Текст книги "Предновогодье. Внутренние связи (СИ)"
Автор книги: Блэки Хол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)
– Пока что для тебя все студенты на одно лицо, – сказал Сима. – Ничего, через недельку освоишься, и дело пойдет. Капец, будешь доделывать курсовик, или я твои писульки выбрасываю в мусорку? – обратился к брату, не отходившему от двери Аффиной комнаты.
– Сейчас приду, – кивнул Капа. – Пять сек.
Позже Аффа снова заглянула ко мне.
– Почему ты с ними как кошка с собакой, то есть с собаками живешь?
– Не знаю, – пожала она плечами, обмахивая раскрасневшееся лицо веером, сложенным из тетрадного листочка. – Для адреналину, наверное. Кстати, забыла сказать. Та дверь, что напротив моей комнаты – пищеблок. Завтра дам ключ, сделаешь дубликат.
– Значит, ты тоже одна живешь? – полюбопытствовала я, позавидовав уютной комнатке девушки.
– Нет, с соседкой. Она уехала на научный семинар и скоро вернется.
– А пятая дверь?
– Ту комнату получил по блату какой-то пентюх из местных. Сам в городе живет, а угол числится за ним.
Я глубоко вздохнула. Вечер получился насыщенным. Еще, что ли, коньячку хряпнуть? Хорошего помаленьку. Так недолго спиться, а микстура еще пригодится.
– Не могу понять: почему братцы ко мне друг за другом приходили и одинаковые вопросы задавали? Решили повеселиться?
Девушка хмыкнула.
– Близнецы, когда поссорятся, между собой не общаются. Любопытство их раздирает, вот они и начинают ходить табунами, а друг другу ничего не говорят.
Да уж, с новыми соседями не соскучишься.
– Совсем поздно, – заметила Аффа, – пора на боковую. А то я сова и по утрам плохо встаю. Если бы не будильник, ни в жизнь бы не проснулась.
– О, а включи-ка его погромче! Тоже попробую глаза продрать.
– Ладно, – согласилась великодушно девушка. – Вдобавок в стенку постучу. Ну, или ты мне.
Я сняла пристывшее одеяло с окна и повесила греться на батарею. С помощью ножа всё-таки оторвала вожделенные полосочки от простыни и протыкала ими щели. Неплохо получилось, и дуть перестало.
В постели под согревшимся одеялом, в полудреме почему-то всплыли в памяти слова Аффы… Один – гад, второй еще хуже.
Полный аут.
Это могла быть 12.1 глава
Время – величина неоднородная. К такому выводу я пришла, проснувшись ранним утром, когда за окном царила несусветная темень. Глаза открылись словно от толчка, и сон как рукой сняло. Утренние дела давно переделались, а время и не думало сдвигаться с места, растянувшись длинной сосисочной связкой. Помыкавшись неприкаянно по комнате, я снова переоделась и пошла в душ. Уж там-то точно минуты пролетят стрелой.
Сонная Аффа вышла в коридор, когда я, полностью одетая и собранная, закрывала комнату на ключ, решив, что лучше провести время на крыше, чем метаться загнанной крыской по своему чуланчику.
– Ой, а ты уже проснулась? – спросила она, сладко потягиваясь, и пригладила растрепанные волосы.
Морозец покусывал щеки, снег поскрипывал под сапогами, институт возвышался мрачной громадой темных окон. Одинокий плафон по-прежнему пытался героически осветить центральный холл. Благодаря тусклому свету, глаза различили в тени неподвижную тушу Монтеморта, не проявлявшего признаков жизни. Может, он умер, а никто не заметил? – испугалась я и тут же успокоила себя. Вряд ли. Бдительная вахтерша ни за что не допустит непорядка на вверенной территории в виде помершего на боевом посту пса.
На двери вахтерской замок отсутствовал, но внутри стояла темень. Заглядывать я не решилась, все-таки личное пространство, пусть и слегка служебное. Покружив по холлу, передумала идти на чердак. Лучше в столовую схожу. Вдруг работает?
