Текст книги "Пирамида"

Автор книги: Борис Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

Сходить к Грибову? Но как объяснить ему свое состояние? И разве только в этом дело? «Какие у вас отношения с женой?» Он наверняка задаст этот вопрос, а что отвечать? Что он не знает, не понимает?

Он действительно ничего не понимал – ни своего отношения к Асе, ни, в еще большей степени, ее отношения к нему. Было лишь ясное ощущение того, что что-то изменилось. И теперь Дмитрий уже почти со страхом ждал ее приезда и думал иногда: лучше, если бы она сейчас не приезжала…

А в группе работа шла полным ходом. Дмитрий почти не принимал в ней участия. Его просто информировали о том, что сделано. Оставалось совсем немного, и теперь Дмитрия пугало уже другое – что дальше? Закончат обработку результатов, ну, еще на месяц разъедутся в отпуск, а потом? Он – руководитель группы, и в первую очередь ему придется решать, над чем работать дальше. А что он может им предложить? Одну из своих бредовых идей? Сообщить, например, что вся, или почти вся, ныне существующая теория элементарных частиц представляется ему в корне неверной и надо искать какие-то другие пути? То-то физиономии у них будут. Или предложить одну из тех куцых побочных идеек, которые в изобилии появляются во всякой значительной работе? Но это же только отходы, и уж он-то сам в любом случае заниматься этим не станет…

60

В начале июня пришел к нему Мелентьев и сказал:

– Разговор есть, Кайданов.

– Садись.

Мелентьев сел, вытащил бумагу, медленными движениями развернул ее и положил на стол:

– Вот, читай.

Это было заявление об уходе.

Дмитрий несколько секунд молча разглядывал его.

– Самое сложное в обработке я сделал, – сказал Мелентьев. – С остальным Ольф справится.

Дмитрий, не поднимая на него глаз, кивнул, написал внизу «не возражаю», поставил число, подпись и только тогда спросил:

– Куда думаешь идти?

– Еще не знаю, – сказал Мелентьев, внимательно разглядывая его. – Наверно, в Москву вернусь… А ты, я гляжу, не очень-то удивлен.

– Нет.

Мелентьев усмехнулся.

– Считаешь, что так все и должно было кончиться?

– Вероятно.

– Вон как… – Мелентьев покрутил головой и полез за сигаретами. – Это почему же, если не секрет?

Дмитрий промолчал, устало подпер рукой тяжелую голову.

– И давно ты так думаешь? – продолжал допытываться Мелентьев. – Не с первого же дня?

– Какая разница?

– Ну все-таки… Плохо ли, хорошо ли, а почти три года вместе отработали. Это же все-таки срок, и немалый. Что молчишь?

– А что говорить?

– Или – неподходящее время для разговора я выбрал?

– Пожалуй.

Мелентьев помолчал и жестко сказал:

– Может, и так, но когда-то мы еще увидимся… Хочется мне напоследок кое-что сказать тебе.

– Говори.

– Жаль, разговор в одни ворота будет… Ну, да ладно, и то хлеб. Так вот, Кайданов, если ты считаешь, что я ухожу потому, что в наших с тобой стычках твою правоту признал, то – ошибаешься.

– Ничего я не считаю, – Дмитрий поморщился.

– Да? Уже хорошо, хоть и не совсем верится. Ладно, спишем это и на мою мнительность. Так вот, правоты за тобой признать не могу по одной причине – нет ее у тебя. Пока, по видимости, последнее слово за тобой осталось, но это только видимость. Рано или поздно и ты придешь к тому же, что и я, или застрянешь где-то в середнячках, хотя, возможно, я не совсем понимаю тебя, и все твое благодушие и так называемая доброта – тоже одна только видимость.

Мелентьев помолчал, видимо ожидая возражений. Но Дмитрий коротко сказал:

– Я слушаю.

– Слушать-то слушаешь… Тебе что, совсем неинтересно, что я говорю?

– Откровенно говоря, не очень.

– Да? Ну, я все-таки скажу. Видишь ли, я вовсе не против доброты как таковой. Я и сам не считаю себя злым. Одного только понять не могу: когда эта доброта расползается сопливой лужей и мажет все, что ни попадется. Когда доброта превращается в бесхарактерность, в безволие – а случается это сплошь и рядом, – это уже бедствие. На этом-то мы с тобой и разошлись.

– Разве?

