Текст книги "Краткая история быта и частной жизни"

Автор книги: Билл Брайсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

В то время никто не придал этому событию большого значения, однако оно полностью и бесповоротно изменило мир.

Прежде всего перед компанией встал вопрос, где хранить нефть, которую она добывала? Бочек, закупленных на месте, не хватило, и в первые недели нефть хранили в ваннах, умывальных раковинах, ведрах и прочих емкостях, которые имелись под рукой. В конце концов было налажено производство специальных бочонков (barrels) вместимостью в сорок два галлона, и с тех пор «баррель» остается стандартной мерой для нефти. Затем возник еще более насущный вопрос ее коммерческого использования. В натуральном виде нефть представляла собой жутковатую грязную жидкость. Бисселл организовал ее перегонку в более чистое вещество. В процессе он обнаружил, что очищенная нефть – прекрасный смазочный материал; мало того, она дает большое количество таких побочных продуктов, как бензин и керосин. Бензин в то время вообще никак не использовался – он слишком быстро испарялся, поэтому его просто выливали, но из керосина, как и надеялся Бисселл, получилось отличное горючее для ламп, к тому же стоившее гораздо дешевле геснеровского керосина, получаемого из каменного угля. Наконец-то у человечества появился доступный источник света, не уступавший по качеству китовому жиру!

Как только другие предприниматели увидели, как легко можно добыть нефть и превратить ее в керосин, началась ажиотажная скупка нефтеносных участков. Вскоре ландшафт вокруг Ойл-Крик испещрили сотни буровых вышек. «За три месяца, – пишет Джон Макфи в своей книге «На подозрительной территории», – население городка, любовно названного Питхоул-сити[45]45
  Pithole – яма, трещина в породе.


[Закрыть], выросло с нуля до 15 000 человек; в регионе появились и другие городки с названиями вроде Ойл-сити или Петролеум-Сентер. Именно в этих краях Джон Уилкс Бут[46]46
  John Wilkes Booth (1838–1865) – американский актер, убийца президента Авраама Линкольна.


[Закрыть] потерял все свои сбережения, после чего поехал убивать президента».

В первый год после открытия нефти в Пенсильвании Америка произвела две тысячи баррелей; через десять лет этот объем перевалил за четыре миллиона в год, а через сорок лет составил шестьдесят миллионов. Однако Бисселл, Дрейк и другие инвесторы из его компании (теперь переименованной в «Сенекскую нефтяную компанию») разбогатели не в той мере, на которую рассчитывали. Скважины конкурентов давали гораздо больше нефти – из одной выкачивали по три тысячи баррелей в день, – а все скважины вместе взятые так перенасытили рынок, что цена на нефть катастрофически упала: с 10 долларов за баррель в январе 1861-го до 10 центов к концу этого же года. Это была хорошая новость для потребителей и китов, однако нефтепромышленникам пришлось несладко. Резкое снижение стоимости нефти привело к обвалу цен на нефтеносные участки. В 1878 году один участок земли в Питхоул-сити был продан за 4,37 доллара, а тринадцатью годами раньше за него отдали бы 2 миллиона.

Пока другие нефтедобытчики прогорали и отчаянно пытались выйти из нефтяного бизнеса, одна маленькая фирма в Кливленде под названием «Кларки Рокфеллер», до этого занимавшаяся торговлей свининой и прочей сельхозпродукцией, решила в него войти и начала скупать не оправдавшие себя нефтеносные участки. К 1877 году, меньше чем через двадцать лет после обнаружения нефти в Пенсильвании, Кларк исчез со сцены, а Джон Д. Рокфеллер контролировал около 90 % всего нефтяного бизнеса Америки.

