Текст книги "Предновогодье. Внутренние связи (СИ)"
Автор книги: Блэки Хол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 31 страниц)
Это могла быть 30.2 глава
Стол и в самом деле был великолепен и манил меня как мотылька – пламя свечи.
Для празднества переоборудовали большой спортивный зал. Сбоку поставили высокую сцену, натянули трос и повесили плотный темно-синий занавес, установили прожектора и усилительные колонки.
Готовясь к празднику, устроители не пожалели иллюзий. На потолке распростерлось ночное небо с мириадами звезд. Под молочными реками звездных туманностей парили огромные снежинки. Медленно проворачиваясь на невидимых глазу нитях, они меняли окраску и конфигурацию лучей, завораживая взгляд гибкой пластикой форм.
Окна по обе стороны зала закрыли экранами со слабой подсветкой и организовали на них падающий большими хлопьями снег – актуальный антураж, поскольку в канун новогодья погода взбунтовалась и передумала баловать свежим снежком. В углах зала свисали мощные разлапистые еловые ветви, наряженные большими сверкающими шарами и серпантином. С определенной периодичностью в глубине густой хвои бесшумно взрывались петарды, осыпая пространство густыми облаками конфетти. Иллюзия рассеивалась, и через некоторое время повторялась заново.
Что и говорить, организаторы постарались на совесть. Зрелище украшенного зала впечатлило меня. И все же новогодняя суматоха бледнела в сравнении с Днем национальной независимости, отмечаемым с грандиозным размахом ежегодно в середине мая.
Для заслушивания торжественной части подготовили посадочные места, расположенные широким фронтом перед сценой, но внимательная Эльза позаботилась, чтобы на моем пригласительном билете не поставили оттиск с указанием номера ряда и места. Ну и ладно, больно надо. К тому же кресел значительно меньше, чем желающих, поэтому около стен начали понемногу скапливаться такие же, как я, невезунчики, которым предстояло заслушать официальную часть мероприятия на ногах.
Минутная стрелка перешла на отсчет последней четверти часа. Гости прибывали, зал наполнялся.
Недавние соседки по занятиям преобразились до неузнаваемости, превратившись в блистательных принцесс. Они дефилировали в роскошных платьях, увенчанные великолепными прическами. Парни, во время учебного процесса щеголявшие в расхлябанных джинсах и скучных растянутых свитерах, проходили в зал в строгих костюмах, с галстуками и бабочками. Новогоднее торжество не обошли вниманием и работники института, рассаживаясь согласно билетам. Евстигневу Ромельевну я узнала по королевскому профилю, которым она развернулась к сидящему рядом молодому декану факультета внутренней висорики Миарону Евгеньевичу, беседуя с ним. Недалеко от них, в том же представительском первом ряду восседали Ромашевичевский и седовласый Михаслав Алехандроваич, покровитель элементарной висорики – похожие друг на друга высоким ростом и сухощавостью, разве что Ромашка имел вдобавок богатый нос.
В это время в зал вбежала Бабетта Самуиловна, заламывая в панике руки. Увидев, что я подпираю без дела стену, она потащила меня обходными коридорами за кулисы, на ходу умоляя помочь в облачении участников предстоящего театрализованного представления в костюмы.
Ох, и употела же, я не меньше артистов! А каково им, несчастным, под слоями ткани, поролона и ватина?
Когда на самодеятельных актеров спешно надели громоздкие корсеты и каркасы и нацепили колпаки и носы, я вернулась в переполненный бурлящий зал и, пробравшись в толпе, очутилась у стены. Передо мной мелькали знакомые и незнакомые лица, поздравлявшие друг друга с надвигающимся праздником. Я вертела головой в надежде увидеть Аффу или Петю, но неожиданно заметила своего бывшего дрессировщика.
