Текст книги "Надпись на сердце"
Автор книги: Борис Привалов
Жанр:
Юмористическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
ПЕРЕКРЕСТОК
Бензозаправочный пункт, которым командует Миша Римов, расположен на перекрестке пяти дорог. Недаром на строительстве шутят: «Все дороги ведут к Римову». На перекрестке легче всего поймать попутную машину, и в уютном домике бензозаправщиков всегда много ожидающих оказии «транзитников».
Но сегодня утром у Римова пока один-единственный пассажир – директор поселковой столовой Ксения Ивановна. Ее пышные с проседью волосы усеяны разноцветными кружочками конфетти: она едет с праздничного вечера новоселов.
Гудит машина. Миша Римов, высокий черноглазый юноша в синем – мехом внутрь – комбинезоне, исчезает. Тихо. Потом дверь открывается, и Ксения Ивановна видит перед собой двух... котов в сапогах, вернее – в валенках.
– Со школьными каникулами вас! – говорят коты и смеются, глядя на удивленное лицо директора столовой.
Когда коты снимают маски, Ксения Ивановна узнает их: черноволосый худощавый бригадир монтажников Николай – на ужин он обычно берет биточки, коренастый белокурый Илья электрик предпочитает сосиски.
– Едва не провалили сегодняшнее выступление, – вздыхает Николай. – Наша Красная шапочка выпила холодного шампанского и охрипла. Пришлось Илью переквалифицировать с Зайки-зазнайки на роль второго кота в сапогах.
– Новаторство, – смеется Илья, – два кота сразу! Умоляю вас, Ксения Ивановна: никогда не пейте перед спектаклем холодного шампанского! Из-за этого напитка мы чуть-чуть не нарушили свое слово: обещали быть в подшефной школе на празднике сказок и вот – опаздываем.
– У Гриши, сына моего. – говорит Ксения Ивановна, – тоже чуть было неприятности не произошли вчера: слово-то дал, а сдержать едва смог.
ТЫСЯЧА НОВОСЕЛИЙ В ОДНУ НОЧЬ– Дома Гриша мой частенько не ночует – в конторе остается. Я его даже спросила как-то:
«Может, твою кровать соседям отдать? К ним племянник приехал, моряк демобилизованный, так он в гамаке спит».
«Правильно, – смеется, – отдай. У меня, мама, в конторе диван мягкий!»
Видимся мы чаще в столовой, чем дома. И вот на днях Гриша обедает, я к нему подсаживаюсь. Накануне он свое строительство сдал: поселок на тысячу квартир и клуб. Кругом о нем разговор хороший идет: «Тысячу новоселий будем одновременно праздновать!» А он сидит за обедом мрачный, ну, прямо Суховей Суховеич!
Материнское сердце не выдержало, стала я его расспрашивать.
«Попал я, мама, – говорит он и улыбается, – в безвыходное положение. В постройкоме был – даже там помочь не могут».
Тут я чувствую, у меня брови дыбом встают от ужаса.
Оказывается, когда Гриша новоселам ключи от новых квартир вручал, то его на радостях каждый к себе на новоселье приглашал. Поселок сдали в течение недели, и получилось так, что новоселье-то у всех на один день назначено: на первое число! Ну, Гриша сперва пообещал некоторым заглянуть на минутку, а потом спохватился, да уже поздно – остальные обижаются: что ж, мол, к одним идешь, а к нам нет? Хоть на чуток загляни – поднимешь тост за нашу жизнь на новом месте. Гриша не смог отказать и наобещал всем: дескать, постараюсь и так далее.
«Вот теперь и подсчитай, мама, – говорит, – ведь квартир тысяча, в каждой минимум по пяти минут посидеть нужно, это же больше восьмидесяти трех часов получается!»
«Выходит, Гришенька, – спрашиваю я, – ты слово-то свое нарушишь?*
А сама в уме другой расчет произвожу: в каждой семье согласно обычаю минимум по сто граммов поднесут – попробуй откажись. Это же получается: тысяча раз по сто?! Нечего сказать, попал мой непьющий сынок в переплет!
