Текст книги "Чудом рожденный"

Автор книги: Берды Кербабаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

События одного дня

К осени продовольственные управы создали ужасающую неразбериху, и Кайгысыз Атабаев, осунувшись от бессонного кружения по аулам, от бесконечных митингов и заседаний, мрачнел еще больше от того, что с каждым днем убеждался: чиновники неспроста запутали дело с выдачей продовольственных карточек. Они добиваются озлобления людей против Советов. Жулики и саботажники в фуражках с царскими кокардами мутят народ.

Политика! Всюду подлая вражеская политика, и даже там, когда речь идет об открытии детского приюта на окраине Мерва.

Какая тяжелая ноша – кормить уезд и город! Уже С прошлого года военная разруха подорвала все связи Туркестана с Россией. Кончился подвоз хлеба из русских губерний. Средняя Азия должна была существовать на подножном корму. Вот когда сказались последствия колониальной политики прошлых лет; в погоне за бешеными прибылями российский капитал почти все пшеничные поля от Ташкента до Асхабада занял под посевы. хлопка. А кому теперь нужен хлопок? От бескормицы а кочевых аулах гибнут стада верблюдов и овец… и кто накормит дехканина? В городе можно установить паек, хотя бы четвертушку – четверть фунта хлеба на человека. А вот как прокормить аулы?

Председатель продовольственного комитета метался по городу. Ночью на телефонной станции дожидался вызова из Ташкента, чтобы требовать подачу вагонов с хлебом. Утром шел с рабочими и солдатами производить массовые обыски в магазинах, на складах, на квартирах своих вчерашних знакомых купцов – из тех, с кем прежде встречался в чайхане «Елбарслы».

Нет больше чайханы «Елбарслы». Атабаев открыл в ней столовую с бесплатными обедами для голодающих.

Где-то, говорят, откопали рис в яме на байском дворе – надо спешить туда! На кожевенном заводе русский управляющий – старая контра – уволил сразу пятерых туркмен, лишил их продкарточек; а там в двух семьях дети умирают от сыпняка. И Атабаев спешил на завод с представителями Совета. С винтовками не расстаются, потому что прямо из рабочего барака хотят отправиться в аул реквизировать хлеб у крупного мервского мукомола. Он спрятал хлеб в ауле, а сам ходит по городу и торгует ворованными карточками.

На станции, говорят, самосудом убили спекулянта, который приехал из Дербента и привез масло по диким ценам. Торгаш совсем потерял голову: требовал золота, драгоценности у голодных аульных женщин…

Кайгысыз Атабаев качался от голода и усталости. Пожилой русский солдат, точно отец ребенка, поддерживал его, когда он обходил три вагона с хлебом, пришедшие впервые за два месяца.

Хорошо. На два дня Мерв обеспечен хлебом… А чай? А соль? А махорка? А мыло?..

В ту зиму он жил у русской женщины Даши. Атабаев нужен был десяткам тысяч людей – всему уезду. Он кипел, действовал. Но когда вваливался в теплую комнатку с низким потолком, Даша снимала с него сапоги, потому что у него не было сил, чтобы разуться. И он засыпал в одну минуту. Она подкладывала ему под голову подушку и проводила мягкой, доброй своей ладонью по его черному от усталости и пыли лицу.

Он был нужен десяткам тысяч голодных людей. Нужен был и Даше…

Только кормил он ее плохо. Не было толку от этого крупного начальника. А еще говорят туркмены: «Кто держит мед, у того и пальцы сладкие». Он приносил Даше свою зарплату, но что можно было купить на нее? Кочан капусты? Даша стирала и гладила его рубашки, знала им счет: две сатиновые и еще какая-то местная, не разбери-поймешь. А костюм? Он до того обтрепался, что русская соседка, моргая хитрыми глазами, не раз говорила Даше:

– Ну и прижимист твой Костя! Копите? Через его руки столько добра идет – дворец тебе мог бы построить, А ходит, как оборванец…

Это было в феврале, в понедельник, и этот день запомнился Атабаеву. Он собрался идти на работу, Даша поставила перед ним пиалу бледного чая, положила ломоть серого хлеба. Она сидела напротив него, смотрела, как он пьет чай маленькими глотками, вздыхала, а потом не выдержала, сказала:

– Что ты за человек, Костя…

Атабаев улыбнулся, понимая, что к чему сказано.