Мелёшин сидел в третьем или четвертом ряду вместе с блондинкой. С его блондинкой. Она не впустую отсутствовала два дня, собираясь вручить себя Мэлу в качестве самого ценного подарка. Девушка была великолепна даже издали. Открытая спина матово поблескивала в электрическом свете, поднятые и забранные в сложную прическу волосы сверкали россыпью капелек.
Мелёшин в элегантном темном костюме тоже не ударил в грязь лицом. Девушка повернулась к Мэлу и что-то сказала. Он обнял ее хозяйским жестом за талию, а сам начал оглядываться, ища друзей, сидящих на задних рядах. Чуть шею не свернул, пока всем кивал, а потом наткнулся на мой взгляд. Повернулся к своей подружке и, погладив по обнаженной спине, что-то сказал на ухо – интимное, предназначенное для них двоих. Девушка ответила, рассмеявшись, и потянулась к Мэлу. Они поцеловались, легко и мимолетно, чуть коснувшись губами, но поцелуй был настолько личным, настолько собственническим, что… у меня сдавило грудь.
Я отвела глаза и начала продумывать стратегию продвижения к столу.
Ровно в девять часов прогорнила помпезная мелодия звонка, заставив замереть в благоговейном трепете. Едва затихли последние звуки, как под громкие рукоплескания на сцене появился уважаемый ректор, являвшийся первым и наиглавнейшим лицом столичного института. Я разглядывала маленького кругленького лысенького колобка, выкатившегося к микрофону, широко размахивая руками.
Длинноногая помощница подала вышедшему красную папку, и вступительное слово началось. Ректор зачитывал приветствие высоким тонким голосом, улыбаясь во весь рот, и перемежал речь веселыми шуточками. После каждой шутки по рядам прокатывалась волна сдержанных смешков. Дяденька-колобок подвел итоги уходящего года, рассказал о планах на следующий годовой период и приступил к награждению лучших студентов института. Помощница выносила из-за кулис почетные адреса и символические награды, а ректор вручал, активно тряся руку каждому награжденцу. В числе лучших спортсменов года назвали и Петю Рябушкина. Он поднялся на сцену с противоположной стороны зала, получил грамоту и исчез в толпе.
Напоследок ректор неожиданно выстрелил хлопушкой в зал и осыпал конфетти добрую половину сидящих. Особо чувствительные девицы немножко повизжали.
Потом с краткими напутствиями выступила Евстигнеева Ромельевна, а за ней приняли эстафету деканы трех факультетов. Толпа восторженно хлопала, не вслушиваясь в содержание речей. В воздухе бурлило, расплескиваясь, предвкушение праздника.
Следом состоялось театрализованное представление, персонажи которого, изображавшие героев древности, с юмором повествовали об институтских событиях, случившихся в уходящем году. Зал гомерически хохотал. Режиссером-постановщиком и сценаристом оказалась Бабетта Самуиловна. Я с уважением посмотрела на героическую библиотекаршу, вышедшую на поклон вместе с актерами.
После окончания спектакля публика проводила артистов, наградив одобрительными аплодисментами. Затем объявили краткосрочный перерыв и начали освобождать зал от кресел. Толпа растеклась многочисленными ручейками. Кто-то вышел подышать свежим воздухом и попудрить носик в дамской комнате, то бишь в туалете, кто-то толпился в центре зала, мешая уборке. Основная часть народа ринулась к фуршетному столу.
А мне не надо было бежать и проталкиваться, работая локтями. Я давно просочилась к левому краю закусочного изобилия и начала смаковать горы бутербродов, нарезок и коктейли. Вкусовые рецепторы взорвали истощенный монодиетой мозг. Блаженство, окутав язык, спустилось теплой волной по пищеводу. Да здравствует праздник живота!
Институт не поскупился в средствах и приобрел для пиршества несколько скатертей-самобранок, несмотря на то, что их свойства, скорей всего, будут исчерпаны к концу праздника. Не успевала я схватить с тарелки один бутерброд, как на его месте ткался из воздуха следующий. Едва кто-нибудь брал со стола бокал с коктейлем, как на опустевшем пространстве тут же генерировался новый.