Тем временем, смотрю, Гриша что-то карандашом по бумажной салфетке чиркает. Всю салфетку исписал! Мне спросить неудобно – может, какая-нибудь строительная тайна? Но когда он ушел и салфетку эту на столике оставил, то я ее прибрала. Вверху там стояло число новых квартир – 1 000. Потом – 5 м, пять минут, значит. И между ними знак умножения. Дальше – значки, формулы какие-то... «Не иначе, – думаю, – Гришка какой-нибудь реактивный прибор конструировать будет для молниеносных посещений».
А вчера получаю записку: «Мама! Праздник строителей, посвященный окончанию работ, мы с тобой встречаем в новом клубе. Целую. Григорий». Встретились мы за праздничным столом, только подняли бокалы, выпили, смотрю – а рядом стул уже пустой. «Ну, – думаю, – побежал сынок по квартирам, дай бог ему здоровья!» Жутко мне стало, как я сто граммов на тысячу множить принялась. Вдруг радио заговорило. Гришин голос! Поздравляет с окончанием строительства, желает успехов. И потом рассказывает, в какое затруднительное положение он попал. Короче говоря, решил он сделать новоселам подарок – на месяц раньше срока радиофицировать поселок.
«Радио, – говорит, – теперь дает мне возможность лично, как я обещал, поздравить каждого из вас с новосельем, вместе с вами поднять тост за наши трудовые успехи!»
Возвращается Гриша на место, я ему показываю ту самую салфетку, что он в столовой оставил.
«Если ты тогда уже насчет радио все придумал, – говорю, – так зачем же ты квартиры на минуты множил? Чтобы мать ввести в заблуждение?»
«Это, мама, – смеется он, – расчет провода для радиофикации поселка. И минуты здесь ни при чем – буквой «м» метры обозначаются!..»
* * *
В окна видны машины, идущие через перекресток. Вот мчится 25-тонный «МАЗ» – грузовик Минского автозавода. Вот ползет «автопурга» – снегоочиститель. Вот сворачивает к бензозаправочной колонке голубой автобус.
– Кинохроника! – говорит Илья. – Интересно, что они сегодня снимали? Сейчас спросим, сюда Константин Петрович идет – старший оператор.
– Кинохроника, – улыбается Ксения Ивановна, – больше всего любит украинский борщ и компот по-челябински.
Дверь распахивается, и клуб морозного воздуха вваливается в «зал транзитных пассажиров». В первое мгновение нельзя из-за тумана разобрать, где кончается холодный воздух и где начинается Константин Петрович. Потом становится виден белый полушубок, широкие плечи, веселые голубые глаза.
– Привет, Коты Котовичи! – басит оператор. – Вас на самом деле двое, или это у меня все еще отголоски вчерашнего банкета? Двое? Тогда все в порядке! А я только что из школы – снимали Праздник сказки. Чудесное зрелище – ну, прямо панорамное кино!
– Весь наш драмкружок, наверное, там давно, – говорит Илья, – а мы вот машину ждем. Утром выступали в детсаду, задержались из-за охрипшей Красной шапочки!
– Мне бы ваши заботы, – вздыхает Константин Петрович. – Такой позор, сказать стыдно. Операторов много, а «белое пятно» одно – и никак не можем его ликвидировать...
«БЕЛОЕ ПЯТНО»– Кинохроникеры «белым пятном» называют Александра Гладышева. Да, да, того самого, знаменитого машиниста шагающего экскаватора. Кажется, при чем здесь «белое пятно», символ неизвестности? Сейчас поймете. Мы снимаем кинолетопись стройки. Лучших стахановцев, новаторов, изобретателей, важнейшие этапы строительства, знаменательные события. Через несколько лет все это будет исторической ценностью. Ведь эти кадры войдут во все фильмотеки коммунизма! А вот исторические кадры с участием Гладышева – «белое пятно» нашей кинолетописи. Учебный фильм о работе Гладышева мы сняли, по нему учатся на всех стройках, а вот, например, первый кубометр грунта из котлована – его Гладышев вынимал – мы не смогли снять... И конец работы на водохранилище, так сказать «последний ковш», тоже не сняли. Все Гладышев виноват. Приезжаем на участок.