Столовая работала, и некоторые столики оказались заняты завтракающими. Посреди зала в одиночестве трапезничал Алесс, вкушая пищу с тарелок, плотно уставленных на столе. Огненная шевелюра парня выделялась ярким пятном в однотонном интерьере общепита.
Расплатившись на кассе талоном, я устроилась в углу у окна. Неторопливо ела и запивала, с легкой грустинкой размышляя о том, удастся ли когда-нибудь в будущем поесть спокойно и с удовольствием.
Неподалеку завтракал юноша в такой же яркой оптимистичной униформе, что и Агнаил, возлюбленный завхозши из подземелий. Внешностью незнакомец походил, скорее, на эфирное существо, чем на смертную особь: роскошные русые кудри ниспадали на плечи и обрамляли лицо с тонкими и благородными чертами. Соответствуя своему облику, коллега Агнаила ел аккуратно и изящно. Я невольно залюбовалась движениями его вилки.
Неожиданно Алесс, оторвавшись от пиршества, подошел к парню в униформе, поздоровался рукопожатием и заговорил о чем-то вполголоса. В ответ неземной юноша отрицательно покачал головой. Рыжий повысил голос, и мне показалось, начал угрожать собеседнику. В ответ тот выгнул бровь, высокомерно задрал подбородок и, взяв поднос, пересел за другой стол. Алесс с угрюмым лицом обошел юношу, демонстративно задев его локоть, и вернулся к прерванному завтраку.
У каждого свои проблемы, – некстати влезла философская мысль, навеянная сытым желудком.
На улице постепенно светлело, за институтской решеткой просыпался город. В столовой стало оживленнее.
Зайдя в полупустую лекционную аудиторию, поначалу я приняла решение забраться на самый последний ряд, потому что подсознательно хотела спрятаться. Но, как ни скрывайся, а лучше не будет, поэтому уселась на прежнее место в крайнем ряду у окна.
Большое просторное помещение с уходящими вверх рядами парт понемногу заполнялось прибывающими студентами.
Пришел Касторский с группой парней, что-то активно обсуждающих и гогочущих. Заметив меня, староста толкнул одного из них, и компания начала негромко переговариваться и похохатывать, поглядывая в мою сторону.
Появились помятые и невыспавшиеся близнецы Капа и Сима, мигом направившиеся туда, куда я не решилась залезть.
Наконец, в дверях аудитории возникло еще одно действующее лицо, которое, по всей видимости, станет вскоре одним из главных персонажей в моей судьбе, если не ведущим. Мелёшин, в темно-синем джемпере на молнии, делавшем его невероятно притягательным, флиртовал с группкой девушек, шедших впереди. Прошел к своему месту и, как ни в чем не бывало, уселся, не удосужившись посмотреть на свою цирковую крыску, ставшею таковой по его милости со вчерашнего вечера.
Может, Мелёшин пошутил? Очень хотелось в это верить. Ведь он такой… принц. Зачем ему связываться со мной, бледной молью? Сплошные проблемы, а толку никакого. Если надумает поиздеваться, так мне не привыкать, на спине имеется богатая практика. Чем скорее избалованному мальчику наскучит играться, тем лучше для меня.
Решено. При случае попробую поговорить с парнем и выяснить, что он рассчитывает от меня получить.
И тут началось. Я почувствовала перемену в воздухе, наверное, шестым чувством. Так и есть – цепная реакция началась. В дальнем углу Касторский оживленно жестикулировал и живописал вчерашнее представление в лицах, его слушали и поворачивали в мою сторону головы. Вернее, в мою и в Мёлешинскую. Гул нарастал подобно шуму прибоя, некоторые лица выглядели изумленными, другие же косились из любопытства, чтобы посмотреть, отвернуться и забыть. Но нашлись и те, кто скалился похабно, а кто-то бросился сообщать невероятную новость друзьям по телефону.
Девчонки, в основном, смотрели оценивающе – кто с брезгливой жалостью, а кто с презрением, и бурно обсуждали мой непрезентабельный вид и незавидную судьбу.
Всех присутствующих объединяло одно – ни капли сочувствия на лицах.
