Текст книги "Предновогодье. Внутренние связи (СИ)"

Автор книги: Блэки Хол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)

Длинные гудки внезапно оборвались. Наступила тишина. Щелчок – и переход на прямую линию, защищенную от прослушивания, а затем снова гудки.

– Слушаю, – раздался мужской голос вместо очередного гудка. Я не заметила, как на том конце сняли трубку, и поэтому немножко растерялась.

– Это я, – сказала хрипло, взглянув на декана. Он сосредоточенно смотрел на меня.

На другом конце провода наступила тишина. Истолковав молчание, как приглашение к разговору, я сказала голосом, полным раскаяния:

– Прости меня, пожалуйста! У меня кончились деньги. Совершенно нет. Совсем не ожидала, но потребовали сдать на новогодний вечер, – начала торопливо объяснять, отвернувшись от декана, чтобы не видеть немого укора в его глазах, – потом еще…

– Хватит, – осадил суетливые оправдания уверенный баритон. Именно таким непререкаемым тоном отец руководил с высоты положения, передвигая фигуры чиновников на политической доске.

Заготовленные плаксивые всхлипы застряли в моем горле в предчувствии неминуемой беды.

– Я читал. Читал стенограмму допроса дознавателей Бобылева и Фалимова. Весьма подробно читал, – сказал родитель, а я застыла каменным изваянием. Отец не похвалил за то, что мне удалось выкрутиться из щекотливой ситуации. Он готовил бомбу другого свойства и приноравливался, чтобы эффектнее бросить ее.

– Думала, у меня не хватит связей, чтобы получить копию допроса в личное пользование? – продолжал он ходить вокруг да около, прицеливаясь.

Ни о чем не думала, – простонала мысленно. А уж о тебе в последнюю очередь.

– И что же я узнаю? – голос на другом конце провода растекся кислотой. Я будто воочию видела, как отец выплевывал слова, кривясь презрительно. – Что моя дочь – шлюха!

Сказал и залепил пощечину. У меня зазвенело в ушах, но отвратительное ощущение тут же исчезло, позволив с хладнокровием выслушивать оскорбления от родителя. Уж лучше бы я, сгорая от стыда, пропустила мимо ушей нравоучительную тираду, чем стояла со спокойным лицом, внимая каждому слову. Отец продолжал хлестать по щекам:

– А теперь ты имеешь наглость звонить, отрывать меня от дел и требовать денег? Знаешь, на что живут шлюхи? Они зарабатывают, торгуя собственным телом.

– Я н-не хотела… – пробормотала потяжелевшим языком.

– Не хотела срамить? Не переживай, ты уже успела ославить меня.

Я бросила отчаянный взгляд на Стопятнадцатого. Он тоже услышал о моем позоре? Нет, вряд ли. Телефонная линия глушила эхо звуков, и о бедственном состоянии дел декан мог догадываться по моему остолбеневшему виду.

Отец начал забивать гвозди в гроб:

– Предыдущее соглашение отменяю в одностороннем порядке, поскольку вскрылись новые обстоятельства, которые ты утаила от меня. Деньги получишь через три месяца, не раньше.

– А как же… – выдавила я и не закончила фразу, потому что, дезориентировавшись, забыла, о чем хотела спросить. На что он предлагает мне жить? Идти подрабатывать? Данный вариант означал конец учебы, а, следовательно, завершение основной договоренности, стимулировавшей авантюру с высшим висорическим образованием: я вручаю отцу аттестат, а он мне – адрес матери.

Последние гвозди заколачивались им с небывалым ожесточением:

– Если назвалась шлюхой, то и зарабатывай тем, что умеешь делать. Только полная дура предлагает себя бесплатно.

Я не сразу сообразила, что в трубке давно раздаются короткие гудки. Машинально положила ее, невидяще уставившись в одну точку.

– Эва Карловна, у вас расстроенный вид, – нахмурился декан.

Хотела бы я по-настоящему опечалиться: заплакать, забиться в истерике, разгромить добрую половину Альриковой лаборатории, прежде чем меня утихомирят. Вместо этого замерла соляным столбом, не в силах сообразить, что предпринять. Мысли растекались жирными пятнами.

