Текст книги "Предновогодье. Внутренние связи (СИ)"
Автор книги: Блэки Хол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)
Это я – клинический случай?! Это про мою тупость уже книги начали писать?! И что это за цифры?
Альрик взял фолиант и, усевшись на стул, с которого меня согнали, углубился в чтение. Я занервничала и начала чесать руки.
– Не расцарапывайте, – приказал мужчина, не отводя взгляда от книги. Я пораженно уставилась на него. У профессора на лбу скрытый глаз? Двумя читает, а третьим за мной наблюдает.
– У вас расстроенный вид, Эва Карловна, – посочувствовал декан. – Не волнуйтесь, записи носят дневниковый характер. Там подробно описано ваше передвижение через подвалы института, а также каким образом вы получили "подарок". С ваших слов, естественно.
Я растерянно покивала. Значит, цифры означают день, когда состоялось путешествие по институтским подземельям. Что-то не похож толстенный фолиант на дневник. В дневнике обычно пишут пером, полеживая на диванчике и покусывая изредка кончик пера, при этом мечтательно посматривая в окно. А это настоящий сборник научных статей.
Вдоволь начитавшись, Альрик отложил книгу в сторону и велел следовать за ним. Я неуклюже спрыгнула с большой высоты и, похоже, вывихнула лодыжку. Прихрамывая не хуже профессора, доковыляла до стола, у которого он остановился, поджидая меня с поджатыми губами. Да не притворяюсь я! По-настоящему больно.
Мужчина взял мою руку и засунул между двумя пластинами электронного микроскопа. Сам он наклонил к глазам окуляры, и, смотря в них, крутил колесиками и настраивал. Вспышки осветили ущербную конечность – Альрик фиксировал исторический момент. Он вертел мое запястье во всех видах и позах, едва не сломав, и щелкал, щелкал, щелкал. Потом поменял фильтры, и выкручивание кисти продолжилось.
Нащелкавшись, профессор освободил плененную конечность, и я опять взгромоздилась на кушетку, как птичка на шесток, но ненадолго. Весьма профессионально Альрик взял образцы крови из пальца, из вены, замерил давление и пульс, выслушал легкие, влез в горло и в уши. Затем дал большую мензурку и велел следовать за ним. Мы вышли из лаборатории, и мужчина препроводил меня к туалету. Альрик остался дожидаться в коридоре, а мне надлежало выйти из санузла с образцом для анализов.
В стерильной кафельной чистоте туалета я едва не заплакала от накатившей горечи. Профессор обследовал меня, словно очередной бездушный объект для опытов, и не скрывал грубоватости и откровенного пренебрежения. Интересно, с Лизбэт он обращался бы также цинично или сыпал комплиментами?
Вышла из туалета, как было велено, с образцом, а Альрик разговаривал с двумя молодыми мужчинами в белых халатах. Увидев меня, кивнул им и, не сказав мне ни слова, направился обратно в лабораторию. На месте профессор отобрал мензурку и разрешил сесть на кушетку, а декан делал записи в своем блокнотике. Наверняка готовил к выходу новые дневниковые записи о похождениях бестолковой студентки.
В это время стиральная машинка перестала крутиться и призывно замигала оранжевым огоньком. Я думала, Альрик вытащит из нее свои рубашки и жилетки, однако из внутренностей машинки была извлечена подставка с колбами, заполненными разноцветными жидкостями. Профессор переставил подставку в морозильную камеру, дохнувшую паром из открытой дверцы, а затем направился к столу и достал из ящичка резиновые перчатки. Взяв большую кювету, он выдавил из тюбика кремовую пластичную массу. Из шкафчика со стеклянными дверцами вынул несколько пузырьков и начал по каплям подливать их содержимое в кювету, перемешивая лопаточкой смесь. Просканировал взглядом получившийся состав и направился ко мне.
– Я буду обрабатывать руки, а вы рассказывайте о том, что произошло вчера. Старайтесь вспомнить мельчайшие подробности.
Мужчина окунул перчатки в смесь и обхватил ими мою левую ладонь. Поначалу я задохнулась от свежести, схватившей руку, но понемногу ощущение прохладности исчезло, вытесненное поглаживающими ласковыми движениями. До чего прекрасно!