Обсуждение свежей сплетни прекратил появившийся преподаватель. Аудитория внезапно замолчала, и в наступившей тишине я расслышала, как где-то позади упала ручка и покатилась по полу. И пока она катилась, преподаватель внимательно разглядывал задние ряды.
Хозяин упавшей ручки так и не встал, чтобы ее поднять.
В расписании лектор значился как доцент кафедры сложных составов, к.в.н. Ромашевичевский Максимилиан Эммануилович. Он читал лекции по теории снадобий, вошедшей на третьем курсе в программу обучения студентов нематериального факультета. Зато эта дисциплина считалась одним из основных предметов у внутренников, то есть у Пети Рябушкина.
Пока препод рассказывал материал, в аудитории стояла мертвая тишина. Студенты послушно склонили головы к тетрадкам и старательно писали конспекты.
Надо отдать должное преподавателю, материал он подавал хорошо. Я с удовольствием послушала.
Ромашевичевский был высок и худ. Когда он поворачивался в профиль, его нос выделялся на фоне доски большим шнобелем. И никто! Никто из студентов не отпустил по этому поводу ни одной, самой захудалой шуточки, пусть даже шепотом на ушко и прикрыв рот рукой.
И все же, несмотря на исключительно корректные манеры, Ромашевичевский мне почему-то не понравился. Неприятие родилось где-то в глубине души. Возможно, всему виной стали глубокие складки у рта, придававшие лицу преподавателя выражение гадливости, с которой он посматривал на толпу неучей, а может быть, его утомленный вид, говоривший: "Посмотрите, как я устал от вас, тупых щенков!"
Да уж, богатенькое у меня воображение.
Ромашевичевский посвятил лекцию принудительной потере памяти или, говоря нормальным человеческим языком, приготовлению снадобий забывчивости.
– Как вы знаете, любое вис-возмущение со временем заканчивает свое действие. То же самое относится и к снадобьям, – вещал Ромашевичевский. – При готовке снадобья следует придерживаться двух принципов. Первый – стремиться к большей продолжительности действия, и второй – максимально снизить неблагоприятные последствия. Безопасность – вот один из важнейших аспектов современной теории снадобий. Мало приятного, когда человек, испивший вашей бурды, заработает язву желудка или впадет в кому из-за необратимых изменений клеток мозга.
Если он решил пошутить, то никто из присутствующих не понял остроту. Студенты напряженно внимали, держа ручки наготове.
Ромашевичевский скривился и продолжил:
– Существует несколько сотен базовых рецептур, обладающих длительностью действия от пятнадцати минут до получаса. Вводя в их состав различные компоненты, можно добиться требуемого эффекта. Какова цель любого снадобья забывчивости? Прежде всего, это временная парализация или консервирование участков мозга, отвечающих за различные виды памяти. Одной из основных проблем при приготовлении снадобий является выборочность памяти. Например, невозможно с помощью снадобья заставить объект вашей симпатии забыть о ком-то другом, потому что для этого придется блокировать долговременную память, которая включает условные рефлексы. Таким образом, желая косвенно избавиться от соперника или соперницы, вместо объекта симпатии вы получите травянистое растение. Гораздо проще воздействовать на эмоциональную память объекта, взрастив равнодушие.
Надо же, какой кровожадный пример привел Ромашевичевский! С чего бы? Однако препод с невозмутимым видом продолжил лекцию, а я опять размечталась.
Эх, раздобыть бы какое-нибудь полезное снадобье! Например, настойку оптимизма или эссенцию пофигистического настроения. Жаль, зачастую невозможно приобрести компоненты в свободной продаже и нужно заказывать их через первые отделы. Кроме того, большинство снадобий готовилось в условиях, приближенных к стерильным.
– Кто-нибудь из присутствующих может сказать, какое отношение имеет висорика к снадобьям? – обратился лектор к аудитории.
Студенты встретили вопрос гробовым молчанием, не забыв потупить взгляды в тетради.
– Оказывают ли вис-волны влияние на качество снадобий? – Лектор с иронией разглядывал аудиторию.
– Да, – неуверенно пискнула с первой парты девочка, по внешнему виду отличница.
