Текст книги "Надпись на сердце"
Автор книги: Борис Привалов
Жанр:
Юмористическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)
Я ВАС ЛЮБЛЮ!
ДРУГ НИКОТИНА
Василий Сибилев заплатил в кассу за пять пачек «Казбека» и коробок спичек, подошел к низенькому прилавку, расцвеченному яркими папиросными этикетками, протянул чек:
– Будьте добры, дайте мне пя... – Но тут язык отказался повиноваться ему.
Так бывает порою, когда встречаешься носом к носу с мечтой. С той розово-голубой мечтой юности, о реальности которой даже никогда и не мыслилось всерьез. Василии Сибилев весь короткий период своего совершеннолетия мечтал встретиться с девушкой идеальной красоты, девушкой, как две капли воды похожей на ту, что стояла за табачным прилавком.
– Лена! – строго сказал возвышающийся над прилавком с мундштуками и трубками усатый дядя. – Лена! Почему не обслуживаешь потребителя? Видишь ведь, человек пять минут руку с чеком тянет!
Сибилев перевел дух и многозначительно поведал Лене (Леночке, Ланечке, Еленушке!) о своем сокровенном желании: получить пять пачек «Казбека» и коробок спичек. Больше он не смог произнести ни одного слова – запас храбрости кончился.
Разумеется, на следующий день Сибилев появился вновь. Он долго консультировался с Леной, какие сигареты лучше и почему. Попутно сообщил девушке о задуманной им реформе табачной промышленности:
– Жизненные противоречия, Леночка, имеются всюду. Диалектика, сами понимаете. Вот, к примеру, ваше табачное дело. С одной стороны – лекции читаются о вреде табака и курения. С другой – рекламы на площадях горят-надрываются: «Курите сигареты «Прима». С одной стороны – капля никотина шутя убивает, извиняюсь, слона. А с другой – табачные коробки выглядят красивее шоколада, не говоря уже о других продуктах питания. Кстати, вы любите шоколад «Золотой ярлык»? Так сказать, кондитерское «Золотое руно»? Прошу... Угощайтесь, не стесняйтесь. У меня этих ярлыков девать некуда. Берите. Не стоит благодарности. Так вот, о вреде курения. Ведь факт: курево – сплошной вред для здоровья. Любой профессор бесплатно подтвердит. А Главтабак из кожи лезет вон, чтобы побольше курильщиков создать. Почему? У них план есть. Выпуск продукции им предписано увеличивать из года в год. Премии они за это получают. За что, если разобраться? Раз табак – яд и укорачивает жизнь? А? Я бы, Леночка, простую штуку сделал. Всякие там планы с табачной промышленности снял. Чтоб никакого роста. Затем такую бы пропаганду против курения начал – только держись. Рекламы бы новые заказал. Вместо «Курите сигареты «Прима» написал горящими буквами: «Если хотите умереть на год раньше – курите сигареты «Прима». И не называл бы папиросы завлекающе: «Курортные», «Три богатыря», а «Кладбищенские», «Три дистрофика». Вместо «Казбека» – «Инсульт», вместо «Беломорканала» – «Инфаркт». Никаких ярких оболочек – чернота, череп, кости, гроб и катафалк. И на каждой коробке обязательная надпечатка: «Здесь двадцать пять штук папирос, каждая из которых приближает вас к смерти на пять минут. Курите и помните: ближайшее похоронное бюро на улице такой-то, дом номер такой-то». Вот это было бы по-государственному. В конце концов, что дороже: здоровье трудящихся или доходы от табачной монополии? Разные там неизлечимые курильщики пусть курят, им все равно. А уж молодое поколение с опаской подходило бы к этому делу...
Леночка усмехалась, слушая влюбленного Сибилева. Ей нравилась его наивность: кто-кто, а Лена знала, что если уж их маленький с двумя продавцами магазинчик дает прибыли больше, чем стоящий рядом театр с залом на тысячу пятьсот мест, то какие же доходы приносят гигантские табачные фабрики! Уж кому-кому, а министерству финансов не до здоровья!
– Вы, гражданин, не мешайте нам план выполнять, – злобно шипел усатый продавец отдела трубок и мундштуков. – Ишь ты, как сладко поет: «Инсульт», «Инфаркт», «Похоронное бюро». А сами небось уже все легкие продымили до самых почек. В общем хотите – курите, хотите – нет, а коли желаете агитировать, то прошу пройти – по соседству с нами клуб находится. Ихний постоянный лектор, который про вред курения читает, папиросы только у нас берет.
