Текст книги "Их было трое (сборник)"

Автор книги: Борис Шелепов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

может быть, в эти святые для него минуты раз и навсег-

да решал самый большой вопрос своей жизни.

3

Холодным декабрьским вечером, возвратясь домой с

лекции, Коста увидел на столе светло-голубой конверт.

Порывисто распечатал. «Добрый день! – писала Оль-

га.– Куда же вы пропали? Обязательно приезжайте

в пятницу к обеду. Вы получите «официальное» пригла-

шение от маман на рождественский вечер. Не вздумайте

прикидываться больным. Хотите откровенных призна-

ний? Пожалуйста: мне грустно без вас. О. Р.»

Чаще забилось сердце под газырем серой черкески.

Простое человеческое счастье – возможны ли без него

^ жизнь и творчество?.. Взглянул на эскиз портрета Оль-

ги. Что же, пришла любовь? Он еще не знал. Но каждый

раз ловил себя на том, что испытывал сильное волнение

в присутствии этой русской девушки с глубокими, как

два темных омута, глазами. Мысленно сравнивал ее с

22

лунноликой Лгундой*, которую видел в детских снах

после милых сказок кормилицы Чендзе. Длинными зим-

ними вечерами под злое ворчание горного ветра за ок-

ном рассказывала Чендзе сказки, пока маленький Коста

не засыпал под теплой старой шубой отца.

«Непременно пойду завтра к Ранцовым», – решил

Коста и положил пахнущее тонкими духами письмо в то-

мик Пушкина.

В комнату неслышно вошла Анна Никитична. С ти-

хой грустью в голосе сказала, что сахар кончился, да и

чай на исходе. Коста вспомнил: уже две недели назад

он должен был уплатить за квартиру. В столе лежал

давнишний подарок Андукапара – леденцы в жестяной

коробке. Достал коробку, протянул ее Анне Никитичне:

–Вот вам к чаю, дорогая хозяюшка. А стипендию я

жду со дня на день. Мне ведь ее с Кавказа присылают,

из Баталпашинской. Далековато...

– Знаю, касатик, знаю. Не о том речь, живи себе на

здоровье. Будут деньги – уплатишь, не будут – так про-

живем. Бог милостив. Скоро пенсион за мужа получу,

царство ему небесное. Ты вот на себя-то погляди, худой

какой стал, одни глаза горят... Кашляешь ночами. При-

шлют деньги, справь себе бобриковое пальто на вате.

– У меня ведь бурка есть, – возразил Коста.

– И-и, сынок! От нее одна только красота днем да

страхота ночью, прости меня господи... Береги себя, ка-

сатик. Питер тебе не Кавказ: морозы ноне будут лю-

тые...

Благодарным взглядом посмотрел он ьслед старушке.

Подумал: «Подарю ей пуховый платок, как только про-

дам картину».

Через несколько минут хозяйка услышала громкий

смех квартиранта и с тревогой заглянула в его комнату.

Коста лежа читал только что опубликованную в

«Вестнике Европы» статью о новых произведениях Щед-

рина.

Снова скрипнула дверь – вошел Андукапар. В обли-

ке его было что-то детское, даже смешное. Лицо малень-

кое, словно приплюснутое сверху. На коротком носу —

очки. Улыбка застенчивая и несколько удивленная.

– Салам, Коста!

* А г у и д а – героиня нартского эпоса.

23

– А! Здорово, дружище! Раздевайся, садись побли-

же к печке. Слушай внимательно и не дыши!

Уже вслух он продолжал читать статью о преиму-

ществах «благосклонной легальности и благожелатель-

ного произвола».

– Ты послушай только. Девиз Тверской губернии:

«Жмите из нас масло, но только по закону...» А вот об-

разец либерализма тверских урядников.– Коста спрыг-

нул с кровати, принял ложно-торжественную позу де-

кламатора.

– Запоминай, Андукапар, кто, по мнению Салтыко-

ва, властвует над нашими думами: «Негодяй – власти-

тель дум современности. Породила его современная

нравственная и умственная муть, воспитало, укрепило и

окрылило современное шкурное малодушие... Ограни-

ченность мысли породила в нем наглость; наглость,

в свою очередь, застраховала его от возможности каких-

либо потрясений...»

Сел на кровать, положил журнал на колени.

– Только теперь я понял по-настоящему Салтыкова-

Щедрина. Какая благородная смелость! Вот у кого надо

учиться!

На добром лице Андукапара под нависшими бровями

хитро сузились глаза.