– Ну а на чем же? Все твои выкрутасы с Шумиловым, с этими зелеными новичками – что же это, по-твоему? Или ты думаешь, что теперь я иначе смотрю на все? Ошибаешься. Я уже сказал, что твоей правоты в наших спорах с тобой не признаю. Правда, ты оказался не таким уж простым, как мне показалось сначала. Потому-то я и затеял этот разговор, что всего не понимаю в тебе.

– Чего именно не понимаешь? – вяло спросил Дмитрий.

– Да как-то нелогично действуешь ты… Сначала я думал, что вся эта возня с пацанами – от твоей слабости. Решил, что тебе захотелось на всякий случай популярность себе завоевать, так сказать, тылы обеспечить, чтобы дальше легче жилось. Ну а мне не нужно это, я никогда ни под кого не подлаживался. Я привык во всем на себя полагаться, и что твой либерализм мне не по вкусу пришелся – естественно. Я принимаю за аксиому, что люди делятся на умных и глупых, сильных и слабых, на талантливых и бездарных. Так было всегда, так есть и так будет. Это – биология, и никуда от нее не денешься. И каждый должен знать свое место и свои возможности. Нельзя допускать, чтобы глупые, слабые и бездарные пудовыми гирями висели на ногах умных, талантливых и сильных. Пользы от этого никому, в том числе и слабым, а вред – огромный. По-моему, это достаточно очевидно, Америки я не открыл.

– Да, тезисы не из свеженьких, – согласился Дмитрий.

– Надеюсь, обзывать меня ницшеанцем и суперменом ты не станешь? – с иронией осведомился Мелентьев.

– Да нет, зачем же…

– Уже хорошо. Так, как думаю я, думают многие, но высказываться не решаются, потому что это считается неприличным. И действовать в соответствии с этими принципами тоже отваживается далеко не каждый. Ну а я вот – не боюсь.

– Потому что ты сильный, умный и талантливый, – без всякого выражения сказал Дмитрий.

– Да, – серьезно сказал Мелентьев. – И я не хочу, свои силы и талант тратить на пустяки. И уверен, что и ты не хочешь, – потому что и ты из той же породы. И ты меня не убедишь, что тебе приятно расходовать себя по мелочам.

Дмитрий покачал головой:

– Не собираюсь ни в чем убеждать тебя.

– А вот мне кое в чем хотелось бы тебя переубедить.

– Это в чем же?

– Ты – большой корабль, а плаваешь пока мелко. Вернее, не так глубоко, как мог бы. Сначала я думал, что все это из-за твоей мягкотелости, из нежелания трепать себе нервы, из-за стремления угодить и нашим и вашим. Но твое поведение во время эксперимента, откровенно говоря, удивило меня.

– Почему?

– Ты ведь очень многим рисковал. Вся твоя карьера могла к черту полететь. Чтобы решиться на такой риск, сила нужна немалая. Я попытался поставить себя на твое место и подумал: а я решился бы на это? Пожалуй, что и нет… Даже наверняка не решился бы, – признался Мелентьев. – И вот этакое… логическое несоответствие и удивляет меня в тебе.

– А может, дело тут не в логике? – усмехнулся Дмитрий.

– В чем тогда?

– Ты хочешь, чтобы я тебе объяснил?

– Да не мешало бы.

Дмитрий помолчал и вздохнул:

– Эх, Валерка, человек ты… Ничего я тебе не стану объяснять. Не сумею, да и вряд ли ты поймешь.

– Вон как…

– Это не в обиду тебе сказано… Просто мы люди разных миров. Ты моего мира не приемлешь, я – твоего, и объясниться нам трудно.

– А ты попробуй, – прищурился Мелентьев.

– Да что пробовать… Жалко мне тебя.

– Жа-алко? – с нескрываемым удивлением протянул Мелентьев, – Вот дожил… Впервые слышу такое.

– И плохо, что никому не приходило в голову пожалеть тебя, посочувствовать.

– А мне это и не нужно.

– А что же тебе нужно?

– Многое. И прежде всего – чтобы мне не мешали работать, дали возможность полностью проявить себя. Я думаю, что способен на многое… И многое сделаю.

– Возможно, – неохотно согласился Дмитрий. – Талантом тебя бог не обидел. Сделаешь…

– Тогда с чего это тебе жалко меня стало? – Мелентьев зло усмехнулся.

– А с того, что, видно, не так уж сладко тебе… в этой пустыне жить.

– В какой пустыне?

– Да в такой… из которой ты пытаешься бежать сейчас.

– Куда это я пытаюсь бежать?