– Не отвлекайтесь, – послышался рядом голос, вырывая из блаженства.
Оказывается, я, разомлев, умудрилась закрыть глаза. Руки Альрика скользили по пальцам, по ладони, и пластичная масса всасывалась в кожу, словно в губку. На левую руку ушел весь запас приготовленной мази, прежде чем она перестала впитываться. Профессор выудил из кармана халата варежку и натянул на обмазанную массой конечность.
– Вижу, что бесполезно расспрашивать вас в процессе, – сказал Альрик и отправился к лабораторному столу, где повторил манипуляции с пузырьками. – Пока готовлю новую порцию, постарайтесь вспомнить и рассказать.
Я оглядела руку, упакованную во фланелевую варежку. Под тканью приятно грело.
– Касторский иллюзорно ударил меня.
– Как? – не отставал Альрик.
– Сделал хлыст.
– Как долго вас избивали?
Я машинально дернулась.
– Немного. Ударили два раза.
– А потом?
А что потом, уважаемый профессор?
– Потом Касторскому пришла в голову идея снять дефенсор.
– А вы?
– Меня удерживали за руки, и второй… не помню… вроде бы Крест… сделал вот так. – Показала примерные движения. Рука в варежке смотрелась забавно. – Я потеряла сознание. Когда очнулась, рядом никого не было. Встала и пошла в общежитие.
Альрик хмыкнул:
– Вы не могли потерять сознание, потому что на вас еще был дефенсор. К вам применили заклинание ovumo[21]21
ovumo, овумо (перевод с новолат.) – яйцо
[Закрыть], изолировав слух, зрение, обоняние и тактильные ощущения. Словом, все органы осязания отрезали от действительности, погрузив в кокон. А ведь это сложное заклинание, которое осваивают на четвертом курсе. Как же могло так случиться, Генрих Генрихович?
Это могла быть 24.3 глава
Декан кашлянул со своего места:
– Что могу сказать? Сверх положенного программой третьего курса им не давали. Вы же знаешь, Альрик, что пропавшие студенты происходят из сильных висоратских семейств, и, возможно, во внеучебное время активно занимались самообразованием.
– "Сильных висоратских семейств"! – неожиданно зло процитировал профессор и бросил лопаточку в кювету, перестав помешивать. – Этой силе от роду не более пятидесяти лет, причем Касторский и его дружки – всего лишь второе поколение урожденных висоратов, обладающих способностями. Дед Касторского-младшего активно участвовал в висоризации и был причислен к избранным, заполучившим умение управлять волнами с помощью инъекций.
– Вы строги, Альрик, – начал было Стопятнадцатый, но профессор оборвал:
– Речь идет не о строгости, а о неуправляемости и неконтролируемости. Человек, единожды отведавший власти, не сможет остановиться. Искусство пользоваться с умом своими способностями приходит не за год и не за два, и даже не за пятьдесят. Оно откладывается в подкорке столетиями, и для этого нужно, чтобы сменилось множество поколений. Мудрость и опыт предков перевешивают необузданность порывов. Именно поэтому из двух зол: древних висоратских кланов, ведущих свою родословную со стародавних времен, и выскочек-нуворишей, ставших успешными после начала висоризации, – я выбираю первое.
– Лукавишь, Альрик, – по-доброму ответил декан, – объявляешь первое злом, тактично умалчивая о своей принадлежности к нему.
Вулфу схватил лопаточку и принялся яростно намешивать целебный состав.
– Сейчас речь идет не обо мне. Мы отошли от темы. Стало быть, вчера вечером Касторский и компания показывали свои достижения в области нематериальной висорики, а вы, сударыня, молча, терпели?
Заслушавшись малопонятной дискуссией, я не сразу сообразила, что профессор обращался ко мне. Когда до меня дошел смысл вопроса, то от возмущения была готова ринуться на Альрика и перевернуть на его голову кювету с мазью.
– Я не терпела.
– А именно?
– Я сопротивлялась. Как могла.
– Ясно, что ответить тем же вы не смогли бы, – Альрик смотрел на меня, мешая лопаточкой.