Нефть не только давала сырье для производства крайне выгодного светильного горючего, но и решала острый вопрос нехватки смазочных материалов для всех видов двигателей и машин новой промышленной эры. Став фактически монополистом, Рокфеллер сумел стабилизировать цены на нефть и фантастически разбогател. К концу века его личное состояние ежегодно увеличивалось примерно на миллиард долларов в пересчете на сегодняшние деньги – причем в то время еще не существовало подоходного налога. В мире до сих пор еще не было человека более богатого.

Состояния Бисселла и его партнеров значительно уступали рокфеллеровскому. «Сенекская нефтяная компания» еще какое-то время приносила доход, но уже в 1864 году, всего через пять лет после сенсационного открытия Дрейка, не смогла соперничать с конкурентами и вышла из бизнеса. Дрейк промотал все заработанные деньги и вскоре умер, нищий и разбитый параличом. У Бисселла дела сложились гораздо лучше. Он удачно вкладывал деньги в банки и другие коммерческие предприятия и в итоге заработал довольно кругленькую сумму – во всяком случае, ее хватило, чтобы построить в Дартмуте неплохую гимназию, которая стоит и по сей день.

Керосин как источник освещения надолго поселился в миллионах домов, особенно в маленьких городках, в деревнях и на фермах, но во многих больших городах его потеснило другое чудо того времени – светильный газ. Газ эпизодически использовался уже примерно с 1820 года, однако в основном на фабриках и в магазинах, а также для освещения улиц; в жилых домах его начали массово применять ближе к середине века.

У газового освещения было множество недостатков. Те, кто работал в помещениях с газовыми лампами, часто жаловались на головные боли и тошноту. Чтобы свести к минимуму эту проблему, газовые лампы иногда вывешивали с внешней стороны фабричных окон, тем более что внутри от них чернели потолки, выцветали ткани, ржавело железо, а на всех горизонтальных поверхностях оставался сальный слой копоти. В помещениях, освещенных газом, быстро вяли цветы, а большинство комнатных растений желтело. Лишь аспидистра оказалась невосприимчивой к вредному воздействию газа, вот почему именно это растение можно увидеть почти на всех фотографиях викторианских гостиных.

Кроме того, газ требовал осторожного обращения. Днем, когда спрос был низким, многие компании-поставщики уменьшали подачу газа. Давление в трубах падало, и поэтому, зажигая газовый рожок днем, люди сильнее открывали вентиль, чтобы лампа хорошо светила. Но ближе к вечеру напор повышался, и, если вы забыли вовремя уменьшить подачу в рожке, пламя могло опалить потолок или даже вызвать пожар. Так что газ отнюдь не был безопасным и простым продуктом.

Однако у него имелось одно неоспоримое преимущество: он ярко светил – во всяком случае, по сравнению со всеми остальными источниками освещения, известными миру до появления электричества. Газовые лампы освещали комнату средних размеров в двадцать раз лучше, чем свечи. Их нельзя было, как настольные, придвинуть поближе к книге или шитью, но они давали прекрасный общий свет, делавший более приятным и чтение, и карточную игру, и даже беседу. Теперь обедавшие четко видели, что именно они едят, ловко выбирали из рыбы мелкие косточки и уже не вслепую сыпали соль из солонки. Если кто-то ронял иголку, то ее можно было сразу найти. Стали различимы названия книг, стоявших на полках. Люди начали больше читать и позже ложиться спать. Неслучайно именно в середине XIX столетия внезапно и резко возрос спрос на газеты, журналы, книги и ноты. Если в начале века в Британии было меньше 150 наименований газет и других периодических изданий, то к концу столетия их число возросло почти до пяти тысяч.

Газ был особенно популярен в Америке и Британии. К середине XIX века газовое освещение имелось в большинстве крупных городов обеих стран. Однако его по-прежнему использовали в основном представители среднего класса. Беднякам газ был не по карману, а богачи, как правило, относились к нему с презрением: во-первых, установка газового оборудования дорого стоила и требовала значительных перестроек; во-вторых, газ портил картины и ценные ткани; а в-третьих, если в доме есть прислуга, выполняющая за вас всю работу, нет необходимости вкладывать деньги в дальнейшие усовершенствования. Это привело к неожиданным результатам: в какой-то момент времени не только дома среднего класса, но и такие учреждения, как психиатрические клиники и даже тюрьмы, гораздо лучше освещались (и отапливались), чем самые роскошные английские поместья.