– Куда – не знаю, а откуда – вижу.

– Интересно… И что же ты видишь?

– Да то, что вот уходишь ты – и ничего после тебя не останется здесь. Кроме работы, конечно.

– Мало этого?

– Этого, как видно, даже для тебя мало.

– На Жанну намекаешь?

– Не только. Уедешь – и ведь вряд ли найдется хоть один человек, который пожалеет об этом.

– Далась тебе эта жалость, – с досадой сказал Мелентьев. – Жил до сих пор без нее – и ничего, обходился. И дальше проживу.

– Да живи, кто тебе не дает.

И так явно прозвучало в словах Дмитрия желание поскорее закончить разговор, что Мелентьев, пристально поглядев на него, поднялся.

– Ну что ж, погутарили – и хватит. Видно, и в самом деле неудачное время я выбрал… Ты бы полечился, а то выглядишь неважно.

Дмитрий молча поднялся, протянул ему руку:

– Ну, счастливо.

– Может, когда еще увидимся…

– Конечно… Заявление отдашь секретарю Торопова, она все сделает.

– Знаю.

Дня через три Ольф спросил:

– Куда это Валерка запропастился?

– Наверно, уехал, – сказал Дмитрий.

– В отпуск?

– Да нет, он же уволился.

– К-как уволился?

– Да так. Написал заявление, я подписал.

– Когда?

– Три дня назад.

Ольф долго молча смотрел на него и неуверенно осведомился:

– А ты, это самое… не загибаешь?

– Чего ради?

– А что же сразу ничего не сказал?

– Я думал, он сам скажет.

– Сам, сам… А у тебя что, язык отвалился бы?

Дмитрий промолчал, а Ольф огорченно сказал:

– Черт, как нехорошо получилось… Столько работали вместе, а расстались – как случайные попутчики на вокзале.

Дмитрий с отсутствующим видом смотрел перед собой в стол и явно ждал, когда Ольф уйдет. Но Ольф не уходил. Он вспомнил, как Дмитрий при его появлении торопливо прикрыл газетой исписанные листки, и решил спросить напрямик:

– Послушай, что ты сейчас делаешь?

– Сижу.

– Это я вижу, – серьезно сказал Ольф. – Работаешь над чем?

– Ищу математическое доказательство существования господа бога, – медленно сказал Дмитрий. – А также всех его боженят, ангелят, чертенят и прочей нечисти.

– Ясно, – сказал Ольф, поднимаясь. – Когда прикажешь лететь в Новосибирск?

– Когда хочешь. Только сначала сдай работу.

– Тогда в понедельник и подамся. Что не успею сам – Жанна закончит.

– Мне все равно, – безучастно сказал Дмитрий.

61

В Новосибирске Ольф пробыл чуть меньше месяца. С первых же дней затосковал по Светлане, по сыну, через неделю уже ругал себя, что выдумал эту поездку, и, стремясь до предела сократить срок командировки, работал с утра до ночи. Одно хорошо было в этой затее – Светлана присылала ему письма, каких не писала никогда. Приходили они почти ежедневно, и Ольф, бережно вытягивая конверт со знакомым почерком из пачки писем на столике дежурной, улыбался, шел к себе в номер и запирался на ключ, хотя помешать ему никто не мог – против обыкновения, знакомыми он почему-то не обзавелся, и приходить к нему в номер было некому. Сначала он быстро проглядывал письмо, чтобы узнать новости, потом удобно усаживался в кресло и читал медленно, и улыбался ласковым словам Светланы, а вечером, лежа в постели, перечитывал письмо еще раз. И на следующий день, не дожидаясь лифта, торопливо поднимался на пятый этаж и шел к столику дежурной. Она как-то пошутила, качая старой седой головой:

– Видно, какая-то крепко присушила тебя, парень. Зазнобушка, что ли?

– Жена.

– Жена? – удивилась дежурная. – Видать, недавно поженились?

– Сыну уже почти три года, – с гордостью сказал Ольф.

– Да ну? – поразилась дежурная. – Видать, дал вам бог счастья…

– Спасибо.

Домой Ольф приехал в субботу поздно вечером. Отметил, что свет в окнах Дмитрия и Жанны горит, – значит, в отпуск еще не уехали, – легко взбежал по лестнице, держа наготове ключи. На площадке мимоходом прислушался к тишине в квартире Дмитрия, решил: «Сегодня никуда не пойду». И, не успев еще открыть дверь, услышал легкие быстрые шаги Светланы, выронил из рук чемоданчик и обнял ее.