Чего он добивается? Признания? Но в чем? Точно так же, как Мелёшин добивался признания в том, чего я не совершала.
– Не смогла бы, – подтвердила, не отводя глаз.
Альрик взял кювету и направился ко мне. Из вредности я хотела отдернуть руку, но сообразила, что веду себя как ребенок. Протянула ладонь, а сама, надувшись, уставилась в окно. Однако обиженность продлилась недолго. Руку охватила знакомая свежесть, и ласкающие движения снова ввергли в сомнамбулический транс. Пальцы профессора рисовали в ладони, обводили линии, обласкивая каждую фалангу каждого пальца.
Раздался громкий хлопок, вырвавший меня из марева неги. Это декан с грохотом захлопнул исследовательский талмуд про полоротых студенток, гуляющих непонятно где и зарабатывающих проблемы на свою голову.
– Генрих Генрихович, будьте любезны, поставьте чайник, – обратился к Стопятнадцатому профессор. Тот кивнул и, будто у себя дома, направился в комнату, скрытую запотевшим стеклом. Оттуда послышалось приглушенное звяканье, стуки, журчание воды.
– Впервые встречаю столь низкий порог редкой тактильной чувствительности, – заметил вдруг Альрик, набрав в руку новую порцию мази и обхватив ею мою ладонь.
– То есть? – пролепетала я одеревеневшим языком.
– Вы испытываете удовольствие от малейших незначительных прикосновений, – пояснил мужчина, растирая мазь между моими пальцами. Она быстро впитывалась, точно в бездонную яму. – Имею в виду мягкое раздражающее действие.
– Ничего я не испытываю, – ответила грубо и хотела вырвать руку, но Альрик удержал мертвой хваткой.
– Не бойтесь, в этом нет ничего постыдного, – улыбнулся он неожиданно, и я, растерявшись от его улыбки, забыла, что хотела обидеться. А потом поняла, почему Вулфу никогда не улыбался на лекциях. Тогда все студентки валялись бы в экстазе, не в силах усваивать материал.
– Вовсе не стыжусь, – надула я губы и не утерпела: – А это плохо или хорошо?
– Порог чувствительности – одно из основных понятий элементарной висорики, и поступающие на этот факультет обязательно проходят тесты на определение его уровня. Например, чтобы узнать пороговое вкусовое ощущение, одним из начальных тестов является определение одной чайной ложки сахара в десяти литрах воды. А чтобы выяснить порог обоняния, испытуемый должен почувствовать и определить запах от одной капли вещества, испаряющегося в закрытом помещении на площади сто квадратных метров. Если результат окажется положительным, то задания усложняются.
Альрик смешно рассказывал, и я хихикнула:
– Мне казалось, что при поступлении должны крутить на центрифуге, брать анализы крови и просвечивать голову.
– Это тоже делают, но не в первую очередь.
– И как же мне поступить со своей низкой чувствительностью? Не податься ли на элементарный факультет?
Профессор хмыкнул. Надменность его тона куда-то испарилась, и он стал общаться проще, как и декан:
– У вас низкий порог к тактильным ощущениям. Такое обычно бывает, если в детстве ребенок недополучал родительской любви и ласки.
Закусив губу, отвернулась к окну. Не хотела, чтобы Альрик прочитал в глазах правду. Я не просто недополучила свою порцию родительских объятий и поцелуев на ночь. Я их не получала вообще, после наказаний ревя ночами в подушку, чтобы не разбудить тетку.
Не нужна мне ваша ласка. Прожила без нее уйму лет, и до старости доживу, не согнувшись. Вулфу же, будто не замечая, продолжал расковыривать рану. Вернее, он говорил и одновременно намазывал остатки крема, а после надел вторую фланелевую рукавичку на правую руку.
– Ваши рецепторы обострены до предела. Представьте струну, растянутую до невозможности и готовую вот-вот лопнуть.
– И что же делать? – спросила я севшим голосом. Перспектива лопнуть как воздушный шарик или как струна, не радовала.
– Для начала успокоиться, – сказал Альрик, бросил перчатки в грязную кюветку и отнес в дальний угол к раковине.