В новом, объевшемся свете, мир виделся мне в оптимистичных радужных красках. Следующий год будет обязательно лучше, чем предыдущий, – думала сыто, оглядывая зал.
Тем временем на сцене велись последние приготовления перед танцами: местная музыкальная группа проверяла и настраивала инструменты. Вскоре заиграла ритмичная музыка, и первые пары потянулись в центр. Веселье постепенно смещалось от стола в сторону танцевального круга.
Нагнувшись над столом, я потянулась к противоположному краю, чтобы попробовать песочную корзинку с рисовой начинкой. Эх, жадность моя, жадность… Надо было обойти с другой стороны. Я едва не залезла рукавом в гору канапе, но вожделенные корзинки по-прежнему оставались недостижимыми. Внезапно чья-то рука подняла рифленую формочку и поднесла к моим загребущим пальцам. Подняв глаза, я увидела профессора Вулфу, протягивающего аппетитную вкусность. Выпрямилась, стараясь не подавать виду, что от стыда загорелись щеки. Строгий костюм подчеркивал атлетическую фигуру Альрика, усиливая его неотразимость. На профессора было невозможно не обратить внимание, поэтому женские особи, кружившие вокруг, пожирали влюбленными взглядами эффектного блондина в черном.
– Эва Карловна, почему не танцуем?
Не до танцев мне. Нужно отъесться на неделю вперед да еще тайком прихватить с собой.
– Стол никуда не денется, – продолжал убеждать Альрик.
Нет уж, не оттащите. Поставьте меня на развилке между двумя направлениями с указателями: продолжать набивать желудок или потрясти в танце костями, – я, не задумываясь, выберу первое, потому что не вижу никакой пользы во втором.
– Не умею, – сказала, взяв предложенную корзинку. – Вернее, плохо получается.
– Я тоже не танцор танго, но вести смогу. Пойдемте.
– Со мной? – спросила растерянно, а рука с закуской замерла в паре сантиметров ото рта.
– С кем же еще?
Это он мне предложил? Серой крыске, у которой на голове не было приличной прически, а на шее не сверкало колье, утащенное тайком из родительской шкатулки? Хотела сказать: "Я не одета по случаю" или "Ах, у меня мигрень", ну, или что говорят светские дамы в случае отказа, как вдруг Альрик протянул ладонь, сверкнув белозубой улыбкой. Ослепленная его вниманием, я машинально водрузила корзиночку на ближайшее блюдо и согласилась на предложение. Схватив руку, профессор протянул меня через длинный-предлинный стол и повел в толпу.
Перед нами расступались танцующие пары, провожая удивленными взглядами. Конечно, как тут не удивиться? Крыска в затрапезной юбке будет танцевать посреди зала с самым сногсшибательным мужчиной в мире.
Я хотела положить руки на плечи Альрика, но партнер оказался высоковат. Этак придется раскачиваться во время танца на носочках. Профессор принял решение за меня: обнял за талию и легонько притянул к себе. Одна моя рука легла на его предплечье, а другая утонула в горячей мужской ладони.
Нельзя сказать, что мы напоминали двух шатающихся пьяниц. Нам даже удавалось выделывать простенькие танцевальные па.
– Очень неудобно, – сказала я и уткнулась в плечо Альрика. – Все смотрят.
– Ну и что. Разве их мнение важно для вас?
Мне важно не чье-то мнение, а его последствия.
– Вы же со студентками ни-ни, – ляпнула я и сконфузилась.
– Это из каких источников? – поинтересовался мужчина.
– Все говорят.
– Но вы, Эва Карловна, не совсем студентка, а на четверть почти коллега, – сказал Альрик, склонившись к моему уху.
От замешательства я окончательно отдавила профессору ноги. Молчать, танцуя с умопомрачительным мужчиной, казалось неудобным, и из меня снова полезли вопросы:
– Почему вас не было на официальной части? Показывали смешное представление.