– Что сказал ваш батюшка? – продолжал допытываться Стопятнадцатый.

– Сказал, что денег не даст и посоветовал научиться торговать собой, поскольку у меня плохо получается, – констатировала я спокойно.

Стопятнадцатый нахмурился.

– Откуда такая мысль?

– Прочитал стенограмму допроса.

– Вспомнил я этот конфуз, – пробасил декан спустя минуту, огладив бородку, – и не воспринял серьезно ваше хулиганское заявление.

– А он воспринял. – Я подошла к окну и стукнула, принуждая стекло заиндеветь.

– Вот что, Эва Карловна. Ступайте в общежитие и дожидайтесь от меня известий. В ближайшие день-два все разъяснится, а там сообразим, как поступить. Пойдемте, провожу к выходу.

Взвалив на плечо сумку, я оглядела напоследок помещение, успевшее за короткое время отвоевать кусочек в моей памяти и послала мысленную благодарность Альрику, накормившему меня. Ему и невдомек вовсе, что пирогом я наелась на все выходные.

Вспомнив про заряжающийся телефон, я вернулась за ним, в то время как Стопятнадцатый вышел из лаборатории. Неожиданно аппарат в моих руках опять ожил, запиликав. Меньше всего хотелось выслушивать разоряющегося Мелёшина. Если он опять начнет кричать, то, не задумываясь, вышвырну телефон с институтского чердака. Хоть что-нибудь улетит вниз благородным кирпичом.

– Ты где? – послышался на удивление ровный голос Мэла.

– Говорю же, на обследовании.

– Опять врешь? – он было разъярился, но тут же успокоился. – У Морковки ты не появлялась.

– Я к ней не ходила, потому что была у Альрика… Герцевича.

Мелёшин несколько секунд переваривал информацию.

– Сейчас поднимусь. Жду у окна. Выйдешь оттуда через пять минут, – сказал он тоном, не терпящим возражений. Тоже нашелся указатель на мою голову.

– Уже иду, – пробурчала, отключаясь. Настал момент объясниться с дрессировщиком.

Декан, не дожидаясь, ушел, поглощенный заботами о Касторском и дружках, страдающих энурезом. Зато с другой стороны стеклянной стены, отгораживающей лабораторное крыло, стоял хмурый Мелёшин и наблюдал за мной, засунув руки в карманы куртки. Однако ж быстро он взлетел на пятый этаж.

Неожиданно из ближайшей лаборатории размашисто вышел Альрик.

– Уже уходите?

– Да. Меня ждут.

Профессор посмотрел в ту же сторону, что и я.

– Уходите, потому что пора или потому что велели?

Я отвела глаза:

– Это случайное совпадение.

Мы медленно пошли к прозрачной преграде. Перед дверью мужчина остановился. Мелёшин тоже приблизился, и если бы не разделяющая стена, со стороны могло показаться, что мы общаемся небольшим тесным кружком.

– Он имеет над вами власть? – кивнул профессор в сторону Мэла.

– Я сама по себе, – вскинулась с вызовом, а потом тихо добавила: – Я его должница.

Альрик посмотрел на Мэла, как показалось, с непонятным торжеством. На лице Мелёшина гуляли желваки. Он внимательно смотрел на профессора, словно тоже слушал его, хотя я была уверена, что стекло не пропускало наши голоса.

– Он принуждал вас в чем-нибудь? – допытывался Альрик. – В любой момент можно подать жалобу на насильственные действия. Вас защитят.

Я оглянулась на Мэла. Вытащив руки из карманов, он нервно разминал пальцы, глядя на профессора со злостью.

– Нет! – вырвалось у меня. – Мелёшин выручал несколько раз. Он помог мне выйти из столовой во время пожара и потом… неоднократно улаживал конфликты с Касторским.

Теперь Мэл ухмылялся.

– Ну, поиграли, и хватит, – сказал вдруг Альрик, обратившись к нему через герметичную прослойку. – К тому же, legra vi labum[22]22
  legra vi labum, легра ви лабум (перевод с новолат.) – читаю по губам


[Закрыть] еще не проходили на третьем курсе. Неужели вы, Мелёшин, успеваете изучать постороннюю литературу?