Проблема отопления так и не была разрешена окончательно на протяжении всего XIX века. В доме приходского священника мистера Маршема камин имелся практически в каждой комнате, даже в гардеробной, и это не считая огромной плиты на кухне. Чтобы все их почистить и растопить, надо было приложить немало усилий, однако несколько месяцев в году дом почти наверняка оставался холодным (он и сейчас остается таким). Дело в том, что камины – недостаточно эффективные обогреватели; они способны прогреть лишь очень маленькие помещения. Это обстоятельство не слишком волновало жителей такой относительно теплой страны, как Англия. Но на большей части территории Северной Америки в морозные зимы дело обстоит иначе: Томас Джефферсон жаловался, что однажды вечером он не смог писать, потому что в чернильнице замерзли чернила. Мемуарист Джордж Темплтон Стронг записал в своем дневнике зимой 1866 года, что даже при двух жаровнях и ярко пылающих каминах температура в его бостонском доме не поднималась выше тридцати восьми градусов[47]47
  По шкале Фаренгейта. Соответствует 3,3 градуса по Цельсию.


[Закрыть].

На эту проблему обратил внимание Бенджамин Франклин, который изобрел так называемую «печь Франклина» (или «пенсильванскую печь»). Печь Франклина была несомненным усовершенствованием – но больше в теории, чем на практике. По сути дела это была металлическая печь, встроенная в камин, но с дополнительными дымоходом и вентиляционными отверстиями, которые могли менять направление воздушного потока и гнать в комнату больше тепла. Однако эта печь имела слишком сложную конструкцию и дорого стоила; к тому же ее установка требовала огромных – и часто неосуществимых – переделок в доме. Главным элементом системы служил второй, задний, дымоход, чистить который, как оказалось, было невозможно (для этой цели его следовало бы полностью разобрать). Кроме того, пенсильванская печь нуждалась в поддувале, которое следовало устраивать в подполе, чтобы в печь поступал холодный воздух, а значит, она не годилась для верхних этажей и домов с подвальными этажами, а таких было множество.

Проект Франклина был усовершенствован: в Америке этим занялся Дэвид Риттенхаус, в Британии – Бенджамин Томпсон, граф Румфорд; но настоящий комфорт пришел в дома, когда люди махнули рукой на свои камины и выставили печь прямо в комнате. Такая печь, известная как голландская, пахла горячим железом и сушила воздух, но хотя бы обогревала жильцов.

Американцы продвигались на запад, осваивая прерии Среднего Запада. Вместо дров им приходилось использовать стержни кукурузных початков и сухие коровьи лепешки, которые они остроумно и довольно забавно именовали «наземным углем». В этих диких местах в печку летел также жир всех видов – свиной, олений, медвежий, рыбий и даже жир странствующих голубей, хотя такое топливо сильно дымило и воняло.

Печи стали навязчивой идеей Америки. К началу XX века патентное ведомство США зарегистрировало свыше семи тысяч заявок на различные их виды. Но у всех печей имелось одно неприятное свойство: на их растопку и содержание уходила масса усилий. Согласно одному бостонскому исследованию, типичный камин 1899 года в неделю сжигал три тысячи фунтов каменного угля и вырабатывал двадцать семь фунтов золы, а уход за ним отнимал три часа одиннадцать минут. Если в доме, помимо каминов, были еще и печи – например, в кухне и гостиной, – это сильно прибавляло работы. Еще один существенный недостаток печей заключался в том, что они здорово затемняли помещение.

