Текст книги "Зеркало для слепого"

Автор книги: Борис Пугачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

Туалет, дополнительно к упомянутым минусам еще и неосвещенный, совершенно не располагал к длительному пребыванию, и Родик постарался побыстрее его покинуть. Сполоснув руки, он, желая немного размяться после длительного застолья, сначала решил прогуляться по коридору, но, поразмыслив, остановился у двери приемной. Его собеседник, сделав неопределенный жест, возвратился в кабинет, оставив Родика среди подростков.

Он стоял, облокотившись на косяк двери, и наблюдал за мальчишками, которые не знали, чем себя занять, и перекидывались редкими фразами на таджикском языке. Родику показалось, что он их смущает, и, чтобы разрядить обстановку, спросил:

– Ребята, а вы автомат за сколько секунд можете разобрать?

– Не знаем. Мы время не засекаем, – ответил за всех худощавый подросток с иссиня-черными волосами и длинной челкой, закрывающей один глаз.

– Ну вы даете… Во-первых, есть нормативы, а во-вторых, это интересно. Да и полезно. Я когда-то разбирал за двадцать секунд, а собирал за десять. Хотите посоревнуемся?

– Можно, – за всех ответил тот же худощавый подросток, вероятно являющийся лидером. – Берите мой. Можно разбирать на этом столе.

Родик взял автомат и, вспоминая институтскую военную подготовку, отделил магазин, проверил, нет ли патрона в патроннике, спустил курок с боевого взвода и быстро разобрал автомат, разложив детали и принадлежности.

– Тридцать секунд, – констатировал подросток.

– Двадцать лет прошло с тех пор, как я разбирал автомат в последний раз. Считаю, что неплохой результат, – оправдался Родик и, помусолив затворную рамку, заметил: – А вот вы за своим оружием плохо следите. Его чистить чаще надо, а то подведет… Однако учить таких опытных бойцов не буду. Давайте так… Проигравший чистит все автоматы.

– Принято. А вы в мусобики[58]58
  Мусобики (тадж.) – соревнование.


[Закрыть] участвовать будете? – в свою очередь спросил все тот же подросток.

– Я буду сардовари[59]59
  Сардовари (тадж.) – главный судья.


[Закрыть]. Говорите мне свои имена, а я стану засекать время. Дайте лист бумаги и ручку.

В это время в приемной появился Абдулло Рахимович.

– Родион Иванович, общаетесь с молодежью? Это мои азои оилаи[60]60
  Азои оилаи (тадж.) – члены семьи.


[Закрыть]. Службу несут. Мужчинами становятся.

– Решил немного размяться. Засиделся. Я их немного отвлек от прямых обязанностей. Предложил посоревноваться в скорости разборки и сборки автомата.

– Не знал, Родион Иванович, что вы и в этом разбираетесь. Все запомните: Родион Иванович – мой муаллим и наш почетный гость. Все его распоряжения надо выполнять. Однако, Родион Иванович, без вас все скучают. Ба сари дастархон мархамат. А вы тренируйтесь.

Родик с большим удовольствием остался бы в приемной, но отказаться от приглашения было нельзя.

Стол уже успели приготовить для чаепития, оставив на нем фрукты, лепешки и водку. Появились чайники с зеленым чаем, пашмак, кандолат и сухофрукты.

Родик подумал, что настало время поговорить с Абдулло Рахимовичем о гарантийном письме. Однако он никак не мог найти подходящего для этого момента, поскольку то его, то Абдулло Рахимовича кто-то отвлекал, задавая различные вопросы и втягивая в длительные обсуждения.

В очередной раз посмотрев на часы, Родик удивился, что уже почти полночь.

– Абдулло Рахимович, у меня сегодня получился очень приятный, но чрезвычайно длинный день. Извините, но я хотел бы выспаться. Хорошо бы меня отправить в гостиницу, – предложил Родик, присев рядом с хозяином застолья.

– Хоп, но я вас предупредил, что гостиниц нет. Да и если бы были, то в городе небезопасно. Мы все здесь живем. Вам приготовили комнату рядом. Там мало удобств, но выспитесь хорошо. Я уступил бы свою, но не могу покидать кабинет. Да и моя не лучше. Только шумнее. Пойдемте, я вам все покажу.

– Рафикон, шаб ба хайр, – попрощался со всеми Родик и последовал за Абдулло Рахимовичем.

