, свернувшись калачиком, на полу, вероятно, считая, что так меньше укачивает. Тяжелый запах распространялся по каюте, и Родику казалось, что с каждым новым покашливанием он становился все более невыносимым. Окса с обреченным видом застыла в своем кресле. Родик испугался, что она потеряла сознание, поскольку голова ее вдруг начала болтаться, как у поломанной куклы. Он потряс ее за плечо – она среагировала. Родик немного успокоился и решил выйти на свежий воздух. Спускаясь в полутьме по лестнице, он поскользнулся и, посмотрев под ноги, с отвращением понял, что наступил в рвотную массу. На нижней палубе было еще хуже. Несколько человек свесили головы за борт и конвульсивно двигались. Металлическая палуба была скользкая, как лед, то ли от людских испражнений, то ли от беспрерывно захлестывающей морской воды. Катамаран, похоже, стал неуправляемым. Его бросало в разные стороны, корпус поднимался на волнах так, будто начинал парить в воздухе. Двигатели при этом издавали пугающие звуки. Еще страшнее казалось следующее за этим падение, после которого волны перехлестывали даже через крышу второй палубы. Ужасную картину довершала кромешная темнота и зловещий рев моря. Родик посмотрел на часы – почти половина двенадцатого ночи. Они должны были уже прибыть в Стамбул, даже с учетом почти двухчасовой задержки отплытия. Вспомнились брошенные кем-то в порту слова о том, что катамаран рассчитан на волну до шести баллов, а сейчас шторм был существенно сильнее. Страх начал закрадываться в душу. Никого из членов экипажа Родик не видел. Постучавшись в металлическую дверь, он попытался ее открыть, но у него ничего не получилось. В этот момент к нему подошел человек, судя по одежде, не пассажир.

– Вам что-то надо? – спросил он.

– Хотел узнать, не требуется ли помощь, – нашелся Родик. – Мне кажется, что шторм слишком уж сильный.

– Не волнуйтесь. У нас все под контролем. Хотя не скрою, что условия экстремальные. Двигатели плохо справляются, мы потеряли ход и полностью выбились из графика. Однако не переживайте. Все будет в порядке. Наш капитан очень опытный. Отдыхайте.

– Вашими бы устами… Отдыхать в этом смраде трудно, – усомнился Родик. – Весь корабль заблевали. Может быть, как-то убраться? Хоть из шланга палубы помойте. Хотите, я помогу?

– Потерпите. Есть более серьезные проблемы. Пройдите, пожалуйста, в каюту.

– Потерплю… Если получится. От этого запаха самого блевать тянет, – подчинился Родик и направился к своему месту.

После свежего морского воздуха тяжелый запах, царящий в каюте, вызвал у Родика отвращение, но выбора не оставалось, и он, с трудом перешагивая через лежащих на полу людей, наконец добрался до кресла.

Состояние Оксы ухудшилось. У нее уже не было сил подняться и идти в гальюн. Рядом валялось несколько использованных бумажных пакетов.

Время тянулось мучительно медленно. Родик то забывался тяжелым сном, то пытался удобнее устроить совсем обессилевшую Оксу.

Так прошла ночь. Никто не заметил, когда шторм утих, и катамаран перестал мотаться, как детский мячик на резинке. Родик вышел на палубу и увидел берег. Вероятно, берег турецкий, хотя ничто об этом не свидетельствовало. Он вернулся в каюту и разбудил Оксу.

– Мучения твои кончились. Мы в береговой зоне, – сообщил он.

Реакция была вялой, ответа не последовало. Пассажиры то ли просыпались, то ли медленно приходили в себя. Стояла непривычная тишина, и неожиданные звуки из репродуктора разнеслись, как гром:

– Дорогие товарищи, доброе утро. Мы вошли в территориальные воды Турции. Через час планируется швартовка. А сейчас экипаж угостит вас завтраком.

«Вот идиот, – подумал Родик. – Какой к черту завтрак! Большинство пассажиров еще не отошли от морской болезни, куда им завтракать…»

Вероятно, такие мысли пришли и в головы остальных, выразившихся в известной народной форме.

Однако остановить процесс было уже невозможно. По каюте распространился омерзительный запах вареных сарделек. Смешиваясь с уже установившимися запахами пота, рвоты, гальюна и еще чего-то, он произвел на людей ужасающее впечатление. Со всех сторон послышались стоны и надрывные звуки, симптомы морской болезни возобновились. Однако экипаж это не остановило, и началась раздача пластмассовых тарелок с сардельками и кетчупом. Наверное, у многих пассажиров катамарана это блюдо еще долго вызывало отвращение. Во всяком случае, Родик впоследствии при виде сарделек неизменно терял аппетит.

Поселились в центре старого города – Аксарае, в невзрачном отеле с крошечными комнатенками и с неким подобием ресторана на первом этаже, где дважды в день весьма скудно кормили. Достоинством отеля можно было считать только близость ко всем известным стамбульским достопримечательностям, в том числе и к знаменитому рынку, являвшемуся целью почти всех пассажиров катамарана. Родик, изучивший еще в Душанбе специфику восточного базара, чувствовал себя там уверенно. Продавцы, понимая это, с удовольствием вступали с ним в торг, переходящий в дружескую беседу за стаканчиком чая или чашкой кофе. Потому хождение по рынку являлось действительно интересным делом. Здесь можно было увидеть и купить самые различные вещи, притом практически за бесценок. Родик набрал огромное количество сувениров, диковинных вещичек и одежды. Расстраивало лишь одно: в Москву повезти это не удастся, и все приобретения в случае благоприятного исхода поездки станут украшением душанбинского быта. Какого-либо сервиса по осмотру достопримечательностей принимающая сторона не предоставляла, ограничившись выдачей карты Стамбула. Описания величественных построек города на русском языке они не нашли, а приобретенные проспекты на английском давали лишь скудную информацию. Вообще туристическая индустрия тут сводилась в основном, как выражались турки, к шопингу. Даже комментарии гида во время водной прогулки изобиловали словами buy, market, thing, stuff, article, sale.

