Текст книги "Мертвых не судят"

Автор книги: Борис Руденко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

Кротов его озадаченно потрогал.

– Как же мы войдем?

– Нормально, – успокоила Валя, нагнулась, пошарила под крыльцом и вытащила ключ.

Замок натужно щелкнул, со ржавым скрипом откинулась дужка. Валя толкнула дверь.

– Гляди-ка, не разорили избушку, – удовлетворенно сказала она.

* * *

Мишка развернул трактор на площадке у магазина и заглушил двигатель. Неподалеку, на травке возле ограждения трансформаторной будки, сидели в кружок три каких-то пижона нерусской национальности. Мишка едва удостоил их взглядом: башка была тяжелая, и горло сушило (видно, от жары). Грохоча сапогами по ступеням крыльца, ввалился в магазин. Тут было прохладно и пусто. Продавщица Галька сидела у зарешеченного окна на мешке с крупой и читала.

«Вот деловая», – злобно подумав Мишка.

– Галочке привет, – сказал он. – Чего у тебя тут есть?

– Я тебе не Галочка, а Галина Ивановна, – поджала губы продавщица. Ей было уже далеко за сорок, и Мишку она терпеть не могла.

– Да ладно тебе, – сказал Мишка. Пререкаться не хотелось, каждое слово отдавалось болезненным толчком в висках. – Дайка красненького.

– Красненького ему, – ворчала продавщица. – Едва утро, а ему уже глаза налить. Пропащий ты, Мишка.

– Ладно тебе, – повторил Мишка, ощущая, как охватывает его тяжелое раздражение. – Разговорилась, корова. Вспомнишь, когда трактор понадобится. То – Мишка, а то – Мишенька! Давай бутылку! И сырок вон тот, плавленый.

С поллитровкой черного цвета вермута и плавленым сырком «Дружба» Мишка забрался на трактор, раздумывая, принять ли прямо здесь или отъехать к пруду, где попрохладнее.

– Эй, парень, – окликнул его один из пижонов натравке.

– Чего? – угрюмо отозвался Мишка.

Он ненавидел и презирал нерусских, особенно с прошлой суббота, поскольку именно тогда был бит в соседней деревне приезжими строителями-армянами за пьяный кураж,

– Эй, слушай, пивка хочешь? Иди, попей с нами, дорогой!

Переместив презрение поглубже в душу, Мишка подошел. Пивка ему искренне хотелось.

– Садись, дорогой, – сказал нерусский, протягивая ему жестяную банку с иностранными надписями.

Мишка догадался, что это специальное заграничное пиво, которого он никогда не пробовал. Что делать с банкой, он не знал, а спрашивать не желал из гордости. Однако догадался, заметив сверху колечко. Дернул за него едва не изо всех сил, отчего пиво с шипением плескануло ему на штанину.

– A-а, е-мое, – сказал Мишка, напряженно ожидая смешка.

Но никто ничего вроде не заметил. Тогда Мишка присосался к банке, опорожнив ее в один миг. Пиво было хоть теплое, но вкусное. А самое главное – пошло в струю.

– Нормально, – похвалил Мишка.

– Еще пей, дорогой, я прошу, – тот же пижон сердечно протянул Мишке другую банку.

Теперь уже Мишка не оплошал, открыл, как надо. Пивко сразу оттянуло дурную хмарь в голове. «Нормальные мужики, – благодарно подумал Мишка, – хоть и не русские».

– Может, красненького? – щедро предложил он.

– Спасибо, дорогой, голова от этого красного болит. Я водку люблю, – сказал пижон, и только тут Мишка понял, что он такой же русский, как и сам Мишка. Даже не брюнет – просто темноволосый. Двое других – точно нерусские, а этот свой.

– Так это… можно и водки, если что. – согласился Мишка. – Сейчас Гальку трясану – все будет.

– Попозже, слушай, – остановил его русский пижон. Все-таки говорил он как-то странно. Может, для того, чтобы дружки его лучше понимали? – Давай познакомимся. Меня Петя зовут. А тебя как?

– Миша, – сказал Мишка.

– Очень хорошо! – Петя пожал Мише руку. – Скажи, Миша, пожалуйста, ты девушку такую знаешь, Валя зовут'?

– Вальку? Ну! Вот ее дом. А что?