Проходя через приемную, он отметил, что разборкой автоматов никто не занимается, а общительный худощавый подросток вообще отсутствует. Абдулло Рахимович что-то сказал подросткам по-таджикски и жестом предложил Родику следовать за ним. Комната, предназначенная для него, находилась недалеко и когда-то, судя по количеству письменных столов, являлась местом работы трех чиновников. Сейчас эти столы были сдвинуты вдоль стены, а взамен них– поставлена кровать с пружинным матрасом и облупившимися фанерованными спинками. Вплотную к кровати стоял канцелярский шкаф, на открытых полках которого лежали книги и какие-то бланки. На одном из письменных столов стояли ваза с фруктами, бутылка водки, завернутая в полотенце стопка лепешек и несколько пиал.

– Ну вот все, что могу предложить, – открывая бутылку, сказал Абдулло Рахимович.

– Отлично, – отозвался Родик. – Мне больше ничего не надо. Надеюсь, что завтра мы займемся моим делом.

– Албатта. Не обижайтесь. Сегодня, даже если бы я нарушил правила гостеприимства, ничего не получилось бы. Мой бухгалтер был вынужден неожиданно уехать. Появится только завтра к обеду. С ним надо все обсудить и решить, от кого вам давать гарантию. Может быть, лучше от какого-нибудь… э-э-э… корхона[61]61
  Корхона (тадж.) – предприятие.


[Закрыть], а от меня ходатайство. Он в этом лучше разбирается. Позвонит в банк, уточнит.

– Думаю, что гарантия от солидного предприятия плюс ходатайство от облисполкома – идеально. Я о таком даже не мечтал.

– Не торопитесь. Надо все выяснить. А сейчас для лучшего сна давайте еще раз за вас выпьем. Так рад, что вы приехали. Слава Аллаху, что дождался. Надеюсь, погостите у меня. На область нашу после войны посмотрите.

– Рахмат. С удовольствием погостил бы у вас, но ни вы, ни я, к сожалению, не располагаем временем. За ваши успехи! Таких людей, как вы, в Таджикистане очень мало. Думаю, что эта должность – только начало. За вашу энергию! Рад, что вас окружают преданные люди. Желаю, чтобы у вас было больше друзей! К таковым я себя причисляю. Я всегда в вашем распоряжении.

– Рахмат. Я благодарен Аллаху за то, что он подарил мне дусти с таким человеком, как вы. Забудьте отдельные неудачи. Клянусь, что это была не моя воля. Я вам очень многим обязан. Я человек благодарный. Саломат бошед.

Абдулло Рахимович осушил пиалу и, взяв из вазы персик, ловким движением разделил его на две половины, протянув одну Родику. Родик выпил и, закусив, возразил:

– Что вы, Абдулло Рахимович! Это я у вас в долгу… Ведь мы так и недопоставили прессы.

– Вы не виноваты. Война. Кстати, один ваш пресс уцелел и находится в городе на кирпичном заводе. Да и завод не сильно разрушили. Завтра покажу. Может быть, что-то придумаем.

– Интересно. Посмотрим.

– Вот и причина задержаться. Я вам много корхонаи покажу. Разруха большая, растащили много, но кое-что осталось, кое-что вернули, кое-что спрятали. Ваш опытный взгляд очень пригодится. Да и вам…

– Утро вечера мудренее. Посмотрим, подумаем.

– Бубахшед. Шаб ба хайр.

Родик остался один. Странно, но, несмотря на усталость, спать ему не хотелось. Он осмотрел постельные принадлежности. На вид все было новым и чистым. Подошел к шкафу и перебрал книги. Там лежали какие-то нормативы, читать которые было неинтересно. Открыл ящики столов, но и в них нашел только устав КПСС. Родик разделся, выключил свет и постарался заснуть, но это не удавалось.

Глаза его привыкли к темноте. Он встал и, не зажигая свет, налил полную пиалу водки. Подошел к окну и, отодвинув штору, вгляделся в ночь. Его удивило, что часть неба освещалась так, будто в той стороне находился большой город. Такую картину Родик часто наблюдал в ближнем Подмосковье. Здесь же самым большим городом был Душанбе, слишком далекий и расположенный несколько в другой стороне. Родик стал строить различные предположения, но, вспомнив мудрость о том, что не надо глядеть в бездну, а то бездна начнет глядеть на тебя, зашторил окно, выпил водку, закусил виноградиной и опять лег в постель, подумав, что хорошо бы произвести вечерний туалет, но, вспомнив неустроенность отведенного для этого места, решил потерпеть до утра. То была последняя мысль в этот день. Вероятно, выпитая водка вызвала долгожданный сон.