За ужином он спросил:

– Как Димыч с Асей?

Радостный блеск в глазах Светланы погас, и она с тревогой сказала:

– Ой, Ольф, я даже не знаю. Диму встречаю редко, он ни разу не заходил ко мне, разговаривать со мной почему-то не хочет, а Ася… – Светлана запнулась и тихо закончила: – Я ее вообще ни разу не видела.

– Как это не видела? – насторожился Ольф.

– Так… С тех пор как ты уехал, не видела. По-моему, она больше не приезжала сюда.

– Не может быть…

– Не знаю, – потерянно сказала Светлана. – Я хотела спросить у Димы, но он такой странный стал. Встретимся на лестнице, а он идет – и как будто не видит меня. Поздороваюсь, он ответит – и сразу мимо. Я так и не решилась спросить, где Ася.

Ольф закурил, подумал немного – и встал.

– Ты к нему? – спросила Светлана.

– Да. Ложись, я скоро.

Ольф решил не звонить, негромко постучал условным стуком, принятым у них еще в студенческие времена. Никто не отозвался. Ольф нерешительно потоптался на площадке, достал ключ и открыл дверь.

Дмитрий лежал на диване, заложив руки под голову, небритый, в мятой рубашке, и смотрел на него.

– Привет, – растерянно сказал Ольф.

– Привет, Рудольф Тихоныч, – спокойно сказал Дмитрий и сел, упираясь кулаками в диван. – Давно приехал?

– Минут двадцать.

– Быстро ты, – сказал Дмитрий, и непонятно было, к чему это относится – к командировке или к приходу Ольфа к нему. – Садись, чего стоишь.

– А где Ася?

– Нету. Рассказывай, как дела.

– Где Ася, Димыч?

– Я же сказал – нету, – посмотрел на него Дмитрий спокойными темными глазами. – Давай рассказывай. Все успел сделать или еще придется ехать?

– Все.

Ольф торопливо стал рассказывать о поездке, но Дмитрий поморщился и тут же остановил его:

– Куда тебя несет. Поподробнее, не в бирюльки же ты там играл.

И Ольф, чертыхнувшись про себя, должен был подробно рассказывать о тех многочисленных делах, которыми пришлось заниматься ему в Новосибирске. Дмитрий слушал внимательно, задавал вопросы, и Ольф успокоился, решив, что с Асей все в порядке, – наверно, ненадолго уехала в командировку или к родным. Когда он закончил, Дмитрий задумчиво сказал:

– Ну что ж, отлично… Ты неплохо поработал… Теперь что, в отпуск поедете?

– Наверно… А все-таки – где Ася?

– Уехала.

– Куда?

– В Каир.

– Брось шутить, – упавшим голосом сказал Ольф.

– Ну, какие тут шутки.

– Надолго?

– На три года.

– Да как же она могла… – с яростью начал Ольф, но Дмитрий с непонятной рассудительностью прервал его:

– Почему же не могла? Она человек взрослый, самостоятельный.

– И что она там будет делать?

– Преподавать.

– А как же ты?

– А никак. Она сама по себе, я сам по себе.

– Ничего не понимаю…

– А что тут понимать, – спокойно сказал Дмитрий. – Это она в Каир на три года уехала, а от меня… совсем ушла. Такие вот мандаринчики.

Ольф молча смотрел на него, и Дмитрий с досадой сказал:

– Да не гляди ты на меня как на утопленника… Иди, Светлана ведь ждет.

– Подожди, дай очухаться.

– Ну, чухайся, – Дмитрий улыбнулся.

Ольф встал, прошелся по комнате.

– Димыч…

– Ну? – поднял голову Дмитрий.

– Это что же… конец?

– С ней – да.

– Но почему?

– Ты бы меня о чем-нибудь попроще спросил, – устало сказал Дмитрий.

– А может быть, все еще наладится?

– Нет… Знаешь что, иди-ка ты к себе, а? – попросил Дмитрий. – Не хочу я об этом говорить. Случилось – ну и-случилось, и нечего тут… Правда, иди, Ольф.

– Пойду, что ты меня гонишь, ночевать не останусь. На работу едешь завтра?

– Да.

Помолчали, и Ольф направился к двери:

– Ну ладно, пойду.

– Дверь захлопни.

– Хорошо.

И не успел Ольф закрыть дверь, как услышал скрип дивана, – Дмитрий, видимо, снова лег. Ольф постоял на площадке, подумал немного – и пошел к Жанне. Она безмерно обрадовалась, увидев его.