– Нет, – отрезал Ромашевичевский, и уничтоженная студентка втянула голову в плечи. – На этапе приготовления снадобий вис-волны не оказывают ровно никакого влияния. Нужно лишь следуя инструкции, не путать настой с отваром и выдерживать снадобье на водяной бане не полминуты, а ровно двадцать семь секунд. Это главный залог успеха. А вот на этапе сбора и подготовки компонентов влияние волн трудно переоценить. Недаром в различных культурах предписывалось собирать травы в определенные дни, когда активность волн резко возрастает. Также не стоит считать абсурдными и смешными фразы из старинных рецептов. – Ромашевичевский подошел к столу, нацепил очки на гигантский нос-вешалку и зачитал с листа: – Например… "На заре встать лицом к солнцу, трижды оборотиться вокруг себя по леву руку, после чего с чистым сердцем приступить к измельчению борца многолетнего". Или вот еще… "На молодую луну выйти в полночь к перекрестку трех дорог, сплюнуть через плечо, взять пригоршню земли и, не оборачиваясь, вернуться домой".
Студенты и не подумали смеяться над услышанным. Казалось, присутствующие вообще забыли о таком явлении как улыбка, слушая лектора с каменными лицами.
Таким образом, мы внимали и писали. Строчили до онемения конечностей: универсальные составы, классификацию компонентов, оказываемое ими воздействие на участки мозга и на виды памяти и так далее и тому подобное.
Не знаю как другие, а я исписала треть тетради. С таким скоростями ее надолго не хватит.
Поскольку у меня на руках имелось всего две тетради, то я решила писать в них конспекты с двух сторон. По одному предмету – с начала, а по другому предмету – с конца тетради. Но если конспект каждой лекции будет размером с томик стихов, нужно срочно пополнить запасы.
Слушая лекцию, я нет-нет, а поглядывала на Мелёшина, буравя взглядом его макушку. Он с невозмутимым видом карябал в тетради, подперев щеку рукой.
Вот если бы приготовить одно из снадобий, упомянутых преподом, и влить его в Мелёшина! Он раз! – и забудет о проблеме вроде меня. А вместе с Мелёшином напоить и Касторкина, тьфу ты, Касторского. А вместе с Касторским – весь курс. Хотя нет, теперь придется опаивать снадобьем весь институт.
Размечтавшись, я не заметила, как прогорнил звонок, и массы шумною толпою ринулись из аудитории, разумеется, после лектора. Очнулась, заметив, что рядом кто-то стоит. Мелёшин подошел к столу с лицом мрачнее грозовой тучи. Он, видимо, дождался, когда помещение опустеет, и подошел ко мне, чтобы не позориться при посторонних.
– Начиная со следующей лекции, будешь сидеть впереди, – объявил мне.
– Почему это?
– Потому. Сказал, будешь – значит, будешь, – процедил Мелёшин.
Хорошо. Как скажешь.
Я пожала плечами и с независимым видом направилась к выходу. По дороге чуть не навернулась на ступеньке и, услышав позади смешок, сгорела со стыда. Ускорив шаги, выскочила в дверь.
Это могла быть 12.2 глава
Чтобы родилась волна, нужен первоначальный толчок, и тогда на поверхности моря пенные барашки поднимутся валом водной стихии.
И волна родилась.
По пути в соседнее крыло я ловила любопытствующие взгляды незнакомых студентов, многозначительно переглядывавшихся между собой.
Как реагировать на навязчивый интерес? Нацепить на лицо маску деланного безразличия, задрать нос и невозмутимо шагать вперед, размахивая лозунгом: "Поберегись, кого не замечу – раздавлю!". Отличная идея, тут же претворенная мною в жизнь. И все же, изображая изо всех сил показное равнодушие, в душе я по-прежнему оставалась боязливой серой крыской, предпочитавшей темный уголок роскоши освещенного зала. Ведь чтобы сиять в центре, нужно что-то собой представлять, а тут и представлять-то нечего.
При моем появлении в аудитории раздался всплеск возбужденных голосов. Однако чему я удивилась, так это тому, что Мелёшин каким-то образом опередил меня и, сидя на своем обычном месте в окружении нескольких парней, что-то им рассказывал. Конечно, не так живо и эмоционально, как староста, но интересно и с юморком, потому что его внимательно слушали и похохатывали. Заметив мою персону, сборище начало неохотно рассасываться, а Мелёшин, нахмурившись, уставился на меня.