Проснулся Родик с той же мыслью. Солнце, пробиваясь через шторы, рисовало причудливые фигуры на стенах и мебели. Быстро одевшись, он побежал в уборную. В утреннем свете она являла собой ужасную картину, которую Родик не разглядел вчера в потемках. Писая в грязный унитаз, он с омерзением представил себе, как будет здесь чистить зубы и бриться.

Заглянув в приемную, Родик понял, что Абдулло Рахимович еще спит и рассчитывать на умывальник в его комнате не приходится. Охрана тоже спала, за исключением того худощавого подростка, который брал на себя инициативу в организации соревнования, а потом куда-то исчез.

– Ассалому алайкум! Вчера не спросил, как тебя зовут? Абдулло Рахимович еще спит?

– Ассалому алайкум! Субх бахайр[62]62
  Субх бахайр (тадж.) – доброе утро.


[Закрыть]. Номи манн Салим. Еще рано. Все проснутся часа через полтора-два.

– Соревнование вы вчера провели?

– Провели. Шухратбой бохти[63]63
  Бохти (тадж.) – проиграл.


[Закрыть], – показав на спящего подростка, ответил Салим. – Сегодня, если куда-нибудь не пошлют, станет чистить автоматы.

– А лучший результат какой?

– Двадцать три секунды – сборка, а разборка – не помню. Можно посмотреть.

– Слабовато. Даже норматив молодого бойца не выполняете. В школе военной подготовки не было?

– Мы в мактаб[64]64
  Мактаб (тадж.) – школа.


[Закрыть] давно не ходим. Да и здание ее попорчено. Там штаб был.

– Да… Ну с первого сентября, наверное, начнете учиться. Война кончилась. Теперь самое главное – учеба.

– Не знаю. Я уже два года пропустил. У нас в кишлаке еще до войны только мактаби ибтидой[65]65
  Мактаби ибтидой (тадж.) – начальная школа.


[Закрыть] была.

– Не понял…

– Ну маленьких грамоте учили. Муаллимаи русские уехали. А в город ездить далеко было. Сейчас и здесь муаллимаи нет. Убили их вовчики.

– Плохо, очень плохо. Учиться необходимо. Посмотри. Абдулло Рахимович – образованный человек, кандидат наук. Поэтому он и начальник. Поэтому его уважают.

– Понимаю…

Родик почувствовал, что разговор не получается, и сменил тему:

– А что не спишь? Охраняешь?

– Нет. Это не наша работа. Есть охрана здания. Я недавно пришел. У меня свидание было с девушкой.

– Что же за девушка такая, что ночью с мужчиной гуляет? Жениться тебе еще рано.

– Я и не собираюсь. Есть у нас такие девушки, с которыми можно ночью гулять.

– Что, таджички?

– Нет.

– Хоп. Не буду тебя пытать. Лучше скажи, где можно помыться?

– Мы моемся либо в хочатхоне[66]66
  Хочатхона (тадж.) – туалет.


[Закрыть], либо из шланга во дворе.

– Лучше из шланга. Покажешь?

– Пойдемте… Я охрану предупрежу.

– Подожди минутку, я мыльные принадлежности возьму.

На улице, хотя уже взошло солнце, было прохладно.

В дальнем конце двора около искусственных водоемов Салим показал дюритовый шланг. Родик открыл кран, и из шланга полилась холодная вода. Родик озадаченно размышлял, как бы устроить нечто, подобное душу. Салим, увидев его нерешительность, предложил подержать шланг, а когда Родик отказался, перенес его в густые заросли и закрепил на одном из кустов.

– Там не очень удобно. Могут быть змеи, – усомнился Родик.

– Зато вас никто не увидит, – отозвался Салим.

– Я не стесняюсь…

– Не в этом дело. Бывает, стреляют. Мы на открытых местах стараемся долго не задерживаться. А змей не бойтесь, их тут нет. Я буду вон там. Если что-то понадобится – позовите.