– Отчего же, – сказал он. – Я стоял позади вас. В трех шагах.
Никогда бы не подумала, что великолепный Альрик снизойдет до толпящихся смертных вместо того, чтобы с достоинством занять место в первом ряду. Наверное, проводил сверхважный опыт и пропустил начало вечера.
Недалеко от нас танцевали Стопятнадцатый и Нинелла Леопардовна. Они идеально подходили друг другу по росту и монументальной конституции. Жаль, у начальницы отдела кадров имелся муж, привозивший из дальних стран убийственные экзотические растения.
– А почему у Стопятнадцатого такая фамилия? – спросила я у профессора. – Очень необычная.
– Вы будете удивлены еще больше, узнав, что это имя.
Ошарашенная, я остановилась, но партнер увлек меня, не дав толком выпучить глаза.
– Как так? – спросила изумленно.
– А вот так. В роду Стопятнадцатого все мужчины – сплошь Генрихи Генриховичи. Я знал его дядю, будучи студентом. Он был преподавателем. Также сталкивался с его кузеном на одной научной конференции. Их звали одинаково.
– Невероятно! Но как различают каждого Генриха Генриховича?
– По номерам. Всем мальчикам в их роду при рождении присваивают порядковые номера. Наш Генрих Генрихович – как раз сто пятнадцатый, а его кузен – сто семнадцатый.
Остолбенеть навечно! Интересно, каково чувствовать себя больше-сотни-какимтовичем?
На последних аккордах танца, повернув голову, я увидела неподалеку еще одну пару – Мелёшина и его блондинку. Он крепко прижимал девушку к себе, поглаживая по оголенной спине, а потом поцеловал затяжным глубоким поцелуем. Чтобы все знали, кто и кому принадлежит в этом зале.
Естественно, танец с профессором не прошел впустую. Едва музыка стихла, и Альрик проводил меня к фуршетному столу, как к мужчине бросилась орава девиц в сверкающих и переливающихся платьях. Меня оттолкнули в сторону и наступили каблуком на ногу. Наверняка специально, чтобы в моем лице стало одной конкуренткой меньше. Подумаешь! Не очень-то и хотелось.
Заиграла следующая мелодия, и солист запел романтичную песню. Альрик обречен, – подумала я, наблюдая, как на нем повисла незнакомая девушка в золотистом одеянии.
На другом конце зала мелькнула русая макушка Пети. Подхватив заждавшуюся меня песочную корзиночку, я собралась пойти к нему, как вдруг с другой стороны стола остановилась ярко накрашенная девица в темно-бардовом платье с глубоким декольте. Сузив глаза, она хищно следила за моими движениями, судорожно прихлебывая большими глотками янтарную жидкость из граненого бокала.
– Везет же некоторым дурындам, – сказала она и вдруг с силой грохнула бокал об пол. На нее стали оборачиваться любопытствующие.
Девица наклонилась и, разорвав платье от подола и до ягодиц, пьяно шатаясь, полезла на стол, роняя с него расставленные фужеры, блюда, тарелки и графины с напитками. Звон бьющейся и гремящей посуды привлек еще большее число зрителей.
Наконец она взобралась на стол.
– Эхма! – крикнула и топнула ногой. Феерично, ничего не скажешь. Я отодвинулась в сторону, пропуская зрителей, которые начали слетаться на халявное представление, словно мухи на мед. Кто-то громко засвистел, и девица, эротично извиваясь под музыку, принялась самым натуральным образом устраивать стриптиз, задирая платье и оголяя различные части тела. Под дружный свист и поощряющие аплодисменты, окруженная плотным кольцом зрителей, танцорша искусно виляла попой, томно вздыхая в голос.