Сибилев великолепно понимал, что любой холостой курильщик мужского пола, если хоть раз зашел сюда, то до самой женитьбы будет покупать никотин только тут.
«Разве лектор не человек? – подумал Вася. – Если бы еще он читал о «Браке, семье и верности», да сам к тому же был многодетным, тогда заходить к Лене ему не следовало. А раз у него тематика табачная, так уж тут никуда не денешься – судьба».
Он уже чувствовал врага в каждом покупателе, которому Лена улыбалась. Но так как данное предприятие считалось магазином «Отличного обслуживания покупателей», то Лена улыбалась почти всем.
«Не стоит с этим усачом ссориться, – решил Вася, поглядывая на продавца трубок, – кто его знает, какое он на Лену имеет влияние».
– Из-за ваших антитабачных слов, – сказал усач, – двое покупателей так и ушли, ничего не приобретя. Учтите, гражданин!
– Я старый преданный друг никотина, – сказал Василий примирительно, – так почему бы критикой-самокритикой не побаловаться?
Больше о противоречиях министерства здравоохранения и министерства торговли Сибилев не распространялся. Он аккуратно, по нескольку раз в день забегал к Лене и так активно способствовал выполнению финансового плана за текущий месяц, что даже суровый седоусый мундштучник начал поглядывать на него с явной симпатией.
А когда однажды, в один знаменательный день, прошло уже два часа после открытия магазина, а Сибилев все еще не появлялся, усач удивленно взглянул на весело щебечущую с покупателями Лену. Улучив момент, он расправил усы и безразличным голосом произнес:
– Василий-то нынче припаздывает малость.
– Он прямо из загса отправился к моим родителям, – сказала Лена так спокойно, словно ничего особенного и не произошло.
От удивления обычно уныло висящие усы старого продавца мундштуков стали дыбом: Лене даже показалось, будто у него из ноздрей торчат две толстые сигареты.
Придя в себя, старик засуетился:
– Подарочек надо сделать... обязательно подарок молодому супругу! С тобой особый разговор, а вот Васе... Уж ты его, Ленуся, отучай постепенно от курева. Он у тебя не человек, а сплошной никотин. Две пачки в день как одна копейка – я подсчитал.
– Ай-ай-ай! – рассмеялась Лена. – Это же типичная антитабачная пропаганда!
– Так он же теперь не покупатель, а муж нашего продавца. Для чего ж нам отравлением своих людей заниматься? Мы и с посторонней помощью план перевыполним.
Старый продавец подарил новобрачному коробку с фильтрами: десять тысяч штук. По его расчетам Василию этих антиникотиновых пыжей должно было хватить до 1987 года.
Вечером Лена переехала на квартиру мужа.
Легкий табачный дух наполнял комнаты.
– Вот тебе подарок, как начинающему супругу и кончающемуся курильщику, – протягивая коробку, произнесла она. – Теперь ты будешь вдыхать этот гнусный дым только через фильтр. Нужно экономить свое здоровье.
– Это, конечно, правильно сказано, – сказал юный супруг, чередуя слова с поцелуями. – Но дело в том, что я за всю свою жизнь не выкурил ни одной папиросы.
Он подошел к шкафу и распахнул дверцы. Полки оказались набитыми пачками сигарет, папирос, сигар, табаков. Все, что приобрел Сибилев в Леночкином магазине, лежало тут
– Поэтому-то я и при тебе никогда не курил, – сказал Вася.
– Я-то, несчастная, думала, что ты это делаешь по моей просьбе! – ужаснулась Лена и повисла на шее мужа. – Куда же мы теперь денем эти табачные залежи?
– Подарим поклонникам никотина! А знаешь, какой мыслью я все это время утешал себя? Хорошо еще, что ты, дорогая, работаешь не в зоомагазине. Тогда мне пришлось бы труднее.
– Но почему ты тогда, в первый раз, пришел покупать «Казбек»? Как сейчас помню: пять пачек и коробок спичек!
– Меня попросил неожиданно заболевший товарищ. Теперь-то я подозреваю другое: просто он позавидовал тому, что я долго хожу в холостяках...
ВОЛШЕБНОЕ УДОСТОВЕРЕНИЕ
Во Дворце культуры комбината было шумно, весело и светло. Лампы сверкали так, будто именно сегодня они хотели перегореть. В афише о вечере, между прочим, интригующе значилось:
«В перерыве между танцами – пьеса-импровизация «Волшебное удостоверение».