«Когда начинаете рыть котлован? – спрашиваем. – Двадцатого числа? Хорошо».
«Но ведь у нас есть некоторое перевыполнение плана?» Уточняем, что рытье может начаться семнадцатого.
«На всякий случай, загляните шестнадцатого, – говорит начальник участка, – не ошибетесь».
Заглядываем точно шестнадцатого. Как нас увидели в конторе – смех начался. Оказывается, Гладышев уже 15-го утром первый кубометр грунта вынул!
Ладно, думаем, отыграемся на последнем ковше. Хороший кадр: конец земляных работ на котловане и так далее. По плану конец двадцать девятого числа, мы договариваемся на двадцать шестое, но для страховки прибываем двадцать четвертого. И первого, кого мы встречаем, – Гладышева, преспокойненько шагающего рядом со своим экскаватором: все работы кончил и перегоняет свою «шагалку» на новое место. А в котловане уже бетонщики возятся!
Тут я рассвирепел.
«Из-за вас, товарищ Гладышев, – кричу, – мы сорвали дело большой государственной важности! Вы подводите советскую кинематографию! Это безобразие, это недостойно!» И так далее.
Помню, грозился даже, что буду жаловаться в партком.
А потом, прямо среди монолога, меня вдруг смех разобрал. «Что же, – думаю, – я на него кричу?» На каком основании? Ведь это он может на меня кричать, что мы ему своими съемками работать мешаем! Он план перевыполняет, шагает впереди времени, а я ему сцену у экскаватора закатил!
Мы оба посмеялись над создавшейся ситуацией и договорились, что в следующий раз я буду внимательнее наблюдать за темпами и не допущу опозданий. И вот, товарищи, нынче я ликвидирую «белое пятно»! Сегодня я Гладышева сниму в исторический момент: начало работ по прокладке соединительного канала! Понимаете? Степь, целина, крупным планом – стальные зубья вгрызаются... И так далее.
Дверь распахивается, и в комнату влетает Миша Римов.
– Граждане пассажиры! – объявляет он. – Производится посадка на курьерский самосвал маршрутом Перекресток – село Никитское. Вам, Ксения Ивановна, тоже можно этим составом ехать – у поселка выгрузитесь. Эх, и машину я вам подобрал: первый сорт – третья скорость. Помчитесь – словно ветер!
Транзитники встают. Коты надевают маски (в руках нести – помнутся, в карман – не засунешь, а так и сохранность гарантирована и лицу вроде как бы теплее).
– Да, новость, – говорит Миша. – Сейчас шофер с четвертого участка приехал, рассказывает: там монтажники сегодня досрочно новый шагающий экскаватор смонтировали. А Гладышев его испытания проводит. Работают, как десять богов сразу!
– Гладышев? – настораживается Константин Петрович. – Сегодня работает? Где?
– Начал соединительный канал рыть, – поясняет Миша.
– Соединительный?! – вскрикивает оператор. – Начал рыть?!
– «Белое пятно», – в отчаянье шепчет Константин Петрович и в бессилье прислоняется к дверному косяку, – «белое пятно»! – затем стремительно, забыв попрощаться, выскакивает из дома.
– Трудно им приходится, – смеется Миша. – Наши машинисты шагают уж больно здорово – не догонишь!
Коты и Ксения Ивановна направляются к дверям.
ПЕРВЫЙ МИЛИЦИОНЕРК транзитникам, ожидающим, когда попутный самосвал возьмет горючее, подходит один из шоферов. Его «МАЗ», с двумя красными звездочками на дверце кабины (каждая звезда означает, что машина прошла сто тысяч километров без аварий и капитального ремонта), стоит в очереди на заправку.
– А-а, Шура! – приветствует его Ксения Ивановна. – Что случилось? Когда час назад ты меня сюда вез, у тебя такого счастливого выражения на лице не было!
– Веселое дело произошло, – отвечает Шура. – Радостное событие, можно сказать: у меня едва-едва права не отобрали. Хорош бы я был – бесправный двухсоттысячник!
– Какая уж тут радость, – усмехается Илья, поправляя сползающую бороду, – чуть не опозорился – и доволен!