Легко ему говорить "успокойся!", когда каждый день потрясения выбивают из меня дух, словно из тщательно обхлопываемого ковра.
Профессор прохромал ко мне и протянул руку. Не в силах поверить в искренность джентльменского порыва, я уставилась сперва на раскрытую ладонь, затем на невозмутимое лицо мужчины и нерешительно протянула лапку. Тоже мне, принцесса в варежках, – усмехнулась и спрыгнула с кушетки.
Альрик проводил меня в таинственное помещение, прятавшееся за матовой перегородкой. Как оказалось, в комнату отдыха после тяжелых и изнурительных экспериментов. В небольшом помещении компактно разместились диван из черной кожи, два кресла той же масти и небольшой столик. В углу втиснулся холодильник, а у окна раскинула листья пальма в большой кадке. На глянцевых листьях не было ни грамма пыли.
Стопятнадцатый занял одно из кресел, превратившись в черную глыбу на фоне окна. Он прихлебывал заваренный чай и читал газетный разворот. Увидев нас, сложил газету.
– Завершили процедуру?
– Не совсем, – ответил уклончиво Альрик. – Я бы рекомендовал обследуемой успокоительное, которое облегчит нервозное состояние.
– Вот как? – озаботился декан. – А кроме нервозности ты ничего не разглядел?
Вулфу пожал плечами и направился к холодильнику, достав оттуда маленький флакончик. Мельком я увидела, что холодильник набит не продуктами, а пузырьками и бутылочками всех форм и размеров.
Профессор бросил флакончик Стопятнадцатому, и тот на удивление ловко поймал, пробурчав одобрительно, словно сам подивился своей реакции:
– Осталась хватка в старческих руках.
– Будет вам, Генрих Генрихович, – ответил добродушно Альрик. – После чая о старости заговорили! Надо было коньяку налить.
Я переминалась, не зная, куда податься. Сяду в кресло – вдруг сгонят, сяду на диван – вдруг хозяин любит на нем полежать.
Тем временем Вулфу налил чай в красивую фарфоровую кружку с блюдцем и указал мне на свободное кресло. Я, смущаясь, уселась и тут же утонула в черных кожаных недрах сиденья.
– Хороший состав, – сказал Стопятнадцатый, прочитав этикетку на флакончике и надев для этой цели очки, а затем вернул Альрику. Тот взболтал содержимое.
– Говоря о спокойствии, я хотел посоветовать попробовать это, – обратился ко мне профессор, возвышаясь рядом с Генрихом Генриховичем. – Успокоительное средство растительного происхождения. Пятнадцать капель на чашку чая, час крепкого здорового сна, и вы подниметесь бодрой и посвежевшей.
– Спасибо, – промямлила я, растерявшись от неожиданной доброты.
– После того как проснетесь, закончим необходимые анализы и сделаем соответствующие выводы.
– То есть? – смешалась я. Где проснемся? Где проведем?
Альрик накапал из флакончика в чашку и придвинул ее ко мне.
– Выпейте, отдохнете на диване, а потом продолжим.
Я в изумлении смотрела попеременно то на одного мужчину, то на другого. Они выглядели серьезными и шутить не собирались. Неужели мне разрешат запросто забраться с ногами на священный Альриков диван и продрыхнуть на нем… Сколько, сказал профессор? Целый час стеснять сопением обладателя кучи ученых титулов и степеней?
Стопятнадцатый по-своему истолковал мою нерешительность:
– Эва Карловна, вы находитесь под моей защитой. Вам не причинят вреда.
Иными словами, дал понять, что пока буду спать, никто не придет и не сдернет с меня проклятый дефенсор. Альрик тоже понял смысл сказанного и оскорбился:
– Столь низменных предположений в свой адрес мне еще не приходилось выслушивать.
Да ведь я и слова не сказала!
– Ну… это… то есть спать здесь, на диване? – совсем стушевалась.
– Вас что-то настораживает? – спросил профессор.
– А-а… э-э… – протянула я, не зная, что и сказать.
Альрик извлек из диванной ниши подушку и одеяло. Расстелил и приказал:
– Пейте и марш спать.
