Текст книги "Мертвых не судят"

Автор книги: Борис Руденко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

Паренек присел на краешек стула.

– Я родственник Гамлета Григорьевича, грустно сообщил он. – Очень близкий.

Его мягкий, слегка гортанный выговор придавал каждому слову особо проникновенное звучание.

– Очень рад, – сказал Кротов. – А кто это?

– Это очень хороший, достойный человек, – объяснил «принц». – Вы его знаете.

– Да? – удивился Кротов.

– С ним случилось несчастье. С каждым может когда-то случиться несчастье. Со мной, с вами, – паренек обвел рукой комнату, закрыл глаза ресницами и убежденно повторил: – С каждым!

Кротов наконец сообразил.

– Ты, значит, от Новасардова, насколько я понимаю?

«Персидский принц» взмахнул ресницы и вновь утвердительно опустил.

– Гамлет Григорьевич очень хороший человек. Он редкий человек. Его уважают все достойные люди.

– Зачем же он, хороший человек, ножом-то? Так разве хорошие люди поступают? – холодно поинтересовался Кротов.

– Это ошибка, клянусь, вы поймите, да! – горячо запротестовал «принц». – Он никогда не мог так сделать,

– Слушай-ка, как тебя зовут? – спросил Кротов.

– Володя, – представился «персидский принц» сидячим полупоклоном.

– Слушай, Володя, я же не слепой. Он же в нескольких метрах от меня стоял. Вот как ты сейчас.

– Я только одно прошу, вы поймите, – сказал «принц» Володя. – Живет человек, всем делает добро. И вдруг машина проезжает и сбивает человека. Это разве правильно?

– При чем тут машина? – изумился Кротов.

– Или камень падает на голову – разве это правильно? Или болезнь – сердце, – Володя прижал руку к груди и поднял тонкие красивые брови. – Ведь человек ни в чем не виноват. Просто случайность!

– На кого камень падает? – спросил Кротов.

– Это я для примера, просто так. Это было, как будто камень упал. Но я еще скажу. Пусть даже так было, как вы говорите. Но если очень плохой, грязный человек, последними словами оскорбляет – даже не вас – маму вашу. Как должен поступить мужчина?

– Ну не ножом же, – сказал Кротов.

– Тот человек очень дрянной, – лицо Володи выразило крайнюю степень отвращения. – Из-за дрянного человека может пострадать очень хороший. Этого нельзя допускать. Слушайте, я вас очень прошу. Как брата прошу: помогите. Нужно всегда помогать хорошим людям.

– Чем же я могу помочь?

– Скажите только, что не видели ничего. Что в другую сторону смотрели. Надо спасти Гамлета Григорьевича.

– Да как же так? Все будут говорить одно, а я врать стану?

– Зачем врать? – удивился «персидский принц» Володя. – Не надо врать. Просто не видел, и все. Разве не могло так быть?

– Это другой вопрос.

– Почему другой? – еще больше удивился Володя. – Такой же вопрос. Вы сделаете доброе дело, и вам сделают доброе дело. Вся семья благодарна будет. Вот я знаю, вы инженером работаете. Мы вам поможем.

– Даже так? – усмехнулся Кротов,

– Конечно! – жарко сказал Володя. Он полез во внутренний карман курточки и совершенно неожиданно для Кротова вытащил пачку новехоньких десяток в банковской упаковке. – Это скромный подарок.

Кротову внезапно сделалось неприятно.

– Ни фига себе, скромный! Это еще зачем? – напряженно сказал он. – Уберите. Уберите немедленно!

Но Володя с мягкой настойчивостью тянул к нему руку.

– Возьмите, я прошу. Это просто как уважение. Как от брата. От чистого сердца.

– Уберите! Уберите же! – почти выкрикнул Кротов, и Володя, вслушавшись в интонации его голоса, спрятал деньги.

– Я вообще не понимаю, – возбужденно заговорил Кротов. – Допустим, я меняю показания. Толку-то что? Там же десяток свидетелей! Если не больше. Я уж не говорю об оркестре, елки-палки, все ж у всех на глазах! А сам этот, которого ножом пырнули, он что, помер уже, что ли?

