Текст книги "Надпись на сердце"

Автор книги: Борис Привалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

РОЖДЕНИЕ ЛЕГЕНДЫ

(Рассказал это подполковник, который объяснил, что он, собственно говоря, уже не подполковник: едет в Москву, домой, переодеваться в штатский костюм.)

– Вы же знаете, друзья, армия наша ежегодно сокращается, воины переходят на мирную работу. Вот и я снова становлюсь штатским инженером.

Однажды, после больших дождей, прорвало плотину в одном из колхозов. Бросились все от мала до велика усмирять реку. А вода прибывает. Вот-вот сорвет насыпь, а с ней и гидростанцию и постройки... Вдруг откуда ни возьмись появился на берегу демобилизованный солдат. Проходил мимо, возвращался из армии к себе на родину. Видит: у колхозников критический момент. Солдат прямо с марша – только шинельку да вещмешок скинул – в воду.

Да как крикнет:

«Прекратить панику! Слушай мою команду! Пять человек за мной! Десять на подачу мешков! Послать ребят в деревню за подводами!»

Распределил он народ – кого куда; за самое трудное дело – течь прикрыть – лично взялся. Много пришлось поработать, но к вечеру стало ясно – плотина устоит.

Солдата оставили, конечно, обсушиться, поужинать, спать уложили, а утром спохватились – нет его! И никто не видел, как ушел. Верно, ранехонько поднялся: домой торопился. И обидней всего: забыли узнать его имя, фамилию спросить. Так сразу он со всеми сдружился, будто век был знаком, что никому и в голову не пришло поинтересоваться именем-отчеством. Так просто и кликали: солдат да солдат! Эх, как же наутро жалели все, что не знают, кого добрым словом помянуть...

Через некоторое время приезжает к председателю родственник из Ставропольского края и рассказывает, что случился у них на зерновом пункте пожар. На счастье, в ту пору мимо солдат демобилизованный шел. Заметил он огонь, бросился тушить. Когда народ подоспел – пожарные, рабочие – огонь уже сдался. А солдат стоит, копоть с лица вытирает, улыбается.

«Мы-то, – говорит, – люди бывалые! В воде не тонем, в огне не горим! А вот присматривать за зерном аккуратнее нужно, ясно?»

«Постой, – сказали воронежцы ставропольцу, – да ведь это, наверное, наш солдат! Он у нас плотину спас! Как его зовут?»

Смутился рассказчик.

«Вот как его зовут – не знаем! Ушел он в суматохе, никто спросить не успел...»

«Значит, точно – тот самый! – сказали колхозники. – Скромный! Вот только как он к вам на юг попал? Ведь это наш земляк! Он и шагал-то куда-то в соседний район...»

А еще через несколько дней вернулись хозяйки с областной ярмарки и рассказывают:

«Наш-то солдат куда забрался! В Сибирь! Там, сказывают, недавно в один колхоз пришел демобилизованный; да как сел на трактор, да пошел пахать – двадцать норм в сутки! Ни единой поломки! И вспашка – первый класс! Вот только имени его никто не знает точно – все разное говорят! Но по приметам – это наш солдат!»

«Сразу видно по хватке да по сноровке – наш воин, советский, до мирного труда охочий! – решили колхозники. – Вот имя бы его узнать, да откуда он родом!»

...Вести о демобилизованном солдате шли из самых различных мест. То на целине он убрать урожай помог, то где-то на Урале мост без гвоздей построил, то в Брянске рекорд побил по выпуску деталей... И в Сибири, и на севере, и в Поволжье солдат с неизменным вещмешком на плечах всегда приходил на подмогу, когда какое-нибудь горячее дело требовало умелых рук или нежданная беда обрушивалась на хозяйство.

Одни утверждали, что зовут его Петром, вторые настаивали на Иване, третьи не знали наверное – Егор или Василий. Но народ везде и всюду считал его своим земляком.

...И вот нынче в Омске я слышал, что какой-то проезжий так умело командовал расчисткой снежного заноса, что вместо положенных пяти часов рабочие справились за два часа, и поезда прошли почти точно по графику. А когда железнодорожники отблагодарить своего случайного командира захотели, его следы уже и снег занес. Запомнили только, что был он в шинели со споротыми погонами да с вещевым мешком за плечами...