Мэл зло развеселился. Профессор стукнул по стеклу, и оно моментально заросло морозными кристаллами.

– Не доверяйте ему, – предупредил Вулфу напоследок, проведя ладонью по замку и выпуская меня из лабораторного царства. – Он из другой жизни. Его мир съест вас и не подавится.

Только тогда до меня дошло, что профессор, зная о подслушивающем заклинании Мэла, специально подначивал меня на откровение, добиваясь… чего?

Мелёшин стоял рядом и уже не ухмылялся, а имел вид угрюмый и непредсказуемый.

– Сумку давай.

– Зачем?

– Давай, говорю. Ты же болезная, немощная. Ишь, как символистик за тебя дрожит, боится, что съем.

За стеной, вновь ставшей прозрачной, никого не было.

Мэл забрал сумку и пошел впереди, а я следом, по дороге ища подвох в его заботе. Мы спустились в пустой холл. Мелёшин швырнул сумку на постамент у святого Списуила и бухнулся рядом. Я присела на краешек каменного торта.

– Ну? – спросил грозно Мэл и, не дождавшись ответа, добавил тише: – Они тебя били?

– Немножко. Иллюзорно.

– Гады! – рассвирепел Мелёшин и принялся потирать кулак ладонью. – Жаль, не успел им рыла начистить.

А потом снова спросил ворчливо:

– Что еще?

Вздохнув, я протянула телефон.

– Зачем? – нахмурился Мэл.

– Больше не пригодится, – пояснила тихо. – Они сняли дефенсор.

– Может, оно и к лучшему, – задумчиво пробормотал он после долгого молчания, смотря куда-то в угол. – Для всех нас.

– Может быть.

Наступила тишина.

– Какого черта тебя носило рядом с этими козлами? – снова вспыхнул Мэл.

– Меня не носило. Я шла из библиотеки.

– А-а, конечно, – сказал он с сарказмом. – Значит, отвечала на вопросики хромоногого?

– Причем здесь Альрик?

– Подлюка символистская! – вскипел Мелёшин. – Если бы не его задание, ты давно посиживала бы в общаге и дорешивала задачки.

– Это стечение обстоятельств. В нем некого винить.

– Стечение, как же! – продолжал возмущаться Мэл злодейским умыслом профессора. – Это не стечение, это целый водопад обстоятельств.

Я молчаливо согласилась с ним.

– Этих мерзавцев сегодня на занятиях тоже не было, а я ни сном, ни духом. Почему-то не углядел связи между тобой и ними, – пояснил Мелёшин, взъерошив волосы.

– Их увезли в больницу. Они вчера спустились в подвалы и остались там на ночь.

– Теперь знаю, птичка на хвосте принесла, – сказал Мэл. – Пусть подлечатся. Как выйдут – встретимся, поговорим.

Я посмотрела на Мелёшина. В слабом свете, бросаемом тощим плафоном, его профиль казался высеченным из камня.

– Они больше… ну… – замялся Мэл, – ничего тебе не сделали?

– То есть?

– А-а, проехали, – махнул он рукой и принялся щелкать пальцами.

Все-таки нужно отдать ему телефон, по-человечески распрощаться и идти в общежитие. Хряпну коньячку для поднятия духа и затаюсь в ожидании Стопятнадцатого с новостями.

Вдруг Мелёшин повернулся ко мне, и все слова, сказанные им вгорячах, истаяли как дым. Неужели обязательно искать подвох в его вспыльчивости? – подумала, цепляясь за каменную скамью, потому что перед глазами поплыло. Во взгляде Мэла растекалась нежность, смешанная с болью, а за нервозностью движений скрывались озабоченность и тревога за меня. За меня!

Бывает так, что иногда миг застывает, превращаясь в вечность. Бывает так, что омут карих глаз начинает утягивать на дно, и нет ни сил, ни желания выкарабкиваться из него. А бывает и так, что еще секунду назад мы сидели, разделенные сумкой, и губы Мелёшина изливали негодование на все и вся, а уже через мгновение они оказались совсем близко, и осталось слегка наклониться вперед, чтобы вспомнить их вкус.