– Эх ты, борода липовая! – говорит шофер. – Ты ведь не знаешь, как дело-то было! Еду я по поселку строителей, слышу – свист. Такой красоты трель – описать невозможно. Прямо между небом и землей жаворонок вьется! Так только милиция в больших городах столичного значения свистеть умеет! «Ну, – думаю, – или кажется мне, или шутит кто». Продолжаю следовать своим маршрутом. Опять свист. Тогда я сворачиваю к кювету, даю тормоза. И тут мне будто видение является... кто вы думаете? Милиционер! Понимаете: первый регулировщик в нашем поселке. Я на него смотрю, как на произведение искусства – глаз оторвать не могу, честное слово! Весело мне стало: ведь что было на месте нашего поселка всего год назад? Пять кустов, три зайца и сто сугробов. А сейчас одних жителей, наверное, тысяч сорок!
«Товарищ водитель, – говорит мне милиция, – согласно постановлению поселкового Совета с сегодняшнего дня вводятся городские правила уличного движения. Попрошу вас предъявить права – вы нарушили постановление поссовета: ехали по главной улице с превышением скорости. Положено сорок километров, а вы давали минимум пятьдесят».
«Стоят ли разговора, – говорю я, – какие-то десять лишних километров? Мелочь!»
«Вот именно этой мелочи, – отвечает милиционер, – вам и не хватает до полной сознательности. Прошу права!»
Отдал я ему права, смотрю вокруг себя и улыбаюсь: вместо прежнего полуголого пространства самый настоящий город передо мной. И на месте большого оврага – Яловой балки – появились правила уличного движения в лице данного симпатичного гражданина с полосатым жезлом!
«Вы чего смеетесь?» – спрашивает милиция.
Ну я рассказал ему все свои мысли. Он меня без греха отпустил.
«Только смотрите, в следующий раз не попадайтесь», – говорит. И тон у него такой внушительный – я сразу себя так почувствовал, будто в Москве по улице Горького еду. А милиционер-то, оказывается, действительно из столицы: специально отпросился на стройку.
– Поехали! – зовет Миша. – Грузись, Котофеичи. Ксения Ивановна, пожалуйста, в кабину!
– Будь здоров, Миша!
– До скорого свидания!
Миша машет уезжающим, а в это время новая партия транзитников соскакивает с подошедшей машины.
– Здорово, хозяин перекрестка! Принимай пассажиров!
– День добрый! Прошу в зал ожидания! – отвечает Миша. – О посадке будет объявлено особо! Докладывайте: кому куда ехать? Кому какие поручения даны для перекрестка?
И через несколько минут транзитники уже шагают в домик бензозаправщиков – погреться, побеседовать в ожидании оказии.
А через перекресток по всем пяти дорогам мчатся машины.
ЗАКОЛДОВАННЫЙ ДУДИКОВ
Этот рассказ я услышал от крановщика Пети, одного из лучших передовиков завода. Мы сидели под самыми стропилами цеха, в будочке крана. Шел обеденный перерыв, и кран отдыхал вместе со всеми. Внизу мелькали спецовки и комбинезоны рабочих. Петя аппетитно хрустел бутербродами и неутомимо запивал еду чаем из краснобокого термоса.
– Вон видите, – сказал он мне, – зеленый комбинезон между станками мелькает? Это заколдованный Дудиков из четвертого цеха. Неуемная личность. Большой человек!
Я поинтересовался, кем, когда и зачем «заколдован» Дудиков.
– Вот послушайте, – завинтил термос Петя. – Замыслили Дудикова перевоспитать. Кто замыслил? Мастер его участка, инженер да заместитель начальника цеха. У Дудикова характер очень агрессивный. Вот если бы, к примеру, на курсах повышения квалификации ввели предмет «Как наживать себе врагов», то Дудикова наверняка назначили бы преподавателем по этой дисциплине. Критика-самокритика – вещь полезная, но к ней многие с трудом привыкают. А Дудиков, что ни день, то фельетон в стенгазете на-гора́ выдает или, на худой конец, листовку-«молнию». Из-за него председатель цехкома четвертого цеха раньше времени на пенсию ушел, честное слово! Вот какой у этого неуемника характер. Вы только посмотрите, как его зеленый комбинезон внизу мелькает: с реактивной скоростью. И так всегда. Люди отдыхают, питаются, кислородом дышат или в шашки играют, а он ни минуты спокойно на месте постоять не может.