Поэтому, безуспешно поискав русскоговорящего сопровождающего, Родик решил самостоятельно осмотреть город по методике, разработанной еще в Токио. Разбив Стамбул на квадраты, он составил план так, чтобы к концу поездки побывать всюду…

Все прошло, как задумывалось. И вот на следующее утро планировался отъезд. Весь вечер паковали вещи, а когда утром собрались у ресепшен, выяснилось, что по метеорологическим причинам придется остаться еще на сутки – на море опять шторм. После плавания из Ялты довод казался вполне весомым, но с учетом того, что денег осталось меньше ста долларов, весьма неприятным. В таком же положении находились почти все их попутчики. Представитель принимающей организации успокоил, пообещав оплатить гостиницу и трехразовое питание.

Пришлось возвращаться в уже опостылевшую комнату, распаковывать вещи и думать, чем занять день. Единственным местом, которое Родик не посетил в Аксарае, была древняя баня. Внешне это строение трудно было ассоциировать с баней. Скорее оно походило на культовое сооружение. Поэтому Родик и обратил на него внимание, когда обследовал достопримечательности. Возможно, до захвата турками Константинополя там был христианский храм. А может, подражая римлянам, турки сами возвели баню в подобающий ей ранг. Задать вопрос было некому, и Родик лишь отметил в своем сознании столь удививший его факт. Сейчас он вспомнил об этом и сказал:

– Хорошо бы попариться в турецкой бане, если денег хватит. Давай дойдем до нее, здесь близко. Узнаем, сколько стоит посещение. Если уложимся, то я схожу, а ты посидишь в отеле. Не обижайся. Я должен был зайти туда еще раньше, но как-то забегались. Считай это обязательной частью программы. Ты мои банные изыскания знаешь. Помнишь, как ты меня ждала, пока я парился в Токио? Здесь так не получится. Мусульмане не позволят.

– Понимаю. Хобби есть хобби. Пойдем. Это то здание, которое тебя удивило?

– Да. Если верить надписи на стене, эта баня существует более двухсот лет. Очень интересно…

Дошли они быстро, хотя по дороге все время отбивались от мальчишек, пытающихся любым способом продать им разные вещи – от маек за один доллар до стеклянных глаз по доллару за три штуки. В первые дни пребывания в Стамбуле эти мальчишки даже нравились Родику, считавшему трудовое воспитание важнейшим фактором в становлении мужчины, но потом их недопустимая назойливость стала его нервировать, в последнее же время он злился и ругал их матом, который они, как ни странно, понимали. Вероятно, матерные слова входили в их примитивный словарь русских слов. Правда, слушались они плохо и иногда кварталами преследовали Родика и Оксу, крича о достоинствах своего товара.

Оказалось, что посещение стоит меньше десяти долларов. Родик проводил Оксу до гостиницы, прихватил сохранившуюся початую бутылку водки, купленную еще в Москве, и поспешил париться.

Внутри баня выглядела не менее экзотично, чем снаружи. Зал, по-восточному богато украшенный мрамором и гранитом, устремлялся вверх, к куполообразному потолку, что создавало огромный свободный объем.

Родика проводили в небольшую комнату с двумя лежанками и столиком. Положили чистую простыню и предоставили самому себе. Родик разделся, завернулся в простыню и, быстро сориентировавшись, прошел в банное отделение, которое представляло собой еще большее, чем при входе, помещение округлой формы. Посреди него располагался мраморный помост, а по периметру – небольшие полузакрытые альковы, снабженные водопроводными кранами, затейливой формы раковинами и каменными скамейками.

В этом огромном зале каким-то непонятным способом поддерживалось влажностно-тепловое равновесие, при котором происходила сбалансированная конденсация влаги – так, что местами, несмотря на высокую температуру, образовывался туман. Иными словами, здесь постоянно поддерживалась точка росы. При этом дышать было легко, а тело, как бы являясь естественным конденсором, сначала приняло эту влагу, а потом по нему заструились потоки то ли воды, то ли пота.

На мраморном постаменте в форме тора лежали несколько закутанных в простыни мужчин. Родик потрогал поверхности и, поняв, что они теплые и предназначены для дальнейшей процедуры, последовал, как он посчитал, примеру остальных: но для лучшего прогрева снял с себя простыню, постелил ее на помост и, приняв удобную позу, расслабился. Вдруг он ощутил, что все пришло в движение. Ближайший к Родику мужчина вскочил и, что-то вскрикнув по-турецки, накинул на Родика свисающий край простыни. Тот сразу не понял, в чем дело, и, вернув прежнее состояние, продолжил греться. Тогда турок, еще что-то выкрикнув, опять повторил действие и убежал. Родик наконец понял, что того смутило его голое тело. Перебрав в голове известные мусульманские ценности, он со стыдом вспомнил, что обнажаться неприлично и, вероятно, в бане мусульманам это запрещено, хотя в Таджикистане такое никто не соблюдал. Родик закутался в простыню, но было уже поздно. Убежавший турок привел с собой двух других. Один из них провожал Родика в комнату, второй же – огромного роста и мощного телосложения, – вероятно, являлся кем-то типа банщика, поскольку был по пояс обнажен.