– Хорошо, Коста. Но всякое подражание этой сати-

ре неизменно ведет в Сибирь...

– Почему же?

– Один умный человек говорил так: «Михаил Евгра-

фович Салтыков сослан в Калугу, а подражатели его,

пожалуй, поедут дальше». У него ведь громкое имя и к

тому же особый дар делать двустороннюю вывеску —

явную и скрытую. Он умеет прятать кое-что между

строчками. А ты?

– Правду говоришь. «История, одного города»—

великолепная сатира на всю русскую монархию. Но...

знаешь что? Я не пойму – вы как будто бы все сговори-

лись и прочите мне ссылку. Приятель мичман то же са-

мое вещал...

– Потому, Коста, что мы любим тебя, как родного

брата, и желаем, чтобы ты поехал из академии в Рим на

казенный счет, а не в Сибирь...

– Тоже на казенный счет?!

Друзья рассмеялись.

24

– Покажи, Коста, что рисуешь, – попросил гость.

– Да вот, те же «Дети-каменщики»...

Снял белую простыню с неоконченной картины.

– О! – воскликнул в восторге Андукапар. – Какие

глаза у собаки! Как у человека. Мальчишка с молотком

в руке хорош. Голопузый тоже симпатичный. Это где-то

в наших краях—точно! Клянусь аллахом, картину мож-

но за триста рублей продать. Вот тебе и капитал на уче-

ние.

Андукапар помолчал, продолжал смотреть на кар-

тину.

– Так. Значит, собака с человеческими глазами —

добрый и верный друг; Понятно. А там вдали кто с пал-

кой? Кажется, нищий. Неподалеку удобная коляска

какого-то местного богатея. Правильно я прочитал твою

мысль?

– Почти так...

– Ну, а что пишет наш молодой поэт Коста?

– Начал поэму «Чердак», да что-то не получа-

ется...

Коста достал с полки тетрадку. Андукапар подвинул-

ся к свече, открыл наугад, прочитал шепотом несколько

строк.

– Кто у тебя так зло говорит о Петербурге?

– Мой герой—Владимир. Тут он даже спорит с

Пушкиным/Пожалуй, уберу. О столице – вот здесь...

Хетагуров открыл сильно исчерченную страницу,

прочитал с чувством:

В священном безмолвье стояла столица

При чудной игре сотни тысяч огней...

И только аккорды тюремного шпица

Порой пролетали тоскливо над пей.

Андукапар глубоко вздохнул.

– Я же говорил: перед тобой две дороги – одна

ведет в Рим, другая в Сибирь. Смеешься. Зря. Послушай

доброго совета. Кончай маленьких каменотесов, только

убери коляску.. Покажи картину вицепрезиденту Акаде-

мии. Получишь отсрочку экзаменов, а в будущем – по-

ездку в Италию. А стихи, навеянные Надсоном...

– Надсоном?! Нет! – резко ответил Коста. Встал,

расправил рубашку под тугим тонким поясом. – Я за

25

поэзию борьбы – если мои стихи вообще можно назвать

поэзией... Вспомни-ка Некрасова: «О город, город роко-

вой!..»

Андукапар опять вздохнул.

– Если уж ты, Коста, без стихов жить не можешь,

пиши что-нибудь веселое из петербургской жизни и по-

сылай в Ставрополь. Авось, напечатают, деньги при-

шлют.

Коста схватил со стола свежий номер газеты.

– Не будем спорить. Почитай вслух петербургские

«веселые» новости.

В разделе «Политика» Андукапар начал читать за-

метку под заголовком «Действия правительства».

«Высочайше повелено: ссыльнокаторжные и ссыль-

но-поселенцы, виновные в различных новых преступле-

ниях, подвергаются установленному для них законом

наказанию плетьми в присутствии врача или должност-

ных лиц судебного ведомства в полиции...»

– Какой гуманизм! Не правда ли? —перебил Кос-

та. – Пороть плетьми можно только в присутствии вра-

ча, а если нет такового, то достаточно и околоточного.

«Высочайше повелено...» Сам император заботится о

ссыльных. А в скором времени будут введены удобные

никелированные кандалы, изготовленные в Америке. Да

здравствует цивилизация!.. Давай дальше, земляк.

Андукапар читал одну новость за другой. Министер-

ство финансов рассматривает проект налога на спички...

Чума в калмыцких степях... Блестящий научный опыт:

доктор Тоннер голодал 40 дней. Самоубийство актрис...