А насчет колдовства все получилось очень просто. Мастер, инженер по БРИЗу и замначальника цеха – дружки закадычные. Как говорится, пивом не разольешь. Решили Дудикова ославить. Но производственник он хороший, это его критике силу придает. А ежели парня отстающим сделать? Кто тогда к нему прислушиваться будет? Вот как задумано было! Перво-наперво меж себя порешили сделать так, чтоб Дудиков плана не выполнил. Дали ему наряд на детали повышенной сложности, а норму оставили прежнюю – сорок штук за смену. Понятно, Дудиков за день всего сорок процентов вытянул. А тут как раз очередное собрание. Мастер так и рассчитывал: дать неуемнику жару публично. Выступал первым. Разгром учинил парню на сто пятьдесят процентов. Дудиков словно этого только и ждал. Берет слово, да не о себе речь держит, а о больших принципах: о практике распределения нарядов в цехе вообще и на их участке в частности. И почему приятели мастера всегда имеют легкие наряды и заниженные нормы и отчего не учитывается опыт других цехов по рациональному распределению нарядов на каждой станочной линии... Да как пошел-поехал – все диву дались, когда он успел так подробно вопрос подготовить! Понятно, ничего не получилось у мастера и его дружков. Выскочил Дудиков сухим и чистым из их грязной водицы!
Погодили они немного, затем вторую мину под Дудикова подвели. Подсунули ему для работы детали со скрытым браком, чтобы потом парня обвинить. Расчет был таков: как только Дудикова бракоделом нарекут – вся прыть с неуемника сойдет. Какое у него будет моральное право других задирать, раз сам в хвосте?
Но ведь и у Дудикова друзья имеются. Узнали про заговор, сообщили.
«Вот и хорошо, – говорит Дудиков, – я всегда мечтал получить для работы такой именно брак».
Пошел он перед сменой к начальнику БРИЗа – инженеру, который рабочим изобретательством ведает. С инженером этим у него старая «дружба»: Дудиков его и в газете песочил, и в карикатурах, и на каждом собрании воспитывал.
Приходит он в БРИЗ. Инженер встал, выгнул, как кот, спину дугой, шипит:
«Что вам нужно? Я занят!»
«Дайте мне тот прибор для определения скрытого брака в деталях типа 65-1, который вы полгода маринуете! – просит Дудиков. – Иногда ведь в металл бывает труднее заглянуть, чем в человеческую душу. Это я не про вас, гражданин хороший, потому вас лично вижу насквозь. Короче: прошу выдать прибор для эксперимента».
Инженер на дыбы: дескать, не лезьте не в свое дело, а Дудиков не поленился, за парторгом сбегал. Пришлось прибор выдать.
И Дудиков в присутствии всей цеховой общественности девяносто деталей из ста этим прибором забраковал!
«Вот как, – говорит, – нас обеспечивают работой!
Убил он сразу трех зайцев: прибор пошел в ход, мастер схлопотал выговор, а приемку деталей решено было пересмотреть во избежание подобных случаев.
Вот отсюда и пошло его прозвище – смекаете? Словно заколдовали парня – ему неприятность подготавливают, а он ее так каждый раз оборачивает, что его «дружкам» еще тошнее становится. А утвердилось прозвище накрепко после того, как Дудиков воскресный субботник сорвал. Он возьми да и заяви накануне, что это безобразие устраивать пятый субботник за месяц.
Тут уж и мастер, и инженер БРИЗа, и замначцеха просто расцвели от восторга: представляете, такое заявление?
«Антиобщественные настроения! Вражеская агитация! – чего только они про него не говорили. – Сейчас мы его, милого, расколдуем! Немедленно созвать собрание!»
И в тот же день – собрание. На повестке дня – вопрос о Дудикове и его настроениях.
А он сам в бой рвется.