– Нет! – протестующе воскликнул Володя. – Он живой, ничего плохого с ним не случилось.

– Ну вот! Неужели он тоже скажет, что ничего не знает?

– Конечно! – убежденно подтвердил Володя. – Он нехороший человек, но у него тоже есть совесть. Ему самому давно уже стало стыдно. Конечно! У него лучшие врачи. Все лекарства – самые лучшие, заграничные! Что только захочет – все есть. И ему стало стыдно за свой поступок. Он уже сказал, что ничего не знает, что это другой человек сделал.

– Ну а свидетели?

– Они все хорошие, достойные люди, они – понимают. Мы все ходим, говорим, объясняем – вся семья. Мать – старая женщина, жена, дета… Мы объясняем, и все сразу понимают: нельзя допустить большую несправедливость. И вот сейчас я прошу вас самым святым именем: помогите!

Кротов растерялся.

– Ну, вы даете, – сказал он. – А как ты мой адрес узнал?

– Я же говорю: хороших людей вокруг очень много. Все понимают, что друг другу надо помогать. Если по-другому – просто жить не стоит.

– Эта верно, – сказал Кротов.

– Саша, – проникновенно произнес, почти пропел «персидский принц». Или индийский киноактер. – От имени матери прошу. От имени жены. Детьми прошу.

«Что мне, больше всех надо? – резонно подумал Кротов. – Если даже потерпевший отказался… Черт с ними, пусть сами разбираются!»

– Ладно, – махнул он рукой, – скажу, что ничего не видел. Что мне, больше всех надо?

– Спасибо, – миндалевые глаза Володи подернулись благодарной влагой. – Я сразу понял, что вы честный, достойный человек. От всей семьи спасибо!

Он снова вытащил пачку десяток и сделал попытку пристроить ее на столе, но Кротов, отчего-то сразу пугаясь, закричал:

– Нет-нет! Не надо! Уберите немедленно!

– Вы не просто хороший человек, – с чувством сказал Володя, – вы – благородный человек. Вы – святой человек. Я вам хочу сказать: мой дом теперь – как бы ваш дом…

Он еще несколько минут декламировал в том же роде, а Кротов мучительно ожидал, когда все это, наконец, закончится.

Чуть позже, когда Володя наконец убрался, Кротов вдруг спросил себя вполне трезво: отчего это он не взял деньги? Это же не взятка какая-нибудь. Просто благодарность. Может быть, он, Кротов, элементарно свалял дурака? С другой стороны, ощущать себя по-настоящему благородным тоже было весьма приятно. Он имел на то все основания.

И все же тысяча рублей, определенно, не помешала бы…

* * *

Лене о визите «персидского принца» Кротов рассказывать не стал. То есть, вначале он хотел, да потом раздумал. О чем, собственно, рассказывать? О том, что денег не взял? Или о том, что собрался врать на следствии? Словом, уже на следующий день его благородство выглядело довольно сомнительным.

И вообще он сейчас больше всего был озабочен приближением отпуска. Этот отпуск Кротов собирался провести вместе с Леной, но еще не решил как.

Можно было бы поехать дикарями на юг или достать в туристическом агентстве путевки на турбазу… Не знал он и того, как отнесется к его предложению сама Лена. Отношения с ней складывались совсем не так, как было у Кротова с женщинами прежде. Рядом с Леной он испытывал сложное сочетание чувств, среди которых определенно была радость, но было и непонятное постоянное напряжение. Он смутно догадывался, что у Лены есть и другая, своя собственная жизнь со своими друзьями и своими привычками, рядом с которыми его собственный статус инженера с соответствующей зарплатой и комнатой в коммуналке гляделся более чем скромно. Правда, Лена ни разу не дала Кротову повода для серьезных раздумий, но тем не менее он не находил, к примеру, решимости пригласить Лену к себе. Ее появление в коммуналке, в комнате, скромность которой соседствовала с элементарной бедностью, казалось ему невозможным.