Я сообразила, что настал подходящий момент, чтобы незаметно уйти с мероприятия под названием "счастливый Новый год", и поэтому не видела, как упирающуюся стриптизершу тщетно пыталась стащить со стола охрана. В ответ девица визжала ультразвуком, нехорошо ругалась, кидалась фруктами в преподавателей и устроила погром, заснятый многочисленными зрителями бесплатного шоу. Ликвидировать безобразие удалось, благодаря мощнейшим заклинаниям обездвиживания и кляпозатыкания. А последствия безобразия целую неделю потом оттирали вручную наиболее активные свистуны и болельщики стриптизерши.
До полуночи оставалось двадцать минут. Встречу новый год там, где меня ждут – на чердаке. Забрав куртку (раздевалка работала по такому случаю), я залезла в люк, отбросив неподъемную крышку. Пройдя к окну, выглянула наружу, вдохнув влажный прохладный воздух, и запоздало почувствовала, что нахожусь не одна в холодном помещении.
Света, даваемого заоконной праздничной иллюминацией, хватило, чтобы разглядеть в углу парня. Он сидел на полу, подтянув к себе колени и обняв их руками.
Я не испугалась. В праздничную ночь не пугаются, тем более в институте. Немножко разочаровалась тем, что считала уединенное место своим, а оказывается, оно пользовалось популярностью.
– Не бойся, – сказал тихо парень.
– Я и не боюсь. – Подошла и села рядом. – Почему ты не на вечере?
Он усмехнулся:
– Нам нельзя.
– Кому "вам"? Вместо ответа парень выставил руку в полоску бледного света. По желтому рукаву я догадалась, что передо мной горнист. Еще один!
Приглядевшись внимательнее, определила, что незнакомец красив: черноволос, с четко проведенными бровями и густыми бархатными ресницами. Да ведь это горнист, по которому страдала Аффа! Хорош чертяка. Не зря соседка запала на него.
– Я не съем, – тихо повторил парень.
Вместо ответа я достала из сумки стопку бутербродов в салфетке, спертых с фуршетного стола. Отдала их горнисту, а себе оставила один, с ветчиной и салатным листиком.
– С наступающим.
– Спасибо, – не стал отказываться парень. – Тебя тоже. А почему ты здесь?
– А-а, – махнула я рукой. – Скучно.
Хотя какое там скучно. Там, наверное, веселье в разгаре. Толпы стриптизерш угробляют острыми шпильками новые скатерти-самобранки.
Мы ели и смотрели в окно, за которым расцветали залпы далеких предновогодних салютов.
– Красиво, – сказал парень. – Каждый год красиво.
Ничего себе! Значит, он всю жизнь встречает новый год в одиночестве на чердаке? Об этом я не преминула спросить. Черноглазый красавчик негромко рассмеялся.
– Всего лишь третий.
– Моя подруга очень хочет с тобой познакомиться. Вы случайно столкнулись два года назад.
– Вряд ли получится, – сказал он. – Через неделю я уезжаю домой.
"Домой" – короткое и болезненное для меня слово. Парень скоро уедет туда, где его ждут и где по нему скучали несколько долгих лет.
– Жаль. А где ты живешь?
– На западном побережье.
– На западном? – переспросила я удивленно.
– Да, – ответил горнист. – Значит, ты наслышана о наших местах?
– Не так, чтобы уж очень, – ответила как можно равнодушнее.
Кто не знает о западном побережье? Вернее, толком никто не знает, но слухи помогают.
Западное побережье. Изолировано от мира двойным забором колючей проволоки и шестью метрами вспаханной полосы, военными патрулями вдоль границы и собаками вроде Монтеморта, рыскающими в узком пространстве проволочной преграды и обученными разрывать любые движущиеся объекты. Каторга. Край света. Мир мятежников, побежденных в войне полувековой давности, и прочего преступного сброда в довесок.
Отец, называя меня бестолочью, неудачницей или обузой, неизменно добавлял эпитет "каторжанская", подразумевая, что падать ниже некуда, итак нахожусь на дне по шею в г*вне.
Сидящий рядом парень не походил на отпетого уголовника, более того, имел утомленный и уставший вид.