– В точности такой, каким ты меня видишь.

– Ты там, в городе, вспоминаешь, что у тебя есть дом?

– Даже в аулах, на дорогах, все время стоишь у меня перед глазами.

– Почему же не видишь, что у меня на столе?

– Ничего тут нет такого, чего можно было бы не заметить.

– Вот об этом и говорю.

Атабаев нахмурился.

– Может думаешь, что уношу свой паек в другой дом?

– Ох, голова… Разве я об этом?

– О чем же?

– Что ты не должен уходить на работу голодными, когда через твои руки продукт на весь уезд идет.

– Ты хочешь сказать – воруй?

– Какое же воровство: взять за деньги два-три фунта сахара?

– Разве эти два-три фунта нужны только нам?

– Мне дела нет до других! – отрубила Даша.

– То-есть, как?..

– Пять пальцев на руке, и все бог создал разными. По делам и почет. Я-то, черт с ним, как-нибудь не сдохну… А тебя шатает на ходу… Проглотил ломтик хлеба и до обеда в рот крошки не возьмешь… А обед?

Кайгысыз ласково поглядел на Дашу – видно, наболело у нее, надо с ней по-хорошему, можно ли обижать измученного человека.

– Пойми, Дашенька, сейчас голод уводит на кладбище больше людей, чем когда-то уводила чума. Ты выросла в Мерве, ты же знаешь. Разве видела столько попрошаек, нищих с сумой?

– Значит, и нам голодать, если другие голодные?

– Слышала поговорку: «Люди плачут – плачь, люди смеются – смейся!»

– Нет мне дела до людей.

– Глупости говоришь! – вспылил наконец Атабаев.

– Ах, вот как! Ну, знай: или голод уйдет из этого дома или сам уходи!

– Еще глупее… Не думал я…

Даша, закрыв лицо руками, выбежала из комнаты, Атабаев постоял молча у двери, натянул на голову измятую фуражку, сунул под мышку портфель и отправился на работу

Еще на лестнице в продкоме его обступила толпа дехкан и рабочих. Они пришли с женами и детьми. Он едва пробился в свой кабинет. Но и тут было полно просителей. «Надо будет как-нибудь привести сюда Дашу», – подумал он и бросил фуражку на стол.

Не все приходили с просьбами или жалобами. Многие– с угрозами. Если люди едят траву, а власти не могут выдать хотя бы пузырек постного масла, чтобы смазать сковородку, баям и муллам не трудно сеять смуту и озлобление. И Кайгысыз часто слышал безумные речи за полуоткрытой дверью. Горько было сознавать, что под дудку бая поют бедняки.

– Босоногие захватили власть, – кричал босоногий, – а что мы получили – одну беду? На словах этот Кайгысыз сдабривает лапшу маслом, а на деле – оскверняет веру отцов…

– Семена безверья взойдут раньше, чем ячмень заколосится, – со злобой подхватывал другой голос.

– Хотят уравнять бедняка с баем! Тьфу!.. Только бая сделали бедняком.

– Они и наши семьи скоро смешают, как кишмиш с кунжутом.

Русские чиновники, оставшиеся на своих местах от старого режима, готовили деловые бумаги для городского Совета и продкома, русские рабочие и солдаты помогали Атабаеву поддерживать хоть какой-нибудь порядок в распределении продуктов, а неграмотные дехкане из аулов просиживали целый день на лестнице, безучастные к козой власти, голодные, изверившиеся – и творили исправно намаз в положенные часы.

В Совете шла бесконечная говорильня. Там засели меньшевики и левые эсеры, туркмены были представлены сомнительными личностями, вроде провокатора Джепбара. И трудно было вытеснить, прогнать их, потому что других людей не было. Атабаев и сам числился в левых эсерах, хотя бы для того, чтобы получать какую-нибудь информацию, знать, что происходит в стране.

Сгущались тучи над Средней Азией. Здесь, в Мерве, пока еще спокойно. А в Асхабаде контрреволюция уже создает свои боевые союзы. В Теджене Эзиз-хан собрал нукеров, в Ташаузе царит старый хивинский волк – Джунаид-хан. А на персидской границе, по ту сторону Копет-Дага уже слышны английские полковые оркестры – там неприкрыто готовятся к сражению «инглизы».