– Об актрисах читай все, Андукапар!

– Пожалуйста: «Актрисы, сообщает некто Оппен-

гейм, обыкновенно лишают себя жизни вследствие край-

ней нужды, болезни, страха, умопомешательства. Так,

актриса Ильма Мольнар приняла яд в последней сцене

«Адриенны Лекуврер» Скриба и умерла на глазах пуб-

лики, которая пришла в восторг от естественного изобра-

жения смерти».

– Довольно, хватит!

Коста смотрел на море огней за окном.

– Подумать только: «Публика пришла в восторг...»

Боже мой! Ты знаешь, друг, кто пишет?

– Тут нет подписи... – развел руками Андукапар.

– Тот же самый негодяй – «властитель дум совре-

26

менности», которого наглость застраховала от каких-ли-

бо потрясений...

– Ты, Коста, очень близко принимаешь все к сердцу.

Из тебя бы никогда не получился хирург.

– Верно. Так же, как и солдат-рубака.

– Еще есть новости.

– Какие?

– В Эрмитажном театре – симфоническая фантазия

Чайковского «Ромео и Джульетта».

Лицо Хетагурова прояснилось.

– Да? Какие контрасты! Самодержавный Петер-

бург кандального звона и Петербург Пушкина и Чай-

ковского. Этот Петербург – моя вторая родина, авдан*

заветных дум...

Давно уже настала ночь, но друзья забыли о сне.

Коста мечтательно говорил:

– Помню всполох в станице Баталпашинской. Пом-

ню человека, который созывал казаков строиться с ору-

жием. Сам он не был вооружен – он бил в набат. Иног-

да вижу себя в такой роли. Только не колокол будет

поднимать тревогу, а проникновенные звуки фандыра...

Одному тебе говорю о мечте своей, друг мой.

Почти до самого рассвета разговаривали они. Снача-

ла гость откладывал недоброе сообщение, с которым

пришел к Коста. Заключалось оно в том, что админист-

рация Баталпашинского отдела Кубанской области рас-

тратила горские штрафные суммы и по таковой причине

К. Л. Хетагурову прекращалась выплата стипендии.

Официального уведомления канцелярия академии еще

не получила, оно было где-то в пути. А узнал Андукапар

обо всем из письма дяди, который жил в Лабе. Позже

Андукапар решил и вовсе молчать, чтобы не портить

прекрасной ночи мечты о будущем.

В просторном особняке инженера Владимира Льво-

вича Ранцова царило торжественное настроение: стар-

шая дочь, Глафира Владимировна, к рождеству долж-

на повенчаться с лейтенантом береговой службы Всево-

лодом Рихардовичем Клюгенау. Младшая – тоже на

выданье, но с ней родители не спешили: красавица Оль-

–

* Авдан (осет.) – колыбель.

27

га легко могла составить себе блестящую партию. Ее ру-

ки добивались многие именитые молодые люди, но все

получали отказ, после чего уж не появлялись в доме

Раицовых. Ходил слушок, что Ольга награждала их та-

кими странными эпитетами и прозвищами, что никто

из них не решался больше попадаться ей на глаза.

В пятницу, придя на обед к Ранцовым, Хетагуров с

удивлением увидел там юнкера Кубатиева в обществе

какого-то толстого низкорослого блондина с большими

бриллиантовыми запонками. Как сюда попал Тамур Ку-

батиев, Коста не мог понять. Поздоровались холодно.

Вмешательство мичмана прояснило все.

– Вы знакомы с Тамуром Дрисовичем? Он друг лей-

тенанта Клюгенау...

– С Тамуром? Еще бы – земляки, г– ответил Хета-

гуров.

–Как же так? – удивился мичман Ранцов. – Я

считал вас, юнкер, кабардинским князем...

Кубатиев покраснел, смутился.

– Гм... в некотором роде... – промямлил он. – Мы

.состоим в родстве с князьями Бековичами и Анзоровы-

ми из Большой Кабарды... Собственно, наш род тоже

княжеский, хотя правительством официально еще не

признаны привилегии дигорских баделят.

– А-а! Вы опять про своих баделят толкуете? Любо-

пытно!—произнесла показавшаяся в дверях гостиной

Ольга.

– Здравствуйте, Константин Леванович! Здравст-

вуйте, господа!

Ольга присела к круглому столику, положила подбо-

родок на маленький кулачок и, глядя озорными глазами

в глаза юнкера, сказала:

– Что же вы замолчали, продолжайте... Насчет по-

родистых баделят, да? Не обижайтесь только, я шучу,

конечно...