Тем более после того, как Кротов побывал в ее квартире – огромной и ухоженной, исполненной долгого, привычного достатка. Он находился там недолго – минут десять, ожидая, пока Лена соберется. Кротова не представили родителям, и, по-видимому, он не вызвал у них ни беспокойства, ни интереса. Мать Лены – не старая и еще красивая женщина – окинула его быстрым равнодушным взглядом, вызвала Лену и ушла к себе. А отец (насколько понял Кротов из разговоров с Леной, он работал где-то в аппарате Совмина) вообще не выглянул.

Такое явное невнимание Кротова задело. Это не значит, что он был настолько благовоспитан, что непременно стремился первым делом познакомиться с родителями подружки. Нет, пережитками Кротов не страдал и к подобным знакомствам нормально не стремился. Но с Леной было серьезно, он полагал. С Леной – дело совсем другое. Поэтому в тот вечер он неосознанно оставался с ней сдержан, и она это заметила. Вероятно, она удивилась, но спрашивать ни о чем не стала и лишь зеркально отразила эту сдержанность по отношению к Кротову. Они расстались тогда скорее, чем обычно, и впервые в их отношениях пролегла маленькая трещинка. Вскоре все забылось, но не до конца.

Выбрав удобный момент как-то во время обеденного перерыва, Кротов довольно небрежно спросил:

– Ты как собираешься отдыхать?

– Не знаю, – так же небрежно ответила она. – Наверное, поеду в Друскининкай. Папа обещал достать путевку.

– А я тебя хотел пригласить на юг, – объявил он. – В Крым.

– Правда? – удивилась и обрадовалась Лена. – А куда?

– Куда хочешь. В конце июня устроиться довольно просто.

– А-а, – сказала Лена. – Дикарями?

– Так это ж замечательно.

– Замечательно, – повторила она безо всякого энтузиазма. – Нет, Сашенька, чего-то мне не хочется дикарями. Очереди, столовые. Не дай Бог еще готовить на керосинке – это в отпуске-то! Ужасно я этого не люблю. Да и перед папой неудобно – я же его просила насчет путевки. Ты не обидишься?

– Чего обижаться? – бодро сказал Кротов. – Друскининкай – тоже неплохо. Там, наверное, весело…

Она молча кивнула. Тема была исчерпана.

Вернувшись в отдел, Кротов с ходу накатал заявление в отпуск со следующего понедельника. Подписывая, Игорь Теодорович (начальник отдела вновь был в командировке) негромко посоветовал:

– Далеко не исчезай. У меня есть сведения, что анкета может поступить со дня на день. Будь, как говорится, под рукой. В случае чего, я тебе позвоню…

– Понял, – сказал Кротов. – Я только если на недельку на реку порыбачить… А так буду дома.

Ехать ему, в общем, было некуда. Москвич в четвертом поколении, Кротов не имел в деревне родственников. А путевка в дом отдыха простым инженерам в летнее время не полагалась.

Логическим завершением этого малоприятного для Кротова дня явилась повестка в милицию, которую он вытянул из почтового ящика вместе с газетой.

* * *

Утром Кротов позволил себе поваляться в постели – повестка приглашала к одиннадцати. Позвонив на работу, не спеша поехал знакомой уже дорогой в районное управление.

Следователь Каширин был еще более сух и официален, чем в прошлый раз.

– В связи со вновь открывшимися обстоятельствами, – с казенной нудностью начал он, – я должен допросить вас еще раз. Расскажите подробно, что вы видели в ресторане вечером шестнадцатого мая.

– Да… – замялся Кротов, – в общем-то, почти ничего. Следователь поднял голову и холодно, без выражения посмотрел на него.

– На предыдущем допросе вы давали намного более развернутые показания. В частности, вы утверждали, что ясно видели, как обвиняемый Новасардов ударил ножом потерпевшего Батенина.

– Да, – снова сказал Кротов. – То есть, не совсем… Было темно, верхний свет погашен, и я… в общем, немудрено было ошибиться.

– Кто же тогда? – Каширин держал над протоколом ручку, словно собираясь отбарабанить марш, – Кто его ударил?

– А я... не знаю, – фальшиво сказал Кротов. – Темно же было.

Каширин осторожно отложил ручку в сторону.