Начальственный тон растормошил, и я, обжигаясь, большими торопливыми глотками выпила чай.
– Ложитесь, – Вулфу откинул уголок одеяла. – Раздеваться не нужно. Прошу прощения, не подготовился и не успел сменить постельное белье.
Да мы и не брезгливые вовсе, – подумала, разувшись и забравшись на диван. Нас гораздо больше волнует факт нахождения в святая святых великого Альрика, при упоминании имени которого стонет, закатывая глаза, женская половина института.
Профессор подошел к окну и опустил дневную штору, отчего в комнате создался полумрак. Мужчины вышли из комнаты, и Альрик закрыл за собой раздвижные двери.
Я лежала на самом мягком в мире диване, шевелила пальцами ног и вдыхала слабый приятный запах, исходящий от подушки. Представляла, как Альрик оставался ночевать в комнате, заработавшись допоздна в лаборатории, как также лежал и смотрел в потолок, раздумывая над причинами последнего неудавшегося эксперимента, а потом его осеняла идея, и он бежал ее воплощать, наплевав на глубокую ночь за окном. Или стоял у окна и, попивая чай, смотрел на заснеженную улицу, раздумывая над тем, какой научный титул добавить к длинной цепочке имеющихся достижений.
Почему-то мне ни на миг не пришло в голову, что Альрик мог привести сюда женщину. Сама мысль об этом казалась кощунственной и нелепой.
На этом мозг перестал функционировать, раздумья точно отрезало острым ножом, и я уснула.
Это могла быть 25.1 глава
– Что скажешь? – спросил декан у Альрика. Они сидели по разные стороны подоконника.
– Скажу то же самое. Касторский и его компания идут для меня побоку, а вот ее воспоминания о приключениях в подвалах однозначно указывают на нашего жильца. Почему вы не предупредили сразу, Генрих Генрихович?
– Замотался, улаживая последствия пожара. Не до того было. Над нами проверки всех уровней кружили как грифы, требовалось срочно выпутываться.
Вулфу сунул руки в карманы халата и скрестил ноги.
– Будем двигаться маленькими шажками, – начал размышлять вслух. – Нет сомнений, что учащаяся, заблудившись в коридорах, попала в зону Игрека и вступила с ним в контакт. Наш Игрек оказался весьма материальным, обладая, по крайней мере, одной лапой, когтями и шерстью. Насчет издаваемых им звуков я готов поспорить. Возможно, они родились в богатом воображении студентки.
– Стало быть, когда вы присутствовали при его рождении, Игрек не трещал и не мурлыкал?
– Шутить изволите? – усмехнулся Альрик и перевел взгляд на улицу. – На моих глазах он растерзал пятерых, а мне оставил на память множество отметин, – он мотнул изуродованной ногой.
– Жаль, меня не допустили до эксперимента, – прогудел разочарованно Стопятнадцатый.
– И вы расстраиваетесь по этому поводу? – удивился Альрик. – Допуск имелся у специалистов по материальной висорике. У вас не было шансов, уважаемый, – ухмыльнулся он.
Этот разговор был не первым и всплывал нечасто, но регулярно после вылазок в институтские подвалы, во время которых небольшая группа вовлеченных обходила коридоры с мощными прожекторами в поисках обрушений в стенах и погруженных во мрак переходов, меняла перегоревшие лампы и закладывала провалы.
Во время дискуссий Стопятнадцатый неизменно сетовал, Альрик неизменно огрызался, упрекая декана в ребяческой наивности.
Условно Игреком называлось существо, волею судьбы загнанное двенадцать лет назад во время летних каникул в подвальные помещения института после неудачного эксперимента по материализации. Ритуалом вызова руководил последователь и ученик Висбрауна, известнейший ученый-висорик Всеволод Чеботаев, а молодой и перспективный Альрик Вулфу присутствовал в качестве одного из ассистентов.
Легкомыслие чиновников дорого обошлось науке. Простой и несложный, как предполагалось вначале, опыт оброс катастрофическими последствиями: погибшими людьми, обрушившимися лабораториями, занимавшими три подземных этажа под институтскими подвалами, и новым обитателем иномирья, вызванным силой древних символов, слов и кровавого жертвоприношения. Роль жертв исполнили овцы, доставленные с племенного завода.