Петя вздохнул глубоко и грустно.

– Где ее сейчас можно найти, скажи, а?

– Кто ее знает! – пожал плечами Мишка. – Гуляет где-то со своим мужиком. Мужем то есть.

– Каким мужем! – вмешался второй пижон (точно нерусский). – Это ей не муж! Это плохой, очень мерзкий человек. Мой друг ей жених. Вот он!

Он показал на третьего – мрачного, худощавого и жилистого парня. Этот парень, успевший загореть где-то до черноты, хотя лето только началось, участия в разговоре не принимал. И даже, кажется, не слушал, о чем идет речь. Пил пиво, курил и задумчиво смотрел куда-то в сторону.

«Переживает», – догадался Мишка.

– Он ее любит, она его любит, а тот человек все испортил – подлый такой! – продолжал объяснять второй нерусский. – Где они могут быть, скажи, пожалуйста? Надо поговорить, пока не поздно, объяснить все.

– Во стерва! – посочувствовал Мишка. – Она такая, сколько я помню, это точно!..

И тут же прикусил язык, сообразив, что понес лишнее. Но жених, к счастью, не отреагировал. Занятый своими грустными думами, он просто не расслышал.

– Очень надо другу помочь, понимаешь, Миша, да? – уговаривал нерусский.

– Да откуда ж я… – начал Мишка и вдруг злобно ухмыльнулся. – Так они ж на пасеку пошли. Точно! Больше некуда. Это вот сейчас по дороге, вдоль леса, потом налево и так все время по левой руке…

* * *

Грубый стол, сколоченный из досок, маленький шкафчик, пара табуреток, лавка да еще нечто вроде топчана в углу, укрытого каким-то ветхим тряпьем, – вот и вся обстановка избушки пасечника. Валя сразу же принялась наводить порядок. Наломав веник из березовых веток, мела пол, а Кротов, оказавшись не у дел и прикидывая, чем бы заняться, обнаружил в потолке лаз.

Тогда он решил, что необходимо исследовать подробнее их временное пристанище. Он подвинул стол, поставил на него табуретку и полез наверх. Крышка люка приподнялась довольно легко, и на Кротова тут же обрушился водопад пыли и всяческого сора. Чихая и отфыркиваясь, Кротов вынужден был на время отступить.

– Ну вот, – укорила его Валя, – я только вымела…

Кротов почесал в затылке, но решил на полдороге не останавливаться. Он снова забрался на табуретку и протиснулся на чердак. Тусклого света из маленького запыленного окошка под крышей хватало, чтобы оглядеться. Во всех углах тут валялась какая-то совсем уже немыслимая рухлядь, копившаяся, вероятно, еще с начала века. К тому же ясно было, что последние двадцать или тридцать лет сюда вообще никто не лазал.

Не столько любопытство, сколько желание извлечь из своего исследования хоть какой-то практический смысл побудило Кротова начать перебирать наваленный в кучи хлам из старых послевоенных газет, каких-то жестянок, деревянных и металлических обломков бывших вещей. Он постепенно увлекся, втягиваясь в это, в сущности, совершенно бесполезное занятие.

Он вытащил облупившуюся, осыпавшуюся икону, восстановить которую не взялся бы ни один реставратор. Он достал черный от окиси медный самовар с пробитым боком, ржавый и тупой топор-колун на обломанном топорище – и это было лучшее из найденного, не считая пачки неплохо сохранившихся газет времен освоения целинных земель.

В конце концов все это Кротову надоело. Он не глядя отшвырнул в сторону очередную находку – ржавый железнодорожный костыль – и шагнул к люку. Однако остановился. Костыль упал с каким-то странным приглушенным звуком – совсем не так, как положено падать ржавому костылю на шлаковую засыпку или деревянный настил чердака.

С ленивым полуинтересом Кротов вернулся и пошарил в темноте рукой. А потом вытащил ближе к свету продолговатый увесистый сверток плотной и, видимо, когда-то промасленной, а теперь покрытой засохшей коркой пыли ткани. В трех местах сверток был перетянут толстым медным проводом, и Кротову довольно долго пришлось повозиться, расковыривая проволочные скрутки тем же костылем.

– Саша, ты куда пропал? – услышал он Валин голос.

– Я сейчас, Валюша.