Слова Салима вызвали забытое за ночь чувство тревоги. Предвкушение водной процедуры, несколько угасшее при виде этой импровизированной бани, почти пропало. Родик осмотрелся и, считая неудобным отказаться, перенес шланг в развилку ветки дерева, закрывающего обзор со стороны забора. Стало удобнее, поскольку вода теперь лилась в водоем, а не на глинистую землю, где уже образовала грязную лужу, брызги от которой попадали на белые брюки Родика.

Родик побрился, почистил зубы и, чтобы окончательно прийти в себя, решил умыться по пояс. Под ледяной струей в висках заломило, но, растеревшись полотенцем, Родик почувствовал себя бодро. С тела как бы спала кора. Не одеваясь и прикрыв себя только полотенцем, он подошел к Салиму и поблагодарил.

– Пойдемте в помещение. Здесь прохладно и небезопасно, – предложил Салим. – Накиньте мой чапан.

– Спасибо, не надо. Что, еще воюют?

– Вы разве ночью не слышали выстрелы?

– Слышал, но мне объяснили, что это баловство.

– Бывает, но чаще засады. В горах много вовчиков. Ночью они приходят. Людей убивают. Да и наши друг на друга наскакивают. Недавно два наших отряда поругались. Несколько человек погибли. Узбеков тут постреляли. Сейчас утро, спокойно. Все после ночи спят. А ко дню напьются и палят. Недавно старика шальная пуля нашла. Кто стрелял – не узнали, но точно наши. Да и утром снайпер может не спать. Пойдемте.

– А как же сам ночью гуляешь?

– То я. Знаю, как и где. Автомат у меня.

– Герой… С девушкой целуешься с автоматом на плече? Много раз в человека стрелял?

– Ну-у-у. Я все время рядом с амакджоном[67]67
  Амакджон (тадж.) – дядюшка.


[Закрыть], но если надо, буду стрелять. За Абдулло Рахимовича я жизнь могу отдать. Он мне как отец.

– Лучше ни того ни другого не делать. Убить человека– великий грех. У тебя жизнь только начинается. Плохо начинать жизнь с греха. За своих близких, конечно, необходимо заступаться, да и других слабых защищать, но по-другому.

– А если этот убил мою маму, апа[68]68
  Апа (тадж.) – старшая сестра.


[Закрыть] и бобо[69]69
  Бобо (тадж.) – дедушка.


[Закрыть]?

– Прощать нельзя, но и наказывать надо осторожно. На то суд есть.

– Где этот суд?

– Есть высший суд, и карает он страшнее, чем простым лишением жизни. Ты же, наверное, Коран читал?

– Нет, но много слышал. Вовчики по Корану всех убивали.

– Это не так. Коран, наоборот, убивать запрещает. Да и слово «убить» там в другом смысле употребляется. Найди Коран и читай, когда свободное время есть. Понемногу, вместе с друзьями, старших спрашивай, если что-то не понятно. Человек отличается от животного тем, что живет не только ради пищи, а в основном для духовного. Любовь, дружба, родственные чувства, созерцание… Самое большое наказание – лишить его всего этого. Превратить его в зверя, в шайтана. Обречь на муки духовные. Тогда для него смерть становится избавлением, которое ему не дается. Наоборот, Аллах толкает его на повторение злодеяний. В результате муки становятся нестерпимыми, и человек перестает быть человеком. Вот это наказание…

– Я буду думать об этом, муаллим. Коран я найду.

– Думай, думай. Ты умный и активный юноша. У тебя столько хорошего впереди. Автомат – не самый необходимый предмет, хотя каждому мужчине нравится. Обрати внимание на то, что мудрецы с автоматами не ходят. Их оружие – мозг и знания.

– Хайр. Я буду думать.

За разговором они дошли до приемной. Родик, считая, что замучил подростка нравоучениями, попросил:

– Абдулло Рахимович проснется – позови меня, пожалуйста. Я буду у себя в комнате.

– Хоп, Родион Иванович.