– Эва! Папена! – раздался крик в пустынном холле, и мы с Мэлом подскочили словно ужаленные. Пересекая зал, ко мне спешил Петя Рябушкин с белым рулоном в руке.

Это могла быть 26.2 глава

Вскочив с постамента, я пошла навстречу.

– Эва… – начал было Петр, но заметив Мелёшина, замолчал и притормозил.

– Петя, привет! – поздоровалась я чересчур жизнерадостно и прокашлялась.

– Слушай, совсем не ожидал, а сегодня Серый принес твой плафон и схему сборки.

На заднем фоне послышался фырк, как мне показалось, слегка издевательский. Да, у кого-то в комнатке скоро будет хорошенький плафончик, пусть и примитивный, и мне наплевать на мнение снобов, развалившихся позади на скульптурном постаменте.

– Спасибо, Петечка! – сказала я с жаром и, подхватив парня за локоть, увлекла в центр светлого круга под плафоном. – Это самая прекрасная новость за сегодняшний день.

– Ты знаешь, а ведь я собирался занести ватман в общагу, – сказал Петя. – Серый принес его в библиотеку, ну, я и подумал, что раз у тебя занятия кончились, то зайду по пути. Спускаюсь, а ты здесь. Из тебя, наверное, Альрик все соки выпил на занятии.

– А Папена забила сегодня на занятия, правда? – возник из-за спины Мэл, протянул руку Пете и представился: – Мелёшин. Егор.

Петя ответил на рукопожатие:

– Рябушкин. Петр. А почему забила? – спросил у меня. – Что-то случилось?

Я открыла рот, чтобы ответить, но Мэл опередил, многозначительно пояснив:

– Она предпочла общаться с профессором в тесном, можно сказать, интимном контакте. Говорят, из-за Папены он специально отменил занятие, и провел учебное время вдвоем с ней, в своей секретной лаборатории.

Я слушала и не могла поверить ушам. Эту ахинею нес человек, который только что… в глазах которого только что…

– Он отменил занятие из-за обследования! – опровергла звенящим от возмущения голосом.

– Значит, Стопятнадцатый убедил тебя сходить к Альрику? – оживился Петя.

– Так вы, Петр, находитесь в курсе передвижений Папены? – снова влез Мелёшин.

– Ну да, – отозвался тот настороженно. – А почему бы и нет?

– Странно. Папена – моя однокурсница, а не делится подробностями личных отношений с деканом и профессором, – светским тоном Мэл продолжал поганить то хорошее, что я успела о нем надумать.

– Ничего странного, – воткнулась в разговор. – Если буду с каждым однокурсником делиться подробностями, у меня отсохнет язык. Но от друга, – я выделила слово "друга" и посмотрела на Петю, чтобы ни у кого не осталось сомнений в том, кто здесь друг, а кто – мимо проходящий однокурсник, – ничего не скрываю.

Петя покраснел от смущения. В сравнении с Мелёшиным он был пониже ростом, кряжистее и шире в плечах, и его круглое лицо с русым чубчиком разительно контрастировало с темными волосами и породистой висоратской физиономией Мэла.

Однако Мелёшин не собирался сворачивать новоприобретенное знакомство. Казалось, он задался целью довести меня до белого каления.

– Кстати, друг Петр, а ваша хорошая и близкая подруга Папена упоминала, что по определенным причинам я курирую ее? – спросил с усмешкой.

– Упоминала, – ответил Петя.

Скажи уж проще, что дрессируешь! – едва не закричала я, с трудом сдержавшись. Изо всех сил вцепилась в Петин локоть и сжала, что есть мочи. Петя был крепким и спортивным парнем, но почувствовал мой хиленький прижим. Он аккуратно поставил рулон с ватманом торцом на пол и освободившейся рукой погладил мою судорожно льнущую ладошку.

Мэл, конечно же, обратил внимание на сей дружеский жест.

– Ну, поскольку вы, Петр – хороший друг Папены, то могу уступить шефство над ней с существенной скидкой.

Я потеряла дар речи. Мелёшин решил продать вымышленные права как какой-нибудь работорговец! От возмущения меня затрясло, а Мэл стоял напротив Пети и улыбался мерзкой улыбочкой.