Я хочу поднять тост за нашу славную Советскую Армию, которая надежно охраняет мир мира! За бывших воинов, которые вновь вернулись на поля и заводы!

– Принято! – загремело в самолете.

СОЛОВЕЙ

(Поведал нам этот эпизод молодой человек, который попросил разрешения рассказать за двоих: за себя и за хорошенькую белокурую девушку, которая сидела рядом с ним. Девушка обаятельно зарделась, и зоолог Геолог, распушив бороду, пробасил, что он, собственно, ничего не имеет против. Только дамочка в модном туалете, покосившись в сторону скромно одетой белокурой спутницы молодого человека, презрительно фыркнула.)

– На моем личном фронте творилось что-то неладное: она не пришла на свидание третий раз подряд. Всегда обидно и горько, когда чувствуешь, что любимая девушка не хочет тебя видеть. А ведь из-за нее я поссорился с друзьями, с Ниной... Может быть, они правы: она легкомысленная, пустая кокетка? Конечно, в ней много недостатков, я это понимал. Но все-таки мне казалось, что лучше ее нет никого на свете... Я утром написал ей записку: «Если не придешь сегодня – между нами все кончено». Не помню точно, но что-то в этом роде. Свидания я не назначал – у нас было постоянное, традиционное место встречи: кленовая аллея возле берега пруда.

Когда я пришел туда, то все парочки, прекратив на мгновение влюбленное воркование, поглядели на меня осуждающе: в час, когда воздух наполнен стрекотанием кузнечиков и звуками поцелуев, одиноким прохожим неприлично показываться в этом заповедном месте.

Я провел в одиночестве полчаса, пока, наконец, не мелькнула на фоне светлой воды стройная фигурка моей долгожданной.

Но она пришла на минутку – только для того, чтобы сказать, что сегодня она занята.

Мы спустились по узенькой тропке к самому пруду, я надеялся, что успею все-таки высказать все, что у меня накопилось в душе, но любимая девушка только равнодушно поглядывала на часики.

И вдруг послышался свист – переливчатый, звонкий. По всей видимости, пел соловей. Я говорю «по всей видимости» потому, что никогда не слышал соловья в подлиннике. Родная деревня моя соловьями почему-то бедна – старожилы с трудом то время вспоминают, когда они у нас певали. Правда, однажды на эстрадном концерте мне пришлось наблюдать имитатора-свистуна. Конферансье так и объявил: «Иван Канарейкин – курский соловей». Канарейкин свистел здорово, но как-то не особенно убедительно – все слышались различные популярные мелодии в его трелях. Тогда же у пруда именно потому, что этот свист не был похож на свист Канарейкина, я и решил, что где-то рядом поет самый настоящий соловушка.

Я сказал об этом любимой, но она только презрительно скривила губки и взглянула на часики.

«Меня ждут, если хочешь – можешь проводить».

Соловей заливался вовсю. Это было так красиво и так неожиданно радостно, что я сказал смелые слова:

«Что ж, будь счастлива! Я остаюсь тут».

И она ушла. Я чуть было не бросился следом, но звонкая заливчатая трель удержала меня на месте.

Птица, как нарочно, старалась вовсю. Звуки ее песни струились в ласковом вечернем воздухе, волновали, будоражили.

В эти минуты я вдруг отчетливо понял, что моя любимая, только что скрывшаяся из глаз, просто взбалмошная маменькина дочка, влюбленная в наряды, танцы, рестораны. Разве она могла постигнуть обаяние этих мгновений? Мгновений, раскрывающих сердце? Разве был бы я счастлив с ней? Нет, никогда! Тысячу раз правы друзья: зачем я поссорился с Ниной?

Соловей, передохнув немного, запел снова. Что-то задорное, радостное послышалось мне в его свисте. Нина... Ниночка... Как же я мог так провиниться перед ней? Ведь она искренне любит меня! Если бы она сейчас сидела рядом, она бы поняла красоту этой соловьиной ночи, струящуюся прелесть песни!

Свист оборвался. Послышались чьи-то тяжелые шаги.

«Эх, спугнули!» – вслух пожалел я.

Ко мне по тропке спустился мой старый друг Коля-Николай, как все звали его.

«Кого же это я испугал?» – спросил он.