Опасно было выезжать за городскую околицу – в любую минуту мог подстеречь предательский выстрел. Но не было дела выше и важнее, чем объяснять народу задачи революции, завоевывать доверие тружеников, уводить их от векового влияния духовенства и богачей, разбивать союз «лошади и всадника»… И Атабаев снова ехал в уезд – из аула в аул. Кобура не застегнута, курок на взводе. Хорошо, если два-три городских рабочих с тобой – не так опасно и скучно скакать мимо арычных кустов за аулом.

Трава из земли вышла

Несколько раз Атабаев встречался в аулах с Джепбаром-Хоразом. Тот по поручению Продкомитета производил заготовку скота, при этом очень энергично. Кайгысыз не доверял ему, но до поры до времени ничего плохого о нем не слышал. И вот однажды, просматривая папку, Набитую бумагами, он наткнулся на письмо из аула. Дважды прочитал.

«Товарищ Атабаев, ваше мужество и самоотверженные дела много людей спасли от голодной смерти. Многие в аулах вам благодарны. Своей неустанной работой вы приблизили народ к Советской власти, а Советы – к народу. Сегодня слышно повсюду: «Да здравствует Советская власть!» Но я одному удивляюсь: почему вы, зная, кто такой Джепбар, допускаете его к заготовкам? Может, снимаете шапку перед его преданностью? Если так, то вы заблуждаетесь! Слушайте. Люди, не знающие вас, говорят: «Ай, они, наверно, пополам делят доходы. Иначе разве можно было что-нибудь доверить Хоразу?» Находясь в сговоре с приемщиком скота, он за последнюю неделю вместо двадцати коров и тридцати верблюдов передал городу… одни цифры. Обойдя все аульские дворы, он положил в карман прибыль от пятидесяти голов скота. Знайте же, что это только за одну неделю. Таким, как Джепбар-Хораз, не только в советских организациях – вообще под нашим небом не должно быть места!»

Смуглое лицо Атабаева потемнело от прихлынувшей крови. Какой негодяй! Он тут же написал записку в милицию. Потом подумал и спрятал ее в ящик стола. Где же люди? Кто заменит заготовителя, если его посадить за решетку? Нет ни одного грамотного туркмена, готового взяться за работу. Грамотны лишь муллы, дети ишанов, байские выкормыши. Чем они лучше Джепбара?.. И потом нужно проверить письмо. А еще – припугнуть подлеца. Ведь он трус, сразу станет шелковым, если дать ему по-настоящему почувствовать вкус и запах закона.

Атабаев вызвал к себе Джепбара-Хораза. В ожидании, разбирая папку с бумагами, никак не мог сосредоточиться на делах. Впервые задумался он о будущих кадрах государственного аппарата. Если в России трудно найти рабочих и крестьян, способных править государством, за какими же горными перевалами то время, когда у нас, у туркмен, появятся в нужном числе не то что образованные, а хотя бы грамотные люди!.. А пока… Пока приходится марать свои руки, здороваясь с такими вот Джепбарами, пользоваться их услугами,

Размышляя таким образом, он несколько овладел собой и, когда появился Джепбар-Хораз, смог разговаривать с ним спокойно. Впрочем, раньше чем Атабаев успел раскрыть рот, изворотливый человек оглушил его потоком льстивых слов.

– Не хотелось бы говорить тебе в глаза, но народ считает, что Советская власть у нас не в Совете, а в продовольственном комитете.

– Погоди, погоди…

– Если прикажешь людям сдвинуть гору, то пойдут и сдвинут!

– Дай слово сказать…

– И старики, до которых еще не добрались когти Эзраила, и молодые благодарны только тебе!

– К чему же эта лесть, Джепбар? Кому это нужно?

– Я же сказал: жалею, что приходится говорить в глаза!

– Лучше скажи, как в аулах обстоит дело с обменом мануфактуры на хлеб? А главное – сколько ты пригнал за неделю скота в город.

– По совести скажу: еще никто и пальца не протянул к продуктам! Придерживаемся порядка, какой ты установил.

Атабаев вынул из палки бумагу и показал Джепбару.

– По сведениям, поступившим ко мне со складов и из столовых, вес мяса за последнюю неделю снизился.

– Не может быть!