Тамур покраснел еще больше, Хетагуров кусал губы,

чтобы удержаться от смеха. Блондин с заплывшими глаз-

.ками и бриллиантовыми запонками с безразличным ви-

. дом рассматривал акварель Владимира «Эсминец «Стре-

мительный» на рейде». Мичман полудремал в кресле —

он с детства привык к проказам сестры и не удивлял-

ся им.

Вся в облачках кружев в гостиную вплыла хозяйка

^28

дома, Клементина Эрнестовна. Прищурившись, посмотре-

ла на Хетагурова.

– Рада вас видеть, мон шер. Володя рассказывал о

вас много приятного.

Хетагуров поклонился.

Обед проходил шумно, за столом было около двадца-

ти человек. Немного опоздал хозяин дома Владимир

Львович Ранцов. Розовый, круглый, довольный, он уса-

живался за стол и громко рассказывал гостям о посулах

правительства.

– Это прогресс, господа! Недалек день, когда придут

новые послабления и дышать станет легче.

– Как это, папа, на Украине говорят: «Пока солнце

взойдет, роса очи выест»? – не без ехидства спросил

Владимир.

– На каждую пословицу, мой мальчик, есть контр-

пословица: «Терпение и труд все перетрут». Могу утвер-

дительно сказать, господа, что мы с вами будем свиде-

телями гуманнейших правительственных реформ. Впро-

чем, давайте лучше поговорим об искусстве, о поэзии...

После обеда сидели в диванной комнате. Лейтенант

Клюгенау и юнкер Кубатиев молча и сосредоточенно

курили крепчайшие сигары. На некоторое время беседой

завладел литературный критик Арсеньев. Он, видимо,

продолжал давно начатый разговор.

– Что такое поэзия Майкова, господа? Античное ис-

кусство, сони греческих богов, красота природы. К бур-

ному, страстному, героическому он менее восприимчив,

чем к мягкому, легкому, ласкающему слух, убаюкиваю-

щему душу...

Критик размахивал рукой, и яркий камень на массив-

ном перстне прочерчивал в воздухе огненные зигзаги.

– Вы говорите о раннем Майкове? – вступил в раз-

говор Хетагуров. – Скажите откровенно, какая польза

отечеству и народу от «убаюкивающих душу» стихов?

Я что-то не вижу проку, хотя люблю красоту. Вот у

Пушкина...

Вошла горничная, перебила:

– Константин Левонтьевич, барышня Ольга Влади-

мировна просют вас в библиотеку пожаловать.

– Прошу прощения, господа... Впрочем, я высказал

все.

Хетагуров вышел. Вслед за ним комнату покинул

29

Тит Титович – блондин с глазами-щелками. Коста за-

метил, что Тит подозрительно долго рассматривает ка-

кой-то маленький этюд возле двери, ведущей в библи-

отеку. Значит, он следит? Это Хетагурова забав-

ляло.

– Вам не кажется, что кто-то следит за нами? —

спросила Ольга. – Уверена, что это Тит, которого зовут

молотить, а он не идет, ленится...

Последние слова она произнесла громко, чтобы слыш-

но было в соседней комнате. Расчет ее оправдался: по-

слышались шаги, пристыженный Тит Титович ушел.

– Прошу вас, сядьте.

Ольга тоже села в кресло-качалку напротив. В неяр-

ком зимнем свете мягко вырисовывался профиль девуш-

ки: черная изогнутая бровь на высоком красивом лбу,

тонкий нос, губы с опущенными уголками – весь облик,

как будто давно знакомый, странно подействовал на во-

ображение Хетагурова. То представлялось, что перед

ним ожила картина Рафаэля, и он пытался проникнуть

в тайны мастерства великого художника, то снова каза-

лось, что этот образ – из сновидений далекого детства.

– О чем вы думаете, Константин Леванович? —

спросила Ольга, покачиваясь в кресле.

– Я знаю, Ольга Владимировна...

– Очень прошу: когда мы наедине, зовите меня про-

сто по имени, – перебила она.

– Я знаю, что с вами можно быть откровенным, —

продолжал Хетагуров.– Вы спросили, о чем я думал,

глядя на вас? Я смотрел на вас с затаенной тревогой,

даже страхом...

– Почему? – искрение удивилась Оля.