«Соловья».

«Соловья?! Да они еще только через две недели появятся», – усмехнулся он.

«Ну, значит, это какой-нибудь внеочередной, досрочник. Ты послушай... Тише...»

Коля-Николай замер. Мы прислушались – ни звука. Прошло несколько минут тишины, и вот тихонечко заструился нежный свист.

«Ну, – сжал я руку Коли-Николая, – слушай теперь...»

«Да это я свистел, – рассмеялся Коля-Николай. – Слушай-ка...»

И он виртуозно просвистел только что слышанную мною мелодию, которую я принял за подлинно соловьиную.

«Увидел я тебя с этой вертихвосткой, – пояснил мне друг, – и горько мне стало. Ее там машина у входа ждет – на танцульку везти, а ты тут за сердце хватаешься обеими руками. Ну, думаю, создам-ка я им лирическую атмосферу, может, полегчает...»

И Коля-Николай хитро взглянул мне в глаза:

«Я же знаю, ты парень с лирической жилкой... Ну и как, помог я тебе?»

Конечно, может быть, соловья действительно не было, я не спорю. Может, и придумал это все Коля-Николай. Но знакомым и родственникам рассказываю, я, что слышал самого настоящего соловья-солиста. Вот только Нине, когда покаянную принес, все как есть открыл. Она меня простила – иначе ведь не согласилась бы моей женой стать, верно?

И молодой человек влюбленно поглядел на белокурую свою спутницу.

– А тост? – спросил Иван Иванович. – Раз вы рассказывали сразу за двоих, то и тоста должно быть два.

– За тех, кто любит! – произнес молодой человек, а его супруга смущенно заалелась. – За всех влюбленных Земли! И за их друзей!

ЗНАКОМСТВО С ЖИЗНЬЮ

(Это рассказывала заслуженная артистка республики М., которая летела в Москву на съемки нового фильма. Почти все присутствующие знали М. по кино, по спектаклям. Последняя премьера современной пьесы из колхозной жизни, где М. блестяще сыграла роль молодой доярки, была еще у многих на памяти. Иван Иванович Геолог, воспользовавшись тем, что М. задумалась, о чем бы рассказать, попросил ее:

– Расскажите, пожалуйста, как вы сумели добиться в последнем спектакле такого перевоплощения? Откуда у вас такое знание колхозной жизни? Ведь вы же все время в городе, в разъездах, то съемки, то репетиции... И вдруг – представляете, товарищи! – доит корову, как потомственная крестьянка! Поразительно!

И М. поведала нам забавную историю, с ней происшедшую во время подготовки к этому спектаклю.)

– Зная, что в предстоящем сезоне мне предстоит работать над ролью доярки, я решила провести свой отпуск на молочной ферме совхоза.

«Опыта у вас нет, – сказал мне заведующий фермой, – дояркой мы вас поставить не можем. Хотите – разнорабочей? Войдете в курс – повысим».

Я согласилась.

Разумеется, рабочие совхоза не знали, что я актриса. Про себя я говорила туманно: студентка, мол, решила подработать во время каникул.

Я внимательно присматривалась к окружающим. Особенно меня заинтересовала молодая работница фермы Зоя – хлопотунья и хохотушка. Мы сразу подружились с ней. Именно такой в моем воображении должна была быть Валя – героиня пьесы.

Мы гуляли вместе, беседовали на различные темы, обменивались впечатлениями от книг и кинокартин.

Мне казалось, что я нашла именно то, нужное.

Вскоре Зоя сообщила, что уезжает, – так сложились обстоятельства. Она пригласила меня зайти вечером в дом, где жила, обещая рассказать о причине столь поспешного отъезда.

«Вера, ты меня прости, – сказала Зоя, – но я тебя все это время обманывала! Я – актриса! Мне предстоит сниматься в кинофильме «Молочные реки». Главная роль – молодая женщина работает на молочной ферме. Ты – как раз тот тип, который мне был нужен. Поэтому я...»

Понятно, что я чуть не свалилась на пол от смеха. Но когда я рассказала свою историю, то мы, две актрисы, сперва подивились такому совпадению, а потом немножечко взгрустнули: вот что значит полное незнание жизни села! Ведь вместо того, чтобы поближе познакомиться с настоящими доярками, мы тратили время друг на друга!