С танцами было все в порядке, но к пьесе почему-то никаких приготовлений не делалось. Даже члены драмкружка, которые обычно в дни премьер за три часа до начала уже скрывались с таинственным видом за кулисами, сегодня как ни в чем не бывало отплясывали мазурки и падеграсы.
Среди веселящихся выделялся своим озабоченным видом мужчина в галифе и щегольских сапогах. На его темно-синем кителе блистал какой-то таинственный значок: гибрид медали за спасение утопающих с жетоном древнего общества «Друг животных», а из-под козырька фуражки (он так и бегал по залам, не снимая головного убора) сверкали темные стекла очков-светофильтров.
– Осколок бала-маскарада? – спрашивали гости рабочих комбината, показывая на мужчину в фуражке.
– Это товарищ Энский, – отвечали сотрудники комбината, усмехаясь. – Начальник охраны! Предводитель вахтеров и ночных сторожей!
Фамилию начальника охраны никто не помнил. Его все звали «товарищем Энским». Не потому, что его имя-отчество считали не подлежащими оглашению, а из-за привычки начальника охраны везде и всюду всовывать словечко «энский»:
– Вчера я с одним моим энским другом зашел в пивную, ну и, конечно, выпили на энскую сумму...
А когда знакомился, то обязательно произносил:
– Разрешите представиться, начальник охраны энского комбината!
Вахтеров и сторожей он собирал каждый день на «летучку».
– Постовики! – говорил он, оглядывая свою гвардию. – Развивайте бдительность! Чтоб муха без удостоверения личности не пролетела! Вход только по пропускам! Пропуск надо уважать! В нем наша сила! Запомните, как трижды три: ни одного лица без пропуска! Ни одного пропуска без фотографии! Ни одной фотографии без полного сходства с лицом предъявителя! Ясно-понятно! Сейчас такое время – ротозеев надо сдавать в утиль! Бди в оба!
Удостоверение личности было для Энского святыней. Из-за этого каждый день у проходной будки случались чрезвычайные происшествия. Начохр звонил в цех и говорил:
– Некто предъявляет пропуск вашего рабочего! Задержан мною, прошу зайти на предмет опознания!
Прибегал предцехкома Кондратий Гаврилович:
– В чем дело? Опять несоответствие?
– Так точно! – говорил Энский. – Сразу видно, что у этого гражданина личность какая-то односторонняя... А на фото он вполне симметричен...
– Да у меня флюс, – говорил задержанный. – Третий день!..
Однажды, когда Дормидонтов из механического цеха сбрил бороду (по случаю того, что записался в драмкружок), то Энский категорически отказался признать его «личность»:
– Если тебе верблюд предъявит удостоверение, что он троллейбус, – сказал Дормидонтов Энскому, – ты его пропустишь! Самое главное – чтобы фотография соответствовала! Эх ты, бумажной души человек! Это же формальная бдительность! Это же черт знает куда завести может!
– Попробуй исправь его, – разводил руками председатель цехкома Кондратий Гаврилович. – Ведь кое-кому даже нравится такая постановка вопроса! Слов нет, надо придирчиво относиться ко всяким документам, но ведь, просматривая только фотографии, можно просмотреть кое-что другое...
– Идея! – воскликнул Дормидонтов, по привычке ловя конец уже несуществующей бороды. – Надо этого бюрократа проучить.
...И вот в программу вечера отдыха рабочих и служащих комбината была включена пьеса «Волшебное удостоверение». Энский чувствовал себя в этот вечер неважно: еще бы – столько народу, и все без пропусков! Но что поделаешь – тут уже Дворец культуры, а не завод!
Вдруг к начохру подошел Кондратий Гаврилович и сказал:
– Сейчас звонили из проходной, там кто-то пришел, спрашивает вас!
Энский лихо взял под козырек и помчался на территорию завода.
– Минуточку внимания! – останавливая музыку, сказал Кондратий Гаврилович. – Сейчас будет показана импровизация «Волшебное удостоверение». Прошу всех подойти к окнам... Потушите свет.
В фойе потушили свет, и все столпились у больших, почти во всю стену, окон. Перед зрителями лежал ярко освещенный двор комбината. К складу готовой продукции мчался Энский. Он подбежал к складу, когда оттуда вышел усатый человек с наглазной повязкой. Энский протянул руку и взял удостоверение, просмотрев его – встал по стойке «смирно» и тренированным жестом взял под козырек. Потом, вежливо поддерживая мужчину под локоть, Энский повел незнакомца к мехцеху. У проходной будки вахтер, взглянув на удостоверение человека с повязкой, тоже вытянулся. Незнакомец махнул рукой и пошел к другому цеху – упаковочному. Там повторилась та же картина. Оттуда Энский повел гостя в конструкторское бюро.
