Текст книги "Предновогодье. Внутренние связи (СИ)"
Автор книги: Блэки Хол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц)
Это могла быть 7.2 глава
Дива. Валькирия. Роскошная роковая женщина. Божество. Неземная красавица. У меня язык не повернулся назвать особу, стоявшую напротив, женщиной. У таких, как она, не бывает возраста.
Великолепные вьющиеся волосы до середины плеч, запоминающееся выразительное лицо, стройная фигура в облегающем костюме, повторяющем изгибы совершенного тела – девушка неземной красоты ворочала коробками, пересчитывала тюбики с кремом, периодически исчезая за занавесями, скрывавшими богатства материального склада, расфасованные, разложенные и расставленные на громоздких стеллажах.
– Вот. Пишите.
Она сунула мне пачку бумажек. Требовалось заполнить опросный лист, соглашение об ответственности за порчу и расхищение казенного имущества и длиннющий формуляр, сложенный для удобства гармошкой.
Голос у девушки оказался самым обыкновенным и совершенно не походил на пение неземного существа. Я слегка разочаровалась. Затем, вздохнув, уселась у краешка высокой стойки и принялась терпеливо читать пункты опросного листа, мучительно напрягая мозг.
Еще не полностью придя в себя после прогулки по подвальному лабиринту, я туго соображала. Головокружение прошло, но изображение перед глазами периодически размазывалось, становясь нечетким.
У другого краешка стойки расположился юноша в желтой униформе. Облокотившись о перекладину, он подпер подбородок рукой и с тоской наблюдал за перемещавшейся завхозшей. Та деловито сновала по помещению, пропадая за занавесями и появляясь с очередной коробкой, после чего яростно пересчитывала ее содержимое, сверялась с записью в карточке и утаскивала коробку в складские недра. Юноша в униформе громко вздыхал, а роковая красавица бросала на него взгляды, полные злости и презрения.
Я понимала страдальца. Будь я парнем, тоже влюбилась бы до беспамятства в сей шедевр нереального совершенства и вздыхала бы еще громче и чаще, чем юноша.
Влюбленный, изнывавший напротив меня, имел невзрачную внешность. Увидишь его случайно и тут же забудешь. Бывают такие лица – пресные как вода, без изюминки в облике. Зато за молодого человека кричала униформа. Ярко-желтая с оранжевыми вставками, она делала его образ элегантным, придавая строгость и значимость. К погонам рубашки крепились маленькие значки с блестящими перекрещенными трубами. Такие же эмблемы имелись на каждой пуговице потрясающей солнечной униформы.
– Агнаил, по-моему, вам пора, – бросила завхозша, пробегая в очередной раз с очередной коробкой.
– Еще рано, – ответил он грустно, провожая её взглядом.
– А по-моему, самое время, – красавица бросила на печалящегося злой взгляд изумрудных глаз.
– Нет-нет, что вы, – начал оправдываться молодой человек. – Если что, меня сразу же потянет.
– Не сомневаюсь, – процедила завхозша и скрылась за занавесями.
Я начала заполнять формуляр, но писалось неудобно. Жутко мешало покалывание в среднем пальце, которым я, видимо, ударилась при выходе из темного коридора. Первая фаланга покраснела и припухла.
Юноша душераздирающе вздохнул, и очередной тоскливый вздох разъярил завхозшу. Она с грохотом поставила новую коробку на стол и принялась раздраженно перекладывать медицинские перчатки, для верности пересчитывая громким шепотом.
Коробка оказалась большой, кучка перчаток выросла размером с приличную горку. Завхозша путалась и несколько раз начинала счет заново, Агнаил внимательно следил за её манипуляциями. Время текло.
Наконец я вручила завхозше исписанные бланки. Проверив наличие подписей в соглашении и опросном листе, она заполнила долгожданную квитанцию о выделении мне койко-места в количестве 1 шт. в институтском интернат-общежитии. Взяв бумажку в руки, я с облегчением вздохнула.
– Пробьете квитанцию на выходе.
– Знаю, спасибо.
Внезапно юноша развернулся ко мне лицом и приобщился к содержательному диалогу:
– Ту булочку, что лежит в сумке, рекомендую съесть. Иначе на выходе вас задержит страж.
От изумления мои брови полезли на лоб. Во-первых, откуда молодой человек узнал про булочку (пахнет, что ли, аппетитно?), а во-вторых, причем здесь вахтерша?
– Зачем бабушке моя булочка?