В комнате Родик, взяв гроздь винограда, лег на кровать и задумался: «За сутки я узнал очень много нового. Республика живет не той относительно спокойной жизнью, которую я видел в Душанбе. Всего в нескольких часах езды от столицы фактически продолжается война. Гражданская война. Кто-то напуган, кто-то озлоблен. И это таджики, миролюбивый народ. Терпеливый народ. Еще недавно представить себе, что кишлачный колхозник будет угрожать автоматом, хамить, а школьник – думать о мести и убийстве, было невозможно. Виденное плохо укладывается в голове. Что дальше? Неужели мой вчерашний собеседник прав? Придет тоталитаризм, а низкий уровень образования и культуры толкнут этот тоталитаризм в феодализм. Детям учиться уже негде, автомат– основной предмет. Еще немного – и безграмотность вернется, появятся муллы, искажающие ислам. Будет второй Афганистан или еще хуже…»

Размышления Родика прервал Салим, заглянувший без стука и сообщивший:

– Родион Иванович, амак приглашает к себе.

– Скажи, что сейчас буду, – отозвался Родик и подумал: «Абдулло Рахимович тоже байские замашки приобрел. Как пафостно вчера говорил. А как раболепски его слушали? Да и я общему настрою поддался. Чуть ли не льстивые речи произносил. А ведь он, по сути, как был начальником автохозяйства, так им и остался. Ни опыта руководства областью, ни образования, ни знаний… Только в мутное время окунулся и оказался в нужном месте. Вернее, в нужной семье. Рано или поздно, если все так продолжится, он будет определять судьбу страны…» Родик вдруг вспомнил, как Абдулло Рахимович, увидев у него дома в Москве ракушки, удивленно спросил: «Из чего это делают?» Узнав, что это, как выразился Родик, домики моллюсков, живущих в море, поразился и долго в восхищении цокал языком. С таким уровнем развития не трудно впасть в феодализм… «Если байство захлестнет его и ему подобных, то слова моего вчерашнего собеседника окажутся пророческими. А байство в нем цветет. Раньше сам пришел бы. Пожелал бы доброго утра. Хотя, может, я напрасно фантазирую. Просто человек очень занят…»

Обстановка, которую застал Родик, войдя в кабинет, мало отличалась от вчерашней, как и состав присутствующих.

– Ассалому алайкум, – приветствовал всех Родик.

– Салом. Как отдохнули? – поинтересовался Абдулло Рахимович.

– Все хорошо. Я уже давно проснулся. Умылся. Чувствую себя бодро.

– Прошу завтракать… Потом отправимся осматривать мои владения. К обеду вернемся сюда. К нам должен приехать мой односельчанин. Вы, Родион Иванович, с ним знакомы. Правда, когда в последний раз встречались, он был председателем совхоза, а сейчас – председатель Верховного совета. Мы вместе пообедаем. Он только вчера прибыл из Москвы со встречи на самом высоком уровне. Расскажет. К этому времени мой бухгалтер должен появиться – обсудим ваш вопрос. Вот такой распорядок… – прихлебывая чай, сообщил Абдулло Рахимович. – Да… Только сейчас мне звонил Сухроб. Передавал вам самые лучшие пожелания.

Родик вопросительно посмотрел на Абдулло Рахимовича.

– Что, не помните? В ваш приезд ко мне на родину с ним общались.

– Это тот мужчина, который работает учителем в школе для больных детей?

– Он. В войну ему пришлось переквалифицироваться, так сказать. У него обнаружился военный талант. Командовал. Без его усилий все могло пойти по-другому. Его заслуги трудно переоценить. Он сейчас поправляет здоровье в Варзобе. Памятник всем таким людям будем ставить. Не все дожили…

– Как поживают ваши братья?

– К счастью, все живы. Вы разве не знаете, что Юсуф занял в правительстве ключевой пост? Мансур, считайте, генерал, Ибрагим – раис на алюминиевом комбинате.

– Новое время рождает новых лидеров. Хорошо, что среди них ваши родственники.

Родику было очень интересно узнать подробности о гибели прежних лидеров– Сангака Сафарова и Файзали Саидова. Одного из них он знал лично и даже выполнил его просьбу, а второго, вероятно, видел, когда был в гостях у Абдулло Рахимовича на мероприятии по поводу обрезания его сына. Действия этих двоих людей вызывали в Родике двойственные чувства, требующие комментариев. Однако, боясь попасть впросак, он воздержался от расспросов.