Сущность, возникшая в центре сложной декаграммы среди бездыханных тел животных, повергла экспериментаторов в благоговейный трепет. У них на глазах в ловушке, очерченной границами, бился кусочек хаоса. Мутный столб поднимался до потолка, образовав огромную воронку. Из эфирной субстанции, исчерчиваемой яркими зигзагообразными полосами, вырывались пыльные завихрения.
Вся аппаратура в лаборатории вышла из строя, и погас свет. Пока другие ассистенты пытались наладить аварийное освещение, Альрик и Чеботаев с двумя учеными, надев приборы ночного видения, поспешно принялись накладывать удавки на сущность, пытаясь усмирить. Эта предосторожность оказалась роковой. Субстанция рассвирепела и, захватывая в растущий смерч оборудование, столы и жертвенных овец, засосала одного из ученых, улетевшего с громким криком.
Неожиданно разбушевавшаяся стихия переступила черту ограничивающей декаграммы. Раздался чудовищный вой, и от ударной волны полопались барабанные перепонки. Сущность ломало и корежило в жутких муках, и на глазах ученых начало формироваться страшное тело без видимых конечностей, туловища и головы. Постепенно, подобно пластилину, из бесформенного месива вылеплялись грубо высеченные непропорциональные отростки.
Уродец, не в силах терпеть невыносимую боль, набросился на виновников своих страданий. Чеботаев был разорван первым, за ним последовали остальные. Заработавшее аварийное освещение спугнуло монстра, и он уполз, исчезнув в темном проеме.
Выжить удалось Альрику и еще одному ассистенту.
После трагедии исследования по материальной висорике были урезаны и поставлены правительством под жесточайший контроль.
– Самое удивительное состоит в том, что Игрек не только вывел заблудившуюся из темного тоннеля, но и наградил неким знаком. Чем он ее пометил? – спросил Стопятнадцатый. – Может, девушка стала носителем вируса?
Альрик поднялся с подоконника и сходил за пачкой свежеотпечатанных фотографий. Вдвоем с деканом они разглядывали увеличенные изображения, передавая снимки из рук в руки.
– Это не кольцо, – констатировал Альрик. – Это уплотненная сетка из кровеносных сосудов и нервных окончаний.
– Но для чего?
– Чтобы ответить подробнее, нужно закончить обследование.
– Могло ли случиться так, что девушка поддерживает ментальную связь с дарителем?
– Вряд ли. Ведь у нее нет соответствующих способностей.
– А неосознанно? Например, во сне?
Альрик пожал плечами.
– Вдруг это одержимость или переселение в тело? – строил гипотезы Стопятнадцатый. – Вдруг ее глазами на нас смотрит частичка Игрека? Студентка не помнит, что с ней произошло после наложения заклинания ovumo, но если она своими руками… их…?
– Генрих Генрихович, вы же знаете, что одержимость – вирусная инфекция мозга, а дефенсор прекрасно от нее защищает.
– Кто знает, ведь Игрек не совсем живое существо.
– Однако он подчиняется тем же законам, что и мы. Иначе давно бы покинул стены института, – сказал профессор и был прав.
Факт оставался фактом: Игрек оказался привязан к зданию учебного заведения. Заключенная в физическую оболочку сущность носила на бесформенном теле руну принадлежности, самолично вырезанную Альриком, перед тем как он, с содранной на четверть кожей, потерял сознание.
Правительство, давшее добро на проведение эксперимента, оказалось в полнейшей растерянности, не зная, как избавиться от чужеродного создания. Попытки загнать его в ловушку приводили к тому, что Игрек сотрясал ревом стены, угрожая обрушить здание. Вулфу вручили орден за находчивость, а администрации института строго-настрого приказали держать язык за зубами и приглядывать за чуждым гостем, не провоцируя. Входы в подвалы перекрыли и установили подъемник с противоположного краю, в коридоре, освещенном пятью рядами ярких ламп.
– Любые раны имеют свойство затягиваться, – сказал Стопятнадцатый. – Когда-нибудь зарастет и руна. Сколько ей отмеряно силы?