– Наконец-то хоть ты приехал.

– А ты принца Савойского ждала? – буркнул Ольф.

– Ох, Ольф, давай без шуточек… Идем.

Ольф прошел в ее комнату и сразу спросил:

– Ты знаешь, что Ася уехала?

– Да.

– А почему мне не написала?

– Не злись, я сама недавно узнала.

– Когда она уехала?

– Недели три назад.

– И он ничего не говорил тебе?

– Нет.

– Как же это случилось?

– Она даже не попрощалась с ним. Приехала, когда он был на работе, взяла кое-какие вещи, оставила ему письмо – и все. Он сразу же поехал в Москву, но она уже улетела. Оказывается, документы на оформление она еще в феврале подала. Вот и все, что я знаю.

– Да, дела. – Ольф покрутил головой. – Как в плохом детективе. И как он?

– Плохо, Ольф. Совсем плохо.

Жанна даже руками за голову схватилась, и Ольф с досадой посмотрел на нее:

– Ну вот… Да что плохо, говори толком.

– Понимаешь, он почти не разговаривает. Ни с кем. Запирается у себя в кабинете и иногда даже на телефонные звонки не отвечает. И взгляд у него бывает… Ох, Ольф, – простонала Жанна, – если бы ты видел, как он иногда смотрит. Мне плакать хочется… – Жанна и в самом деле заплакала. – Боюсь я за него. Алексей Станиславович говорит, что ему в больницу надо ложиться, а он не хочет. И как ему помочь, просто не знаю. Я каждый день захожу к нему, но и со мной он не разговаривает. Молчит и ждет, когда я уйду.

– А Дубровин что предлагает?

– Со мной он об этом не говорил.

– Ладно, не реви, придумаем что-нибудь.

– А я и не реву… Дай сигарету.

Они закурили, помолчали, и Жанна спросила:

– Ты-то как съездил?

– Я-то нормально, – угрюмо сказал Ольф. – А ты все сделала?

– Да. Статью отдала Алексею Станиславовичу, он сам отвез ее в Москву. Говорит, сразу в набор пойдет.

– Доклад на Ученом совете был?

– Да.

– Дима делал?

– Нет, я. Он наотрез отказался, даже не пришел на заседание.

– Н-да… А ребята как?

– Нет никого, все в отпуске.

– А ты когда пойдешь?

– До отпуска ли сейчас, – махнула рукой Жанна. – Знаешь, Ольф, по-моему, он хочет уехать куда-то.

– Говорил, что ли?

– Нет. Но купил рюкзак, туристические ботинки. Я случайно увидела.

– Ася писала ему из Каира, не знаешь?

– Не знаю.

– Ну ладно, пойду.

На следующий день они вместе поехали в институт, и при ярком свете солнечного дня Ольф заметил, что Дмитрий сильно изменился за этот месяц – похудел так, что выпирали скулы, под глазами густо залегли синие тени и взгляд действительно был такой, что Ольфу стало не по себе. Всю дорогу он промолчал, отвернувшись к окну. Ольф сразу направился к Дубровину, но Дмитрий остановил его:

– Ты куда?

– Скоро приду.

– Подожди, поговорить надо. Что с отпуском решил? – спросил Дмитрий.

– Еще ничего.

– Тогда не торопись пока.

– А что?

– В общем, – заговорил Дмитрий, глядя куда-то в сторону, – тебе придется занять мое место.

– Как прикажешь это понимать?

– А так, что я уезжаю.

– Куда?

– Еще не знаю.

– Ну и что? Ты же вернешься.

– Нет.

– Ты бредишь.

– Нет, Ольф. Если я и вернусь, то не скоро.

– А именно?

– Может быть, через год или два.

– Димка, выкинь это из головы. – Ольф старался говорить спокойно, как о деле само собой разумеющемся. – Некуда и незачем тебе ехать. То есть поезжай, пожалуйста, куда угодно, но совсем… нет, это невозможно.

– Ольф, я не собираюсь с тобой спорить, – тихо сказал Дмитрий. – И я не прошу тебя, а просто сообщаю. Все равно тебе придется стать руководителем сектора.

– А как на это Дубровин смотрит?

– Я еще не говорил с ним. Ждал твоего приезда. – Дмитрий встал и, избегая взгляда Ольфа, сказал: – Я сейчас пойду к нему, а ты пока здесь побудь – может, понадобишься.

– Пойдем вместе.