Постоянное присутствие горючих материалов и открытого огня в доме привносило элемент опасности и тревоги в повседневную жизнь человека. Сэмюэл Пипс однажды записал в своем дневнике такую историю: работая за столом, он склонился над свечой и вдруг почувствовал отвратительный едкий запах, похожий на запах паленой шерсти. Только тогда он заметил, что его новый (и весьма дорогой) парик объят пламенем! Такие мелкие пожары были нередкими. Практически во всех комнатах имелся источник открытого огня, а дома на удивление легко воспламенялись: почти все, от соломенного матраса до тростниковой крыши, только и ждало малейшей искры. Чтобы снизить риск ночного пожара, тлеющие угли накрывали особыми выпуклыми крышками, которые назывались couvre-feu[48]48
  Крышка для огня (франц.).


[Закрыть] (отсюда произошел термин curfew, «комендантский час»), но это были всего лишь полумеры.

Технологические усовершенствования иногда повышали качество освещения, но наряду с этим усиливали пожароопасность. Лампы Аргана были неустойчивы и легко опрокидывались: чтобы направить поток топлива к фитилю, приходилось поднимать топливный резервуар. Если переворачивалась керосинка и пролившийся керосин вспыхивал, потушить огонь было почти невозможно. В 1870-е годы в Америке ежегодно от таких «керосиновых» пожаров погибало шесть тысяч человек.

В общественных зданиях дела обстояли не лучше, особенно после того, как была изобретена ныне забытая, но весьма эффектная технология освещения, известная как «драммондов свет». Свое название эта система получила в честь военного инженера Томаса Драммонда, который повсеместно, но незаслуженно прославился в начале 1820-х благодаря этому изобретению. На самом деле «драммондов свет» придумал сэр Голдсуорси Герни, коллега Драммонда и очень талантливый изобретатель. Сам же Драммонд просто популяризировал эту систему освещения. Он никогда не приписывал себе авторство, тем не менее до сих пор почему-то считается, что именно он сыграл здесь главную роль.

Технология «драммондова света», или «известкового света» (limelight), как ее еще называют, основывалась на давно известном явлении: если взять кусок гашеной извести и нагреть до белого каления на сильном огне, она будет излучать очень яркий белый свет. Герни нагревал кусок извести в насыщенной смеси кислорода и спирта, и полученный им свет был виден за много миль.

Приспособление Герни успешно применялось на маяках и в театрах. Яркий, идеально ровный свет можно было собрать в пучок и в нужный момент направить на нужного артиста – вот откуда появилось выражение in the limelight («в свете рампы», «в фокусе»)[49]49
  Дословно – «в свете извести».


[Закрыть]. Однако у «драммондова света» была и оборотная сторона: известковый блок сильно нагревался и нередко вызывал пожары. За одно лишь десятилетие в Америке сгорело больше четырехсот театров. В XIX веке в пожарах британских театров погибло около десяти тысяч человек, как явствует из отчета, опубликованного в 1899 году Уильямом Полом Герхардом, ведущим специалистом того времени в области пожарной безопасности.

Пожар легко мог начаться и на транспорте, и в этом случае пострадавших часто было очень много, поскольку пути эвакуации либо были ограниченны, либо отсутствовали вовсе. В 1858 году в море загорелось судно «Австрия», перевозившее эмигрантов в США; огонь полностью уничтожил корабль, и все находившиеся на борту – почти пятьсот человек – приняли страшную смерть. Поезда тоже были опасным видом транспорта. Примерно с 1840 года пассажирские вагоны отапливались дровяными или угольными печами и оснащались масляными лампами для чтения. Можно легко представить потенциал катастрофы в постоянно покачивающемся поезде. Уже в XX веке, в 1921 году, во время пожара в поезде недалеко от Филадельфии сгорели двадцать семь человек, причиной пожара стала вагонная печка.