– В вас можно найти идеал любви. Но потом... по-

том в вашу юную, чистую, как горный родник, жизнь не-

зримо прокрадется людская оскверняющая ложь. А как

страшно – разувериться в своем идеалеГ Представьте се-

бе дикаря, который годами молился на маленького идо-

ла, считая его божеством, и вдруг набрел однажды на

мастерскую, где куколки делаются из древесной коры...

Впрочем, не совсем удачное сравнение. Ведь я говорю

не о молчаливом идоле, а о человеке, об идеале любимой

женщины.

Ольга невесело рассмеялась.

•– Далеко же вы смотрите, Константин Леванович.,,

30

– Очень прошу вас: зовите меня тоже просто Коста,

по-осетински.

– Вы далеко смотрите, – повторила Ольга. – Еще

не полюбили, а переживаете весь ужас разочарования.

Странно!

– Простите меня, Ольга. Мне хотелось сказать дру-

гое: вы выделяетесь из своей среды. Но удастся ли вам

остаться такой, не раствориться в атмосфере светской

лжи?

– Не знаю, Коста, – задумчиво сказала девушка. —

Я сама ненавижу всех этих титов титычей, бывающих у

нас. Сколько среди них негодяев, одетых по последней

моде и говорящих о высоких материях! Они чужды мне.

Я часами спасаюсь в библиотеке от их общества... Толь-

ко не говорите о том, что во мне можно найти какой-то

идеал. Я сама себя еще не нашла.

– Вы просто не знаете себя! – невольно воскликнул

Коста.

– Не подражайте льстивым лгунам с аккуратными

проборами... Расскажите лучше о себе.

– Я расскажу, Оля, о своей родине.

...Далеко, в верховьях Алагирского ущелья, у самых

ледников Главного Кавказского хребта, там, где соеди-

няются две горные реки – Заки-Дон и Ля-Дон, стоит аул

Нар. Здесь родился Коста, здесь прошли его детские го-

ды, впервые запечатлелись в его сердце картины народ-

ной нищеты.

Но не убогим, а сурово неприступным вставал сейчас

перед глазами Коста родной аул.

– Сакли осетин, словно гнезда ласточек, прилепи-

лись в складках утеса. Бушующий поток на каменном

дне ущелья с высоты кажется серебряной нитью. Из глу-

бокой теснины до самых облаков поднимаются мшистые

стены скал... Часто убегал я от злой мачехи Кузьмиде

и забирался на кручу, откуда хорошо была видна часть

Осетии: ее селения, быстрые реки, стада овец на склонах

гор, маленькие квадраты кукурузных полей.

Ольга слушала с интересом.

– Однажды летом я ушел далеко от аула, поднялся

к самым ледникам и впервые увидел джук-тура.

– А кто это?

– Дикий баран. Он гордо стоял у самого обрыва

скалы, чуть склонив круторогую голову и глядя в туман-

ЗУ

ную даль. Там, в вышине, было морозно, джук-тур заин-

девел и в багровых лучах солнца горел, как жемчуг. Не-

повторимая картина! Часто вижу ее перед собой: весь

Кавказ стелется цветистым ковром у ног, дымят вдали

сакли горцев, благоухают цветущие яблони в садах. И на

все это смотрит с поднебесной выси гордый, задумчи-

вый джук-тур... Когда-нибудь я напишу об этом в

стихах...

– Воображаю, как красив Кавказ с такой голово-

кружительной высоты!

– Да, с высоты... Но если спуститься вниз, в селе-

ние, войти в первую саклю, то увидишь оборванных де-

тей, вдову с бледным и печальным лицом, еще хранящим

черты быЛой красоты. Над очагом висит черный котел.

Что варит в нем бедная мать сирот? Она задумала об-

мануть малышей. Устанут они ждать ужина и уснут под

стоны ветра в ущелье, а вдова долго будет сидеть у по-

тухающего очага, над которым варились камни. Вот моя

Осетия, та, что ношу в душе своей...

Не видел Хетагуров затуманившихся слезами глаз

девушки, продолжал рассказ.

...Мать Коста, Мария Гавриловна, умерла вскоре пос-

ле его рождения. Отец, Леваи Елизбарович, честный че-

ловек, праведник, женился на грубой и черствой женщи-

не Кузьмиде Сухиевой, которая невзлюбила маленького

Коста, запрещала ему даже такое «баловство», как ри-

сование углем на камнях. Мальчик находил убежище в

горах или у кормилицы Чендзе, своей второй матери,

ласковой женщины с добрыми руками. Она познакомила

маленького Коста с Осетией, краем суровой красоты.