– Когда-нибудь зарубцуется, – согласился Вулфу. – Надеюсь, что знак, сделанный скальпелем из заговоренного серебра, будет заживать не одно десятилетие.
Декан замолчал, неприятно пораженный жестокостью сказанных слов. Но, в конце концов, ему ли судить Альрика? Не у него на глазах разорвали в кровавые ошметки коллег и друзей, и сам он не умирал в жестоких страданиях.
– Вернемся ко вчерашнему событию, – сказал Стопятнадцатый. – Если предположить, что студентка не смогла устроить возмездие собственными руками, стало быть, она призвала на помощь Игрека.
Альрик стукнул ладонью по подоконнику:
– Когда это случилось?
– Не могу сказать с точностью. По словам девушки, после восьми часов и до закрытия института. Разбег по времени обширный.
– В двадцать восемнадцать произошел подземный толчок. Это мог быть только Игрек. Я решил, что ему скучно, и что при первом же удобном случае мы обойдем зону.
– Стало быть, Игрек почувствовал нависшую над студенткой угрозу. Он почувствовал ее страх и бросился на помощь. Можно ли считать кольцо передатчиком эмоций? – предположил декан.
Альрик еще раз просмотрел фотографии:
– Что характерно, из четверых участников конфликта Игрек выделил нападающих, не тронув свою протеже. Странная забота для безмозглого монстра, не находите?
– Почему безмозглого? – удивился Стопятнадцатый.
– Этот постулат незыблем. Считается, что Игрек не обладает разумом и не делает разницы между общечеловеческими понятиями.
– Ну, а родительский инстинкт? – предположил декан. – Думаю, он свойственен всем существам независимо от принадлежности к тому или иному миру.
Вулфу расхохотался.
– Если бы вы знали, что за сущность заключена в теле Игрека, то не выдвигали гуманные теории, руководствуясь опять же человеческими понятиями. Генрих Генрихович, вы мыслите узко. Почитайте мою диссертацию по этому вопросу, там написано много полезного.
– Нет, это вы, Альрик, мыслите чересчур широко, – возразил Стопятнадцатый, раззадоренный перепалкой. – Я давно ее изучил, и не единожды, несмотря на то, что тема считается закрытой. В своей работе вы упомянули, что наш материальный мир заставил чуждое эфирное создание влезть в физическую оболочку, одновременно запустив процессы генерации внутренних органов и тканей, без которых существо не смогло бы выжить: костей, мышц, кожи, нервов. Гость из другого мира сумел подстроиться к законам природы и уцелеть. Вполне вероятно, что за прошедшие годы его сознание могло развиться до достаточного уровня, чтобы ощутить потребность защищать и лелеять кого-то.
– Во-первых, Игрека после рождения не видел никто, поэтому не возьмусь судить напрямую о том, какого уровня развития он достиг. Я даже не могу сказать, есть ли у него хвост и рога, – сказал Вулфу. – Во-вторых, исходя из многолетних наблюдений, мы знаем, что существо из подземелий до вчерашнего дня боялось яркого света и за двенадцать лет ни разу не пробовало проникнуть выше уровня первого этажа.
– Оно эволюционирует! – поднял указательный палец Стопятнадцатый.
– Десяток лет маловат для эволюции, – усмехнулся Альрик.
– Однако вы упомянули термин "скука" по отношению к созданию, ведущему бессмысленное существование! – парировал азартно декан.
– Под "скукой" я понимаю немотивированные спонтанные всплески агрессии Игрека, не поддающиеся каким-либо закономерностям, – пояснил собеседник сухо. – Когда мы последний раз спускались вниз?
– Дайте подумать… – Стопятнадцатый возвел глаза к потолку. – Почитай, с лета не заглядывали. Давненько не встречались с вашим подопечным, Альрик.
– Мне мало счастья в знакомстве с ним, – ответил тот, не оценив неудачную остроту.
– Итак, ваше предложение?
– Очистить совесть, отрядив проверенных людей на прочесывание коридоров, – сказал Вулфу.
Декан поднялся с подоконника и подошел к телефонной станции. После второго гудка, разносимого по лаборатории громкой связью, трубку сняли.