В городах больше всего боялись, что пожар не удастся локализовать и что распространившийся огонь уничтожит целые районы. Самый известный городской пожар в истории – это, пожалуй, Великий пожар 1666 года в Лондоне, который начался со случайного возгорания в пекарне возле Лондонского моста, но быстро перекинулся на соседние кварталы, и в конце концов огонь охватил территорию в полмили в поперечнике. Даже в Оксфорде был виден дым и слышен зловещий треск пламени. Всего в эту ночь сгорело 13 200 жилых домов и 140 церквей.

Однако на самом деле пожар 1666 года был вторым «великим пожаром». Бедствие 1212 года нанесло Лондону гораздо больший урон. В тот раз огонь охватил не столь обширную территорию, как в 1666-м, зато распространялся гораздо быстрее. Языки пламени слизывали улицу за улицей с чудовищной скоростью, настигая бегущих жителей или отрезая им пути к отступлению. Этот пожар унес 12 000 жизней (насколько известно, в пожаре 1666 года погибло всего пять человек). На протяжении следующих 454 лет именно катастрофу 1212 года называли Великим лондонским пожаром.

Многие города время от времени переживали опустошительные пожары, некоторые – неоднократно. Бостон горел в 1653, 1676, 1679, 1711 и 1761 годах. Потом наступило затишье до зимы 1834-го, когда ночной пожар спалил 700 зданий – по большей части в деловой части города; бушующее пламя перекинулось даже на суда, стоявшие в гавани.

Но все городские пожары меркнут в сравнении с пожаром, случившимся в Чикаго ветреной октябрьской ночью 1871 года, после того, как в коровнике на Дековен-стрит корова некоей миссис Патрик О’Лири опрокинула керосиновую лампу. Пожар уничтожил 18 000 домов и оставил без крова 150 000 человек. Ущерб составил больше 200 миллионов долларов и привел к разорению пятидесяти одной страховой компании. В следующем году в Бостоне снова разразился пожар, уничтоживший 800 домов и оставивший после себя 60 акров тлеющего пепелища.

Там, где дома стояли вплотную один к другому, как в крупных европейских городах, было почти невозможно противостоять огню, но строители предложили эффективное средство безопасности. Балки второго этажа в английских таунхаусах традиционно укладывались параллельно фасаду и опирались на общую стену между двумя смежными частными домами. В результате получалась непрерывная линия сухих деревянных балок вдоль улицы, и это, конечно, повышало опасность распространения пожара от дома к дому. Поэтому начиная с эпохи Регентства (1811–1820) балки стали укладывать перпендикулярно улице, от переднего фасада к заднему, а стены между отдельными домами превращались в брандмауэры – глухие противопожарные стены. Однако поперечные балки, протянутые от фасада к фасаду, нуждались в промежуточных опорах, а значит, диктовали размеры комнат. От этого, в свою очередь, зависело, как будут использоваться получившиеся помещения.

Исключить риск пожара и прочие недостатки керосинового и масляного освещения обещало одно чрезвычайно любопытное природное явление – электричество. Правда, поначалу никак не удавалось найти ему какое-либо практическое применение. Экспериментируя с лягушачьими лапками и электрическими батареями, итальянец Луиджи Гальвани продемонстрировал, что электричество вызывает конвульсивное сокращение мышц. Его племянник Джованни Альдини сообразил, что на дядюшкином открытии можно заработать, и придумал театрализованное представление, в ходе которого использовал электрический ток для «оживления» трупов недавно казненных убийц и их голов, отрубленных гильотиной. Он заставлял их открывать глаза и беззвучно шевелить губами.