Ах, да, велено садиться впереди.
Я подошла к первому столу, за которым сидел невысокий бледный парнишка в очках. Стопроцентный трудяжка-отличник.
– Можно устроиться рядом с вами? – приспросилась, потупив глаза.
– К-конечно, – заикаясь, разрешил парень, став красным как помидорка.
– Спасибо. Я Эва. Но если тебе неудобно, то найду другое место.
– Н-нет-нет, п-присаживайтесь, – встал очкарик, пропуская к окну. Таким образом, я разместилась на том же крайнем ряду, только за первым столом, и в нос уперлась лекторская трибуна. Сосед оказался редкостным альбиносом со светлыми ресницами и светлыми бровями. Он напоминал распушившийся, но подстриженный одуванчик.
Позади дружно заржали. Компания Касторского развлекалась, а сам он, сально улыбаясь, показал мне большой палец. Мелёшин тоже не сводил с меня глаз.
Следующей лекцией по расписанию стояла теория заклинаний, которую читал наш уважаемый декан.
За окном солнечный безветренный денек по-хозяйски взял управление в свои руки, заставив искриться мириады свежевыпавших снежинок в лучах зимнего солнца. Блестело всё: снеговые шапки и воротники ангелов, дорожки, деревья, забор. Блестел весь мир.
Тут, отвлекши меня от созерцания улицы, в аудиторию ввалился Стопятнадцатый, пророкотал "Здравствуйте!", и лекция началась.
Хороший он декан, наш Генрих Генрихович, и как человек неплох, но как преподавателя я совершенно его не поняла. Зычный бас, отражаясь многократным раскатистым эхом от стен, дезориентировал в пространстве, и лекция прошла сумбурно. Придется посетить библиотеку и закрепить материал по защитным заклинаниям, просочившийся мимо ушей, как я ни старалась затолкать его в голову.
В течение лекции сосед искоса поглядывал на меня, но не сказал ни слова. Зато беспрерывно егозил и издевался над пером, раскручивая его и закручивая, пока не сломал. Пришлось ему писать грифелем. Жаль, я не держала при себе запасное перо, а то одолжила бы.
Стопятнадцатый вдохновенно рассказывал о способах защиты от природных явлений, и я, слушая декана, говорившего экспромтом без бумажки, поняла, что между предыдущим занятием и лекцией Генриха Генриховича имелась существенная разница. Если у Ромашевичевского в воздухе висела атмосфера страха и затравленности, то на занятии у Стопятнадцатого витал дух сотрудничества. Декан вел себя со студентами на равных, с уважением прислушиваясь к различным точкам зрения. На лекции развернулась нешуточная дискуссия, суть которой я все равно не уяснила, к тому же моей невнимательности способствовал дополнительный фактор.
Теперь стало понятно, что значило сидеть в первом ряду, тем более, когда к моей персоне примагнитилось внимание практически всей аудитории. Казалось, голова скоро треснет от просверливающих взглядов. Лицо горело, мысли странным образом путались, и я чувствовала себя дискомфортно, упустив и без того жалкие остатки информации, выданной Стопятнадцатым.
Под конец лекции, во время горячего спора с одним из студентов, я невзначай оглянулась через плечо, и оказалось, что никому в помине не было дела до меня с моими параноидальными страхами. Даже Мелёшин, раскинув руки на спинке скамьи, с интересом слушал доводы выступавшего студента. А я-то, королевна недоделанная, всю лекцию дрожала о своей великой персоне, представляя, что меня пожирают сотни взглядов и в два раза больше глаз!
Закончив читать материал, Стопятнадцатый сказал:
– Если в аудитории присутствуют старосты, попрошу подняться.
Встал Касторский, два парня со среднего ряда и две девушки с первых рядов – идеальные отличницы как мой сосед. Кстати, он докручивал грифель в бараний рог.
– Уважаемые старосты, напоминаю, что в следующий понедельник в девять ноль-ноль на моем столе должны лежать журналы посещаемости практических занятий вверенных групп за вторую половину семестра.