Закончив завтрак, Абдулло Рахимович сделал несколько распоряжений и пригласил Родика садиться в машину. Родик спустился во двор и устроился на заднем сиденье «Волги». Вскоре появился Абдулло Рахимович, сопровождаемый своим заместителем. Пока размещались в салоне, подъехали два УАЗа, из которых выглядывали знакомые Родику подростки. Миновав центр города, кортеж свернул на территорию кирпичного завода. Подождав, когда пыль осядет, а сопровождающие выйдут из своих автомобилей, Абдулло Рахимович предложил Родику следовать за ним, а сам направился к стоящей неподалеку кучке людей. От нее отделился мужчина в обычной для таджикского руководства районного масштаба одежде: темный костюм, белая рубашка и траурный галстук. Родик догадался, что это директор. Вскоре Абдулло Рахимович подтвердил его догадку, и начался осмотр цехов. В первом цехе, где раньше осуществлялась подготовка глиняной массы, Родик сначала не понял, что происходит. Он был заполнен пестро одетыми женщинами, двигающимися, подобно муравьям на тропе к муравейнику. Присмотревшись, он разобрался: они вручную готовили глину и формовали кирпичи. Одни таскали самодельные носилки, другие орудовали совковыми лопатами, третьи передавали друг другу по цепочке ведра. От пыли и испарений дышать было почти невозможно.

– Тут ад какой-то, – непроизвольно констатировал Родик.

– Оборудование растащили. Даже транспортерные ленты, не говоря уж о электродвигателях. В рабочем состоянии только печь обжига, да и из той шамот повыдергали, – пояснил директор. – Приходится все делать вручную.

– А почему женщины? Это ведь очень тяжелый труд. Хоть бы респираторы им выдали.

– Мужчин мало. Война… – ответил кто-то из присутствующих. – Беда не в этом. Брак больше восьмидесяти процентов. Инженеров нет. Никак технологию не отладим.

– Да-а-а. А где терраблоковый пресс?

– Вот он, – показал директор в дальний конец цеха. – Пойдемте. Осторожно, здесь грязно. Извините, если я не на все вопросы смогу ответить. Временно я здесь. Вообще-то я в совхозе работаю, экономистом.

– Ясно. Не смущайтесь, я все понимаю без комментариев. Этот пресс на моем производстве в Москве сделан, – успокоил его Родик и, подойдя к прессу, произвел ревизию, а потом заключил: – Внешних дефектов не вижу. Сняты вибраторы и электродвигатели. Это стоит недорого и установить можно быстро. Самое главное, что гидравлическая система цела. Похоже, шестигранников у ваших вандалов не нашлось. Надо восстановить, и будете за день делать кирпичей больше, чем своим ручным способом за месяц.

– Кирпич обжига нам тоже нужен, – заметил директор. – Пойдемте, я покажу, что получается. Вы специалист, вдруг что-то посоветуете.

Склад готовой продукции представлял собой еще более плачевное зрелище. На земле без поддонов лежало то, что назвать кирпичом было трудно. Тут же стоял грузовик, в который женщины, передавая это подобие кирпича по цепочке, производили погрузку. Родик не стал спрашивать, куда делись кары и почему не работают тельферы и мостовой кран. Все было ясно. От завода остались лишь никому не нужные стены, и раньше-то казавшиеся Родику развалинами, что, впрочем, было вполне характерно для прежнего Таджикистана. Однако в развалинах тогда работали и производили вполне достойную продукцию. Вероятно, эти мысли отразились на его лице.

– Что, поражены? – спросил Абдулло Рахимович. – Сейчас общими стараниями хоть что-то выпускаем. Увидели бы вы, что здесь было два месяца назад! Кирпич, конечно, плохой, но лучше, чем ничего. На восстановление годится.

– Сколько же женщинам платят за этот… труд?

– Зарплату мы пока платить не можем. Люди радуются тому, что есть работа. Муку им выдаем. Еще кое-что.

– Понятно. Вечером я напишу, что потребуется для восстановления пресса, а с обжигом надо думать. Установить причину на глаз я не берусь. Где-то нарушается технология, скорее всего, что-то с парогенератором, хотя, может, и температурные режимы не соблюдены. Один я с этим не справлюсь.