Здравый смысл подсказывал, что сила, способная расшевелить даже мертвецов, может быть полезна и живым. В малых дозах (во всяком случае, хочется верить, что они были малыми) электрошок стали применять в самых разных медицинских целях – от лечения запора до предотвращения эрекции у мальчиков (или хотя бы для того, чтобы они не получали от нее удовольствия). Чарльз Дарвин, доведенный до отчаяния загадочной болезнью, которой страдал всю жизнь и которая привела к хронической депрессии, регулярно обматывал тело цинковыми цепями, по которым проходил электрический ток, смачивал кожу уксусом и часами терпел бессмысленное покалывание разрядов, надеясь, что это принесет ему облегчение. Не принесло.

Президент Джеймс Гарфилд, умиравший от выстрела террориста, все же нашел в себе силы выразить некоторую тревогу, когда Александр Белл обмотал его электрическим проводом, пытаясь определить местонахождение пули.

В чем действительно нуждалось человечество, так это в способе практического применения электрического света. И в 1846 году некий Фредерик Хейл Холмс запатентовал дуговую лампу. Она светила за счет сильного электрического разряда, проскакивавшего между двумя угольными электродами, – этот трюк более сорока лет назад демонстрировал Гемфри Дэви, однако он не смог использовать его в коммерческих целях.

Дуговая лампа Холмса давала ослепительно яркий свет. Про самого Холмса почти ничего неизвестно – ни откуда он взялся, ни где учился, ни как постиг законы электричества. Мы знаем лишь, что он преподавал в Брюссельской военной академии, где вместе с профессором Флорисом Нолле разработал идею лампы, а потом вернулся в Англию и рассказал о своем изобретении великому Майклу Фарадею, который тут же разглядел в новом устройстве идеальный фонарь для маяков.

Первую дуговую лампу установили на маяке Саут-Форлэнд близ Дувра и включили 8 декабря 1858 года. Она проработала тринадцать лет. Были и другие лампы, установленные в других местах, однако из-за своей дороговизны и капризности они не получили широкого распространения. Для их бесперебойной работы требовались электромотор и паровая машина, которые вместе весили две тонны и нуждались в постоянном обслуживании.

Впрочем, надо признать, что дуговые лампы были поразительно яркими. Железнодорожный вокзал Сейнт-Инок в Глазго освещали шесть кромптоновских ламп (названных в честь их изобретателя Рукса Ивлина Кромптона); сила света каждой равнялась 6000 свечей! В Париже русский изобретатель Павел Яблочков разработал дуговые лампы особого типа, известные как «свечи Яблочкова»; они стали настоящей сенсацией и в 1870-х годах применялись для освещения многих парижских улиц и памятников. К сожалению, система Яблочкова дорого стоила и не очень хорошо работала: лампы соединялись последовательно, и если одна перегорала, гасли сразу все, как в рождественской гирлянде. А перегорали они часто. Всего через пять лет компания Яблочкова обанкротилась.

Дуговые лампы не годились для домашнего использования: они были слишком яркими. Для жилого дома требовалась практичная лампочка с нитью накаливания, которая светила бы ровно и долго. Этот принцип был давно известен. Еще в 1840 году, за семь лет до рождения Томаса Эдисона, сэр Уильям Гроув, адвокат, судья, а также блестящий ученый-любитель, особенно увлекавшийся электричеством, продемонстрировал лампу накаливания, горевшую несколько часов. Но никто не хотел вкладывать деньги в столь недолговечную лампочку, и Гроув забросил эту разработку.

Молодой фармацевт и одаренный изобретатель из Ньюкасла по имени Джозеф Суон присутствовал на одной из демонстраций лампочки Гроува и провел удачную серию собственных экспериментов, однако в то время не существовало технологии, позволяющей обеспечить внутри лампы нужную степень вакуума, поэтому любая нить накаливания слишком быстро перегорала, превращая лампочку в дорогое и мимолетное удовольствие.

Кроме того, Суона интересовали и другие области науки и технологий, в частности фотография, где он сделал немало важных открытий. Он изобрел бромосеребряную фотобумагу, благодаря которой появились первые качественные отпечатки, усовершенствовал коллодионный процесс и внес ряд улучшений в состав фотореактивов. К тому же его фармацевтический бизнес, включавший как производство, так и розничную продажу, процветал.