– Слушаю, – раздался мелодичный женский голос.
– Евстигнева Ромельевна, родилась идея организовать обход подвалов, и как можно скорее.
– Наконец-то, – сказала проректриса с облегчением в голосе. – Получасовая готовность. Состав группы – как обычно. Спустимся через вход в северо-восточном коридоре. – И отключилась.
Стопятнадцатый взволнованно заходил мимо профессора, с невозмутимым видом принявшегося рассматривать снимки.
– Альрик, тебя не пугает то, что мы можем обнаружить внизу? – остановился декан.
– Совершенно, – ответил тот, не отвлекаясь.
– Поражаюсь вашему равнодушию! – пророкотал Стопятнадцатый. – Если найдем… нет, даже страшно представить! Что мы скажем родителям пропавших?
– Генрих Генрихович, ну, ведь покуда не нашли. Зачем переживать заранее?
– А девушка? – продолжал волноваться декан. – С ее честностью и искренностью она не сможет промолчать и обязательно начнет распространяться о вчерашнем конфликте, чем навлечет на себя беду.
– Не начнет, – заверил Альрик. – Я завязал на ее ладонях руны, отвлекающие внимание от инцидента. Недели на две, не дольше, но думаю, вполне достаточно, а там поглядим по обстоятельствам.
– Ловко предусмотрено, – похвалил Стопятнадцатый.
– Значит, вам удалось разглядеть в этой особе честность и искренность? – усмехнулся Вулфу. – С какого дна вы вытащили наивное предположение, не вяжущееся с целью ее пребывания в институте?
– Это не я вытащил. Мне показало зеркало правдивости.
От неожиданности Альрик растерялся.
– Не может быть! – воскликнул он, не сдержавшись, и поднялся с подоконника. Потом взял себя в руки и сел. – И что же еще показало правдивое зеркало?
– Много чего, но об этом умолчу.
Профессор замолчал, пораженный словами декана, и разговор сошел на нет.
– Решительно у меня не хватит терпения дожидаться результатов обхода здесь, – воскликнул Стопятнадцатый, нервничая и постукивая ладонью по ноге. – Лучше своими глазами убедиться, чем читать сухой рапорт. А ты пойдешь?
– Игрек не любит меня, – усмехнулся Альрик. – Встречает обвалами и воем. Вы ведь не хотите попасть в западню? Лучше подожду новости здесь, заодно закончу с анализами, когда студентка проснется.
– Хорошо, – пробасил декан и направился к двери. – Альрик, как выйти из вашего сейфа?
– По отпечатку любого вашего пальца, – ответил тот.
Когда за деканом закрылась дверь лаборатории, Вулфу прохромал к раздвижным дверям и распахнул их. В комнате стало темнее, день за окном клонился к завершению. Мужчина сменил штору на окне, выбрав более светлую, но передумал и вовсе сдвинул в сторону. Подошел к дивану, на котором тихо и безмятежно спала девочка, и у ее лица осторожно опустился на колено, щадя больную ногу.
Прядка волос упала на лицо спящей, закрыв часть щеки и уголок рта. Альрик осторожно сдвинул волосы, чтобы они щекотанием не разбудили раньше времени, и принялся разглядывать ее лицо. Девочку нельзя было назвать красавицей, и все же Вулфу не сомневался, что аккуратная линия носа и чуть вздернутая верхняя губа обязательно найдут своего воздыхателя, способного безотрывно любоваться ими часами напролет.
И, похоже, один воздыхатель уже нашелся. Мелёшин.
Альрик поднялся с колена и подошел к окну.
Сопливый щенок из древнего семейства сильных висоратов неимоверно раздражал профессора. На занятиях Вулфу с молчаливой усмешкой наблюдал за тем, как мальчишка изнывал и томился, разрываясь между желанием и взращенными в нем с младенчества запретами и правилами. И еще ревновал. Смешно, по-детски, точно боялся, что девочка, сидящая перед ним, присоединится к толпе идолопоклонниц профессора. Альрику нравилось дергать за ниточки, провоцируя сопляка, и наблюдать за произведенным эффектом.