– В конце концов, мне все равно, – с неожиданной усталостью проговорил он. – Пусть преступники гуляют по улицам, пусть режут кого хотят. Я бы только очень желал, чтобы в следующий раз именно вы ему попались. Или такому же. Они вас запугивали? – тихо спросил он. – Или купили? Скажите честно. Хоть раз в жизни. Просто так, не для протокола.

– Никто меня не запугивал, – возмутился Кротов. – И не покупал. Кто это «они»?

– Неважно, – сказал следователь. – Им это несложно. Вообще я вас могу привлечь за дачу ложных показаний. Вы об этом знаете?

– Никаких ложных показаний не было, – запротестовав Кротов. – Темно было. Мог я ошибиться?

– Разумеется, – кивнул Каширин. – Вы правильно отвечаете. Точно, как научили. Чувствуется хорошая подготовка. Значит, вам заплатили. Интересно, сколько? За какую сумму можно купить такого, как вы?

– Я повторяю: никто мне ничего не платил.

– За деньги сейчас можно сделать очень многое, – будто не слышал Каширин. – Можно приехать в столицу, купить себе прописку, а затем и квартиру. Можно купить должность, покровителей. Вот меня купить нельзя – это если вам интересно. Вас – можно.

– Послушайте, – смущение, которое испытывал Кротов, не позволяло ему по-настоящему обидеться на Каширина. – Ведь с каждым может произойти нелепая случайность…

– Какая еще случайность! – грубо закричал Каширин. – С конкурентом своим бандюга не договорился, И воткнул ему нож. Средь бела дня. Погорячился немного. А может, и не погорячился. Просто точно знал, что будет дальше. Что никаких свидетелей не найдется. Что вы – все, как один! – откажетесь. Что он опять вылезет и будет делать что хочет. Кого надо – купить, а кого надо – ножичком.

Он холодно ухмыльнулся, помолчал и заговорил с какой-то спокойной брезгливостью:

– А знаете, вы хуже его. Новасардов точно знает себе цену. Он и вам знает цену. Он ее сразу вычислил. Поэтому и не волновался. Ладно, хватит с меня этих разговоров. Ближе к делу.

Он взял ручку и наклонился к протоколу.

– Давайте, рассказывайте, чего вы там не видели.

Кротов кашлянул, порылся в карманах и не нашел носового платка.

– Я все видел, – сказал он.

Следователь посмотрел на него непонимающе.

– Что значит «все»?

– Все, что в прошлый раз рассказывал, – объяснил Кротов. – У вас там записано.

Глядя на совершенно поглупевшее лицо Каширина, Кротов упивался реваншем. Потом физиономия следователя постепенно приобрела новое выражение, не совсем понятное Кротову. Во всяком случае, не удовлетворенность, не восхищение и не благодарность. Скорее всего, некий исследовательский интерес.

– Вам действительно угрожали? – спросил Каширин.

– Да нет же, – поморщился Кротов. – Просто заходил один его родственник – он так представился. Симпатичный такой парнишка, вежливый. Очень просил. Сказал, что пострадавший этот, как его, Батенин, ни в чем Новасардова не винит. Что у самого Новасардова жена плачет и рыдает, дети – сироты, и все такое… А что, этот Батенин в самом деле отпустил ему грехи? Как, кстати, этот родственник мой адрес узнал? Это не вы ему, случайно, подсказали?

– Ваш адрес не только в уголовном деле имеется, – не очень понятно ответил Каширин. – А Батенин на Новасардова действительно показаний не дает. Не знаю, как они к нему ход нашли. Через медперсонал, что ли… Заплатить пообещали хорошо или дорезать до конца! Говорит, не знаю, кто пырнул. Темно было. По этому Батенину тоже тюрьма плачет.

– Кто он такой, собственно, этот Новасардов?

– Бандит. Деляга. С хорошей «крышей» и хорошими друзьями. Но это неважно. Давайте действительно к делу. Значит, ваши показания остаются неизменными, так я понимаю?

– Так, – кивнул Кротов.

– Тогда я пишу: «Подтверждая ранее данные показания, могу пояснить следующее: шестнадцатого мая, примерно в двадцать тридцать…»

Расставаясь, следователь впервые пожал Кротову руку. И еще сунул бумажку с телефонами.

– На всякий случай. Если что – звоните.