Это случилось потому, что мы обе представляли себе сельскую жизнь несколько по-книжному, так, как она кажется горожанкам, никогда не бывавшим в сегодняшних колхозах и совхозах. Я и Зоя старались выглядеть как можно более «деревенски». У доярок это вызывало снисходительную улыбку, а мы обе «клюнули» друг на друга.

Пришлось нам с Зоей провести на ферме еще по месяцу. И оказалось, что молодые колхозницы и работницы фермы ничем не отличаются от передовой городской молодежи. Конечно, есть кое-какие мелочи, детали, но в целом яркой специфики в интересах, в стремлениях, желаниях нет. Те же увлечения: литература, искусство, танцы, учеба, та же любовь к труду. Главное различие – профессия. Вот мы с Зоей и начали овладевать специальностью.

– И неплохо овладели, уважаемая! – зашумел Иван Иванович Геолог. – Весьма, весьма! И – если разрешите – то я провозглашу тост вместо вас...

– Разрешаю, – согласилась М.

– Давайте выпьем этот бокал шампанского, товарищи, за то, чтобы знание жизни всегда вдохновляло мастеров искусств на большие победы!

– Принято! – подтвердили слушатели.

ДЕФИЦИТНАЯ ПРОФЕССИЯ

(Эту историю рассказала модная дамочка с браслетами. Она пыталась было отказываться от рассказа, но потом заулыбалась направо и налево и произнесла кокетливо:

– Ну, так и быть. Только моя история совсем не веселая.)

– Вот тут о фермах рассказывали, о доярках – это меня просто расстроило. Вы знаете, из-за этих ферм и колхозов разлаживается нормальная жизнь. Возьмем нашу семью. Все заняты. Кто по хозяйству работает? Дуся. Домработница. Но ведь я бы ее в другое время и держать не стала. Она кончает десятилетку без отрыва от работы, но разбирается в физике лучше, чем в кулинарии. Ужас! И вот теперь, когда все девушки сидят в этих фермах и колхозах, достать домработницу – проблема мирового значения. Атом, по-моему, расщепить – это в десять раз легче. Поясню жизненно, на примере. Моя Дуська разбила вазу. Вдребезги. Я думала – не переживу. Мне горе, а Дуське хоть бы хны. Ведь я с ней сделать ничего не могу. Уволить? Да ее сразу возьмут Мрякины! Они ее давно соблазняют. И знаете, что меня спасло? То, что Мрякины – тучники. Они сами сидят на диете, а домработницу сажают питаться вместе с собою, за стол. И ей приходится питаться их диетой. А у меня Дуська ест в кухне, там она хозяйка, ешь, что хочешь. Меня интересует – куда мы идем? Что будет с интеллигенцией? Вот моя Дуська получит аттестат зрелости – и поминай как звали. А ведь на домработниц нигде не учат. Но если их не будет, домрабынь этих, то нам придется быть домработницами у самих себя! Я кончила институт иностранных языков, я иногда даже мужу помогаю, прочитаю романчик по-английски, газету. А шить, варить, стирать, полы мыть – я просто не умею. И не хочу уметь. Нет, я в отчаянье! Даже ни о чем больше думать не хочу – что будет в будущем году? Кто позаботится о нас? Раньше приезжали девочки из деревни – и все шло отлично. А сейчас они почему-то все на фермах, в колхозах. Ужас!

Дамочка обвела слушателей широко раскрытыми красивыми глазами и, наверное, для вящей убедительности похлопала своими длинными, номер три, ресницами.

Неловкая пауза затянулась. Даже бодрый Геолог не нашелся сразу что сказать.

Первым пришел в себя подполковник. Словно прислушиваясь к далекому перезвону курантов, он произнес:

– Предлагаю тост за то, чтобы некоторые специальности – типа «жена своего мужа» – вымерли поскорее. Пусть все на земле принадлежит только тем, кто трудится!

– Принято! – загрохотал Иван Иванович и воинственно разгладил бороду. – Единогласно! При одном воздержавшемся! – и он глазами показал на дамочку, которая отставила свой бокал.

КОГДА РОЮТ ЯМУ САМИМ СЕБЕ

(Этот эпизод поведал нам инженер-гидростроитель. Когда наступила его очередь рассказывать, мы как раз пролетали над теми местами, где он работал.)