– Посмотри цифры.

Джепбар вытащил из узорчатого футляра очки с золотыми дужками, напялил на нос, заглянул в сводку, но тут же бросил ее на стол и вздохнул:

– Разве не знаешь, что на бумаге я не отличаю черного от белого?

«Как же ты писал доносы?» – подумал Кайгысыз, но вслух сказал:

– Как же ты запоминаешь, сколько сдал скота и какого веса?

– Я прежде всего верю людям. И потом…

– И потом?

– Есть у меня старые дедовские привычки. Как говорится: '"Верь аллаху, но ишака привязывай покрепче».

– Говори яснее.

– Ай, что может быть яснее: на палке толщиной с палец делаю зарубки. Конечно, для верблюдов и коров палки разные.

– Сколько же ты сделал зарубок за последнюю неделю?

Джепбар ударил себя по коленям, сокрушенно покачал головой.

– Что ты скажешь! Палки-то дома остались.

– Но хотя бы примерно скажи, на сколько больше голов за эту неделю?

– Думаю, голов на пятьдесят.

– Так почему же по весу так мало?

– Да разве ж это скот? Одни скелеты…

– Это почему же? Ведь весна во дворе… Трава из земли вышла…

Джепбар решил, что пора уйти в сторону. Есть ведь и другие вопросы – поважнее.

– Я должен поставить тебя в известность об одном серьезном деле.

– Что еще скажешь?

– Именно трава из земли вышла! Баи теперь не хотят продавать скот. Верблюжонка, который вот-вот умрет, они сравнивают в цене с собственной жизнью.

В хитрой болтовне Джепбара трудно было что-нибудь понять, но то, как он хватался за разные доводы, подтверждало суть давешнего письма. Можно было не сомневаться, что обвинить его ни в чем не удастся, если только не схватить его за горло, как в недавней схватке.

К вечеру Атабаев поехал в недальнее село и снова… снова объяснял, терпеливо разъяснял, что советская власть стремится облегчить участь труженика, но что все права покамест не у тех, кто поливает своим потом землю, а у богачей, что пора научиться уважать своего брата бедняка, что прутья можно сломать по одиночке, а веник и силач не сломит… После беседы его отвел в сторонку знакомый немолодой дехканин.

– Я постеснялся расспрашивать тебя при народе, – сказал он, – надо поговорить с глазу на глаз.

– Давай, давай…

– Что Советская власть народная, это видит и сам народ. Можно уверенно сказать, что народ гордится ею. Но поговаривают, что все получается по пословице: «Только ртом дотянешься, а уж и нос забит».

– Кто это ведет такие разговоры?

Дехканин смущенно отвернулся.

– Язык не поворачивается рассказывать,

– Не стесняйся!

– Может все это враки?

– Расскажи – тогда разберемся: где ложь, где правда.

– Поговаривают, что не сегодня-завтра придут английские войска. Своими ушами не слышал, но есть такой разговор.

– Откуда слухи?

– Будто бы Джепбар-Хораз сказал…

– Вот подлец!

– Поговаривают, что он сказал: вот-вот в край ворвутся войска «инглизов», тогда, мол, послушаем, какую песню запоют босоногие, вроде Атабая, возомнившие себя начальниками.

Атабаев знал, что английские войска в полной боевой готовности стоят на персидской границе и что коварный Тиг Джонс развил бурную деятельность в Закаспии. Члены партии большевиков и левые эсеры были осведомлены об этом. Но откуда получал сведения Джепбар? Видно, агент охранки превратился в агента Антанты? Ничего удивительного. Может, и в Мерве сидят люди Тига Джонса… Может, и Джепбар-Хораз побывал в Асхабаде. Верно говорят: «Вода находит низину, подлец – подлеца».

Вернувшись в Мерв на другой день, Кайгысыз немедля собрал ответственных работников и потребовал ареста Джепбара за распространение контрреволюционных слухов.

Один из членов Совета, бывший чиновник, решительно высказался против. Другой – бывший волостной, в свое время рекомендовавший Джепбара на работу, и вовсе возмутился.

– Говорят: один грех мужчине не в счет, – негодовал он. – До каких пор мы будем топтать ногами Джепбара-ага только потому, что кто-то когда-то назвал его агентом охранки? Я полагаю, что на всей Закаспийской земле вряд ли сыщешь такого же честного, преданного Советской власти человека!