Кротов вышел из милиции и медленно побрел по улице. Он не стал врать следователю вовсе не потому, что испугался. Просто ему внезапно сделалось противно. И ему не хотелось, чтобы кто-нибудь, даже некто следователь Каширин, думал о нем как о трусливом или продажном ублюдке. Собственно, Каширин определенно вызывал у него симпатию. А это очень неприятно, когда о тебе думают плохо симпатичные тебе люди… К тому же Каширин был сотрудником милиции, следователем. А к милиции Кротов в основном испытывал почтение, воспитанное детективными фильмами и статьями в газетах. К конкретным милиционерам на улице Кротов такого почтения, правда, не чувствовал. Он знал, что большинство из них приехали в Москву из деревни специально за пропиской, они казались Кротову бездельниками, малограмотными и туповатыми. Но следователь Каширин соединялся с образом милиции вообще, а не в частности, и Кротов начал его уважать. А лгать тому, кого уважаешь, просто невозможно.

* * *

Прошло два дня, в которых не было встреч с Леной. Они виделись лишь на работе, мельком, просто как сослуживцы. Внешне все было вроде нормально – кивали друг другу, улыбались. Но не более того. Кротов не пытался с ней заговорить, не звонил, не ждал после работы, чем причинял себе сладкую боль. Он твердил, что не позвонит, прежде чем она сама этого не сделает, но догадывался, что оснований для уверенности в таком развитии событий маловато. В конце концов, вернувшись домой пораньше, когда соседей еще не было в квартире, он набрал номер телефона Лены, услышал ее протяжное; «Да-а?» – и сказал, как обычно:

– Привет!

– Почему ты так давно не звонил? – удивленно спросила она, словно они не виделись по меньшей мере месяц.

И Кротов понял, что ей тоже тягостно было ожидание и что должен немедленно ее увидеть.

– Ты что сейчас делаешь? – ответил он вопросом на вопрос.

– Сижу, – Лена немного помолчала, а потом вдруг сказала: – Приезжай ко мне.

– Сейчас! – Кротов бросил трубку и бегом побежал ловить такси.

Но таксисты, паразиты, как один, катили мимо, злорадно подмигивая зелеными огоньками. На отчаянные призывы Кротова остановился, наконец, старенький «запорожец», и водитель-инвалид за трояк довез Кротова до Лениного дома.

Лена открыла сразу, словно ждала у двери. Она была в незнакомом Кротову очень красивом то ли платье, то ли халате из яркого шелка и выглядела так потрясающе, что Кротов сразу охрип.

Сипловато он предположил, что надо бы поздороваться с родителями, и Лена быстро ответила;

– Их никого нет. Они на дачу уехали.

Установилась неожиданная пауза, и, разрывая ее, Лена сказала отчасти с искусственной веселостью:

– Сейчас чаю попьем…

Он прошел за ней на кухню, Лена поискала и нашла спичечный коробок, но в следующую секунду уже выронила его или просто бросила, потому что толкнувшей их друг к другу силе бессмысленно было сопротивляться…

Возвращался домой Кротов уже за час ночи, едва поспев на метро. Трамваи уже, конечно, не ходили, и это было хорошо. Он шел по пустой улице, изредка улыбаясь, что со стороны, наверное, выглядело довольно глупо. Кротов испытывал ощущение счастья. Он думал над тем, как внезапно изменилась его жизнь и что, вероятно, вскоре она изменится еще больше. И все было славно в этом прекрасном городе этим чудесным вечером.

И даже темная фигура возле подъезда не вызвала у Кротова никакого беспокойства.

– Саша? – спросила фигура.

Кротов кивнул, собираясь удивиться, но не успел.

В глазах вспыхнуло короткое зеленое пламя, он упал на асфальт и почувствовал во рту соленый привкус крови. Потом его ударили ногой в живот – очень больно, хотели ударить еще, но Кротов извернулся, приподнявшись, толкнул нападавшего куда-то в колено. На короткое мгновение тот утратил равновесие, и Кротов успел вскочить на ноги. Но второй, которого Кротов не видел и который хладнокровно дожидался своей очереди, шагнул откуда-то сбоку и ударил Кротова в голову, вновь сбив наземь.