«Я против таких воскресников, – говорит. – Наш председатель цехкома слишком легко дает дирекции согласие на работу в выходной день. Неправильно это. В цехком все время идут сигналы о ненормальном планировании работ, об авралах, о неиспользованных возможностях. А вместо принятия мер комитет идет проторенной дорожкой – воскресник, субботник, сверхурочные задания. Ведь это же порочная система! Следует, товарищи, раз и навсегда решить: если дирекция считает, что нужен воскресник, поставьте вопрос о нем на общее собрание. Тут уж мы выясним: почему у нас отнимают день отдыха? Кто в этом виноват? И меры примем, чтобы так больше не случилось!»
Короче говоря, воскресник не состоялся, а вместо этого начали перестраивать график работ. И опять Дудиков цел и невредим, и репутация его при нем!
Мастер с инженером вскоре перевелись на другой объект. А замначцеха сказал:
«Каюсь, буду прислушиваться к критике, принимать меры и делать выводы! Против Дудикова пойдешь – голову свернешь! И кто только тебя заколдовал, паря?!»
«Советская власть, – ответил Дудиков. – Я – за нее, а она – за меня. Вот и все».
БУМЕРАНГ
Секретарша была монументальна: бронзовые волосы, оранжевое от курортного солнца лицо, блестящая, как новенький лимузин, курточка из красной лакированной кожи. Первичные посетители театральной дирекции принимали ее за отлитый из меди памятник музе театрального искусства – Мельпомене.
Казалось, воздух в приемной настоен на телефонном звоне. Краснокожая женщина разговаривала по двум аппаратам сразу, а два других в это время орали нетерпеливо и оглушительно. Физиономия секретарши, взятая в скобки телефонных трубок, была двулика. Одна половина улыбалась – разговор налево был приятен, другая половина сохраняла следы полной невозмутимости – беседа направо была официальной.
Неожиданно в дверях появился молодой человек. Отложив трубку в сторону, девушка взглянула в его веселое круглое лицо, и острый секретарский взгляд мгновенно распознал в посетителе начинающего драматурга.
– Здравствуйте, Флора Фауновна! – вежливо поклонился пришедший.
– Комедия? – спросила секретарша.
– Лирическая, но с познавательными моментами.
– Смешная?
– Знакомые смеялись.
– Веселые знакомые! – молвила секретарша. – Впрочем, репертуар переполнен.
– Я, видите ли, пришел уже за ответом, – сказал круглолицый автор. – Моя фамилия Жигарев.
– Ах да, – вспомнила краснокожая женщина, – вашу рукопись я передала товарищу Трембитову, как вы хотели... Он сейчас здесь, но занят.
– Ничего, – сказал Жигарев, – я подожду.
...В эту минуту рукопись лирической комедии лежала пред светлыми очами самого главрежа Трембитова.
– Вот, – произнес Трембитов, обращаясь к завлиту, – вот, друже, текстик по твоей части. Некто Жигарев. В трех актах. «Бумеранг» называется. Прочти и дай отзыв. Комедия! Да, кстати, ведь сегодня совещание молодых драматургов? Поедешь?
– Не уверен... Да и скучно там будет, – ответил завлит. – А по поводу данного текстика я могу отозваться. Хоть сейчас.
– Уже прочел?
– Стану я всякую зелень читать! – обиделся завлит, и вещие блики заиграли на стеклах его очков. – Итак, все известно: начинающий автор, следовательно, вещь незрела, недоношена, нетехнична... При чем тут, например, бумеранг? Орудие дикарей! Экзотическая палка о двух концах! Ходят слухи, что ежели ее с умом бросить, то она возвращается назад и легко прибирается к рукам. А где современность?! Актуальность?! Что такое бумеранг по сравнению с атомной гранатой? Так сказать, вперед – к доисторическому человеку! Нет, я – против. А решайте вы. Как сказал поэт: «Раз ты главреж, семь раз примерь, один – отрежь».
– Ну что ж, – устало согласился Трембитов, – для экспромта довольно бодренько. Я присоединяюсь к твоему мнению...
И, выдрав листок из именного блокнота, стал писать отзыв:
«Уважаемый товарищ! Ваша комедия «Бумеранг» театру не подошла, несмотря на то, что наряду...»