– Не знаю, кого же тогда можно назвать подлецом? – крикнул Атабаев.

– В тебе говорит личная неприязнь! – зычно перекрыл его волостной.

– Ложь!

Волостной вскочил с места.

– Ты не кричи! Тебе тут не пекарня – учить тестомесов уму-разуму!

– А ты знаешь, кто за последнюю неделю прикарманил двадцать коров и тридцать верблюдов!

– Может сработал по твоему заданию?

– Как ты смеешь!.. – Кайгысыз не смог договорить от негодования.

Они полезли друг на друга с кулаками. Их растащили в стороны, Кайгысыз утирал платком мокрый лоб.

В конце концов при голосовании большинством в один голос было принято предложение Атабаева об аресте Джепбара. Это члены Совета – железнодорожники поддержали Кайгысыза.

Домой он вернулся очень усталым, угрюмым. Бросил в угол портфель, посмотрел и не поверил своим глазам.

На блюде дымилась баранья нога, от большого казана исходил давно забытый запах чектырме. Кайгысыз опьянел от этого аромата, почувствовал слабость в ногах.

Даша бегала из комнаты в комнату в праздничном платье, от нее даже пахло духами. Она поставила на стол заветную бутылку вина, сохранившуюся с незапамятных времен.

– Что тут происходит? – спросил Кайгысыз.

– А помните, когда вы пришли ко мне комнату снимать? – мечтательно сказала она. – Помните, у меня тогда еще гости были? Я посмотрела на вас – такой высокий, симпатичный… Помните, как тогда было? Вот пусть и сегодня так будет.

– Так ведь тогда еще можно было достать на базаре барашка… – наивно объяснил Кайгысыз,

Даша горько улыбнулась.

– Вот и выпьем за барашка!

Она разлила вино по стаканам, поднесла Кайгысызу.

– Выпьем, Костя!

Кайгысыз сидел неподвижно, брови его сдвинулись. Откуда взялось изобилие? Какая еще змея затаилась в казане с чектырме? День был такой тяжелый, а тут еще дома надо решать подозрительные загадки….

– Откуда это все взялось, Даша? – сделав над собой усилие, мягко спросил он.

– Обязательно надо добираться до сути?

– Я не могу у себя в доме есть чужое.

– Тоже мне, нашелся святой на мою голову, не может протянуть руки к барашку! Стоит на столе – ешь! Не хочешь – пеняй на себя!

– Я хочу знать – откуда появилась эта еда.

– Это никого не касается. Я не воровала.

– Значит, аллах послал с неба?

– Может, и не с неба свалилось, может, и человек подарил…

– Какой человек?

– Не скажу.

– Тогда я не буду есть.

– Ну, хорошо. Джепбар-ага принес…

– Джепбар?..

Кайгысыз вскочил из-за стола, рванул скатерть, посуда полетела на пол. Белые черепки плавали в жирном красно-коричневом соусе, как в луже крови.

Идущий в ад ищет попутчика

Одиннадцатого июля 1918 года в Асхабаде вспыхнул мятеж. Эсеры и меньшевики выкинули лживый лозунг: «За Советскую власть – против негодных комиссаров!» – и расстреляли многих большевиков из Закаспийского ревкома. Прозвучал новый клич:

– На Ташкент!

Белогвардейские эшелоны пополнились гимназистами и юнкерами. Еще до начала мятежа туркестанский Совнарком направил в Асхабад чрезвычайного областного комиссара Фролова. Вести мирные переговоры было уже поздно. Небольшой отряд Фролова и группа рабочих-большевиков двинулись дальше и были уничтожены в Кизыл-Арвате. Вскоре первоначальный лозунг мятежников стал звучать более откровенно: «За Советскую власть – против большевиков».

…Кайгысыз Атабаев видел второй сон, когда Даша выбежала на стук во двор. Минуту спустя она, растрепанная, полуодетая, уже будила Кайгысыза.

– Брат стучится в калитку! Агаджан пришел… Отворить?

В свете зажженной плошки дородная фигура Агаджана, когда он грузно опустился на стул, отбросила на стену горбатую тень. В густой бороде как будто горели искорки. Тяжелый кулак опустился на стол и так и не разжимался почти до конца разговора.