– Ты – директор, пока Родион Иванович здесь, подумай, как все организовать. Как я понимаю, необходимо найти инженеров. Может быть, в Душанбе поискать, – распорядился Абдулло Рахимович и, обращаясь к Родику, предложил: – Поедемте на винзавод. Он сохранился, работает. Сырье есть. Есть и трудности. Посмотрите, обсудим. Кстати, это одна из организаций, способных дать гарантийное письмо. Правда, с директором я вас познакомить не смогу. Он вместе с Сухробом отдыхает в Варзобе. Тоже заслуженный боевой командир. Его заместителя вы знаете, вчера рядом за столом сидели. Он нас ждет.

– Мне становится стыдно брать кредит. Республике нужны деньги, а я их собираюсь изъять.

– Не вы, так кто-то другой. Вам ведь предлагают это сделать не последние люди. Это финансовая политика. Эти рубли в банках– бумажки, которым осталось мало жить. Это не наше национальное достояние. Скоро свою валюту выпустим. На ваши рубли, конечно, можно что-то купить, но сегодня не знаем что. Рано еще экономику восстанавливать. Сначала политические противоречия следует устранить, власть взять, людей расставить. А для этого требуются живые деньги. Вот вы в этой цепочке и являетесь необходимым звеном. К тому моменту, когда до экономики руки дойдут, вы на кредит разовьетесь и станете инвестором. Да и деньги отдадите с процентами. Из-за этого я вам и хочу все свои возможности продемонстрировать. Такие, как вы, будут опорой для возрождения Республики.

– Люди должны сейчас жить. Для этого им нужно сегодня создавать экономические условия. До завтра они могут не дотянуть.

– Ошибаетесь. Вы мыслите категориями промышленных центров, где человек должен все покупать, а для этого получать зарплату. У нас не так. В наших аграрных областях земля кормит. Давать надо только чай и хлеб. Я даю. Мало, но с голоду никто не умирает. Никто не возмущается. Все в нашей области теперь знают, сколько стоит жизнь, а на севере пусть думают.

– Это… Для меня дико. Рабство какое-то.

– Называйте, как хотите, но другого выхода мы не видим. Сегодня за обедом нашего раиса послушаете. Думаю, многое для вас прояснится.

– А не боитесь, что народ, пока вы за власть боретесь, разбежится? Ведь границы открыты.

– Все не разбегутся. Тех, что останутся, нам хватит. По моему мнению, у нас людские излишки. А уехавшие все равно будут Республику кормить. Здесь иные понятия о семье, чем в России. Бегуны станут семьям помогать.

– Я очень вас уважаю, Абдулло Рахимович, но согласиться с такими умозаключениями не могу. Мы уже один раз рушили все до основания.

– Вы не торопитесь с выводами. Посмотрите на нашу действительность. На историю. Я же политэкономию изучал. «Капитал» читал. Да и партийный билет берегу. Спорить с экономическими законами не собираюсь. Мои доводы касаются только текущего момента. Помните – шаг назад, два шага вперед. Сегодня – шаг назад. Возьмем власть и будем думать о двух шагах вперед.

– Вольная трактовка… Спорить не хочу. Может, я действительно что-то не понимаю. Поедемте на винзавод. Посмотреть на такое производство мне интересно. Да и в плане бизнеса – алкоголь в нашей стране стоит на первом месте по доходности. В Москве у меня имеется хорошая схема реализации. Может, ваше вино выгодно в Москве продавать. У вас оно из-за мусульманизации скоро станет невостребованным. Про водку в Коране ничего не сказано, а на вино есть однозначный запрет.

По дороге на винзавод с кортежем машин поровнялся УАЗ. Мужчина с его пассажирского сиденья знаками попросил остановиться. Кортеж встал. Из УАЗа выскочил военный с погонами капитана и подбежал к «Волге». Абдулло Рахимович опустил боковое стекло и спросил:

– Что произошло?

Капитан приложил ладонь к козырьку фуражки и ответил:

– Могу доложить только лично.

Абдулло Рахимович, вздохнув и укоризненно покачав головой, покинул автомобиль. О чем докладывал капитан, Родик не слышал. Абдулло Рахимович вскоре возвратился и сообщил:

– Все наши планы отменяются. Серьезное происшествие. Надо срочно выдвигаться в район… э-э-э… километров пятьдесят-шестьдесят. Вы можете остаться здесь и ждать моего возвращения, или, если хотите, едем со мной. Как долго мы там пробудем – не знаю. Выбирайте.