Многое узнал Коста и от отца, который не был без-

участным к судьбам своего народа. Весной 1870 года

Левам Хетагуров пересилился на Западный Кавказ, в вер-

ховья Кубани, к горам Карачая, и основал там селение

Лаба, названное впоследствии Георгиевско-Осетинским.

Оттуда и уехал Коста вместе с другими своими зем-

ляками в Ставропольскую губернскую гимназию.

В гимназии учитель рисования, бывший воспитанник

Академии художеств, В. И. Смирнов обратил внимание

на рисунки Хетагурова и послал их на Всероссийскую

выставку художественных работ учащихся средних школ.

В юношеские годы Коста написал первую картину «Зна-

мя с горным орлом» и портрет отца. Смирнов был восхи-

32

щеп работами. Перед Хетагуровым открылась дорога в

Петербург, в Академию художеств – за него ходатайст-

вовал директор гимназии.

– Вот и весь мой несложный путь, – закончил

Коста. – А потом случай, о котором, вероятно, вам рас-

сказывал Владимир Владимирович, привел меня в ваш

дом. Всему причиной был раззолоченный кубачинский

кинжал, подарок отца. Я не фаталист, но помню, когда

подумал, брать или не брать кинжал, какой-то внутрен-

ний голос подсказал мне: «Возьми». Поступи я иначе,

возможно, мы с вами никогда бы не увиделись.

– Это судьба...—тихо проговорила Ольга и прикос-

нулась пальцем к газырю черкески. Коста подхватил ру-

ку девушки и поцеловал. Чьи-то шаги послышались за

дверью. Ольга поспешно взяла с полки «Орлеанскую де-

ву» и начала громко читать с первой попавшейся фразы.

С этого мгновенья оба почувствовали себя заговор-

щиками.

4

Новый, 1884 год, Коста, Андукапар и юнкер Кубатиев

встречали в доме инженера Ранцова. Гостей собралось

так много, что новогодний стол протянулся из одного

зала в другой. Елку пришлось вынести в библиотеку, и

она стояла там, как осетинская невеста.

В перерывах между торжественными тостами за

«чудесный», «знаменательный», «счастливый» новый год

Хетагуров предавался невеселым размышлениям. Удер-

жится ли он в академии в этом году? Стипендия прекра-

тилась. Отец иногда присылал в письмах деньги, но их

не хватало даже на чай с сахаром, на краски и холст.

Если бы не братская поддержка Андукапара, пришлось

бы заняться ремеслом богомаза в одной из многочислен-

ных мастерских иконописи. А как горячо убеждал Павел

Петрович Чистяков своих любимых учеников (в их числе

был и Хетагуров) бояться соблазна мастеровщины, бе-

речь свой талант, чтобы не покрывался он ржавчиной

ремесла.

– Как жаль, господа, – говорил между тем за но-

вогодним столом Кубатиев, одетый в черкеску с юнкер-

скими погонами,– как жаль, что здесь нет нашего на-

ционального напитка – араки!

3 Их было трое

зз

Коста шепнул сидящей рядом с ним Ольге: «Сейчас

опять зарядит на полчаса о своих предках...»

– Я поднимаю этот бокал,.– продолжал юнкер,—

в память о тех временах, когда знамена наших доблест-

ных предков-аланов заслоняли солнце и на неприятель-

скую землю падал мрак вечной ночи порабощения... Так

говорил мой мудрый дед Саладдин, когда поднимал ту-

рий рог на шумном пиру вернувшихся с битвы баделят.

Велики были люди того времени. Знаете ли вы, господа,

реку Дон?

– Знаем, знаем, – послышались голоса.

– Так вот, это – осетинская река, ибо слово «дон»

означает по-нашему «вода»... Я вижу ехидную улыбку

одного из сидящих здесь моих земляков, незаслуженно

носящего в корне своей фамилии имя святого Хетага.

Пусть его улыбка останется прощенной по случаю Ново-

го года...

– Гэспэда! – перебил Кубатиева лейтенант . берего-

вой службы Клюгенау, недавно ставший зятем Ранцо-

вых. Его мутные навыкате глаза покраснели и ошалело

глядели прямо перед собой.– Выпьем, гэспэда, за на-

шего обожаемого монарха! За него мы готовы отдать

капля за каплей всю русскую кровь...

– Правильно! Всю русскую кровь! Ура!—крикнул

Кубатиев, одним духом выпил вино и хлопнул об пол

хрустальный бокал. Однако примеру его никто не после-

довал.