– Зажгите свет! – сказал Кондратий Гаврилович. – Сейчас начнется финал!
Через несколько минут усач в повязке и Энский вошли в зал.
– Вот товарищ корреспондент, – сказал Энский, – решил поглядеть и на Дворец культуры! Кое-что из объектов мы уже осмотрели.
– А документы вы у товарища проверили? – спросил Кондратий Гаврилович.
– Все в порядке! Лично видел... Товарищ корреспондент!
– Чей корреспондент? – спросил предместкома.
– Я фотокорреспондент радиокомитета! – сказал усач и протянул красную книжечку.
– Я лично смотрел, – сказал Энский, – не беспокойтесь – фотография соответствует...
По залу прошелестел смешок.
– В чем дело? – бдительно спросил начохр.
– Да разве на радио, – фыркнул кто-то, – фотокорреспонденты бывают?
Энский протер очки.
В зале засмеялись. Все громче и громче. Начохр надел очки и сказал, повернувшись к «фотокорреспонденту радиокомитета»:
– Смешливый у нас народ, без забот...
Но, взглянув на усача, открыл рот: повязка была уже снята, и мужчина отрывал усы. Все узнали Дормидонтова из механического цеха.
– Пропуск мы сделали вот какой, – сказал Кондратий Гаврилович, подняв красную книжечку, – видите, что написано золотом на обложке? «ПРОПУСК ВСЮДУ». Эта фантастическая надпись и производила такое ошеломляющее впечатление на всех подведомственных начохру людей и на него самого. Вот до чего доводит бумажный гипноз! Ротозейство! Ведь любой человек может с таким, с позволения сказать, «пропуском» разгуливать по предприятию и сам начальник охраны будет его поддерживать под руку... «Пропуск всюду»! Подумать только клочок красного коленкора с золотым тиснением, а открыл все двери цехов, конструкторского бюро, склада!
...А на следующий день весь завод узнал настоящую фамилию Энского – из приказа директора комбината.
ЧЕМПИОН РАССЕЯНЫХ
Рассказы о находках и потерях
Кто из вас не терял когда-нибудь какой-нибудь вещи? Может быть, и найдется на всю планету один такой сверхвнимательный гражданин, у которого ни единой потери за всю жизнь не случилось, но это явление выдающееся. Мой же друг, слушатель академии лейтенант Виктор Скамейкин, был самым простым смертным. Поэтому, когда мы вышли из троллейбуса, я прежде всего спросил:
– А где твой портфель?
Виктор зачем-то ощупал свои карманы, затем растерянно развел руками.
– Я, очевидно, оставил его в троллейбусе!.. – пробормотал он.
– Так чего же ты стоишь?! – закричал я. – Садись на трамвай и догоняй! Пока троллейбус будет идти по кольцу, трамвай напрямик вывезет тебя к вокзалу! И ты перехватишь свой троллейбус! Вот как раз идет «Б»! Я буду ждать тебя здесь, в сквере!
Виктор вскочил в трамвай и умчался в погоню за портфелем.
Прошло минут двадцать. Виктор вышел из трамвая «Б» и, радостно улыбаясь, направился ко мне.
– Догнал! У Курского! Троллейбус номер шестьсот семьдесят девять! Вхожу – и вижу: у кондуктора мой рыжий портфель! Сверили инициалы: «В. С.» – все в порядке! Снова сел на «Б», и вот я здесь!
– А где же портфель?
Виктор посмотрел на свои руки, пожал растерянно плечами.
– Действительно... Черт его знает!.. Наверное, я оставил его в трамвае!..
– Но чем ты думаешь только?!
Виктор смущенно улыбнулся.
– Ты не поверишь... Я все это время, даже когда портфель был у меня в руках, думал о бюро находок. Все забытые и потерянные вещи прибывают туда! Пойдем и сделаем заявку о потере.
– Тебя наняли рекламировать это учреждение?
– Не говори глупостей! Едем, и ты сам все поймешь!
Но у входа в бюро, или, как его еще называют, «камеру хранения забытых и потерянных вещей», лейтенант резко затормозил.
– Что с тобой? – спросил я.
– Видишь ли, – в голосе моего друга появились несвойственные ему нерешительные интонации. – Я подожду тебя здесь. Вернее, я зайду туда попозже... – замямлил он.
– Почему? Что случилось?
– Это очень сложный вопрос. Ну, я не хочу встречаться с главным хранителем забытых и потерянных... Ты зайди туда и посмотри: не маячит ли там разговорчивый такой толстяк в тюбетейке? Потом все объясню.