– Где-то за границей, говорят, устроили соревнование экскаваторщиков: кто разобьет ковшом скорлупу, не раздавив самого яйца. Вроде, значит, как ложечкой перед едой: слегка стукнуть по носику и – баста. А во втором туре нужно было рассыпанную по земле коробку спичек всю, до последней головки, собрать и на ладонь главному судье в коробок высыпать. Да так, чтобы ни одна спичка мимо, упаси боже, не упала. Приятно, конечно, что есть на свете такие мастера-виртуозы.

Припомнились мне эти соревнования в минувшем году, во время моего пребывания на одном большом нашем строительстве. И вот по какому поводу.

Гидростанцию, как всегда, начали сооружать с жилых домов. Ведь, как говорится: нет крыши над головой, с головы спрос другой. Поставили, значит, поселок для строителей и их семейств. И тут планировщики дали маху. А может, какой-нибудь перерасчет в последний момент у проектировщиков получился, но факт таков: котлован, который экскаваторщики рыли, пришлось делать чуть не в полтора раза больше.

И так вышло, что котлован не только до домов поселка строителей дойти должен, но и две крайние улицы захватить.

По плану переселить жильцов обещали, к примеру, двадцатого. К этому же числу новые дома к сдаче готовили. Но ведь «план предполагает, а человек перевыполняет». Экскаваторщики такой темп взяли, что уже пятнадцатого числа к обеденному перерыву начали под крайнюю улицу подкапываться. И – словно нарочно – именно под те дома, где сами же они с семьями проживали! Еще несколько часов работы – и прощай собственная жилплощадь со всем имуществом!

Что делать? Ребятишки гвалтуют, жены мужьям всякие обидные слова кричат: мол, изверг, сам себе яму роешь, ради выполнения нормы семью по миру пускаешь, крыши-крова лишаешь!

Сами понимаете: раз женщина, да еще мать, да еще при людях в ажиотаж входит – ее так и несет на всех скандальных парусах.

Экскаваторщики отшучивались в меру сил: «Прогноз погоды без осадков, в шалашах неделю проживем, даже полезно будет», а у самих кошки на сердце скребли: очень важно было именно сегодня котлован закончить и на другой объект перейти, а тут вот какая загогулина с лично-жилищным вопросом! Перевыполнили, выходит, план на свою же голову!

Ну, поругались с супругами, все честь по чести, приказали вещи из домов эвакуировать и единогласно порешили дальше грунт вынимать, согласно проектному заданию.

И вот подходит первая машина к дому, а дом уже пустой стоит. Ни одной души! Два часа назад тут крик стоял, выяснялись, так сказать, отношения, а сейчас тишина и даже оконные рамы кое-где уже сняты.

В этот момент подъезжают к домам грузовики (не погибать же стройматериалам!), рабочие начинают стены разбирать. Экскаваторщики спрашивают: «Куда жители девались?»

Оказывается, всех уже переселили в новые квартиры. Но откуда же взялась готовая жилплощадь, когда ее только к двадцатому числу готовят? Так ведь каменщики да строители не только план выполняли, а давали норму от души. И, как на котловане, тоже закончили свои объекты на пять дней раньше. Только и всего.

Но когда я наблюдал, как экскаваторщики, не сбавляя темпа, приближались к домам, где жили их жены и дети, тут-то и вспомнились мне заграничные «чемпионаты ковша». В конце концов собрать коробок спичек – вопрос тренировки, и, следовательно, дело наживное. А вот своею собственной рукой ради общего дела оставить семью без крова, такое испытание едва ли кто из «яично-спичечных рекордсменов» выдержал бы.

Я предлагаю тост: ЗА ВЕЛИКИЙ РАБОЧИЙ КЛАСС! За рабочую солидарность!

Понятно, тост был принят на «ура».

И тут подошла очередь Ивана Ивановича Геолога. Он расправил пряди бороды и рассказал историю о «молочных братьях».

МОЛОЧНЫЕ БРАТЬЯ

– Смешной этот случай произошел буквально на днях.