Клементина Эриестовиа, раскрасневшаяся от лике-

ров, поднялась и торжественно объявила о помолвке

своей дочери Ольги с Титом Титовичем Овцыным.

Ольга изменилась в лице, порывисто сжала руку

Коста, встала и громко сказала:

– Неправда, мама! Никакой помолвки не было и не

будет...

– Как? Что это значит, дитя мое?

– Это значит, что никакие женихи мне не нужны! —

ответила Ольга, еще больше бледнея.

Тит Титович что-то прошептал на ухо Клементине

Эрнестовне, после чего хозяйка дома, дрожа от гнева,

проговорила:

– Какой ужас! В моем доме творится бог знает что.

– Успокойся, мой друг, – пророкотал «либерал» —

::озяин дома. – Сегодня не время для семейных ссор. Ты

34

возбуждена, душенька. Хватит пить этот противный бе«

недиктин...

– Холодной воды, господа! – крикнул домашний

доктор Ранцовых, тощий человек во фраке, остроносый,

с общипанной головой.

Мичман Ранцов, хорошо зная, что мать на расстоя-

нии пяти шагов ничего не слышит, успокаивал сестру:

– Не тужи, Оленька. Никому тебя не отдам. Клянусь

золотым шпилем Адмиралтейства и честью мичмана

Балтики!

Хозяйку дома увели в спальню.

– Прошу, господа, продолжать веселиться, – объ-

явил Владимир Львович. – Клементину Эрнестовну

прошу извинить. Что касается Оленьки, то ей рано еще

думать о помолвках. Пусть попрыгает пока на свободе...

Вскоре начались танцы. Ольгу охватило какое-то не-

естественное, болезненное веселье. Она танцевала с

Коста – «на зло Титу и всем прочим». Потом потянула

его в библиотеку, где состоялась их первая беседа.

– Не покидайте меня, милый Коста. Так противны

все с этими притязаниями на женитьбу. Боже, как я

несчастна в своем доме. Один брат Володя хороший, но

у него свои интересы, целыми днями он где-то пропада-

ет. Папа вечно занят пустыми разговорами о благе наро-

да. Мать не любит меня...

– Смогу ли я теперь бывать у вас?—с грустью

спросил Хетагуров.

– Тит нашептал что-то матери. Теперь она примет

меры. Но мы будем встречаться в другом месте, не прав-

да ли?

В комнату вошли Тит Овцын и Тамур Кубатиев.

– Ольга Владимировна, вас просят к столу, – пове-

лительным тоном сказал Тит.

– Кто просит?

– Врш папа, Владимир Львович, – ответил Куба-

тиев. – К тому же у Тита Титовича конфиденциальный

разговор с господином Хетагуровым...

Ольга смерила пьяного юнкера презрительным взгля-

дом, резко повернулась и вышла.

Кубатиев прикрыл дверь. Тит, часто моргая белесыми

ресницами, решительно шагнул к Хетагурову.

– Сударь. Вы своими стихами задурманили голову

моей невесте...

35

– Что вам угодно? – Хетагуров усмехнулся. —

Дуэль? В саду у Болховитиновых есть хорошая поляна...

– Нет, нет,– испуганно попятился Тит.– Я не о

том, я хочу сказать,, чтобы вы оставили дом Ранцовых

по-хорошему...

– В самом деле, – вмешался в разговор Тамур Ку-

батиев. – Как лучшего друга тебя прошу: брось это

дело, Коста!

Никто не заметил, как в комнату вошел Владимир.

Он слышал все.

– Ваш извозчик мерзнет у подъезда, – вежливым

тоном сказал мичман Овцыну,– Це угодно ли тихо

удалиться? Не будем портить новогоднего бала.

– Что-с?!

– Я сказал: вас ждет извозчик!

– Вы еще обо мне услышите, – пятясь к двери, бро-

сил Тит Хетагурову. – Мой папаня самого графа Зубова

ссужает...

Кубатиев, недоуменно пожав плечами, вышел вместе

с толстяком.

– Плюнь ты на него, Костя, – сказал Владимир,

обняв приятеля. – Я пью, голову не теряю, а он совсем

осатанел от мадеры. Пойдем встречать восемьдесят чет-

вертый. Выше голову, князь Хетаг!

Но с этого вечера Коста решил не приходить в дом

инженера Ранцова.

Каждый день приносил яркие впечатления. Открыва-

лись все новые тайники искусства живописи. О их су«

шествовании Коста раньше и не подозревал, полагая,

что большой художник – явление стихийное.