– Нет, я один. И пожалуйста, пока не говори никому, что я уезжаю. Даже Жанне.

Дмитрий ушел к Дубровину, а Ольф сел за стол и в бессильной ярости сжал кулаки. Только сейчас он понял, почему Жанна была так расстроена вчера.

62

Дмитрий пришел к Дубровину и, щурясь от яркого света, бившего в окно, сказал:

– Алексей Станиславович, я решил просить Торопова освободить меня от обязанностей руководителя сектора. И хочу, чтобы вы поддержали меня.

Дубровин как будто не удивился его словам, помолчал немного и спросил:

– Так все скверно?

– Да.

Дубровин встал, прошел к двери и спустил защелку, замка. Мельком взглянув на Дмитрия, задернул штору на окне.

– Садись поближе, будем думать.

– Что тут думать… – сказал Дмитрий, но стул все-таки пододвинул.

– Что собираешься делать?

– Поеду куда-нибудь.

– Куда?

– Не знаю. Куда-нибудь, где потише, людей поменьше.

Дубровин помолчал и негромко заговорил:

– Дима, я был в этой больнице… Подожди, я ведь не настаиваю, а только рассказываю. Очень тихое и спокойное место на окраине Москвы. И никаких общих палат. Тебе дадут отдельную комнату в маленьком деревянном флигеле. Тебе ни с кем не нужно будет говорить, если не захочешь сам. Там превосходные врачи. И ты сможешь там работать.

– В общем, филиал рая на земле, – усмехнулся Дмитрий.

– Нет. Но это то, что тебе нужно сейчас.

– Мне лучше знать, что сейчас нужно.

– Дима, друг мой, я прошу тебя сделать это.

– Нет, Алексей Станиславович…

– Тебе опасно ехать в таком состоянии. Немного побудешь там и, если не захочешь остаться, поедешь.

– Нет, – покачал головой Дмитрий. – Я сейчас поеду.

– Ну хорошо, давай сейчас не будем решать этот вопрос.

– А когда?

– Завтра.

– А что изменится до завтра?

– Я сегодня же увижу Грибова и поговорю с ним.

– О чем вы будете с ним говорить? Все равно я уеду.

– Но день-то ты можешь подождать?

– День могу.

– А теперь вот что. О том, чтобы совсем освободить тебя от руководства сектором, не может быть и речи.

– Придется.

– Нет. Если уж все-таки решишь уехать – поезжай, но когда вернешься…

– Вы не поняли меня, Алексей Станиславович, – перебил его Дмитрий. – Я ведь не говорил, что собираюсь возвращаться. По крайней мере, скоро.

Дубровин с тревогой посмотрел на него:

– Вот как… А что же ты намерен делать?

– Еще не знаю. Но даже если я и вернусь – а вряд ли это произойдет раньше чем через год или два… я не собираюсь снова становиться руководителем.

– Почему?

– Не хочу. И не смогу.

– Это тебе сейчас так кажется.

– Нет, Алексей Станиславович, – твердо сказал Дмитрий. – Сейчас я не могу вам этого объяснить. Разве что самыми общими словами…

– Слушаю.

– Чтобы руководить другими, надо самому быть уверенным в том, что идешь по верному пути и что есть какие-то хотя бы минимальные шансы на успех. А то, чем я занимался в последнее время… и над чем собираюсь работать дальше… – Дмитрий встретил настороженный взгляд Дубровина и торопливо закончил: – В общем, тут ни уверенности, ни шансов. На ближайшие годы, по крайней мере.

– Что же это за работа?

– Сейчас я не могу вам объяснить. Поверьте на слово, что так оно и есть, и это вовсе не следствие моего болезненного состояния. Скорее наоборот. Возможно, я просто замахнулся на проблему, которая не по силам ни мне, ни другим. И все-таки я не собираюсь отступаться от нее. Разумеется, до тех пор, пока не буду убежден, что использовал все возможности. Но на это понадобится много времени. Наверняка не один год.

– Ты не можешь поподробнее?

– Хорошо, попытаюсь, – не сразу сказал Дмитрий. – Если кто и сможет меня сейчас понять, то только вы… В один из дней – это было еще до нашего эксперимента – мне пришло в голову, что теория элементарных частиц зашла в тупик, из которого выхода нет и не может быть, пока мы идем по этому пути, который представляется мне безнадежно порочным. Мы ищем просто не там, где нужно. Я уверен, что когда-то – и наверняка довольно давно – поиски пошли в принципиально неверном направлении. И что продолжать их просто бессмысленно – это ни к чему не приведет. И мы напрасно возлагаем надежды на новые сверхмощные ускорители. В лучшем случае мы обнаружим еще несколько десятков новых частиц – а что толку? Еще больше запутаемся – и все. Наверняка должно быть какое-то другое, совершенно иное решение… Вот я и пытаюсь его найти. Вы-то, надеюсь, понимаете меня?