– Что ты думаешь обо всей этой заварухе, брат? Ты человек ученый… – не поздоровавшись, заговорил Агаджан.

– Что случилось? – спросил Кайгысыз. – Откуда ты?

До него доходили слухи, что брат связался с аульными баями, снюхался с Эзиз-ханом, что сын его Силаб, вчерашний кадет, дослужился у белых до чина поручика. Кайгысыз не встречался с родней много месяцев. Чем же объяснить это странное посещение на рассвете? Кайгысыз еще ничего не мог понять спросонья, протирал глаза кулаками, и вдруг мелькнула мысль: когда-то точно так же пришел прощупывать его Джепбар. Родственные связи давно оборвались, и все-таки это сравнение стеснило сердце.

– Что, ты не знаешь? В городе белые, – сказал Агаджан. – Теперь начнутся аресты. Будут сажать не только большевиков… Если ты хочешь…

– Сам пришел или прислали? – грубо перебил его Кайгысыз.

Агаджан покраснел, глаза налились кровью.

– За кого ты меня принимаешь?

– За недалекого арчина, который не видит дальше своего носа.

Агаджан обеими руками тяжело навалился на стоп.

– Думаешь, пришел к тебе набираться ума?

– Напротив, уверен, что собираешься наставлять меня на путь истинный. Готов отвечать на вопросы.

Агаджан оглянулся на окно, прислушался. На улице было тихо.

– Все равно, – сказал он, отвечая своим мыслям. – Времени у нас мало. Подумай как следует и скажи: с кем ты?

– Непонятно.

– Со своим старшим братом или с большевиками?

– Разве у меня найдется кто-нибудь, кроме большевиков, если я расстанусь с тобой?

– Не прикидывайся глупцом, отвечай!

– Хочешь послушать глупца? Конечно, я не с белыми.

Пальцы Агаджана дрожали, комкая край скатерти.

– Значит, мы чужие? – тихо спросил он.

– Понимай как хочешь.

Агаджан опустил голову, помолчал и вдруг неожиданно тонким голосом запел песню, какую часто пели в ауле бахши. Это пение в глухой час ночи звучало дико и нелепо, как в дурном сне, и Даша заглянула в дверь. Брат Кости пел:

 
Лучше единомышленник чужак,
Чем несогласный брат или дядя.
Лучше пресный, простой чурек,
Чем сладкая отрава…
 

Видно, желчь подступала ему к горлу. Он сплюнул, вытер рот рукавом. Кайгысыз спокойно заметил:

– Можешь бесноваться сколько угодно, только на скатерть не плюй.

Агаджан вскочил с места, уставился свирепым взглядом.

– Жаль, что не плюнул тебе в лицо!

Встал во весь рост и Кайгысыз.

– Плюнешь в небо – плевок возвратится.

Оба брата были высоки и плечисты. Только Агаджан – брюхастый, Кайгысыз – худой, поджарый. Они готовы были броситься друг на друга, но еще сдерживались. Каждый думал о своем. Агаджан вспомнил поговорку: «У брата от мачехи и вера другая». Кайгысыз припомнил вдруг нищее детство. Не было тогда дела Агаджану до аульного подпаска. Люди позже говорили, будто он жаловался, что пастух, рожденный рабыней, позорит сердарский род.

Где-то близко рассыпалась пулеметная очередь.

Лицо Агаджана дрогнуло, он рванулся было к двери и вдруг обмяк, невесело улыбнулся, подошел к Кайгысызу, усадил его за стол. Сел рядом.

– Эх, братишка, – ласково сказал он, – каким бы подлецом ни оказался Джепбар, зачем было его сажать в тюрьму? Теперь будет враг пострашнее, чем при царе.

– Это верно.

– Если идешь к большевикам из страха перед Джепбаром – остановись! Я буду не я, если не сниму голову с его плеч. Пусть попробует замахнуться на тебя! Агаджан-сердар перед Джепбаром– инер перед мухой!

Неужели надеется переманить в свой лагерь? Кайгысыз ходил по комнате, загребая волосы пятерней. Надо бы добежать до комитета, унести из сейфа продкарточки, спрятать на чердаке. Растащут казаки, начнут торговать на базаре…

С улицы донесся конский топот. Кайгысыз выглянул из-за занавески – вооруженный отряд. Пожалуй, выходить опасно. Он посмотрел на брата. Агаджан улыбался. Видно, думает, что убедил, что в душе Кайгысыза идет борьба.