Старосты молча кивнули и сели.
– Касторский, – окликнул зычно декан, и тот снова поднялся. – В вашем журнале напротив фамилии "Папена" поставьте прочерк по всем лабораторным работам и практикумам, потому что учащаяся будет проходить обучение по индивидуальной программе под моим непосредственным руководством.
Поскольку я вообще с трудом понимала речь декана, размноженную аудиторским эхом, до меня не сразу дошло, почему в аудитории наступила мертвая тишина, и даже сосед замер. Студенты смотрели на меня, и под их взглядами почему-то захотелось сползти под стол и спрятаться поглубже. Море озадаченных и недоумевающих лиц слилось в одно расплывчатое пятно. Вдруг заныло плечо, сдавленное вчера пальцами Мелёшина.
– Хорошо, – пробурчал Касторский, усаживаясь.
Лекция кончилась. Сосед-альбинос исчез мгновенно, словно его сдуло ветром. Студенты выходили из аудитории, гораздо больше ошарашенные не тем, что Мелёшин заполучил цирковую зверушку, появившуюся в институте без году неделя, а тем, что зверушка успела попасть в любимчики к декану, и тот намерен заниматься с ней лично.
Лично! – дошел смысл сказанного Стопятнадцатым. Господи, вот позорище! Ну, почему, почему этот человек постоянно ставит меня в неловкое положение, и чем дальше, тем с каждым разом масштабнее? Сначала под руку попался Мелёшин, теперь весь третий курс, а следом об очередной сенсации узнает весь институт? Разве я просила доброго дяденьку помогать мне? Вот услужил, так услужил.
Словом, в полнейшей прострации я просидела в пустой лекционной аудитории, пока не вспомнила, что все-таки нужно поесть, хотя желудок не испытывал аппетита из чувства солидарного огорчения.
Когда волна перерастает в шквал.
В столовой любимицу Стопятнадцатого не обсуждал разве что ленивый. На меня показывали пальцами, объясняли друг другу: "Это та самая…", в ответ слышалось: "Так, значит, это та, которая…", и пересуды начинались заново.
Аффа обедала у дальней стены. Она взглянула на меня и отвернулась.
С полным подносом я пристроилась за одним из столиков. Сидевшие за ним девчонки на удивление быстро доели обед и удалились. Ну и ладно.
Неподалеку, за сдвинутыми столами, сидела большая группа обедающих. Двумя из них оказались Мелёшин и его пестроволосый товарищ, а между парнями расположилась компания из трех девиц. Естественно, компания обедала в зоне трапезничающей элиты. Девушки являлись образцами безупречности, как во внешности, так и в одежде.
Внезапно темненькая девица посмотрела на меня и что-то сказала Мелёшину. Остальные засмеялись, а Мелёшин отрицательно помотал головой. Темненькая, видимо, решив показать себя во всем блеске остроумия, опять высказалась, и ее подружки весело захихикали. Пестроволосый парень оглянулся в мою сторону и тоже развеселился. Мелешин натянуто рассмеялся. Вдруг он развернулся в мою сторону и поманил двумя пальчиками.
Честно говоря, я решила, что он звал не меня, и продолжила прием пищи. Мелёшин нахмурился и гораздо активнее замахал рукой. Его товарищ сказал что-то смешное и вместе с девушками громко засмеялся, привлекая к себе внимание других столиков.
Мелёшин насупился, руку опустил и посмотрел на меня. Но как посмотрел! Я поняла, что если через пять секунд не окажусь подле него, он подойдет, схватит меня за волосы и притащит к своему столу.
Решив не усугублять недопонимание, прихватила поднос и направилась в указанном направлении, точнее, остановилась рядом с Мелёшиным. Тот с грохотом придвинул ногой пустой стул, опередив первокурсника, спешившего к свободному месту. Судя по всему, мне предлагали устроиться среди прелестной Мелёшинской компании.
Девицы разглядывали меня, изучая безвкусный свитер с растянутыми рукавами, крысиный хвостик волос непонятного цвета и бледное, без косметики, лицо.