«Все! – мелькнуло в мозгу. – Конец!»

Отчаяние парализовало Кротова. Он сжался, закрыв голову руками.

Но ударов больше не последовало. Те двое остановились над ним, выжидая или переводя дыхание.

– Ну, что, ты понял теперь, паскуда? – сказал один.

Кротов молчал.

Тогда его снова ткнули носком ботинка.

– Ты понял или нет?

– Понял, понял, – сказал Кротов.

– С тобой как с человеком говорили, – вступил в беседу другой. – А ты понять не захотел. Поиграть решил, да? У-у, сука!

Он замахнулся ногой, и Кротов напрягся, но удар получился довольно вялый – так, для испуга.

– В общем, велено передать, что тебе дается последняя возможность, – заговорил первый. – Иди завтра к следователю и скажи, как тебя просили. И не тренди лишнего. В следующий раз просто изувечим. Или вообще кончим.

– Нет, он еще не понял, – сказал другой, и Кротов отчаянно возразил:

– Понял я, ребята! Понял. Все. Хватит!

– Понятливый стал, – заключил первый. – А до этого – никак. В общем, если ты завтра свою туфту не перепишешь, сразу заказывай похоронку.

– Пошли, – сказал второй, – поздно уже. Или врезать ему еще?

– Хватит пока…

Они ушли уверенно и неторопливо, как ходят только хозяева. Кротов поднялся на ноги, ощупал скулу и затылок. Было пока не очень больно – наверное, просто сгоряча. Утром-то непременно появится огромный фингал.

Новасардов времени зря не теряет. Однако эти два парня на членов его семейства не похожи. Обычные московские бандюги. Свои парни, московские…

* * *

«Фонари», к счастью, не появились. Левая скула, правда, побаливала и слегка вспухла, но заметно это было лишь при очень тщательном рассмотрении. А на затылке обошлось шишкой, Кротов позвонил на работу и сказал, что берет отгул.

«Зачем тебе отгул? – удивился Игорь Теодорович. – Ты же с понедельника в отпуске». На это Кротов промямлил что-то о неважном самочувствии, и Игорь Теодорович отвязался.

Кротов собрался идти в милицию. Конечно, не для того, чтобы переписывать свои показания. Тот страх, что охватил его вчера – животный, оглушающий, – уже прошел. Сменился холодной и стойкой злобой. Перенесенное унижение вызвало у Кротова реакцию, совершенно противоположную той, на которую рассчитывали дружки или наемники Новасардова. Сама мысль о том, что он, Кротов, честный человек, должен бояться какую-то шпану, казалась отвратительной. Кротов был абсолютно убежден, что огромное и мощное государство, лояльным гражданином которого он является, обязано защитить его от уголовников и в силах сделать это.

Поэтому он пришел в управление и направился прямиком в кабинет Каширина. Но стол следователя был пуст. А за другим столом сидел незнакомый Кротову сотрудник – постарше и погрузнее, с одутловатым усталым лицом.

– Вам, собственно, зачем Каширин? По какому вопросу? – с дружелюбным интересом спросил сотрудник.

Кротов почувствовал к нему расположение, несмотря на не слишком симпатичную внешность. Сегодня, надо сказать, он испытывал расположение ко всем представителям власти, включая постовых милиционеров.

– Я по делу Новасардова, – объяснил он.

– Каширин этого дела уже не ведет, – сказал сотрудник. – Это дело находится теперь в моем производстве.

– Да? – удивился Кротов. – А почему?

Следователь сделал сложный жест рукой.

– У него большая нагрузка… Он что, вас вызывал?

– Да нет, – сказал Кротов, – я сам пришел. Дело в том, что вчера вечером на меня было совершено нападение. У дома. Меня поджидали два каких-то подонка.

– Нападение? Ну и что? Я хочу сказать: какое это имеет отношение к делу Новасардова?

– Они требовали, чтобы я изменил показания. Чтобы я сказал, что ничего не видел в тот вечер… в ресторане.

– Вот как? – удивился следователь, придвинул с угла толстый том и принялся перебирать переплетенные страницы. – Как ваша фамилия?

– Кротов.

Следователь листал и бормотал себе под нос: «Ага! Так. Ага!»

– Так, – сказал он спустя какое-то время, задумался, вздохнул, закрыл том и отодвинул на прежнее место.

– Сложная ситуация, – сообщил он результаты своих размышлений.

– Почему?

– Получается таким образом… – он еще раз пододвинул к себе том, приоткрыл и быстро захлопнут, – Александр Евгеньевич, что ваши показания в корне отличаются от показаний всех остальных свидетелей. Можно сказать, в корне им противоречат.

– То есть как?

Следователь сокрушенно развел руками.

– Двенадцать человек утверждают, что удара ножом Новасардов не наносил.

– Допустим, – сказал Кротов. – Кто же тогда нанес удар?

– Это нам еще предстоит выяснить. Тут мнения разные, – следователь постучал пальцем по уголовному делу. – Один говорит, что некий молодой человек, другой – не разглядел, не видел в темноте, и так далее.

– Интересно получается, – сказал Кротов.

– Но самое главное, – теперь палец следователя устремился вверх, – потерпевший тоже не называет Новасардова в качестве своего… м-м… обидчика.

– Это я уже где-то слышал, – заметил Кротов. – И что же теперь?

– Ситуация не простая, – следователь посмотрел на свой палец, приблизил его ко лбу и легонько помассировал кожу между бровями. – Вы говорите одно, все остальные – другое. Возможности следствия, прямо скажу, почти исчерпаны.

Кротов глядел на следователя с большим интересом. Разговор этот начинал его забавлять.

– А у вас не возникало подозрений, что свидетелей могли заставить солгать? – с пытливостью красного следопыта спросил Кротов. – Подкупили или запутали, как хотели запугать меня? Видите ли, я, собственно, и пришел к вам потому, что на меня вчера вечером напали и…

– Я тоже могу задать вам один вопрос, – охотно включился в дискуссию следователь. – Вот почему, например, вы считаете, что это нападение связано с делом Новасардова?

– На этот вопрос я смогу легко ответить! – радостно заверил Кротов. – Видите ли, поскольку нападавшие требовали, чтобы я отказался от показаний, которые давал именно по делу Новасардова, а не, скажем, какого-нибудь Барбарисова, можно заключить…

– Вы в отделение милиции по месту жительства обращались? – перебил следователь.

– Нет. А зачем? Я сюда сразу, к вам.

– Напрасно, – с сожалением покачал головой следователь. – Вам нужно было прежде всего идти в отделение милиции, заявить об этом случае. Предварительно взять справку о телесных повреждениях.

– Какая справка? Может, хватит ерундой заниматься, товарищ следователь? – не выдержал Кротов. – Вы-то сами на кого работаете? Вам, как я понимаю, не угрожали. Значит… что?

Следователь немедленно сузил глаза и выпятил челюсть.

– А вот этого не надо, – с нажимом произнес он. – Ты что себе позволяешь? Забыл, где находишься? Я сейчас наряд вызову – и в нарсуд. Мне это не трудно. Пятнадцать суток за мелкое хулиганство оформят в пять минут, – распаляя себя, он все более повышал голос. – Я еще выясню, кто тебя инструктировал такие показания давать. Напали на него! Ты еще у меня пойдешь как миленький за дачу ложных показаний!

Вероятно, Кротов был вполне способен наделать глупостей. Закричать, обругать следователя нехорошими словами или еще что похуже. Остановила случайность. Он взглянул на следователя и во внезапном прозрении увидел перед собой только маску. Гнев и возмущение были лишь искусно нарисованы на ней. А из-под маски холодно и безразлично поблескивали глаза следователя. Тогда Кротов, не говоря ни слова, повернулся и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

«Продажная тварь! – прошипел он. – Мент поганый!»

Для начала он решил пожаловаться на следователя какому-нибудь начальнику постарше чином. Шел по коридору, читая таблички на дверях и одновременно продумывая и оттачивая фразы, исполненные холодного сарказма, которыми он начнет свою обличительную речь о качестве кадров вверенного начальнику учреждения.

Но начальник, по-видимому, сидел где-то на другом этаже. Кротов выскочил на лестницу и лоб в лоб столкнулся с Кашириным. От неожиданности Каширин неловко взмахнул рукой, угодив пальцем прямо в глаз Кротову.