Петя сказал:

– Слышал о тебе разное, но чтобы опускаться до продажи…

Не успел он закончить, как Мелёшин подскочил и схватил его за грудки:

– Договаривай, и я тебя по стенке размажу, – выдал угрожающе, нос к носу.

– Попробуй, – отозвался Петя и разжал его руки, хотя не без усилий.

Я испугалась. Мэл со своей непредсказуемостью может запросто устроить лицебитие в институтском холле. Возможно, завтра меня здесь уже не будет, а Петя наживет проблем с неуправляемым психом.

– Петя, послушай, – забормотала я парню на ухо, пытаясь убедить его не связываться, – пусть идет своей дорогой, никого не трогает. Зачем портить себе настроение?

– Он унизил тебя, Эва, и ты проглотишь? – сказал тихо Петя, и его осенило: – Он уже унижал, а ты молчала?

Мэл слушал наш разговор, неприятно скалясь.

– Это не унижение, друг Петр, это воспитание. Привыкай править широким жестом.

Вместо ответа Петя пошел на Мэла как бык.

– За хорошие советы бить не резон, – отступил Мелёшин, ёрничая. – Мотай на ус, пока дают бесплатно.

Я повисла на Петиной руке:

– Петя, пожалуйста! Ну, пожалуйста, Петечка, пойдем! Петя…

– Смотри, Петр, как дама просит, – продолжал паясничать Мэл. – Пойди навстречу, купи права за два билета на чемпионат по легкой атлетике.

Я уставилась на Мелёшина, словно увидела впервые. Вернее, без микроскопа и увеличительного стекла разглядела его внутренний, щедро унавоженный мир. Стало противно и гадко. Мэл старательно делал вид, будто я невидимка или неодушевленный предмет сделки о купле – продажи.

Петя неторопливо открыл сумку, достал портмоне и выудил две длинных пластиковых карточки.

– Достаточно?

Мелёшин взял, помахал:

– Вполне. Принимай шефство. – И подал руку для повторного рукопожатия. Я думала, Петя не поддержит. Мне было тошно стоять на одном квадратном километре с "золотым" мальчиком, а Петя не покривился и невозмутимо пожал.

– Слышишь, Папена, теперь над тобой шефствует хороший друг Петруша, – сказал Мэл, приторно улыбаясь. – У него все права на твое воспитание.

– Катись, не оборачиваясь, – процедила я, дрожа от негодования.

– Ну-ну, посмотрим, как он будет спасать тебя от Касторского, когда тот из больнички выползет.

Не придется. К тому времени я покину институт.

– Ты же не спас, – бросила в него обвинение.

– А я специально не стал бы, – прищурил Мелёшин глаза. – Знал бы – и не стал.

Прочитал в моем взгляде все, что о нем думаю, и отвернулся. Пошел к выходу.

Подскочив к сумке, я схватила телефон и швырнула со всего размаху в спину удаляющемуся Мэлу. Конечно же, промазала. Аппарат не долетел, и, брякнувшись, проехался по полу, остановившись перед Мелёшиным.

– Косая, – сказал он, не оборачиваясь, и поднял телефон. Хлопнул парадной институтской дверью, и мы остались в холле одни: я, Петя и Монтеморт, пристально следящий за нами из своего угла.

А потом я решила заплакать – скупо, со швырканием и глотанием слез. Приходилось выдавливать каждую слезинку, так что ливня не получилось. Вместо него покрапал редкий дождик вперемежку с небольшим погромыхиванием. Петя подошел, и, взяв меня за руку, отвел к статуе Списуила.

Я уселась на то же место, но теперь рядом сидел не Мелёшин, а Петя и протягивал платок. Ну, что за мужчины повелись – у каждого идеальный носовой платок, будто специально припасенный для заплаканных особ женского пола.

– Ненавижу-у, – прогундосила и высморкалась.

– Эва, ты обиделась, что он всего за два билета уступил мне права?

– Причем здесь билеты? – хлюпнула я и снова высморкалась. – Ненавижу ваши дурацкие правила, и Мэла ненавижу!

– Я не уверен, но на твоем месте порадовался бы обмену, – сказал Петя, пошел в центр зала и, встав под люстру, приложил ладонь к полу. Повозил туда-сюда и вернулся обратно.