– Вот, значит, каких студенток берет под свое крыло Стопятнадцатый, – сказала одна из них – яркая брюнетка с египетской стрижкой. Её оттеняли две кукольные блондинки с одинаковыми лицами и прическами. Может, близнецы? Что-то многовато развелось близнецов на один квадратный километр.
– И она расплачивалась на кассе талонами, – просветила присутствующих блондинка слева.
– Погляди-ка, Мэл, какое чудо в перьях тебе попалось, – улыбнулась снисходительно брюнетка. – У этого чуда хорошие связи в деканате, иначе как она сумела втереться в доверие к Стопятнадцатому? Ты, случайно, не родственница ему? – прищурила она глаза.
Значит, меня позвали для допроса, и не дадут пообедать, – подумалось с тоской. Вон перед каждой девицей по травянистому салатику, а у меня суп-пюре остывает. Пропадет ведь, если не успею съесть до звонка.
Мэл откинулся на спинку стула и поглядывал то на меня, то на девиц.
– Оглохла, что ли? – повысила голос брюнетка. – Она еще и глухая, Мэл. А мозги у нее имеются, или ты не проверял? Может, она дурочка?
– Эй, ты откуда? – поинтересовалась блондинка справа.
– От верблюда, – отчеканила я и взялась за ложку. Ни на секунду не подумала, что в изысканной компании буду выглядеть некультурно, чавкая и с шумом втягивая суп.
– Посмотрите на нее! – возмутилась блондинка справа. – С ней разговаривают приличные люди, а она игнорирует и уселась жрать!
– Травку жрут лошади и коровы, – намекнула я, для пущей выразительности показав на жухлые листочки в тарелках. – А мне надо полноценно питаться, иначе язык отвалится отвечать на ваши вопросы.
Девицы подавились воздухом от невиданной наглости и начали громко возмущаться, пестроволосый засмеялся, а Мелёшин наклонился к моему уху и сказал вполголоса:
– Они не твоего поля ягоды. Твое дело молчать и кивать, на вопросы отвечать коротко и четко. Взбрыкнешь – хуже будет.
Я замерла с полной ложкой.
– Слушай, Мэл, ты собираешься укоротить язык беспардонной овечке? – вскинулась брюнетка. – И зря предложил стул. Постояла бы ножками и поела. Говорят, пища быстрее усваивается. И кстати, обещал нам показать, как будешь дрессировать…
Я, похолодев, взглянула на Мелёшина. Он прикусил нижнюю губу и бросил на меня быстрый взгляд.
– Кому и как укорачиваю языки, не твоего ума дело, – ответил грубо. – Будешь донимать, отменю приглашение.
– Эльза, неужели хочешь стать третьей в играх Мэла? – вклинился бесцеремонно пестроволосый и получил хороший тычок от Мелёшина за моей спиной.
– У тебя, Макес, мысли работают в одном направлении, – подколола пестроволосого Эльза.
– А что, разве плохо? Вот ты, например, не жаловалась, – заулыбался Макес.
– Совсем офонарел? Мэл, между нами ничего не было! – заверила клятвенно брюнетка. – Этот озабоченный помешался на трахе.
– Кто сказал, что я озабоченный? Трах – такой же физиологический процесс, как прием пищи, и нашим растущим организмам нужно полноценно отдаваться этим процессам, – Макес оперся рукой о спинку стула и придвинулся ко мне, ухмыляясь. – Кому-то кушать, а кому-то ши-ши.
Мелёшин сбросил руку товарища, по-хозяйски расположившуюся за моей спиной, и пестроволосый от неожиданности чуть не свалился на пол, потеряв равновесие.
– Макес, из-за узкой направленности твоих мыслей ни одна приличная девушка не захочет с тобой знакомиться, – сделала прогноз Эльза-брюнетка.
– Про приличных девушек ты, конечно, загнула. Нам и без них неплохо живется, – пожал плечами товарищ Мелёшина. – Хочу послушать, кого ты относишь к приличным девушкам.
– Конечно же, не таких, как она. Ими можно пользоваться, а потом выбрасывать. – Эльза кивнула в мою сторону.