Скрутки, наконец, поддались. Кротов осторожно развернул ткань и не сумел сдержать изумленного возгласа.

– Ты что, Саша?

Кротов спустился с чердака и прикрыл за собой люк.

– Посмотри-ка, что я там нашел!

Он выложил на стол разобранную и густо промасленную двустволку. Отдельно – перевязанную суровой ниткой дюжину патронов, снаряженных в тускло-желтые латунные гильзы.

– Я и не знала, что у дяди Лени ружье есть, – удивилась Валя.

– Может, твой дядя Леня тоже не знал, – предположил Кротов. – Может, оно там лежит невесть сколько. Гляди, какие гильзы. Сейчас таких не увидишь.

Теперь и ему было чем заняться. Оружие требовало аккуратного мужского отношения. Кротов отчистил ружье от масла и собрал двустволку. Темный полированный приклад удобно упирался в плечо. Кротов щелкнул несколько раз курками.

– Как новая!

Потом вложил патроны в казенник и осторожно поставил ружье в угол.

* * *

Бешир не взялся бы за это дело совсем не потому, что чего-то опасался. Он знал, что не боится ничего. Нет, Беширу в принципе не нравилась эта суматоха с погоней, этот спектакль, в котором он вынужден был участвовать. В делах, подобных этому, Бешир не любил ни суеты, ни многолюдия, предпочитая действовать быстро и надежно, и по возможности в одиночку. В этом году Беширу исполнилось двадцать восемь лет, он ни разу не сидел в тюрьме и не собирался сидеть никогда.

Убивать он научился, когда ему не было еще и семнадцати. Именно тогда это случилось впервые – в пьяной драке, исполненной слепой и разрушительной злобы. На всю жизнь отпечаталась в памяти та легкость, с которой отточенный нож вошел в тело, услышанный лишь им одним слабый хруст разрываемых острием тканей, пронзительный, звериный вскрик. Все это вспоминалось и сейчас, ярко, но без волнения. Помнил Бешир и тот страх – ужасный темный страх, что за ним придут, что его сейчас схватят…

Тогда его спас Брат – он так и сказал: зови меня Братом, и с тех пор Бешир никогда не называл его иначе. Брат первым оказался около мертвого тела, подобрал оброненный Беширом нож и уничтожил следы, а потом отправил Бешира на побережье. Милиция ничего не смогла отыскать.

Тогда, в первый раз, Беширу стало ясно, как легко отнять у человека жизнь, и больше он над этим не задумывался.

Через полтора года он отдал долг Брату. Бешир убил его врага. Для этого пришлось ехать в приморский город и целую неделю ждать, когда настанет удобный момент. Враг Брата пал жертвой своего пристрастия к ночным купаниям с девками. Он лишь немного замешкался на пляже. Подружка его уже плескалась в невысокой волне, а враг все прыгал на песке, освобождаясь от подштанников, когда к нему бесшумно метнулся Бешир и воткнул нож под лопатку.

Он не собирался тогда немедленно бежать из города и еще целую неделю спокойно отдыхал, наблюдая суету милиции, беспомощную и непонятную толпу курортников, лишь раздражавшую ее.

Брат всегда был очень щедр с Беширом. Бешир это ценил и никогда не задавал лишних вопросов. Но сейчас он впервые не мог понять Брата. Что за интерес мог быть у того к толстому столичному торгашу? Беширу не нравилось, что ради какого-то торгаша он вынужден был светиться, изображая ревнивого брошенного мужа. Это было противно Беширу само по себе, но для чего-то необходимо торгашу, пожелавшему изобразить убийство обязательно из ревности. Хотя торгаш намекал Беширу, что такая комбинация нужна исключительно для его, Бешира, безопасности, если вдруг что-то случится не так…

Но Бешир не собирался попадаться. Он просто не любил засвечиваться и ни за что бы не взялся за подобное дело, несмотря на астрономическую сумму, обещанную и частично уже уплаченную торгашом. Если бы не попросил Брат.

Впрочем, сейчас Бешир постепенно склонялся к иному мнению. Он увидел, что дело у торгаша поставлено неплохо, что четверо его парней кое-чего стоят и что в крайнем случае они и сами вполне способны убрать и девку, и парня, а Бешир необходим как козырная карта в комбинации. И толстый столичный торгаш начинал вызывать у Бешира если не уважение, то некоторую снисходительность.