– О черт! – воскликнул Кротов, утирая хлынувшие слезы. – Осторожнее!

– Кротов! – Каширин поглядел на свой палец. – Извините. Вы кого ищете?

– Не вас, – злобно сказал Кротов, протирая глаз. – Где тут у вас начальник сидит?

– На втором этаже. Зачем вам понадобился начальник?

– Вас это не касается, насколько я понимаю, – ответил Кротов тоном, стараясь, чтобы вышло пообиднее. – У вас теперь другие заботы, насколько я понимаю. Теперь вы другими важными делами занимаетесь.

Он повернулся и начал спускаться по лестнице.

– Постойте, – окликнул его Каширин. – Вы сейчас у Борового были?

– Я в ваших кличках не разбираюсь, – совсем уже грубо сказал Кротов, однако Каширин не обратил никакого внимания.

Он перескочил через несколько ступенек, обогнав Кротова и преградив ему дорогу.

– Направо по улице – кафе-«стекляшка». Знаете? – тихо спросил Каширин. – Нет! Лучше налево за угол и пройдите один квартал. Там пирожковая есть. Вы туда идите, а я сейчас за вами.

– Это еще зачем? – высокомерно спросил Кротов.

– Так надо. Вы ведь к начальнику жаловаться идете? Да? Подождите жаловаться. Сначала поговорим. Я вам кое-что расскажу. А потом сами решите.

– В гробу я видел ваши игры, – сказал Кротов вслед Каширину, который уже уходил по коридору.

Дверь под названием «Приемная» действительно обнаружилась на втором этаже. За ней сидела женщина не определяемого без проверки документов возраста с бледным и злым лицом.

– Я вас слушаю, – с отвращением сказала она, и Кротов понял, что этого рубежа ему не одолеть.

– Мне к начальнику, – небрежно проговорил он, двигаясь к другой двери – обшитой дерматином и без таблички.

Но арапов вроде Кротова секретарша за годы своей карьеры перевидала немало. Она мгновенно выскользнула из-за стола и преградила дорогу плоской грудью.

– У вас назначена встреча? Как ваша фамилия?

– Мне нужно поговорить с начальником управления, – надменно произнес Кротов, понимая, однако, что этим ее не проймешь.

– Приемные часы по вторникам и пятницам. Запишитесь на прием и приходите. Что у вас за вопрос?

Несколько мгновений Кротов смотрел в ее бесцветные глаза.

– Вопрос жизни, милая женщина.

– Тогда лучше изложите письменно, – ответила она, не моргнув.

– Я понял, – Кротов попятился. – До встречи. До свидания. Я еще приду…

Кажется, когда Кротов выходил, в спину ему прозвучало нечто вроде «приходи, приходи».

На встречу с Кашириным Кротов пошел, скорее, от нечего делать. Надо было испить сегодняшнюю чашу до дна.

Пирожковая была пуста по причине отсутствия пирожков. Каширин одиноко сидел за столиком с черствым коржиком в руке. Увидев Кротова, он очень обрадовался. Кротов тоже купил коржик и еще какой-то остывший напиток цвета старой побелки, называемый отчего-то «кофе с молоком». Кротов их купил, но что делать с покупками, не знал и просто отнес их за столик Каширина, положив на матовый от царапин голубой пластик.

– Что же вы мне хотели такого интересного сказать? – спросил Кротов.

– Дело у меня отобрали, – сообщил Каширин.

– Это я уже знаю.

– Это дохлое дело, – сказал Каширин. – Можно было и не браться.

– Почему так?

– Потому, – ожесточенно отрезал Каширин. – Не по зубам потому что. Вы знаете, что остались фактически единственным свидетелем обвинения?

– Ваш коллега мне уже объяснил, – сказал Кротов. – Вежливо так. Обещал, правда, посадить за ложные показания.

– Даже так? – Каширин удивился. – Не ожидал… В общем, вы, конечно, можете поступать как знаете. Но если вы честный человек…

– А вы? – спросил Кротов.

Но Каширин не обиделся. Положил обе руки на стол и ответил очень спокойно: