Текст книги "Надпись на сердце"

Автор книги: Борис Привалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

БЕСПОКОЙНЫЙ КРУЖОК

– У меня, – сказал директор Дворца культуры, – сорок коллективов. Начиная с народного театра и кончая кружком балалаечников младшего школьного возраста. И все работают хорошо. Никаких жалоб, никаких ЧП. А вот сорок первый кружок – сплошное беспокойство. Двадцать две жалобы. Три комиссии приезжали, расследовали. Нарекания со всех сторон. В городе со мной многие не здороваются. Вот какие дела! И кстати, именно этот кружок и признан лучшим. Вот она, взгляните, грамота областного масштаба. Читайте: «Лучшему коллективу Дворца культуры, кружку кулинаров...» Не удивляйтесь, именно кулинары наш самый знаменитый и беспокойный кружок. Девчата пришли в комитет комсомола и сказали: «Скоро замуж выходить, а готовить как следует мы не умеем! Хотим учиться!»

Что делать? Отыскали трех поваров-пенсионеров, которым вместе лет двести. Активисток из заслуженных жен – по три кулинарные пятилетки у каждой за плечами. Забрали у меня комнату, вот тут, рядом с кабинетом. Поставили там две плиты: одну дровяную, вторую – газовую. Три керосинки, три примуса и два керогаза. Ведь мало ли куда судьба молодую хозяйку забросить может – на всем нужно уметь готовить... Продукты приносят с собой. Короче говоря, дым столбом – варят мои хозяйки, жарят, парят. Учеба – на полный ход. Вот тут-то и начались неприятности. Ну, жалобы от народного театра или там от сборной по баскетболу – не в счет. Это наши родные коллективы, и мы с ними всегда договоримся. Хотя им из-за кулинаров трудно приходится. Сами подумайте: проходят хозяйки шашлык. Или сдают домашнее задание по жареным цыплятам. Запахи такие по дворцу бродят, что просто бросай все и объявляй обеденный перерыв. Актеры роли забывают, баскетболисты берут пятнадцатиминутный перерыв, бегут в столовку. Те, кто посообразительней, литературный кружок например, – те в гости к кулинарам шагают. «Мы вам решили посвятить стихи». В общем ясно: нужно вдохновение поддержать...

Но вот что дальше начинает твориться Ведь у нас строители в большинстве своем едва-едва начальное кулинарное образование имеют, в объеме меню столовой. А тут довольно много девчат стали в пище толк понимать. Когда они заходят в столовую пообедать – требуют, чтобы все готовилось по правилам, вкусно. Вызывают повара и разговаривают с ним профессионально, на кулинарном языке. Со мной директора столовых и ресторанов здороваться, я уже говорил, перестали: «Уйми, – говорят, – своих стряпух, житья от них нет!»

А шеф-повар из заводской столовой даже сюда прибежал, в кабинет, чуть не в драку на меня. Оказывается, девушки мои ему проработку устроили во время обеденного перерыва. А все рабочие их поддержали:

– Невкусно! Души в борще нет!

– Какая душа? – кричит шеф-повар. – Душа в раскладке не значится! Тоже мне, пряность-деликатес! Сколько ее граммов на тарелку борща выдавать, а? Может, знаете?

– Ах, вот как! – отвечают мои стряпухи. – У вас душа, оказывается, на граммы меряется? Так вот: расфасуйте ее на четыре части! Одну принесите на заседание комитета комсомола, другую – в дирекцию, третью – в завком, четвертую – в трест столовых.

Мне звонки идут: «Уйми своих кулинаров!» А я отвечаю: «Не могу! Этих скоро выпустим, других наберем – еще хуже вам будет. Так что перестраивайтесь лучше подобру-поздорову».

А комиссии к нам приезжали по жалобам строителей. Сами знаете, дома всякие бывают – звукопроницаемые, светопроницаемые – это уже с дырами в стенах. Наш оказался – новаторство в домостроении – запахопроницаемым. Значит, строители какой-то просчет допустили, а мы его с помощью кулинаров вскрыли. Переговорил с инженерами. Они не сознаются – это, мол, не порок! «Хорошо, – говорю, – присылайте экспертов, будем выяснять...» Три комиссии – все за меня... Теперь будет ремонт за их счет... А пока... Принюхайтесь, прошу вас... Каков аромат? То-то!.. Не единым хлебом жив человек. Он жив и супом, и жарким, и сладким... Как вы думаете, что они сейчас прорабатывают? Точно отгадали, пирожные... Может, зайдем посмотрим? Стряпухи – народ гостеприимный...

ПОМОГИТЕ УТОПАЮЩИМ!

Когда раздался истошный крик: «Спа... сите!», то все, кто в это мгновение шел по мосту имени Юных водолазов, бросились к перилам. Я же рванулся к щиту, на котором висел нарядный красно-белый спасательный «бублик» с призывом «Бросай утопающему».

Но только я протянул руки к этому кругу, как передо мной возникла фигура в телогрейке, и воздух резанула короткая трель тревожного свистка.

– Руки оставьте при себе, гражданин! – строго сказал обладатель свистка и одернул свою телогрейку точно таким же движением, каким милиционер одергивает китель, прежде чем трубно провозгласить: «Ваши документы!»

– Тонет же, тонет! – кричал какой-то нервный зритель. – Ныряйте, кто может! Сам бы бросился, да у меня предынфарктное состояние!

Только я размахнулся, чтобы оттолкнуть странную фигуру, стоящую между мной и спасательным кругом, как фигура вдруг как-то очень покорно шмыгнула носом и сама сделала шаг в сторону.

– Учтите, – сказала она, – вас предупреждали по всем правилам. Так что отвечать вы будете персонально.

Я сорвал цветастую баранку с крюка и чуть не выронил ее из рук – таким неожиданно тяжелым, словно гиря-двухпудовик, оказался этот спасательный снаряд.

– А я про что говорил? – вздохнула телогрейка. – Таким нулем шарахнешь по утопленнику – и все. Поминай имя-отчество. Никакие искусственные дыхания не помогут. Потому в этом спасательном инвентаре пробкозаменитель еще пять лет назад начисто выгнил. В какой-то химический минерал обратился.

Телогрейка постучала своим металлическим свистком по спасательному кругу:

– Во, слышите – асфальт!

– Да кидайте же скорее! – волновался нервный товарищ, стоящий рядом со мною. – Вопрос идет о жизни и смерти...

Но о смерти теперь говорить не приходилось: утопающего уже подбирала оказавшаяся случайно поблизости лодка с влюбленной парочкой. Девушка и ее поклонник довольно сноровисто извлекали утопленника из водной стихии.

Прохожие, оживленно комментируя происшествие, начали выходить на свои прежние орбиты.

– Вы кто ж будете? – выжимая спасательную гирю, чтобы водрузить ее на крюк, спросил я телогрейку. – Сторож?

– Специально охраняю осводовский инвентарь, – ответил он, пряча свисток в карман. – Чтоб кто случайно его в воду не скинул. Кружочки эти на балансе стоят. Означенную ценность имеют.

– Но они же никуда не годятся!

– А куда ж их девать прикажете, раз на них срок износа не указан? Вот петрушка и получается. Мы, то есть сторожа на мостах, в год государству, все вместе, в двадцать тысяч обходимся. А всех, скопом, спасательных кругов всего на пять тысяч рублей значится. Хотели нас в прошлом году увольнять. Из руководства такой шустрый гражданинчик приезжал на персональном мотоцикле. Предложил нас сократить, а круги к щитам приколотить. Ну, тут ему и дали жару! Подумаешь, хе-хе, новатор обнаружился! Во-первых, по инструкции спасательный круг должен свободно со шита сниматься. Сами понимаете, секунду промедлишь, человек прикажет долго жить. Так что гвозди сразу отпали. А во-вторых, бухгалтер за нас. Есть у него графа расхода на охрану инвентаря, и мы за этой графой как за каменной горой. Не уколупнешь, все законно. И бухгалтер наш – большой строгости товарищ. Государственную копейку бережет, как собственную кровинку. Он шустрику так это ехидно врезал: «А кроме всего прочего, – говорит, – по какой статье, – говорит, – я проведу предлагаемые вами гвозди для приколачивания кругов?»

– Но совесть-то, честность гражданская у вас есть? – возмутился я. – Ведь вот все понимаете, разбираетесь в беспорядках, а молчите. Выступили бы на собрании, написали бы в газету!

– Знаете, писал, – сказал сторож и положил ладонь на то место, где, по его расчетам, под телогрейкой должно было находиться сердце. – Все описал, как есть. В городскую газету. Три ночи не спал, грамматику исправлял.

– И что же?

– В редакции сказали: не убедительно, дескать, чистой воды частный факт. «Вы, – говорят, – напишите с обобщениями. Не обязательно, – говорят, – фамилии бухгалтера и начальника станции указывать. Главное – типичность. Ведь не только, – говорят, – на здешних мостах может такое случиться...» Ну, а с обобщениями я писать не умею. Может, вы, товарищ, напишете, а? Статью написать, не в воду нырять, а сколько народу сразу спасете! Право слово: помогите утопающим!

Я дал слово помочь.

Вот так и родился этот рассказ.

КАКОЕ ЭТО ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЕ?

Девушка села на нос лодки, а он взялся за весла. Это была ярко выраженная влюбленная парочка: молодой человек глаз не сводил со своей стройной подруги, она не видела ничего, кроме него.

Лодка тихо покачивалась на ласковой речной зыби. Прозрачная вода, пронзенная пугливыми рыбками, желтые россыпи дна, просторное, без единой соринки, чисто выметенное ветром небо оставались незамеченными влюбленными.

– Как хорошо! – сказала она.

– Мы уплывем куда хочешь! – с жаром заговорил он, сильно работая веслами. – Вдвоем – ты и я, я и ты... Представь себе – мы несемся не по этой реке, а по бурному морю. Я гребу, мы летим, как десять ветров сразу!

– Хорошо! – широко раскрытыми глазами смотря на юношу, сказала она.

– Эй! – закричал лодочник. – Лодку то позабыл отвязать! Слышь, паря?

– А туда же, молотит веслами чисто мельница – все на одном месте! – рассмеялся сидящий на пристани толстяк с пивной кружкой в руке.

– Да очнись ты! – теребил цепь лодочник. – Какое тут плавание, когда ты на приколе? Моряк с разбитого корабля! «Бурное море»! Крюк отцепи!

Молодой человек опустил весла, как птица – подбитые крылья. Он оглядел широчайшую самодовольнейшую улыбку лодочника и удивленно произнес:

– Ну, забыл... А какое это имеет значение?

...Когда лодка с влюбленными была уже далеко от берега, лодочник обратился к толстяку с пивной кружкой и, недоуменно крутанув носом, сказал:

– Какое значение имеет... хе-хе... Да ведь деньги-то за катание небось платил, а сам на месте стоит. Чудак, право слово!

ОБНОВА

В закусочной № 89, куда я зашел перекусить, внимание всех присутствующих было привлечено шумной компанией мужчин. Они вели себя громко, но ни швейцару, ни милиционеру, который нет-нет да заглядывал с улицы, поводов для вмешательства не давали.

– Обмывают! – почтительно (большой счет всегда вызывает почтение у обслуживающего персонала питейных заведений) объяснил мне официант. – Ух, и гульба идет! Рублей за пятьсот, как пить дать!

А пить давали без задержки. Самый пожилой (его уважительно именовали «мастером») уже угас, обмяк на стуле и только изредка повторял: «По рюмочке... по малень... кой... бом-бом... тирлим».

Компания находилась на той стадии «веселости», когда «Шумел камыш» уже кажется пройденным этапом, а просто шум, без камыша, начинать еще рано.

Официант приносил мне все новые и новые сведения:

– Слесарь, вон тот, белокурый, всех угощает...

– Уже уходят – счет потребовали...

– Получка у них сегодня была. И решили обнову обмочить...

– Кажись, дачу купил, слесарь-то... Наконец компания поднялась и направилась к двери. Мастера аккуратно вели, поддерживая за талию и тихонько инструктируя: «Теперь левой, а теперь правой... и опять левой...»

– Раз-два – взяли! – ответно бормотал мастер.

Официант, который обслуживал меня, сообщал последнюю новость:

– Счет – пятьсот рублей восемьдесят пять копеечек, как одна копейка. Вот повеселились люди от души: всю почти что получку до дна.

– А что вспрыскивали-то? – спросил я.

– Ах ты, господи, чуть не забыл, – и официант в два шага догнал белокурого слесаря: – Дача-то где у вас? В какой местности?

– Какая дача? – Слесарь остановился, страдальчески наморщил лоб. – Нет у меня дачи...

– А-а, значит, машину купил! «Волгу» или «Москвича»?

– О чем ты толкуешь, уважаемый? – довольно трезво спросил слесарь.

– Насчет обновы я, простите, – хихикнул официант, – обмывание, хе-хе, было по первому разряду... Не иначе жене манто или холодильник!

– Да, а где обнова-то? – оживился слесарь. – Ваня! Ты обнову взял?

Ваня, обеспечивающий движение мастера вперед, отозвался, едва переводя дух:

– На стуле на моем валяется!

Слесарь подошел к стулу и взял маленький пакетик в синей, фирменной, универмаговской обертке.

– Во! – молвил он гордо. – Тапочки купил! Высший сорт! И подошва – целиком кожаная!

КРИТИК В КЛЕТКЕ

«Д о г м а (греч.) – положение, принимаемое на веру, без критической проверки его на практике.

Д о г м а т и к – тот, кто придерживается догматического образа мышления».

(Из «Толкового словаря»)

На днях я присутствовал на публичном выступлении одного столичного литературного критика. И мне вспомнился один разговор в городе Энске.

...Как-то раз погожим деньком гулял я по этому городку и забрел в зоосад. На дорожках и горках, не обращая внимания на немногочисленных, ставших уже привычными, зверей, шумно играла детвора. Я оказался единственным взрослым посетителем, и удивленный директор сада принял меня, вероятно, за какого-то инспектора или инструктора. Во всяком случае, он долго показывал мне ведомости и накладные, а потом вызвался быть экскурсоводом.

– Заколдованный круг получается, – жаловался он. – Типичная карусель. Дорожки у нас запущены, стены, изгороди, заборы – не крашены, скамейки поломаны... Кому охота к нам ходить? Я не про них, – кивнул он в сторону детишек. – Эти бесплатно. А раз посещаемости нет, то финансовый план горит. Ярким пламенем. А раз дохода нет, то и средств на ремонт, на краску не отпускают – хозрасчет, сами понимаете. Карусель! Без средств опять же нехорошо – дорожки запущены, стены, заборы не крашены, скамейки поломаны... Посетитель мимо нас идет. А раз он мимо, то финансовый план...

Зоодиректор принадлежал к типу бездельников-разговорников, то есть вся творческая энергия у него уходила на болтовню, и он говорил без умолку. Даже звери, заслышав его громкую скороговорку, скучнели, отворачивались.

– Многие вольеры по десять лет не ремонтировались, – продолжал директор. – Кое-где в клетках железо так проржавело – смотреть страшно. Если, к примеру, тигр хвостом махнет, да прутья эти заденет – половина из них сразу прахом станут. Кабы знал зверь, в каком состоянии его клетка, он бы давно на волю вышел...

Вот почему, когда я слушал выступление столичного литкритика, который с пеной у рта доказывал, что известный поэт Икс и любимец публики романист Игрек люди великие и непонятно, почему им еще при жизни не поставлено памятников хотя бы в виде издания собраний сочинений, мне вспомнился зоосад в Энске и догматики в клетках.

Как часто еще считается незыблемым давно проржавевшее и прогнившее!

ДУША СПОРТСМЕНА

Однажды пришлось мне с рыболовецкой бригадой ходить на промысел. Было это на Азовском море. Целые сутки пробыл я на баркасе, где бригадирствовал Финоген Петрович, человек квадратного телосложения: ширина плеч его почти равнялась росту.

Я помогал рыбакам как мог, но, кажется, больше мешал.

Когда улов – курган живого серебра (никогда в в жизни я не видел столько рыбы сразу!) – был сдан, рыбаки дружной компанией зашагали по дороге в поселок. Я шел вместе с ними, испытывая гордое чувство уравнения в правах: в какой-то степени я был уже «свой», «баркасный», «артельный парень».

Меня не стеснялись, разговаривали откровенно.

Основной темой служил грядущий воскресный день – кто и как собирается отдыхать.

– Кто куда, а я в кино, – сказал один. – Три сеанса отсижу – у меня большое отставание имеется по картинам.

– Что касается рыбы и воды, – пошутил второй, – то самая лучшая рыбеха, по-моему, это домашняя колбаса, а самая лучшая вода – пиво. Ох, и потяну же я холодного пивка под жареную колбаску!

– А я – на консервный завод... – смутился самый молодой член бригады.

– К Дусе своей разлюбезной! – дружным хором закончили за него товарищи.

– Ну, а ты, Финоген Петрович, как мыслишь? – спросили рыбаки бригадира, молча шагающего с дымящей трубкой в зубах. – Как обычно?

– Как обычно, ребятушки! – мечтательно вздохнул Финоген Петрович. – Удочки на плечо – и айда на весь день рыбачить... Эх, и отведу же душу!