Ухмыляясь в душе, Бешир слушал, как напарники расписывали деревенскому алкашу страдания Бешира, которого бросила любимая женщина. Алкаш поверил и запомнил накрепко, хотя, как все русские алкаши, нажрался мерзко и безудержно. Но на следующий день, когда проспится, он все вспомнит. А Бешир исполнит то, что должен, и уедет домой, где его уважают и где его никто не станет искать…

Они поехали сразу, как вырубился наконец, налакавшись своей отравы, русский алкаш. И почти сразу же застряли на отвратительной дороге. Вытащили машину, и через несколько минут застряли снова. Хорошо, что их было пятеро – иначе протащить «жигули» через грязь и ухабы не удалось бы. Когда они добрались до лесной развилки, начало темнеть. Теперь дорога пошла немного лучше, но машина двигалась так же медленно, не включая фар. Один из спутников Бешира ушел вперед. Они ждали его возвращения, заперевшись в кабине от полчищ свирепых и голодных комаров, налетевших тучей, едва спустились сумерки.

Спутник вернулся минут через двадцать, сообщив, что до сторожки осталось метров восемьсот. Не более…

* * *

Завечерело как-то незаметно. Будто плавно убавили свет в огромной дневной лампе. Валя вытащила откуда-то вполне приличный огарок свечи, зажгла и поставила на стол. И лишь тогда Кротов понял, что ветер утих, что вокруг наступила вечерняя летняя тишина, которую давно уже забыл город.

Они сидели рядышком и смотрели на ровное пламя.

– Надо же, сказала Валя, – три дня назад и не знала, что ты есть.

– Это-было гораздо раньше, – прошептал Кротов. – Очень давно. Не важно, три или триста.

– Слишком быстро, – возразила Валя, и Кротов почувствовал, как напряглось плечо под его рукой. – Нельзя так, наверное.

– Все хорошо, – сказал Кротов. – Даже слишком хорошо.

Неясный чужой звук заставил его вздрогнуть. Валя тоже услышала и насторожилась. Звук не был иллюзией, через секунду он стал яснее, и они его узнали: тихий, крадущийся рокот двигателя легковой машины.

– Уходим, Валя! – скомандовал Кротов и первым выскочил на крыльцо.

Выскочил – и отпрянул. Прямо в глаза ударил ослепляющий свет фар. Кротов захлопнул дверь, отступив в секундном безмыслии. Валя оттолкнула его и задвинула тяжелый засов, которого Кротов и не заметил вовсе.

Там, на улице, щелкнули открываемые дверцы машины, чужие подошвы стукнули по ступенькам крыльца, и дверь дрогнула от тяжелого толчка.

– Эй, зачем прячешься? – спросил негромкий и спокойный, гортанный голос. – Слушай, выходи. Поговорим.

– О чем говорить? – немедленно ответил Кротов.

Слишком быстро ответил, не успев справиться с собой, и там, за дверью, услышали его волнение и удовлетворенно рассмеялись.

– Не бойся! Не надо бояться. Выходи, ничего не будет. Ты не мужчина, что ли?

– Не ходи! – отчаянно прошептала Валя, стискивая руку Кротова.

А Кротов внезапно успокоился. И тоже рассмеялся. Он вошел в комнату, взял ружье и взвел курки. Сунул оставшиеся патроны в карман куртки.

– Не пущу! – сказала Валя.

Она подошла к двери и прижалась к ней спиной. Лишь неясные очертания ее фигурки мог разглядеть Кротов в мерцании свечного фитилька.

– Давай так говорить, – предложил Кротов ожидавшим за дверью. – Если тебе есть что сказать.

Ему показалось, что вместе со звуком его голоса исчез какой-то иной звук. Но какой – Кротов не понял.

– Нехорошо поступаешь, неправильно, – укорили с крыльца. – Одного человека обидел, другого обидел. Девушку увел.

– Какую девушку? Что ты мелешь? Уходите отсюда, мужики, по-хорошему прошу!

Теперь Кротов ясно услышал скрип. Не из-за двери. Он не сумел определить источника.

– Выходи, мы поговорим и уедем. Так мужчины не поступают. Все равно никуда не денешься, ты меня понял? – уговаривал голос за дверью с теми же ровными интонациями.