Вдалеке бабахнул салют, и в небе расцвел гигантский малиновый шар, распавшийся на тысячи маленьких фонариков, разлетевшихся в разные стороны. Новый год вступил свои права.
– Поздравляю, – сказала парню.
– И я тебя.
Встав, подошла к окну. Погода определенно менялась. Ветер крепчал, прогоняя ненароком забредшее потепление.
– Завтра похолодает, – определила я. – Зима наконец-то очнулась. Хочешь посмотреть?
– Н-не могу, – сдавленно ответил горнист. – Лучше расскажи, что видишь.
И я рассказала. О прояснившемся черном небе, на беззвездном полотнище которого вспыхивали и гасли красочные батареи салютов, о доносившихся издалека восторженных криках, о гудках машин, приветствовавших первые минуты нового года.
– Здорово, – сказал парень из угла. – Посиди со мной.
Вернувшись, я села рядом. Начав подмерзать, придвинулась к нему поплотнее. Он поднял руку, чтобы обнять, и глухо застонал.
– Что случилось? Ты болен? Ранен? Нужно позвать врача!
– Врач не поможет, – пояснил парень. – Ничего страшного, привычное дело.
Я взяла его за плечо и отстранила от стены. На желтой униформе расплылись три темных круга с быстро проступающими сложными символами.
– Что это? – ахнула.
– Не бойся, – он с отчаянием схватил меня за руку. – Не уходи. Сейчас пройдет. Боль уже проходит.
– Надо позвать врача, – направилась я к люку.
– Нет! – вскрикнул горнист. Дернулся, попытавшись встать, и покачнулся. – Мне нельзя здесь находиться. Будет только хуже.
Помявшись, я вернулась обратно и помогла ему осторожно прислониться к стене.
– Эва.
– Марат, – представился он и с трудом, несмотря на боль, обнял меня.
– Что это? На спине? Почему не заживает? – засыпала его беспокойными вопросами.
– Со временем затянется, – сказал парень. – Главное, я еду домой!
В его голосе прозвучали такое торжество и такая радость от предстоящей поездки, что и мне проблемы в виде кровоточащих ран показались второстепенными и незначительными.
– Может, забинтовать? У меня в общаге есть вата и бинты. Я мигом – туда и обратно.
– Не надо, – ответил Марат. – Спасибо, но не поможет.
– Как же поедешь домой? Близкие знают, то ты здесь?
– Конечно. Они ждут меня. Мой долг уплачен.
При упоминании о долгах я вздрогнула. Взяла ладонь Марата в свои руки. Его пальцы были холодными как сосульки.
– Пойдем вниз, а? Ты уже замерз.
– Иди. Я попозже.
Держи карман шире. Уйду, а парень истечет кровью и замерзнет на моем любимом чердаке.
– Только вместе.
– А ты настырная, – бледная улыбка осветила лицо Марата.
Из-под рукава его солнечной униформы выглянула темная полоска. Отодвинув желтую ткань, я увидела на запястье тонкий браслет. Каждое звено ажурного украшения представляло собой решетчатое переплетение витых прутиков.
– Откуда он у тебя? – спросила у парня с замиранием сердца.
Марат надвинул рукав и осторожно вытянул пальцы из моей ладони.
– Это единственное, что мне разрешили взять из дома, – пояснил неохотно. – С ним приехал сюда и с ним вернусь обратно. Знакомый узор?
Я отрицательно помотала головой и сглотнула.
Еще бы незнакомый!
Я изучала его долгими ночами под одеялом, тайком от тетки. Изучала в интернате, спрятавшись в укромном уголке. Изучала в каждом из ВУЗов, где постигала ненавистную науку.
Я помнила наизусть каждое междоузлие, отполированное до блеска поглаживающими пальцами.
И теперь решетка из перекрещивающихся витых прутиков на шнурке жгла грудь, оттягивая шею пудовой гирей.