– Да, – мягко сказал Дубровин. – Не тебе одному приходила в голову эта идея.

– Я знаю, – нетерпеливо сказал Дмитрий. – Вы имеете в виду Гейзенберга и Фейнмана.

– Да. И еще кое-кого.

– Их идеи мне кажутся также бесперспективными. Это всего лишь полумеры, которые наверняка ни к чему не приведут. Гейзенберг и Фейнман пытаются сделать шаг в сторону – и только. А я хочу вернуться назад, к самым истокам, и попытаться нащупать другой путь. Возможно, это безнадежная затея, на которую может решиться только сумасшедший. Пусть так, но от этой идеи я не откажусь – пока, по крайней мере. Ни о чем другом я думать все равно не способен. Не знаю, надолго ли меня хватит, но уж несколько лет это наверняка займет. Вот почему я не смогу дальше руководить сектором. Тянуть в эту пучину других – увольте. Да никто и не согласится идти за мной – и правильно сделают. Пусть ребята займутся тем, что им по силам. Я думаю, Ольф великолепно справится с ними.

– Ольф?

– Да. Вас это не устраивает?

– Ты забываешь о том, что эти ребята – твои ученики. Что группа создана тобой по существу из ничего. Ты для них – самый большой и, в практическом смысле, единственный авторитет. И всю дальнейшую работу они прочно связывают только с тобой.

– Вы преувеличиваете.

– Нет, я ведь знаю их отношение к тебе… На том празднестве, – Дубровин улыбнулся, – это очень хорошо было видно. И Ольфу, несмотря на все его превосходные качества, будет нелегко с ними.

– Ну, а что делать? Вы же сами понимаете, что я не могу втягивать их в свои сумасшедшие идеи. А быть формальным руководителем – абсурдно.

Дубровин помолчал.

– Вот что, Дима… Нет необходимости решать этот вопрос сейчас.

– Есть такая необходимость, Алексей Станиславович. Во-первых, я должен чувствовать себя совершенно свободным, ничем не связанным. Во-вторых, они должны сразу узнать, что я не буду работать с ними, и соответствующим образом настроиться и взяться за новую задачу. Зачем им терять время? Тем более что выбирать им есть из чего – пусть сразу и берутся за работу. Сейчас, после этой удачи, им кажется, что они могут горы своротить. И на здоровье, пусть ворочают.

– Хорошо, я подумаю об этом, – сказал Дубровин таким тоном, что Дмитрий понял – сказано для того, чтобы прекратить спор. – А теперь и тебе придется подумать и, по возможности, увязать свои планы с тем, что я сейчас сообщу. Во-первых, на Ученом совете принято решение – пока еще не официальное, но это уже детали – по результатам вашей работы присвоить Алексеевой кандидата, а тебя рекомендовать к докторской.

– И все?

– Мало тебе? – улыбнулся Дубровин.

– Я не о том. Доктора – только мне?

– Да. Но и это еще не все. На сентябрь намечен твой доклад на сессии Академии наук.

– Ольф сделает.

– Ну, там видно будет. Лучше, конечно, если бы ты сделал… Ты хочешь что-то сказать?

– Да. Если давать доктора, то не только мне.

– Кому же еще?

– Мелентьеву.

Дубровин нахмурился:

– Милый мой, а тебе не кажется, что ты… недооцениваешь способности членов Ученого совета? И мои в том числе?

– Нет. Но мне лучше, чем кому-либо, известно, кто что делал в этой работе.

– Но идея была твоя. И главные решения в этой работе принимал ты. За это тебя и представляют к докторской степени.

– Но и Мелентьев сделал много. Очень много, – подчеркнул Дмитрий. – Кроме того, у него и других работ немало – и более значительных, чем прежние мои работы. Я настаиваю на том, чтобы вы рассмотрели его кандидатуру.

– Хорошо, – отрывисто сказал Дубровин. – Я сделаю такое предложение в Ученом совете, но и только. Поддерживать его кандидатуру я не буду. А тебе придется составить докладную и отметить то, что он сделал.

– Это несложно, сегодня же сделаю.