По роду своей деятельности мне приходится работать в контакте с зоотехниками: мы выводим одну очень перспективную породу молочного скота. И вот я приехал в один небольшой город, чтобы прочесть цикл лекций в местном сельхозтехникуме. События, которые я вам буду излагать, несколько фантастичны, но это только на первый взгляд. Вот здесь с нами вместе летит товарищ Январев, он был свидетелем и участником всех этих историй, он мне соврать не даст.

– Не дам, – ответил молоденький парнишка лет семнадцати, – факт, не дам, Иван Иванович.

– Вот этого самого Костю, – продолжал зоолог Геолог, – секретарь райкома комсомола дал мне в сопровождающие. Я в этом городке не был со времен войны, и поэтому, понятно, мне было бы трудно ориентироваться среди новых улиц, площадей, скверов. А я хотел все осмотреть. И, как я сразу понял, гида лучше Кости мне едва ли удалось бы найти. Куда бы мы ни пришли, у него сразу же отыскивались знакомые, приятели, друзья приятелей и приятели друзей. Более того – у него обнаружилось, по самым моим скромным подсчетам, более двадцати молочных братьев

«Знакомьтесь, – представил он мне на заводе экскаваторов мощного брюнета по фамилии Квирикашвили. – Монтажник, зовут Сандро. Мой молочный брат».

И Сандро Квирикашвили, поблескивая перламутровой улыбкой, охотно подтверждал молочное родство.

После того как мы осмотрели завод, мы отправились на мясокомбинат, на канатную фабрику, в педагогический институт, в местный союз художников, и всюду повторялась одна и та же картина.

«Молочными» оказались азербайджанец Авэз Ибрагимов, дагестанец Нурадин Юсупов, казах Мухтар Кизылбаев, и даже нашлась одна «молочная сестра» – работница камвольного комбината Нина Кузьмилова.

И все это было правдой, товарищи, Костя соврать мне не даст.

– Конечно, не дам, – кивнул головой Костя. – Фактический факт!

– Так вот, – продолжал Иван Иванович, – я поглядывал на моего сопровождающего с недоумением. Мне казалось, что он что-то путает. «Вы знаете, Костя, – издалека начал я, – что молочным братом или сестрой называется только тот, кто вскормлен одним и тем же молоком. Может быть, вы вкладываете в это понятие иной смысл?»

Но выяснилось, что именно этот единственно правильный смысл Костя и вкладывает в понятие «молочного братства».

Оказывается, Костя, как и все его «братья», были воспитанниками детдома, который был эвакуирован сюда во время войны. Но фронт подошел так близко, что нарушилось снабжение, разрушены были дороги, и детдомовцы начали терпеть большой недостаток в продуктах питания. Многие дети даже ослабли от нехватки еды. И вот командование одной из частей разыскало где-то в ближайших поселках одну-единственную, чудом сохранившуюся корову и доставило ее вместе с солидным запасом кормов в детдом. Корова неожиданно заболела, ее пришлось лечить – один из солдат случайно оказался сведущим в ветеринарии. Короче говоря, наиболее ослабевшие и самые маленькие дети буквально были спасены этой коровушкой, которая, кстати, оказалась очень породистой и удоистой. Вот таким образом и получилось «молочное братство».

– Простите, – послышался голос Кости, – но тут Иван Иванович не совсем точен. Это верно, о «молочных» братьях и сестрах он узнал на днях. Но и мы тогда же узнали, что разыскал для нас эту породистую корову-кормилицу и вылечил ее сержант Геолог Иван Иванович!

После этого рассказа тостов было произнесено множество, потом снова пошли рассказы, но, когда очередь дошла до меня, в салоне появилась стюардесса и объявила:

– Москва, товарищи! Самолет идет на посадку!

– Я не виноват, – оправдывался я. – Но чтобы выполнить обещание, я напишу рассказ о нашей встрече и необычайном Новом годе, когда остановилось время! Надеюсь, никто не будет возражать?

– Принято единогласно! – ответил мне хор голосов.

– При одном воздержавшемся! – кивнув в сторону модной дамочки, добавил Иван Иванович.

Но «жена своего мужа» не слышала нас, она накидывала нейлоновую шубку и срочно подкрашивала губы.

Когда мы спускались по трапу самолета на землю аэродрома, радио разнесло в морозной ночной тиши звуки кремлевских курантов: в Москве наступил Новый год.