Родик понял, что решение его вопроса отодвигается на неопределенное время. Оставаться одному ему не хотелось, ехать же неизвестно куда после всего увиденного было страшно. Однако он понимал, какого ответа от него ждут, и предпочел остаться с Абдулло Рахимовичем.

Сборы были недолгими. Уже знакомый Родику кортеж автомобилей пополнился грузовиком с солдатами. Родику было любопытно, куда они едут, и он спросил:

– Если не тайна, что случилось?

– Вообще-то тайна, но не для вас. Несколько дней назад из-за границы пришел большой отряд. Часть его проникла в глубь нашей территории. Было введено особое положение и установлены новые посты. Несмотря на это, диверсанты проникли и подожгли склады боеприпасов. Посты усилили, а сегодня два отряда усиления устроили перестрелку. Что-то не поделили. Погибли люди. Оголился участок.

– Зарево, которое я сегодня ночью видел, – это пожар на складах?

– Вероятно, но наша задача другая.

Больше Родик расспрашивать не стал, не желая ставить Абдулло Рахимовича в неудобное положение, и занялся дорожными наблюдениями.

Горная дорога проходила по живописным местам – то вдоль бурлящей реки, то по краю каменистых оврагов, то между возделанными прямоугольными огородиками, обнесенными причудливыми заборами из самана.

Наконец кортеж остановился около изгороди из сетки, за которой просматривалось одноэтажное здание.

Абдулло Рахимович вышел из автомобиля. Родик последовал за ним. Вооруженные люди тут же окружили их и проводили в здание. Внутри оно имело планировку типичного советского учреждения. От входной двери просматривался зал, вероятно используемый для собраний. Абдулло Рахимович направился к этой двери, увлекая за собой Родика. В зале на сдвинутых письменных столах стояли закуски и бутылки. Абдулло Рахимович по-хозяйски расположился во главе стола, предложив Родику занять место рядом. Остальные толпились у двери, бряцая оружием. Среди них Родик узнал нескольких мужчин, с которыми его еще вчера знакомил Абдулло Рахимович, но многих он видел впервые.

– Ба сари дастархон мирхамат, – пригласил Абдулло Рахимович.

Приглашение, вероятно, воспринятое, как команда, было мгновенно принято. Родик ожидал, что начнется нечто, подобное совещанию. Однако он ошибся. Пошло обычное застолье, отличающееся от вчерашнего лишь тем, что никто не произносил тосты, и в помещении Родик то там, то тут натыкался взглядом на автоматы и зеленые патронные ящики. Как по команде оно началось, так же и закончилось. Абдулло Рахимович встал со стула, и присутствующие тут же последовали его примеру.

– Родион Иванович, оставайтесь здесь. Поешьте еще. Не волнуйтесь, здание хорошо охраняется. Если что-то надо, то подойдите к любому. Вас уже все знают.

Родик остался один. Послонявшись, он вышел в коридор в надежде найти какое-нибудь развлечение, но, кроме доски объявлений с выцветшими листочками и доски почета с оборванными фотографиями, ничего не увидел. Он уже собрался вернуться в зал и от безделья еще поесть, как услышал автоматные очереди.

Он не успел среагировать, когда мимо него двое в камуфляже проволокли мужчину в синем рваном чапане. За ними прошли несколько человек. Они направились в конец коридора. Хлопнула дверь, и все затихло. Родик уже решил реализовать свое намерение, но тут раздался душераздирающий крик. Потом еще и еще. Родик остановился в замешательстве, не зная, что предпринять. Откуда-то появился его вчерашний знакомый.

– Вовчика поймали, – вместо приветствия сообщил он. – Сейчас привезут бабку, у которой он прятался.

Родик промолчал, считая глупым спрашивать, почему пойманный так кричит. Кроме того, крики прекратились. Есть Родику расхотелось. Он стоял и не мог сообразить, о чем говорить. Паузу прервало появление пожилой женщины с растрепанными седыми волосами. Платок, которым они, вероятно, были повязаны, некрасиво болтался на шее. Сзади ее грубо подталкивал молодой таджик в белой замызганной рубашке и с автоматом на плече. Родик невольно провожал их взглядом, пока конвоир не втолкнул несчастную туда же, куда до этого завели мужчину. Раздались громкие причитания, эхом разносящиеся по пустому коридору. Потом женщина завыла так, что внутри у Родика все перевернулось.