– Вот и все. Никаких прав на твою дрессировку ни у кого нет.

От удивления я перестала шмыгать носом, зато начала икать.

– Как так? – Передала ему засопливленный платок. Петя аккуратно сложил его и вытер грязную ладонь.

– Вот так. Право размазалось на полу. Тебя устроит?

– Это точно? Правда-правда? – переспросила я неверяще.

– Железно, – заверил Петя. – Но если хочешь, скажу всем, что мы с тобой встречаемся, чтобы уж наверняка от тебя отлипли всякие желающие.

Я поперхнулась и перестала икать:

– Ты серьезно? Встречаться?

За все мое никчемное существование еще ни один парень не предлагал что-то большее, чем дружба. Жалко огорчать Петю, если мне придется исчезнуть, и будет еще хуже, когда все узнают об обмане.

– Если тебя напрягает, могу не говорить, – сказал парень и покраснел.

– Да нет же, Петь, я подумала, что тебя будет напрягать. Только давай, скажу в понедельник, ладно?

– А что изменится в понедельник?

– В понедельник начнется новая жизнь, – ответила я, поднимаясь с постамента святого Списуила. – А откуда у тебя билеты на чемпионат?

– Я в нем участвую, – пояснил солидно парень. – Хочешь пойти? У меня осталось несколько билетов. Бесплатный вход на все мероприятия.

– С радостью бы, Петь, но боюсь, меня поглотит сессия. Спасибо за приглашение.

Даже если сессия и потрепала бы меня милостиво по голове, видеть физиономию Мелёшина, мелькающую на всех мероприятиях чемпионата, совершенно не хотелось.

Петя проводил до общежития, но заходить не стал, сказал, что поздно, и он опаздывает. Мы распрощались, и он убежал.

Если буду встречаться с Петей, то, наверное, придется с ним целоваться, – подумала я и вспомнила почти поцелуй с Мелёшиным у пятки святого Списуила, а после – отвратительную сцену, в которой Мэл показал себя во всей красе. Из вылитого ушата помоев меня почему-то больно укололи слова Мелёшина о том, что он не ударил бы пальцем о палец, столкнись я заново с компанией Касторского.

Сегодня крыска снова получила по носу, забыв о том, кто она. Крыска поверила своим глазам, а на деле оказалось, что они врут.

Развернув в комнате ватман, я с восхищением разглядывала нарисованные овалы, конусы и кружочки. Если постараться и сделать так, как показано на эскизе к схеме сборки, но получится миленький каскадный ажурный плафончик.

Отложив в сторону рулон и усевшись на кровать, я задумалась о насущных вопросах. О финансах. Перебрала в памяти всех знакомых и поняла: занять денег не у кого. Вернее, можно попытаться занять и даже без процентов, но фантазировать не имеет смысла. Всё равно не смогу вернуть долг.

Немножко погрызши ногти для улучшения мыслительного процесса, я достала из тумбочки фляжку с коньяком. Коли любимый батюшка вообразил, что поставил меня на колени, то он глубоко заблуждается. Отвечу его же оружием, вернее, использую его же добро себе во благо.

Я продам нескончаемую фляжку коньяка!

Суматошный вечер дополнила Аффа, заглянувшая в гости.

– Слыхала новость? Каких-то парней с вашего курса поймали в подвалах. Говорят, они хотели поджечь архив.

Мне не оставалось ничего другого, как изумленно похлопать ресницами, одновременно подивившись извращенности сарафанного радио.

– Я тебя сегодня утром будила-будила, – сказала девушка, – а ты никакая была. Всю ночь, наверное, учила?

– Угу, – пробурчала я невнятно.

Внезапно соседка оживилась:

– Лизбэт рассказала, что видела тебя в Альриковой лаборатории. Вот я и подумала, сочиняет она или нет. Неужели ты с ним сидела так же близко, как сейчас со мной?

Не только сидела, но и имела честь дышать одним воздухом с вашим несравненным Альриком.

– Пришлось, – сказала я с кислым видом.

– Ну, и как? Лизку всю трясло, когда рассказывала. Неужели вы с ним под ручку по коридору гуляли?