– Ты так торопишься уехать? – Дубровин помолчал и невесело сказал: – Ладно, иди.

– Завтра когда к вам прийти?

– Я сам позвоню.

Ольф встретил его мрачным вопрошающим взглядом.

– Не рычи, Тихоныч, – мирно сказал Дмитрий. – Подожди до завтра.

– Ну-ну.

– Я домой поеду, голова что-то разболелась.

– Поезжай, что ты мне докладываешься, – отвернулся Ольф.

На следующий день, не дождавшись звонка Дубровина, Дмитрий сам пошел к нему. Дубровин, взглянув на часы, сумрачно проговорил:

– Явился – не запылился… Рано, я же сказал – сам позвоню.

– Говорили с Грибовым?

– Говорил.

– Ну и что?

– Не нравится ему твоя затея.

– Можно было предполагать… И что вы все-таки решили?

Дубровин, как-то жалко глядя на него, тихо попросил:

– Дима, послушай ты меня, старого лысого дурака, – не езди, а?

Дмитрий отвел взгляд от его лица.

– Что-то рано вы в старики записались.

– С такими, как ты, постареешь, – вздохнул Дубровин.

– И много у вас таких? – натянуто улыбнулся Дмитрий.

– Да вот один нашелся на мою голову… Может, не поедешь?

– Не могу, Алексей Станиславович.

– Ну, поезжай, что делать, – печально сказал Дубровин. – А все-таки зря ты это затеял.

– Может, и зря, – согласился Дмитрий, – но другого выхода не вижу. Вот заявление, отдайте Торопову сами, объясните ему…

– Какое заявление?

– Об увольнении, какое же еще?

– Ну, знаешь ли… – рассердился Дубровин и брезгливо, одним пальцем, отодвинул заявление. – Как-нибудь без него обойдемся.

– Как?

– Это уже не твоя забота. Иди, я позвоню.

Дубровин позвонил в четыре и, когда Дмитрий пришел, сразу заговорил:

– В общем, так… Месяц у тебя законного отпуска, еще три – творческий отпуск. С сохранением зарплаты, разумеется.

– Это еще зачем?

– Послушай, – Дубровин гневно сдвинул брови, – ты хочешь уехать? Ну, так и поезжай, никто тебя не держит. А эти дурацкие «зачем» и «почему» оставь при себе. Тебе не милостыню подают, а то, что полагается. И не тебе первому, кстати.

– Через четыре месяца я не вернусь.

– И прекрасно, – отрезал Дубровин. – Продлим еще или дадим административный.

– До бесконечности?

– Не твое дело. Садись, пиши заявление.

Дубровин сам продиктовал ему заявление и, когда Дмитрий расписался, почти выхватил его из рук и спрятал в стол.

– Все. Можешь убираться.

– Кто вместо меня будет?

– Ольф.

– Как?

– Врио, разумеется. Иди, некогда мне.

– До свиданья.

Дмитрий направился к двери, но колючий вопрос Дубровина остановил его:

– Когда ехать думаешь?

– Дней через пять.

– Попрощаться не забудешь?

Дмитрий молча смотрел на него, и Дубровин отвернулся к окну, буркнул:

– Ладно, иди.

63

Через два дня Дмитрий с утра уехал в Москву. «За билетом», – догадался Ольф и к вечеру прочно обосновался в квартире Дмитрия. «С этого параноика все станется… Соберет вещички – и смоется потихоньку. И Жанка еще психует… С ним ехать хочет, что ли?»

Дмитрий приехал поздно и, кивнув на приветствие Ольфа, молча прошел на кухню, поставил чайник и почему-то долго не выходил оттуда. Ольф сам пошел к нему. Дмитрий стоял посреди кухни и оглядывал полки раскрытых шкафов.

– Взял билет? – спросил Ольф.

– Да.

– Когда?

– Послезавтра, в десять вечера.

– И куда?

– Пока до Иркутска.

– Самолетом?

– Нет, поездом.

– И что ты собираешься там делать?

– Посмотрю Байкал, а там видно будет.

– Пришли гранки, – сказал Ольф. – Будешь читать?

– Зачем? Сам вычитаешь.

– Уже. Там твоя подпись требуется.

– Ладно, пошли отсюда.

Дмитрий расписался и выложил из папки несколько листков.

– Вот тебе все мое хозяйство… на будущее. Немного, конечно, но больше пока и вряд ли нужно. Чем конкретно будете заниматься – решайте сами. Посоветуйтесь с Дубровиным.