От высокомерного тона у меня потемнело в глазах, в голове зашумело, в висках застучало. Нет, не поддамся на провокацию! Сглотнув, я с трудом успокоилась.
Мелёшин молча возил пальцем по ободку стакана, задумавшись о чем-то.
– Мэл! – окликнула брюнетка. Впустую. – Мэ-эл! – повысила она голос. Мелёшин вздрогнул, очнувшись. – В воскресенье пройдет полуфинал чемпионата по танцам. Придешь? Ты обещал, что будешь болеть за меня, – изогнула кокетливо бровь.
– Ой, как чудесно! Обожаю танцы! – захлопала в ладоши блондинка слева. – Эльзи, ты божественна в своих платьях!
– Да, Эльзичка очень талантлива! Она обязательно выйдет в финал и победит! – поддержала восторг подружки блондинка справа.
Эльза снисходительно улыбнулась, а пестроволосый возвел глаза к потолку.
– Мэл, ты обещал, – девица сложила руки в молитвенном жесте.
Надо же, как унижается перед каким-то парнем! Дался он ей. Я искоса посмотрела на Мелёшина. Тот выглядел недовольным. Потеребил нижнюю губу:
– Обещал, значит, приду. Сколько осталось?
– Шесть минут, – поглядел на часы Макес. – Пора сваливать.
Мелёшин поднялся, поправляя джемпер, и показал мне на свой поднос.
– Уберешь.
– Пусть она отработает за хамство и унесет за нами, – тут же предложила Эльза, кивнув на блюдца с недоеденным салатом.
– Не указывай, что мне делать, – осадил холодно Мелёшин, и девица примолкла.
– Сама травку жевала, сама тарелочку к мойке тащи, – сорвалось с языка, который я запоздало прикусила.
– Я сейчас поотрываю чьи-то облезлые патлы! – вскинулась брюнетка, и черты ее лица исказились от ненависти, превратив красивое ухоженное лицо в уродливую маску.
Мелёшин удержал девицу за локоть и, направляя к выходу из столовой, обронил мне, кивнув на стол:
– Уберешь всё.
Эльза бросила торжествующий взгляд через плечо и, приобняв Мелёшина, застучала шпильками высоких сапог, сопровождаемая блондинистой свитой.
Так быстро я прежде не ела, давясь от возмущения и злости. Благо столовая почти опустела, и на меня не пялились.
Пестроволосый сказал, до звонка осталось шесть минут.
И да, я убрала со стола. А попробуй не убери, если прохаживавшаяся по залу техничка-церберша внимательно следила за чистотой опустевших столов и караулила студентов, пытавшихся смухлевать и убежать из столовой, побросав тарелки:
– А хто убировывать будет? У меня не сто рук, чтобы ваши свинства таскать! Радуйтесь, что столы успеваю протирать!
Ну, как тут не радоваться? Особенно личным уборщицам его высочества Мелёшина.
Я стремительно вынеслась в холл. После обеда намечались практические занятия, в том числе по теории заклинаний. Те самые, о которых упомянул на лекции Стопятнадцатый, отделив меня стеной от остальных студентов. Поэтому следовало поспешить и добежать до деканата, чтобы, прежде всего, пожурить Генриха Генриховича за чрезмерную заботу. Понимаю, он хотел как лучше, а получилось как всегда.
Выбежав в холл, я остановилась как вкопанная. Посреди пустого зала стоял Мелёшин и искал что-то в телефоне.
Вот он, шанс! Второго не представится. Дрессировщик остался в одиночестве, и разъяренная цирковая крыска собралась покусать его. Ну, ладно, хотя бы потрепать за штанину.
Гнев клокотал во мне, когда, приблизившись к Мелёшину, я сказала негромко, но достаточно четко:
– Давай определимся раз и навсегда, что ты от меня хочешь.
От неожиданности Мелёшин вздрогнул и чуть не выронил телефон. Потом огляделся по сторонам.
Меня понесло:
– Чего боишься? Нету твоей кобылы, уцокала на занятия.
– Тебя, что ли, бояться? – скривился Мелёшин.
– Причем здесь я? Слушай, тебе с меня навару не будет. С меня взять нечего.