– Чего-о? – вытянулось у меня лицо.

– Еще она рассказала, будто вы закрылись в лаборатории и не выходили оттуда целых четыре часа. Правда?

– Плохо твоя Лизка считает. Не четыре, а пять, – просветила я.

– Боже мой, столько времени с ним наедине! А чем вы так долго занимались? – не отлипала Аффа.

Девушка явно не собиралась уходить без более или менее внятных объяснений, и нужно было срочно и правдиво объяснять гостевание в лаборатории профессора. Определенно, она была заслана ко мне в качестве разведчика своей кукольной соседкой. Я сразу вообразила, как Лизбэт указывает перстом на дверь и вещает громовым голосом: "Иди и без информации можешь не возвращаться". Бедная Аффа.

– Альрик проверял, можно ли стимулировать мою мозговую деятельность.

– Зачем? – округлились глаза у девушки.

Пришлось опять свалить вину на папашу, умудряющегося испортить всё и вся, и соврать, что благодаря его протекции Альрика вынудили изучать активность коры и долей моего серого вещества для облегчения ученических страданий.

– Представляешь, какой он был недовольный, – расписывала я, начиная верить в то, что говорила. – Брюзжал и обзывал тупой.

– Ничего себе! – ужаснулась Аффа. – Если девушке учеба дается нелегко, зачем заявлять прямо в лоб?

– А ты говоришь, обаятельный, – жаловалась я, войдя в образ. – Да он смотрел в мою сторону по необходимости и при каждом удобном случае воротил нос.

– Никогда бы не подумала, – протянула соседка. – Хотя ничего удивительного. Извини, Эва, но ты и Лизбэт – как небо и земля.

Скорее, как камешек-голыш рядом с бриллиантом, – согласилась я, вздохнув.

– А зачем бесцельно кружить толпами вокруг Альрика? Неужели никто ни разу не догадался скомпрометировать его и заодно себя? Например, зажать где-нибудь в углу, а потом шантажировать фотографиями. Глядишь, и окольцевали бы.

– Наивная. Думаешь, не пробовали? – просветила Аффа. – Тут настоящие военные действия разворачивались. Такие танки землю пахали! – и всё бесполезно. Альрик ускользает как угорь и выкручивается из любой ловушки. Говорят, у него тонкий нюх и звериное чутье, потому что в его роду были оборотни.

– Разве такое бывает? – удивилась я. – Оборотни – это сказки, к тому же они не люди. Как можно с ними…

– Значит, можно. У Альрика кредо – со студентками ни-ни. Так что Лизбэт ждет – не дождется, когда получит аттестат.

– И что изменится? Помашет перед носом у своего принца, он набросится на нее, а потом женится как настоящий джентльмен?

– Смейся, смейся, – обиделась Аффа. – Такие самцы как Альрик чувствуют за километр испускаемые женщинами феромоны.

– Ох, чую, перед выпускным вечером начнется брачный сезон, – возвела я глаза к потолку. – Желаю твоей соседке удачи, когда будет ловить Альрика в свои сети.

– Учти, она продумала свою карьеру до мелочей.

Кто бы сомневался, – вспомнила я решительно настроенную Лизбэт.

Пережив день, заполненный событиями сверх меры, следовало ворочаться, по меньшей мере, до утра, вспоминая и переживая его заново, но почему-то сон навалился мгновенно. Даже совестно.

Выйдя из института, Мелёшин испинал колесо машины, выместив на нем злость, и хорошенько наподдал ни в чем не повинному рулю, ругая себя последними словами за горячность и несдержанность. Он и предположить не мог, что спортсмен-недоросток таскал билетики, хотя следовало ожидать. Ведь копия личного дела Рябушкина появилась у Мэла на следующий же день после упоминания незнакомой фамилии в телефонном разговоре с Папеной и была изучена с особой тщательностью.

Расстроенный испорченным вечером, Мэл не придумал ничего лучше, чем поехать в ночной клуб, где продуктивно топил отвратительное настроение в алкогольных реках и усиленно развлекался.