Учился Хетагуров с увлечением. Сидя в классе или

дома за книгой, забывал решительно обо всем: о нужде,

о своих явных и скрытых врагах, о завтрашнем дне, ког-

да кончится чай и не хватит денег на кухмистерскую.

...В гостиной просторной квартиры молодого инжене-

ра Анненкова, служившего на Тентелевском заводе вмес-

те с отцом мичмана, Владимиром Львовичем Ранцовым,

собирались на земляческие вечеринки студенты-кавказ-

цы. По воскресным дням драматическая труппа репе-

тировала пьесы, молодые люди и девушки танцевали,

декламировали под звуки рояля, пели и даже показыва-

ли цирковые фокусы.

Иногда устраивались платные представления в поль-

за

зу нуждающихся студентов. Покровителем этого благо-

творительного дела был тридцатилетний кумыкский князь

Исламбек Тарковский из аула Тарки. Он тоже был воль-

нослушателем Академии художеств, несколько раз в год

посещал рисовальные классы. Исламбек оплачивал рас-*

ходы драматической труппы, а иногда устраивал шум-

ные вечеринки в ресторации «Белая ночь». О Тарковском

поговаривали, что он увлекался не столько благородной

идеей помощи бедным землякам-студентам, сколько по-

исками новых любовных приключений среди начинаю-

щих актрис. Но все считали князя просвещенным моло-

дым человеком, тонким эстетом, знатоком искусства.

В шумной гостиной инженера Анненкова Коста не-

ожиданно встретил Ольгу Ранцову, приехавшую по при*

глашению Анненкова, с которым она была знакома.

Ольга хотела испытать свои артистические способности

в роли Орлеанской девы – любимой своей героини (так,

по крайней мере, она объяснила Хетагурову свое появле-

ние в «клубе» студентов-горцев).

– Отчего вы перестали бывать у нас? – спросила

Оля, когда они остались наедине. Во взгляде девушки

Коста уловил искреннюю тревогу.

– Я иду навстречу желанию вашей матушки, только

и всего.

– Навстречу желанию!..– вспыхнула Ольга.– Не

знаю, чего вы добиваетесь своей холодностью...

Коста трепетно взял ее руку и поднес к губам.

– Вы ошибаетесь, Ольга Владимировна. Вы мне до-

роги. Но, умоляю вас, давайте поговорим сейчас о чем-

нибудь другом. Как вам нравится Жанна д' Арк?

Брови Ранцовой сдвинулись.

– Я бы многое отдала за то, чтобы сыграть эту роль

в жизни. Погибнуть на костре за свой народ, стать

святой...

– Погибнуть? Нет, Ольга Владимировна. Вы долж-

ны жить, жить!

– Для чего?

– Для счастья.

Он вынул из обшлага черкески записную книжку и

тут же, экспромтом, написал акростих, начинающийся

словами:

О сколько грез, восторгов, слез,

Ребенок, в жизни ждет тебя!..

37

Когда дописал восьмистишие, объяснил:

– Прочтите заглавные буквы, получится: «О. Ранцо-

ва, живи!»

– «Живи» тут еще нет.

– Сейчас допишу...

Но дописать не удалось. В комнату вошли два подвы-

пивших ценителя искусств – Тамур Кубатиев в светлом

фраке и Тит. Хетагуров подумал о Кубатиеве: «Должно

быть, сбежал из училища. Хорошо, посидит с недельку

на гауптвахте».

У Тита на запонках были крупные жемчужины в тон

летнему костюму.

– Пардон, не ожидал! – Тит остановился, оперся на

плечо Тамура, застывшего в почтительном поклоне

(Ольга заметила на темени юнкера пробивающуюся ран-

нюю лысину).

Тит Титович выпалил скороговоркой:

– А матушка Клементина Эрнестовиа так беспоко-

ются: «Где моя Оленька?» – а она обосновалась... хи-

... в клубе молодых холостяков. Хи-хи-хи...

Ольга покраснела от гнева.

– Когда вы оставите меня в покое? Вы, вы... как,

Константин Леванович, называется та шкура, в которую

на Кавказе наливают вино?

– Бурдюк, – подсказал Хетагуров.

– Да-да. Вы противный бурдюк, вот вы кто!

Ольга стремительно вышла.

Коста сбежал вниз велел зя ней.

5

На следующий день Тарковский послал свою доро-

гую, с мягкими кожаными сиденьями коляску за Ольгой