В дверь постучали. На пороге кабинета появился молодой человек. Завлит взглянул в его веселое круглое лицо, и нехорошее предчувствие оседлало его театрально-критическую душу.
– Здравствуйте, – сказал вошедший, – моя фамилия Жигарев.
Главреж и завлит переглянулись.
– Очень рад! – заявил Трембитов, – а мы только что кончили разбор вашего произведения.
Круглолицый автор радостно улыбнулся.
– Понравилось?
– Как вам сказать... В общем ничего. Три акта. Но смеху маловато. Сюжетик примитивен. Нам не подошло. Надо, дорогой мой, больше читать, изучать классиков. Вы не смейтесь, товарищ Жигарев, я говорю вполне серьезно.
– Как вы можете говорить серьезно, товарищ Трембитов, – сказал автор, беря со стола свое детище, – когда бы моей комедии не читали?!
– То есть как? – опешил главреж. – Не только я, но и заведующий литературной частью...
– Никто ее не читал! Не могли вы ее читать! – И Жигарев раскрыл рукопись.
Кроме первого, титульного листа и перечня действующих лиц, все остальные страницы представляли собою невспаханную пером бумажную целину.
Жигарев, улыбаясь, наблюдал растерянно-изумленные физиономии главрежа и завлита.
– Смеха действительно маловато, – сказал он, захлопывая папку. – И сюжет этой истории примитивен – моя комедия побывала у вас однажды. Вы, товарищ Трембитов, дали ей отрицательную оценку. По вашему отзыву я догадался, что вы моей вещи не читали. Тогда я и придумал «Бумеранг».
– Вот это здорово! – хором вскричали театральные деятели. – Вы талант! Самородок!
– У вас есть это самое, – воскликнул главреж, – которое... Ну, вообще... как его... да, дарование! Приносите, дорогой мой автор, свои вещи. Читать будем! Обсуждать будем! Ставить будем! Я рад, что мы с вами познакомились поближе!
– Я тоже рад! – сознался автор.
Лакированная секретарша едва не лишилась чувств, когда увидела, что главреж распахнул двери своего кабинета перед молодым драматургом.
– Флора Фауновна, – великолепным басом произнес главный режиссер. – Когда бы мой друг... э-э... данный автор не пришел ко мне – пускать без всяких докладов.
Завлит, подхалимски поблескивая очками, бежал сбоку и хихикал.
– Ну, дорогой мой, ну, дорогой мой Жигарев, эта очаровательная шутка останется между нами, не правда ли?
Когда в вестибюле отгрохотали жигаревские шаги, главреж вежливо сказал хранительнице своего покоя:
– Флора Фауновна! Имейте в виду, моя прелесть, если сюда еще раз прорвется кто-нибудь из начинающих...
– Клянусь, – отвечала секретарша, положив руку на телефонную трубку, – если и прорвется, то только через мой труп!
Вернулся завлит. Он был измучен, даже стекла его очков вспотели, стали сизыми и походили на два нуля.
– Обнародует или не обнародует? – шептал завлит, все еще по инерции продолжая приятно улыбаться. – Обнародует или не обнародует? Хорошо бы позвонить Маскарадову и Корневильскому-Колоколову, предупредить насчет коварства...
– Нет уж, уволь, – злорадно проговорил Трембитов, – пускай они на своей шкуре испытают! Куда же ты, друже?
– Через пять минут начнется совещание молодых драматургов, – сказал завлит, влезая в плащ. – Мне пора.
– Что значит – тебе пора! – обиженно возразил Трембитов. – Подожди, я возьму трость.
– Да, – спохватился завлит, – совсем забыл! Флора Фауновна, дайте мне те пьесы, которые я вам вчера передал для возврата авторам. Я там где-то позабыл один важный листок.
– Может, я его найду? – недогадливо предложила Флора Фауновна.
– Боюсь, – лукаво произнес Трембитов, – что это он сможет сделать только лично.
Через минуту в приемной среди путаницы телефонного трезвона осталась одна краснокожая секретарша. Лакированная курточка придавала ее фигуре обтекаемую форму: вблизи она походила на свежевычищенный ботинок, а издали напоминала бронзовый памятник на могиле музы театра – Мельпомены.