Проигнорировав предложенные отрезвляющие коктейли, под утро сел за руль и по пути домой, не вписавшись в поворот на пустынной трассе, перевернулся на крышу. Сам Мэл, как ни странно, умудрился не пострадать, отделавшись легкими ушибами, зато при аресте оказал сопротивление. Мелёшин-старший, вызволив сына воскресным днем из охранного отделения, дал дебоширу хорошего подзатыльника и предупредил:

– Еще одна такая выходка, и будешь ходить в институт на своих двоих. Понял?

Да, угроза оказалась страшной, и Мелёшин-младший, приложив к раскалывающейся голове пакет со льдом, подавленно кивнул.

Поздним субботним вечером в кабинете проректрисы собрался совет из трех человек: сама Евстигнева Ромельевна, Стопятнадцатый и профессор Альрик Вулфу.

После того, как озвучились первые неутешительные итоги обследования студентов, на обсуждение была вынесена единственная дилемма: настаивать на том, что студенты попали ударную волну у горна, или выдвинуть версию о том, что их утащил в институтские подвалы Игрек.

Альрик просветил коротко о результатах анализов:

– Отклонений в организме учащейся не обнаружено, гормональный фон в норме, наблюдается низкий порог тактильной чувствительности, вскоре предстоят ежемесячные недомогания. Так называемое "кольцо" – уплотнение из кровеносных сосудов и нервных окончаний – в обычном состоянии не активно и не представляет опасности для окружающих. Могу предположить, что в стрессовом состоянии или в пограничной ситуации возникает односторонняя ментальная связь между обследованной и Игреком.

– Стало быть, чтобы в дальнейшем избежать вчерашнего ЧП, достаточно сдерживать эмоциональный фон учащейся? – спросила проректриса.

– На первое время – да, – пояснил Альрик. – Регулярно контролировать и сдерживать.

– Однако девочка попалась очень интересная. За мою бытность ни разу не встречались подобные экземпляры, – поделилась наблюдением Естигнева Ромельевна. – Она притягивает неприятности как магнит, вернее, провоцирует их.

Стопятнадцатый, откинувшись на стуле, раскачивался на задних ножках.

– Что мы имеем? – сказал он. – И горн, и Игрек имеют одинаковый гриф "сос", сверхособосекретно, так что формально у каждого из них нет преимуществ. Здесь немаловажна этическая сторона вопроса. В любом случае, трое учащихся безвозвратно потеряны для нашего института. Если выбрать первый вариант, то студентам вменят вину и ответственность за случившееся. Если склониться ко второму варианту, то в дело будет втянута студентка, получившая метку Игрека. Ни у кого нет сомнений, что будет запущена новая исследовательская программа, и девушку подвергнут экспериментам, чтобы установить связь между ней и Игреком. А как мы знаем, не всякое научное исследование гуманно. На фоне грядущих масштабных опытов упомяну о такой мелочи как снятый дефенсор, со всеми вытекающими последствиями. Итак, что выбрать: подтверждение первоначальной гипотезы об ударной волне или новый виток изучения возможностей Игрека и четыре потерянных студенческих единицы, не говоря о цепочке лиц, участвовавших в афере с обучением "слепой" в нашем ВУЗе?

– Генрих Генрихович, напоминание о последствиях снятого дефенсора есть шантаж, – ответил недовольно профессор. – Взывая к гуманности, вы пытаетесь вызвать снисхождение к людям, сознательно совершившим противозаконную махинацию. А ведь в их число вовлечены и вы.

– Согласен, что присутствует личный мотив, – признал Стопятнадцатый. – Но также присутствует и моя вина. Благодаря мне девушка пошла не тем путем, и благодаря счастливой случайности ее не растерзал ваш дружелюбный Игрек.

– Напоминаю, что, проголосовав, мы будем придерживаться выбранной линии перед первым отделом, пока дело не закроют, – сказала Евстигнева Ромельевна, постукивая пером по столу.

В итоге присутствующие сделали выбор, причем статус "воздержался" исключался негласными правилами. Двумя голосами против одного было решено сконцентрировать внимание на горне. Профессору Вулфу рекомендовали регулярно осматривать студентку Папену на предмет эмоциональной неустойчивости или иных видимых отклонений в состоянии здоровья.