– Дело не в том, что я могу пострадать… – начал Кайгысыз.

– А в чем же? – удивился Агаджан.

– Во взглядах… Зачем живем? Для чего живем?

Агаджан задумался, потом очень мягко спросил:

– Ты… в самом деле большевик?

– Пока еще не вступил в партию, но дело не в этом.

– И тебе не жаль ислама? Религии наших предков?

– По совести – ни тебе, ни мне нет дела до мусульманства.

– А не преувеличиваешь?

– Едва ли. И потом я читал Коран в подлиннике и в переводе и не помню, чтобы там было сказано: обманывай и наживайся, бей и грабь, принуждай и получай выгоду.

– Кого я обманул?

– Разве свой хлеб добываешь своими руками?

– Бог дает.

– Почему же не дает он твоим батракам?

– Видно, не хочет.

– Где же справедливость? Одного делать хозяином, другого рабом…

В дверь снова заглянула Даша.

– Константин Сергеевич! Сейчас у калитки задержала этого… бывшего волостного… Из Совета. Можете ругать меня – я сказала, что вы в дальний аул уехали.

– А он?

– Чертыхнулся. Его, говорит, счастье. У этих товарищей, говорит, чутье, как у борзых…

– Молодец, Даша-джан! – сказал Кайгысыз.

Даша улыбнулась и скрылась за дверью.

– Не знаю, придется ли нам когда-нибудь еще беседовать, – сказал Агаджан, – но, как старший, не могу молчать: ты тут, в Мерве, в своем Продкоме дров наломал в пять раз больше, чем большевики! Разве этого ждал от тебя Теч-сердар? Пусть сам бог хранит нас от предателей своего народа!

– Я не предавал своего народа.

– Ты и брата своего не жалеешь.

– Я всегда тебе говорил, что не пощажу того, кто сидит на шее у туркмена. Пусть это будет старший мой брат, пусть младший…

– Выходит, что я…

– Если бы ты не был моим старшим братом, я бы сказал…

– Не бойся, говори!

– Я бы назвал тебя врагом своего народа!

Упершись обеими руками в стол, Агаджан нагнулся к брату.

– Так?..

Но Кайгысыз, не слушая его, вскочил на ноги и кричал:

– Я не тот беззащитный Кайгысыз, какого ты лупил когда-то! Не забывай! Мне не страшно теперь говорить тебе всю правду. Как назвать человека, который продает свою родину англичанам? Если он не враг своего народа, то кто же? Отвечай!

Голос Агаджана прозвучал глухо.

– Я не торгую своей страной.

– Какая разница? Сам не продаешь, так в сговоре с теми, кто продает. Разве вы не хотите запрячь туркмен в английскую арбу? Разве для такого предательства Теч-сердар произвел тебя на свет?

Тщетно Агаджан пытался прервать его гневную речь. Кайгысыз кричал всё громче.

– Вы предатели! На лице вашем клеймо! Будущие поколения заклеймят ваши имена позором!..

– Заткнись! – прохрипел сквозь зубы Агаджан.

– Ты не можешь заставить меня замолчать!

– Не смей больше называть меня братом! Мы теперь кровные враги. Если бы не считал тебя ничтожеством, я в землю вбил бы по самую глотку.

– Не думай, что я не могу взять тебя за горло, как Джепбар-Хораза.

Агаджану показалось, что каждый глаз Кайгысыза стал величиной с деревянную плошку, и не было в них пощады. Ему стало страшно.

Увидев, что брат поник, Кайгысыз тихо сказал:

– Идущий в ад ищет попутчика. Всего страшнее, что ты загубил своего сына. Загубил невинного, добродушного Силаба!

– Что я сделал любимому сыну?

– Узнаешь, когда его горячая кровь зальет песок, когда придется читать по нем джиназу… отходную! Только и жалко одного Силаба.

– Где твоя совесть? – у брата вдруг хлынули слезы и он закрыл лицо руками.

– А твоя судьба может оказаться пострашнее… – продолжал Кайгысыз.

Вошла Даша с чайником.

– Завтрак готов.

Агаджан оттолкнул женщину и выбежал из комнаты.