Агнаил грустно улыбнулся, а завхозша звонко засмеялась, обнажив ровные белоснежные зубы.
– Стражем является Монтеморт, – пояснила мне. – Он обучен хватать за горло и удерживать любого, кто рискнет вынести из института казенную вещь.
Я оторопела.
– Но ведь булочка куплена в столовой на мои деньги. Значит, по умолчанию это моя булочка.
– Неважно, – пояснил юноша. – Её испекли в институтской пекарне и, едва она вышла из печи, как стала собственностью учреждения. На каждую булочку или пирожок ярлык не повесишь, поэтому настоятельно рекомендую употребить её перед выходом.
– А вещи, что у меня в сумке, – поинтересовалась я с дрожью в голосе, – не посчитает ли Монтеморт, что они принадлежат институту?
– Исключено, – покачал головой Агнаил. – Монтеморт отлично выдрессирован и ни разу не ошибся. У него великолепный нюх.
Ишь с какой гордостью сказал! Такое впечатление, будто сам воспитывал зубастого монстра. При воспоминании о монстрах я глянула на палец, и он снова зачесался.
– Что и говорить, наследственность – великая вещь, – продолжил тему молодой человек, поглядывая на завхозшу. Та смотрела на него с непонятной меланхолией.
– Ваша наследственность, Агнаил, однажды чуть не загрызла насмерть студента.
– Это неподтвержденные слухи! – возразил с жаром юноша. – В любом институте из курса в курс гуляют легенды. На самом деле Монтеморт ни разу не переступил через служебный долг.
– Дыма без огня не бывает, – упрямо гнула свою линию красавица и обратилась ко мне: – Чтобы избежать в дальнейшем неприятных моментов, предупреждаю сразу: книги из библиотеки, посуду из столовой и спортинвентарь не выносить. Даже мыслей не иметь!
Я пожала плечами: мол, оскорбляете, никогда бы не догадалась до подобного святотатства.
Поскольку квиточек на койко-место грел руки, я вознамерилась по-быстренькому слинять из гнетущих катакомб. Электрический свет нервировал глаза. Взгрустнулось по обычному серому небу, по шквалистому ветру, по косому дождю в лицо. Вот и выяснилось, как мало нужно человеку для ностальгии.
– Могу идти? А то мне еще возвращаться по коридорам.
Я решила пойти обратно длинным, но безопасным путем. Расшатанная психика не выдержит повторной встречи с обитателем темноты. Завхозша уставилась на меня озадаченно.
– Вы шли по туннелям? – выдохнула изумленно и переглянулась с юношей.
А то как же? – гордо выпятила грудь. Я такая! Видно, неспроста хозчасть расположена в удаленном месте. А я смелая – взяла и дошла!
– В-вы уверены, что шли по тоннелям? – переспросил растерянно Агнаил.
– Вернее не бывает.
Я даже хотела показать им обоим боевое ранение на пальце, но почему-то застеснялась. Засмеют и не поверят. Ишь как переглядываются.
– Обратно вернетесь через подъемник. Он левее по коридору, по нему сразу подниметесь на первый этаж, – внимательно разглядывая меня, пояснила повелительница казенного имущества. – Вообще-то все перемещаются по подъемнику. Давненько никто не приходил со стороны тоннелей, – она многозначительно посмотрела на юношу.
Черт! Если сейчас завхозша примется выяснять, где и откуда, то придет к такому же выводу, что и Стопятнадцатый – опять я не увидела нужный указатель.
Но расследование не завершилось. В глубине помещения дребезжаще зазвонил телефон. Хозяйка склада стремительно исчезла, бросив на Агнаила короткий взгляд. Тот встрепенулся и прислушался.
– Нет… нет… не сегодня и не завтра… и не послезавтра… никогда! – послышался раздраженный голос красавицы-завхозши. – Конфеты не люблю, у меня аллергия… Дегонский, я неоднократно объясняла вам, что письменные принадлежности выдаю согласно графику и только персоналу института.
С каждым услышанным словом кулаки молодого человека сжимались все сильнее, костяшки на пальцах побелели, грудь учащенно вздымалась. Завхозша продолжала говорить:
– Ох, ну, вы меня об этом сто раз спрашивали! Послушайте, Дегонский, мне нужно работать, рассортировывать… Ну, хорошо. Пурпурные и не менее трехсот штук. – Она засмеялась. – А вы как хотели? С бедными студентами не гуляем…
Агнаил рывком откинул перекладину, отгораживающую рабочее место завхозши от мира простых смертных, и молниеносно исчез за занавесями. Затем оттуда послышались звуки борьбы. Через щель в незадернутых занавесях любопытные свидетели могли наблюдать следующую картину, что, собственно говоря, они и сделали, не мешкая.
– Я тебе давно сказала, иди отсюда, трус несчастный, – задыхаясь, тянула на себя трубку красавица.
Лицо Агнаила скривилось в муке, он молча выдирал шнур.
– Нечего здесь шляться всяким… слабакам, – шипела завхозша, борясь.
– Я… я люблю тебя, – с трудом, через силу выговорил парень, – с первого взгляда. Ты такая!.. А я такой, – его плечи понурились, и он отцепился от телефонной трубки.
Я думала, красавица треснет охламона по голове, чтобы поставить на место: какая она фифа, и какой он… мотылек. Вместо этого она небрежно бросила бубнящую трубку на рычажки, подошла к юноше и обняла его.
– Как же долго я ждала твоих слов, – проворковала нежно. – А ты, этакий-разэтакий, ни жестом, ни намеком… Тоже люблю тебя, мой милый.
Слушая их словоизлияния, я чувствовала, что наливаюсь цветом, словно спелый помидор. Или бледнею как поганка. Неважно. Щеки пылали.
Пришлось деликатно отвернуться, чтобы избавить себя от умилительного зрелища сюсюкающей парочки, однако уши добросовестно доложили о чмокающих звуках и раздавшемся неясном стоне.
Какой-то кошмар! Подхватив вещички, я опрометью бросилась из кабинета 00000 на поиски подъемника, могущего доставить меня из обители электрического света на земную поверхность.
В этот день впервые в истории института звонок, оповещающий окончание лекции, опоздал на девять с половиной минут. Сей нонсенс был отмечен всеми, и Алесс, хмуро поглядывая на навороченные часы, мрачно раздумывал над тем, сколько недовольных клиентов прибежит выяснять отношения по поводу совравшего времени.
А декан Генрих Генрихович Стопятнадцатый в своем кабинете глядел в окно на редкие снежинки и раздумывал над тем, каким могуществом должна обладать непонятная сила, заставившая горниста забыть о долге, вырезанном кровавыми рунами на его спине.
Это могла быть 8 глава
Булочку всё-таки пришлось съесть.
В холле бушевала перемена. Присев в уголке под святым Списуилом, я отщипывала маленькие кусочки и разглядывала снующую толпу. Студентов было много, студенты были разные и не обращали на меня внимание. На секунду показалось, будто у одного из коридоров мелькнуло лицо Пети Рябушкина.
На месте люстры повесили одинокий плафон-тарелку, болтавшийся на длинном тонком проводе и выглядевший жалко и нелепо под куполом потолка.
Монтеморт, как всегда, сладко спал и не думал просыпаться. И где хваленая бдительность? Эх, следовало сберечь сдобу и помахать ею перед собачьим носом. А лучше бы дать бдительному стражу по лбу ложкой, прихваченной из столовой. Жаль, не прихватила. Уж тогда бы сопящее животное продрало глаза. И тут же загрызло.
В общем, я неуверенно топталась перед тушей пса и гипнотизировала спящую морду: мысленно намекала, убеждала, уговаривала, угрожала. Ноль реакции. Пойти, что ли, за помощью к вахтерше?
Зоркой охранницы поблизости не наблюдалось, а на двери вахтерской висел большой амбарный замок. Наверное, его габариты соответствовали спрятанным за дверью секретам.
Разглядывая храпящую собачью физиономию, я усомнилась в качествах, которые приписал институтскому стражу влюбленный Агнаил. Интересно, как Монтеморт несет службу в сонном состоянии? Может, в то время как животное изволит дрыхнуть, его мозг автоматически просвечивает входящих и выходящих?
Пока я молчаливо боролась со своей робостью, не решаясь приступить к активным действиям по побудке собачьей туши (вдруг, не разбирая, кто прав, кто виноват, вцепится спросонья в горло?), двери распахнулись, и холл вплыли два принца. А как еще назвать парней, шагавших уверенной развязной походкой и убежденных, что весь мир принадлежит им одним?
И он им принадлежал, начиная от модных меховых курток, стильных зимних ботинок на высокой шнуровке и заканчивая заискивающими приветствиями расступавшихся студентов.
Непокрытые головы принцев свидетельствовали о том, что они добирались до института явно не на своих двоих и не успели обморозить носы.
Вдруг один из вошедших, стягивая на ходу перчатки, бросил другу: "Подожди-ка!" и развернулся обратно, подойдя ко мне. Точнее, меня он вообще не заметил, мазнув вскользь взглядом. Объектом его внимания стал всхрапывающий пес. Парень приблизился к нему и пнул по мощной лапе, раскинувшейся на полу.
Монтеморт вздрогнул и открыл один глаз.
– Монька, на посту не спят, а работают, – сказал побудчик. – Так что отрабатывай жрачку.
Его друг стоял в стороне и с ленивым интересом наблюдал за происходящим.
Страж почмокал, поднял голову, открыл пасть и зевнул во все сто тыщ клинков. Запах псины ударил в нос, перебив слабый аромат туалетной воды, тянувшийся шлейфом за неожиданным помощником. Тот ухмыльнулся и, не дожидаясь, когда я начну рассыпаться в благодарностях, направился по прерванной дистанции и присоединился к товарищу. Они влились в гущу толпы, здороваясь и кивая на ходу многочисленным знакомым, и вскоре две головы – одна темноволосая, а другая пестрая из-за разноцветных крашеных перышек – скрылись из виду.
Дрожащие руки положили квитанцию на частокол острейших зубов. Челюсти лязгнули, и я вздрогнула, моргнув. В раскрытой пасти лежала пробитая бумажка, выуженная мной как самая большая драгоценность в мире. На просвет виднелось единственное криво отбитое компостером слово: "Зачислена".
Вот так вот. Стало быть, последней инстанцией стала мощная бумажкодавилка Монтеморта, а не куча кабинетов, по которым я таскалась второй день.
Не узрев/унюхав с моей стороны попыток экспроприации казенного имущества, страж с размаху завалился мордой на лапы досматривать прерванный сон.
Интернат-общежитие составляло с главным корпусом института строгую букву "Г".
Какое у них всё горизонтально-вертикально-перпендикулярное, – думала я, вышагивая по ровным как стрела дорожкам, заворачивающим под прямыми углами.
Комендантша, крупная тетка с бегающими глазами и в замусоленном халате, всунула мне под мышку свернутый матрас, сама подхватила тощую подушку и повела знакомиться с койко-местом в количестве 1 шт.
– Пляши, звезда моя. В наличии как раз одно койко-место и, к тому же, отдельное. Ты, звезда моя, еще бы в конце года заявилась, пришлось бы тебя в коридоре селить, – общалась развязно комендантша, вышагивая по полутемному коридору.
Первый этаж находился в состоянии перманентного ремонта. Ободранные стены, плафоны завешены газетами, пол устелен рваным полиэтиленом. Дважды пришлось протискиваться мимо пустых козел.
– Принцип постоянного улучшения! – похвалилась комендантша. – Ни секунды простоя! Наконец-то я добилась ремонта на первом этаже. Скоро и здесь будет рай. Заживете как сыр в масле!
Я шла следом, запинаясь о понатыканные по углам ведра, банки из-под краски, доски. Заведя меня в полутемный закоулок, комендантша зашерудила около какой-то двери. В коридорчике пахло ремонтом и неуютом, какой обычно бывает в общежитии с обширным проходным двором.
Наконец моему взору явили крошечный темный чуланчик с маленьким узким окном.
– Вот! – с гордостью распростерла руку комендантша, приглашая вступить в будущую опочивальню.
Одно радовало: выбеленная комнатушка создавала обманчивый эффект чистоты. В углу стояла кровать с панцирной сеткой, у окошка притулился столик, явно выброшенный из столовой за ненужностью, в силу кособокой трехногости. Отсутствие четвертой ножки компенсировалось облезшим подоконником, на который опирался столик. Рядом с кроватью приткнулась небольшая унылая тумбочка в компании шаткого стула без спинки.
И все. Кто-то явно сэкономил на обстановке.
Комендантша, вручив ключ с таким видом, будто он отпирал расписные хоромы, заявила:
– Радуйся, что отдельная комната. Не каждому похожая удача выпадает. Сейчас принесу постельное белье.
Я прошлась по комнате. По моей личной комнате. Отдельной. Моей.
Этот пункт с лихвой перекрывал имеющиеся недостатки чуланчика. В общежитиях других ВУЗов зачастую компаньонки по комнате первыми начинали подозревать соседку в бездарности и наглом обмане.
Меня порадовало, что сетка на кровати оказалась не растянутой. От окошка немилосердно дуло. Через грязное стекло открывался вид на чугунную решетку институтской ограды. Дверь гуляла на шарнирах.
Я покрутила ключом в замочной скважине. Несмотря на убогость, замок, как ни странно, хорошо открывался и закрывался. Хлипкий косяк и сквозные отверстия в дверном полотне говорили о том, что дверь неоднократно выбивали, и без семи пядей во лбу стало ясно, почему. Куски сломанной когда-то облицовки позже сложили паззлом и наспех приколотили.
Выключатель повернулся – ничего не изменилось. С потолка свисал пустой патрон без лампочки.
Появилась комендантша, принесла серого цвета белье, пахнущее сыростью, и тоненькое одеялко.
– Обживайся. Будь как дома, – потрепала меня по голове. – Если что, обращайся.
Порадоваться ли одиночеству крошечной комнатушки как невероятному достижению? Конечно!
Проблемы, создаваемые каждым новым днем, принимались мной как данность. Еще один прожит – и ладно. Плохо ли, хорошо ли, но я барахталась, плывя по течению, и старалась подниматься на четыре лапы. Правда, из меня получилась куцая и облезлая кошка, но живучая.
Всё происходившее со мной с момента осознания личностью напоминало квест. Стоило пройти одно испытание, как тут же всплывало следующее, более сложное. Бывало, в этих испытаниях я тонула, бывало, меня сталкивали в грязь, унижали. Но бывало и так, что я упивалась своим превосходством и хихикала, гордясь, что удалось провести высокомерных снобов, именующих себя висоратами.
Пока неясно, есть ли у квеста завершение, и когда он закончится. Хотелось бы верить, что финиш наступит, когда отец увидит долгожданный аттестат.
Оставив сумку в комнате, я решила освоить прилегающую территорию. В полутемный коридорчик выходили пять дверей, а напротив обнаружились вполне приличный санузел и душевая. Внезапно дверь по соседству приоткрылась, и оттуда выпорхнула ярко накрашенная девушка в коротком кричащем халатике. Коридорчик тут же пропитался тяжелым цветочным ароматом духов.
Девушка демонстративно обошла меня и принялась яростно колотить тапком по двери, соседней с моей, но с другой, левой стороны.
– Открывай, гнида! Буду долбасить, пока не выйдешь!
Мои перепонки задребезжали. Думаю, если сосед слева находился бы на смертном одре, он смог доковылять до двери, лишь бы ему дали спокойно почить, не оглушая невообразимым шумом.
Не прошло и минуты, как в проеме появился высокий худощавый парень с всклокоченными волосами и в спортивных штанах, надетых видимо, наспех.
– Уй! – застонал он, схватился за голову и попытался закрыть дверь.
– Щас тебе будет уй! – закричала девушка, наступая. – Щас тебе такой уй будет! Почему вчера шоблу привел? У нас же договоренность – по очереди!
– Слушай, Афка, я не виноват. Они сами приперлись, не выгонять же.
– Хорошо же они приперлись! – не унималась девушка. – От вашего гогота у нас штукатурка осыпалась. Кто белить будет? Ты?
– Афка, уймись. Башка трещит, сил нет, – простонал парень, отступив.
Девушка вперила руки в боки.
– Так, значит, вы и нажрались как свиньи? А я-то думаю, кто хрюкал ночью под дверью?
– Афка, говори да не заговаривайся, – вскинулся парень.
– А то что? Ну, что? Что ты мне сделаешь? – подзуживала девица.
– Сделаю, мало не покажется, – парировал вяло парень.
Но по всему выходило, что у него не хватит сил воевать и выдерживать агрессивные нападки.
– Вдобавок тупую музыку врубили! – снова завелась девица.
– Почему тупую?
– Потому. Отстой только бараны слушают.
– Сама бараниха!
– Свинья!
– Лохудра заквашенная!
– Гном вонючий!
Ну, здесь девушка дала маху. Парень имел богатырский рост, хотя телосложением похвастать не мог.
– Прищепка разукрашенная!
– А ты!.. Да ты!..Ты…
Видимо, богатый словарный запас оскорблений у девушки закончился. Парень заржал, хватаясь за живот.
Неожиданно девица взмахнула руками и, банка с краской, стоявшая спокойно у стенки, полетела прямехонько в парня. Секунда – и вездесущая голубая краска обильно покрыла его волосы, лицо, залепив рот и глаза, стекала по груди, капала на руки, на пол, безвозвратно уляпывая серые штаны. Вот им-то я посочувствовала всем сердцем.
Ошарашенный парень беззвучно хватанул воздух, и краска попала в рот. Он начал плеваться.
Стихийное заклинание отбросило незнакомку назад и ударило о стену. Съехав на корточки, девушка засмеялась, не в силах остановиться.
– Ой, не могу! Посмотрите на него! Ха-ха-ха! Голубой рыцарь! Ой, мамочки! – причитала сквозь смех, утирая выступившие слезы.
– Фу, ффе, Фафка, фы доффыгафаф, – прошипел, вернее, профуфнил парень и с грохотом захлопнул дверь.
– Тикаем, пока голубой рыцарь не вышел на тропу войны! – Девушка схватила меня за руку и потащила в свою комнату. – Представляешь, давно хотела съездить по роже наглому гамадрилу, а как сделать, если он выше меня в два раза? – поделилась она впечатлениями. – Зыковско получилось, правда?
Я пожала плечами.
– Аффа, – представилась девушка. – Эх, руки будут болеть. Я же толком не рассчитала, когда закручивала aireа[8]8
aireа candi, аиреа канди (перевод с новолат.) – воздушный сгусток
[Закрыть].
– Да, болеть будут. Это точно, – поддакнула я. – Эва.
– Ты к кому-то в гости пришла? Учти, кроме меня и олигофрена, в блоке никого нет.
– Живу в соседней комнате, – кивнула я на стену. Хорошая, кстати, стена. В обоях с цветочками. Да и комната выглядела по-домашнему обжитой и уютной, со шкафом и крепким письменным столом в интерьере.
– В швабровке, что ли? – удивилась Аффа. – Значит, в институте учишься? Что-то я тебя не встречала.
– Сегодня перевелась.
– Понятно. Ну, ничего, не боись. Если привыкнуть, то и в швабровке неплохо. Жалко, что за стенкой будут жить два козла, но это мелочи. Мы им быстро рога пообломаем! – пообещала она с воодушевлением.
– Да я и не переживаю.
– Отлично. На каком курсе? Я на третьем, элементарка.
– Третий, нематериалка.
– Почему тогда торчишь здесь? Беги на лекцию! Капа тоже на третьем, но ему с голубой рожей лучше не соваться, – хихикнула девушка. – А тебе пропускать совестно, – покачала головой с фальшивой укоризной.
– Может, с завтрашнего дня начать? С утреца, – протянула я неуверенно.
– Наивная, – Аффа закатила глаза к потолку. – Когда-то я была такой же. Монька пробил билет в новую жизнь?
Я кивнула.
– Когда пробил, твою фамилию автоматически внесли в учебные списки и планы, и за отсутствие на лекциях начали тикать первые прогулы.
– Всего-то… недавно пробил, – растерялась я.
– А уже вторая лекция пошла, – наставительно просветила Аффа. – Ладно, считай, на нее ты безвозвратно опоздала, так что не стоит ломиться зазря. До следующей у тебя в запасе полчаса. Только не знаю, в какой аудитории у них занятия, и какой предмет. – Тут ее осенило: – Погоди, спрошу у Капы. Он, правда, слегка невменяемый, но ничего, разговорится. Главное, знать подход к мужчине!
Вернувшись в комнатушку, я выложила в тумбочку вещи и прочий нехитрый гардероб, оставив в сумке купленные про запас тетрадки и перо. Подумала и всунула в боковой кармашек сумки обрезок черно-белой фотографии с улыбающейся женщиной. Не буду оставлять ее здесь. Потом еще хорошенько подумала и надела на шею шнурок с брошкой в виде решетки и спрятала под свитер.
В соседней комнате послышались крики, визги, шум. Что-то ударилось о стену. Потом голоса стали более спокойными, и наконец стихли. Через секунду в двери показалась Аффа.
– Лети навстречу счастью, соседка – улыбнулась она хитро. – Вернее, в объятия учебе. Общая теория висорики, юго-восточный коридор, читает Лютеций.
– Слушай, Аффа, а что ты пообещала? – кивнула я в сторону комнаты парня.
– Капе? – Девушка облизнулась. – Что вместе смоем краску. Вдвоем. В душе.
И увидев мои расширившиеся глаза, добавила:
– Но ведь пентюху необязательно знать, что обещанного три года ждут.