– Говори, кто тебе мешает! – бессмысленность этих препирательств одновременно раздражала Кротова и успокаивала.

– Нельзя при девушке, – с укоризной сказал голос.

И вновь раздался скрип – длинный, протяжный, а вслед за ним грохот. Рухнули ставни, разлетелось вдребезги оконное стекло, черная фигура тяжело ввалилась в дом через оконный проем. И одновременно на крыльце гулко хлопнул выстрел. Вскрикнула, видно, от неожиданности, Валя.

Тот, кто ворвался в дом, внезапно сделал короткое, очень опасное движение, но Кротов, торопясь, вскинул ружье и нажат курок. Выстрел разорвал воздух, вспышка высветила моментальным кадром оскаленную харю, зажатый в кулаке пистолет. Бандита швырнуло к стене, он завалился боком и больше не шевелился.

А возле двери почти в той же позе лежала Валя. Мозг Кротова зафиксировал это коротким страшным толчком.

«Убили!»

Кротов прыгнул к окну. В отраженном свете фар четко обозначился мужской силуэт. За протекшие мгновения никто из бандитов снаружи ничего не сумел понять, не догадался, чей выстрел прозвучал в доме.

Кротов выстрелил почти в упор и вновь увидел, как его жертву силой заряда швырнуло наземь. Он переломил ружье, выдернул гильзы и вставил новые патроны. Кто-то бежал от крыльца к машине, опять сверкнуло и грохнуло, и тяжелый тупой гвоздь вонзился в стену рядом с окном, а Кротов выпалил в ответ из двух стволов. Потом он вывалился в окно и, не поднимаясь с травы, вновь перезарядил двустволку.

Еще дважды ударили выстрелы, бешено взвыл мотор «жигулей». Автомобиль рванул к лесу, на какое-то мгновение пошел юзом по мокрой траве, подставив синий бок, и снова Кротов, бешено оскалясь, надавил на оба крючка. Он увидел, как исчезло, сметенное картечью, боковое стекло у водительского места, как, не сбавляя скорости и не меняя направления, машина врезалась в толстый ствол дуба, как вначале что-то коротко полыхнуло ослепительной синевой, а потом жаркое багровое пламя объяло «жигули». Кто-то выл и визжал в машине, продираясь сквозь смятый, раскаленный металл…

Всего несколько секунд Кротов равнодушно смотрел на пожар, а потом повернулся и полез в окошко.

Странно, но свеча не погасла. Горела так же ровно и спокойно, будто ничего не произошло. Кротов схватил ее со стола и бросился к Вале.

Яркое красное пятно все шире расплывалось на ее светлом платьице чуть пониже правого плеча. Валя растянула губы в слабой улыбке.

– Живой! – скорее угадал, чем услышал Кротов.

– Валечка, родная, сейчас! – лихорадочно бормотал он, торопливо и неловко раздергивая на лоскуты свою рубаху.

И на спине у Вали тоже была кровь. Выпущенная сквозь дверь пуля прошла навылет.

Он бинтовал, перетягивал своими лоскутами худенькое тело, отгоняя страшные мысли.

– Все будет хорошо, – твердил он не переставая. – Все будет хорошо!

– Все хорошо, милый, – тоже шепнула Валя. – Ты не беспокойся. Помоги-ка мне.

Осторожно и бережно он помог ей подняться на ноги.

– Я тебя понесу, Валюша, – сказал он.

– Я сама, Сашенька, – ответила она, прислушиваясь к своей боли. – Я – потихонечку. Ты только мне помогай.

Она обхватила Кротова за шею, и он с отчаянием почувствовал, насколько слаба ее рука.

Медленно-медленно, ступенька за ступенькой спустились они с крыльца. Медленно-медленно, шаг за шагом пошли по дороге.

– Вот видишь, – сказала Валя. – Все будет хорошо, Сашенька.

Она легонько простонала, и Кротов почувствовал, что ноги ее ослабли. Он подхватил Валю на руки и понес, ступая тяжело, но уверенно. Громадная круглая луна выкатилась точно над прогалиной, освещая дорогу и бледное Валино лицо.

Глаза Вали открылись, она успокаивающе улыбнулась Кротову.

– Все будет хорошо, милый… Все будет…