В 1867 году деловой партнер и зять Суона по имени Джон Моусон погиб в результате нелепого несчастного случая, когда, намереваясь избавиться от ненужного ему нитроглицерина, он попытался вылить его в болото за городом. Для Суона наступил сложный и весьма беспорядочный период жизни, и он на целых тридцать лет отвлекся от проблемы освещения.

Зато уже в начале 1870-х годов Герман Шпренгель, немецкий химик, работавший в Лондоне, изобрел прибор, сделавший возможным домашнее электрическое освещение, – вакуумный насос Шпренгеля. К сожалению, лишь один человек в мире считал Германа Шпренгеля достойным славы – сам Герман Шпренгель. Ртутный насос снижал давление воздуха в стеклянном сосуде в миллион раз, и это позволяло нити накаливания гореть в течение сотен часов. Осталось только найти для нее подходящий материал.

Самое тщательное (и лучше всего разрекламированное) исследование провел Томас Эдисон, главный изобретатель Америки. К 1877 году, когда он начал свои попытки создать коммерчески успешный осветительный прибор, его уже называли «Чародеем из Менло-парка[50]50
  Городок в штате Нью-Джерси, где Эдисон в 1876 году открыл свою исследовательскую лабораторию.


[Закрыть]». Эдисон был не самым приятным человеком. Он не брезговал жульничеством и обманом, мог запросто украсть чужой патент или подкупить журналистов, чтобы они написали о нем хвалебную статью. По словам одного из современников, «у него вместо совести был вакуум». В то же время Эдисона отличали предприимчивость, трудолюбие и отличные организаторские способности.

Эдисон разослал своих помощников во все концы света на поиски подходящих материалов для нити накаливания. Несколько групп исследователей одновременно изучали около 250 различных материалов, надеясь найти тот, который отвечает всем требованиям долговечности и сопротивляемости. Они перепробовали все, даже волос из густой рыжей бороды одного из членов команды.

В 1879 году, перед самым Днем благодарения, работники Эдисона подожгли скрученный в нить кусочек обугленного картона; он ярко тлел целых тринадцать часов, но для практически применимой лампочки этого все равно было недостаточно. В последний день года Эдисон пригласил избранную публику на демонстрацию своих новых ламп накаливания. Прибыв в Менло-парк, гости так и ахнули от удивления, когда увидели два здания, озаренных ярким теплым светом. Они не знали, что эта иллюминация по большей части не имеет отношения к электричеству. Стеклодувы, работавшие на Эдисона сверхурочно, сумели изготовить только тридцать четыре лампочки, поэтому оба дома освещались главным образом аккуратно замаскированными масляными лампами.

Суон вернулся к электрическим осветительным приборам только в 1877 году, но, работая независимо, придумал почти идентичную систему. В январе или феврале 1879 года Суон продемонстрировал в Ньюкасле свою электрическую лампу накаливания. Неопределенность приведенной даты объясняется тем, что мы не знаем, показал ли он свое изобретение на январской публичной лекции или только рассказал о нем; зато в следующем месяце он точно зажег лампу на глазах у изумленных зрителей. В любом случае его показ состоялся по меньшей мере на восемь месяцев раньше эдисоновского. В том же году Суон установил электрические лампы в собственном доме, а к 1881 году электрифицировал дом великого ученого лорда Кельвина в Глазго – опять-таки намного раньше каких-либо серьезных успехов Эдисона.