Я вошел в небольшой вестибюльчик и остановился возле стеклянной двери, ведущей в камеру. Хорошенькая белокурая девушка сидела за столом. Перед ней лежала охапка зонтов и несколько хлорвиниловых разномастных плащей. Женщина со значком трамвайного контролера на лацкане парусиновой курточки сдавала находки.
– И это, Ниночка, после обычного рядового дождя, – говорила женщина. – А тут гроза была в четверг, так у нас рекорд получился: сразу восемь зонтов и пять плащей...
Я решил не входить в помещение, а провести разведку по всем правилам: сам вижу все, меня – никто. Впрочем, может быть, искомый толстяк находится тут, но мне он просто не виден? Терпение, терпение... Вот кто-то еще подходит к столу, за которым сидит Нина.
АВТОГРАФЭто был худощавый юноша в очках. В руках он держал толстую книгу.
– Вот она, – сказал юноша, протягивая том. – И надпись – мне от автора...
Нина прочла автограф, потом взглянула на переплет и рассмеялась.
Женщина-контролер тоже заулыбалась:
– Редкая надпись... Как же так получилось?
Юноша, ежесекундно поправляя очки, торопливо стал объяснять:
– К нам в институт на литературный вечер должен был приехать этот вот писатель, подпись которого вы видите... Уважаемый автор военных романов, так сказать, беллетрист-баталист. Понятно, что уже за два дня в ближайших книжных магазинах наши студенты раскупили все книги романиста – для получения автографов. Ведь приятно, когда на сочинении собственноручная авторская подпись, тебе адресованная, верно?
Нина и контролерша единодушно поддержали эту мысль.
– Так вот, точно в назначенный час писатель явился. Ну, рассказал о себе, о своих произведениях, прослушал стихи и новеллки членов литкружка, ответил на записки. А потом его атаковали любители автографов. И тут мне стало обидно – я-то не догадался предварительно запастись книгой. Смотрю на радующихся коллег и ругаю свою непредусмотрительность. И вдруг замечаю: писатель так поглощен надписыванием автографов, что даже не смотрит, на чем пишет. «Ага, – думаю, – вот, кажется, я смогу отличиться». Сами знаете, бывает – нет-нет да и потянет на что-то забавное, на розыгрыш, на шутку... Хватаю я вот этот том собраний сочинений Льва Толстого и бегу к писателю. А книги у него разных форматов имеются – и толстые, и потоньше, и цвет обложек различный. Короче, он бровью не повел – надписал мне Толстого. Глядите, синим по белому: «НА ПАМЯТЬ О НАШЕЙ ВСТРЕЧЕ».
– Ай-ай, – покачала головой контролер трамвая. – Несолидно получилось.
– Ну, а я забыл эту книгу в автобусе, – продолжал студент. – И если бы не ваше учреждение – прости-прощай редкий автограф. Ну, все хорошо, что хорошо кончается. Спасибо вам.
Нина тем временем внимательно рассматривала злополучный автограф.
– Знаете, – сказала она, – дело не так-то просто.
– Вы сомневаетесь, что эта книга моя? – ужаснулся юноша, хватаясь за оглобли своих очков, как утопающий за соломинку.
– Нет, книга принадлежит вам, – усмехнулась Нина. – Но писатель знал, что подписывал не свое сочинение.
– То есть... как? – недоуменно блеснул очками студент.
– Просто он вас разыграл, – Нина взглянула на недоумевающего студента. – Когда у вас был литературный вечер?
– Тридцатого марта!
– А он после своего автографа поставил дату – первое апреля. Да еще подчеркнул ее... Понятно?
Из этого студента наверняка получился бы хороший светофор. Он покраснел, потом вдруг пожелтел, потом стал зеленоватым.
– Да... действительно... как это я не заметил... «На память от автора» – и первое апреля... Да... Спасибо, добрый день... то есть до свидания! – И он с реактивной скоростью пронесся мимо меня по улице.
* * *
Пока Нина и контролер пересмеивались, я быстро заглянул в комнату: в ней никаких мужчин – ни толстых, ни худых – не было. Можно было докладывать Виктору о выполнении задания.
– Ты почему так долго там был? – подозрительно спросил меня лейтенант. – С ней разговаривал?
Нет, поистине мой друг вел себя сегодня загадочно. Я не узнавал всегда спокойного, рассудительного, даже немного флегматичного офицера.
– Путь свободен! – отрапортовал я. – Толстяк не обнаружен.