Зато первое практическое применение лампочек Эдисона было куда как заметней: Эдисон электрифицировал целые кварталы Нижнего Манхэттена в окрестностях Уолл-стрит; электростанцию разместили в двух заброшенных зданиях на Перл-стрит. За зиму, весну и лето 1881–1882 годов Эдисон проложил пятнадцать миль кабеля и испытал всю систему, причем дважды. Не все шло гладко. Вблизи электрических проводов лошади почему-то взбрыкивали; потом стало ясно, что их подковы реагируют на утечки электричества, вызывавшие неприятные покалывания в копытах. Несколько рабочих в мастерских Эдисона лишились зубов в результате отравления ртутью, поскольку слишком долго работали с насосом Шпренгеля.

Но так или иначе, днем 4 сентября 1882 года Эдисон, стоя в кабинете банкира Джей-Пи Моргана, одним щелчком выключателя зажег восемьсот электрических лампочек, которые осветили офисы восьмидесяти пяти компаний, подписавших с ним договор.

Эдисон превосходно умел организовывать большие технологические системы. Изобретение электрической лампочки было удивительным событием, однако какая вам от нее польза, если в вашем доме нет розетки? Эдисону и его неутомимым работникам пришлось спроектировать и создать всю систему с нуля – от электростанции до дешевой и надежной проводки, патронов и выключателей. За несколько месяцев Эдисон построил ни много ни мало – 334 небольшие электростанции по всему миру; в течение года они обеспечивали током 13 000 лампочек. Эти лампочки Эдисон дальновидно разместил в самых престижных зданиях: на Нью-йоркской фондовой бирже, в чикагской гостинице «Палмер-хаус», в миланском оперном театре «Ла-Скала», в столовой Палаты общин в Лондоне. Тем временем Суон по-прежнему изготавливал большую часть своих лампочек в собственном доме. Он явно не отличался дальновидностью и даже не зарегистрировал заявку на патент. Эдисон же регистрировал патенты повсюду, в том числе и в Британии в ноябре 1879 года, тем самым обеспечив себе первенство.

По сегодняшним меркам, эти первые лампочки были довольно слабыми, но в то время они казались каким-то сверкающим чудом. «Маленькое солнышко, настоящая лампа Аладдина», – умилялась газета The New York Herald. Когда в сентябре 1882 года зажглись электрические фонари на Фултон-стрит, репортер «Геральд» с благоговейным восторгом рассказывал читателям, как «обычное тусклое мерцание газа» вдруг сменилось «замечательным ровным светом… постоянным и немигающим». Это впечатляло, но к этому еще надо было привыкнуть.

Конечно, электричество применялось не только для освещения. Уже в 1893 году на Всемирной выставке в Чикаго была представлена «образцовая электрическая кухня» – тоже впечатляющее изобретение, однако не слишком практичное. Начнем с того, что электричество в ту пору подавалось далеко не во все дома, и многим домовладельцам пришлось бы построить собственную электростанцию, чтобы обеспечить себя необходимой электроэнергией. Даже если кому-то повезло и его дом был уже электрифицирован, электрические сети того времени не обеспечивали мощности, которая требуется для хорошей работы бытовой техники. На разогрев электрической плиты уходил целый час, но и после этого она выдавала жалких шестьсот ватт; нельзя было одновременно пользоваться конфорками и духовкой. Имелись и некоторые проблемы с конструкцией и дизайном: ручки для регулировки уровня нагрева находились почти на уровне пола; плиты были сделаны из дерева, в основном из дуба, и облицованы цинком или другим защитным материалом. Белые эмалированные модели появились только в 1920-х годах и в то время считались нелепыми. Полагали, что им место в больницах или на фабриках, но никак не в частных домах.

По мере того как электричество становилось все более доступным, многих людей стала пугать зависимость от некоей невидимой силы, способной на мгновенное и тихое убийство. Большинство электриков обучались наспех, им неоткуда было взять опыта, и эта профессия быстро стала уделом безрассудных храбрецов. Газеты в красочных подробностях рассказывали обо всех (все более частых) случаях поражения током. Английский писатель и поэт Хилэр Беллок сочинил строчки, которые хорошо передают тогдашние настроения в обществе: