Текст книги "Чудом рожденный"

Автор книги: Берды Кербабаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Мечта слепого– иметь два глаза

Тедженский наробраз! Тедженский наробраз! Вас вызывает Асхабад, у телефона Атабаев… Говорите…

Мурад Агалиев прислушался. Монотонную перекличку бессонных телефонисток сменил знакомый, только сильно искаженный шорохом и писком проводов, голос старшего друга.

– Никого нет! – кричал Атабаев. – Никто не прибыл! Из Мерва все-таки прислали трех плохоньких мулл, из Нохура – одного лысого кази. Из твоего Теджена нет никого! Ты головой ответишь, Мурад! Вызовем на бюро! Имей в виду – учительские курсы сейчас не менее важны, чем взятие Красноводска!

– Понимаю! Только зачем вам наш суемудрый и, криводушный мулла из Теджена? – надрывался в ответ Агалиев.

– Потому что школы нужны! Нет школ! Кто будет учить?

– Муллы не хотят ехать на курсы! Силой заставлю, что ли?

Асхабад молчал ровно секунду, и хриплый голос внятно отозвался:

– Веди ишака к грузу. А если не пойдет – сам неси груз к ишаку.

– Тоже мне студенты! – кричал молодой заведующий Тедженским уездным наробразом. – Они по корану хотят учить, что с них толку!

И снова ровно секунду взял себе на раздумье Асхабад.

– Пословица говорит: вода утечет – камень останется.

Так в ночном телефонном разговоре, в октябре 1919 года, на далекой окраине Советской страны туркменские слова мешались с русскими, старые пословицы с советскими новообразованиями, вроде «ликбез» и «шкрабы». Атабаев очень волновался – видно, не было сейчас ничего для него важнее, как открывать школы в освобожденных туркменских аулах, делать туркмен грамотными,

– У нас в аулах есть даже коммунисты неграмотные! – кричал он в ту ночь. – Грамота, грамота нужна народу! – Он задыхался и кашлял в трубку. – Зайца на арбе не поймаешь!

Агалиев молча слушал, узнавая прежнего Атабаева, – того, кто митинговал в продовольственных комитетах Туркестана, кто потом вел красноармейцев в атаку. Он еще послушал и тихо повесил трубку.

– Замётано… – сказал он самому себе по-русски. – Где начальник милиции? А ну-ка, если их… по команде «Смирно».

Продолжение этого разговора состоялось уже в Асхабаде, когда спустя две недели заместитель председателя облисполкома внезапно явился в бывший офицерский клуб. Атабаев даже не успел позвать с собой Овезбаева, в портфеле – несколько жалоб. Присланные Агалиевым почтенные муллы были возмущены тем, что их направляют на ниву просвещения чуть ли не под конвоем милиции.

Клуб когда-то был поставлен на широкую ногу: стены обиты штофом, библиотека, биллиардная, тенистый сад с фонтанами. Сейчас все находилось в запустении и, войдя в дом, Атабаев застал странную картину: два старца спали на зеленом сукне биллиарда, подложив под голову порыжевшие тельпеки. На том же столе еще трое, согнувшись в молитвенных позах, творили намаз. Другие курсанты умывались у открытых окон, сливая воду из чайников прямо на улицу. Были и такие, что просто валялись на затертом паркетном полу, читали, подсунуз под локоть подушки.

Заведующий курсами Ибрагим Гусейнов, знакомый Атабаеву еще по Ташкентской семинарии, смутился, увидев на пороге большого по новым временам начальника.

– Мне стыдно, Кайгысыз Сердарович! Ну, что поделаешь с этим охвостьем феодализма? Видите – творят намаз.

– Что за беда? Пусть творят, – небрежно ответил Атабаев.

– По-вашему, можно? – глаза Гусейна даже округлились от удивления.

– Изменить сознание людей, дорогой Ибрагим, немножко потруднее, чем выплеснуть из чайника старую заварку и засыпать новую. Вы согласны со мной?.. Нужны годы, нужна работа. Постарайтесь их воспитывать так, чтобы те, кто сегодня творит намаз, завтра посмеялись над собой.

– Какой из меня воспитатель.

– Однако сегодня под началом у вас вся завтрашняя туркменская школа.

– Это точно, только…

– Что же неточно?

– Они боятся есть в нашей столовой.

– Почему?

– Боятся, не свинину ли им варят…

Кайгысыз улыбнулся.

– О свинине и толковать нечего! Но даже говядину изгоните с кухни! Показывайте им перед обедов бараньи головы и ножки… На каждый день назначайте дежурного по кухне из их среды… И чтоб больше никто не спал на полу!

– Да откуда же взять кровати?!

– Об этом я позабочусь. Разве это курсы? Какая-то ночлежка! И как вы, человек, окончивший учительскую семинарию, можете такое терпеть?

Гусейнов развел руками.

– Революция, Кайгысыз Сердарович…

– Вот это верно! – снова улыбнувшись, Атабаев похлопал его по плечу.

Он прошел по комнатам. Бородатые и уже немолодые люди, одетые в длинные, до колен белые рубахи, белые штаны и пестрые халаты, бродили по дому, чувствуя себя очень неловко на положении учеников. Тут, в одной из комнат, и догнал Атабаева Мурад Агалиев, вызванный им из Теджена.

– Как тебе удалось мобилизовать всех тедженских грамотеев? – прищурясь, спросил Атабаев.

– Твоими методами.

Кайгысыз смутился, пробормотал:

– Вот уж никогда не задумывался над своими методами.

– Партизанщина, – тихо пояснил Мурад.

– Дошло про выборы арчинов в Комгуре? – также тихо спросил Атабаев.

– Про это не слышал, но люди в аулах знают твои привычки.

– И обижаются?

– Не очень. Верят в твою справедливость. Даже иной раз грозятся: работай на совесть, а то Атабаеву скажем…

Кайгысыз задумался, потом, полуобняв Мурада, спросил:

– Как по-твоему, часто я ошибаюсь?

– Вероятно, ошибаешься, но душой не кривишь,

– И то хорошо! – повеселев, сказал Атабаев.

Мураду показалось забавным простодушное беспокойство старшего друга, он пошутил:

– Валяй! Скачи на своем коньке, получишь много призов.

– Молод еще издеваться над старшими! – в тон Мураду ответил Атабаев.

Курсанты, узнав кто приехал, стали собираться вокруг него как птицы на кормежку, слышался шепот: «Это тот самый Атабаев!»

– Как живете, товарищи? – спросил Кайгысыз. – Чего не хватает?

– Неплохо! – послышались голоса.

– Привыкаете к занятиям?

– Эсен-мулла поневоле заставит привыкнуть, – шутливо отозвался сутуловатый кази с бородой, точно привязанной к лицу, как торба к лошадиной морде, – Эсен-мулла, как начнет объяснять, – что пуд состоит из сорока фунтов, а аршин из шестнадцати вершков, – у него самого борода взмокнет, и нас пот прошибает.

– Эсен-мулла… – Атабаев помнил этого старого учителя еще по Бахарденской школе… – И до сих пор он учит?

– Эсен-мулла преподает русский язык… Ну, заодно и арифметику, – сказал Гусейнов.

Атабаев понимал, что на курсах дело поставлено не блестяще. Но никого не пугало в те годы бытовое неустройство, Среди курсантов и дома не все спали на кроватях.

– Есть какие-нибудь вопросы? – спросил Атабаев.

Все промолчали, только вышел вперед бледный, кривой на один глаз мулла в зеленом халате.

– У меня вопрос: учиться тут собраны добровольно или по принуждению?

– Что хочешь сказать, ага?

– Я жду ответа на мой вопрос.

– Мы никого не отправляем в солдаты. Нет тут и тяжелых хошарных работ. Причем тут принуждение?

– Тогда почему в Теджене пишут, что, если не явишься в срок, пришлем за тобой милицию?

Атабаев покосился на Агалиева, но тот, будто ничего не слыша, поглядывал в окно, наблюдая, как с ветки на ветку перепархивают воробьи.

– Все получили такие письма, товарищи? – спросил Атабаев.

– Ничего похожего! – зашумели со всех сторон.

– Приехали по своему желанию.

– Кадам-ишан не хочет учиться, вот и выдумывает.

Бледное лицо Кадам-ишана залилось волной румянца.

– Я выдумываю? А что за обедом говорил Сыддык-мулла? Где он?

– Жалеешь, Кадам-ишан, что приехал на курсы? – серьезно спросил Атабаев.

– Не то, чтобы очень жалею, – растерянно пробормотал Кадам-ишан, – только желудок не принимает здешнюю пищу.

– Кормят свининой?

– Тьфу! Избави аллах от свинины, а все-таки иной раз берет сомнение.

– А ты помнишь, что написано в Саятли-Хемра? «Сомнения всегда преследуют жулика…»

– Разве запомнишь все, что читал смолоду? Не в этом дело: трудно привыкать к незнакомому месту.

– Выходит, ты не прочь вернуться назад?

– А что может быть лучше родного дома?

Атабаев подозвал Гусейнова.

– Купите Кадам-ишану билет, снарядите в дорогу и завтра же его – на поезд. И так поступайте со всеми, кто считает для себя унизительным служить народу или у кого окажутся дома неотложные дела. – Он круто повернулся к курсантам. – Не стесняйтесь, товарищи. Может кто-нибудь хочет быть спутником Кадам-ишана?

Все молчали. Атабаев видел, что Кадам-ишан подталкивает локтем соседа, но тот, делая вид, что ничего не замечает, бормотал:

– Мы рады, что попали сюда.

– Если гнать будете, не уйдем, – поддержал его чей-то голос.

Молодой парень ядовито заметил:

– Пусть уезжает один Кадам-ишан. Он за всех нас сумеет дома охаить новую власть.

Атабаев оглянулся и, не увидев ни одного стула, присел на подоконник.

– Дорогие товарищи, – начал он, – мне бы хотелось, чтобы вы поняли одну очень простую вещь. С помощью русских большевиков мы стали хозяевами своей страны. Безграмотные, темные люди – плохие хозяева,

И несмотря на то, что у Советской власти много неотложных нужд и еще очень мало средств, мы сочли необходимым в первую очередь в каждом ауле открыть школу. Мы должны торопиться. Если учить детей по Корану и по старым арабским книгам, пройдут годы прежде, чем они научатся читать и писать. А мы, повторяю, должны торопиться. Народ надеется на вас. Учитель – слуга народа. По-моему, нет большего счастья, чем служить своему народу. Я ведь тоже был учителем и жалею, что не могу сейчас снова вернуться в школу. Дети не забудут вас. Я и сам, если доведется побывать в Теджене, в ноги поклонюсь своему старому учителю. Думаю, что и вас полюбят дети. А дитя, как говорят мудрые, – сильнее шаха…

Аульные грамотеи, приученные к книжной витиеватости, заслушались простой речью Атабаева. Послышались голоса:

– Что верно, то верно.

– От души сказал.

– Надо нам и самим подумать, как учить по-новому.

– Ох, как много в самом близком будущем предстоит сделать нашим грамотным соотечественникам! – продолжал свои раздумья вслух Атабаев. – Это они излечат свой народ от трахомы и пендинки, навсегда прекратят набеги афганской саранчи, найдут нефть в недрах пустыни, научат пользоваться машинами на хлопковых полях. А там и воду, как верблюда на поводу, приведут в целинную степь. А там и ветер, и даже солнце заставят служить будущим поколениям… Будет у нас много электричества, товарищи!.. Только бы к весне открыть нам четыре школы. И тогда дело пойдет… Верно говорю, товарищи?

Все молча кивали седыми головами. И один – за всех – сочувственно поддержал туркмена-большевика:

– Мечта слепого – иметь два глаза,

Атабаев даже опешил, как будто он сам придумал сейчас мудрую поговорку, – так хорошо и к месту она прозвучала в этом обшарпанном офицерском клубе в толпе мусульманских священнослужителей, приехавших на удивительную переподготовку. Кайгысызу захотелось что-то еще сказать – о мудрости этой самой поговорки, и он сказал вещие слова:

– Придет время, и мы, туркмены, возвеличим наш родной язык. Какие хорошие книги напишем – сами о себе! Какие сложим сердечные, звучные стихи.

Когда Атабаев уходил, уже у порога его нагнал Кадам-ишан.

– У меня к тебе просьба, Кайгысыз-сердар.

– Говорите.

– Забудем мой разговор о родном доме. Не было разговора.

Веря, что сейчас ишан говорит от сердца, Атабаев всё-таки решил быть с ним построже.

– Человек должен держать свое слово.

– Ив намазе бывает ошибка, Кайгысыз Сердаро-вич, – жалобно улыбнулся Кадам-ишан.

– Хорошо. Если руководители курсов оставят тебя, я не буду возражать.

Приложив руки к груди, Кадам-ишан отвесил низкий поклон.

Письмо Ленина читают в Мерве

– Почему Мерв, а не Мары? Когда же мы станем называть наши города по-туркменски?..

– У нас в Теджене бедняк имел лошадь, занимался извозом, кормил семью. Пришел новый армеец и увел коня без всякой оплаты… Это что же за программа?

– Вот увидишь: как только начнут читать перевод на туркменский язык, – в зале поднимутся люди, пойдут курить, начнут разговоры… Не уважают нас!

– Они боятся дать оружие нам… А когда налетают басмачи и грабят аул и насилуют наших дочерей – где она – наша новая армия?..

Кайгысыз Атабаев стоял за столом президиума и слушал этот многоголосый шум в зале. Здесь, в Мерве, еще недавно был он банковским конторщиком, и для него огромной радостью было получить письмо от друга из Нохура. А сейчас он держит в руках письмо Ленина, и сам он приехал сюда, чтобы прочитать это письмо коммунистам Мерва и обсудить с ними текущий момент и задачи партии в Туркестане. Но как осложнилась жизнь! Мог ли он предвидеть, что все в жизни станет так непросто, так нестройно… И он за все отвечает, за все!..

В зале яблоку негде упасть! Это замечательно, хорошо. Давно ли Атабаев искал в чайхане «Елбарслы» человека, чтобы поговорить, отвести душу? А теперь вот сколько в Мерве коммунистов! В зале партийный актив – русские солдаты и немцы, чехи, поляки – бывшие военнопленные; и туркмены – аульные активисты. Разноязычный гул голосов… Все как будто недовольны друг другом, ссорятся. Многие мусульмане считают, что аульную бедноту обижают, а многие русские в свою очередь не доверяют мусульманам-коммунистам, венгры только и ждут, чтобы ехать на родину – там Бела Кун уже объявил Советскую власть. Кто же соединит всех этих людей, когда даже не понимают друг друга?..

Атабаев поднял руку, приглашая всех к вниманию и тишине.

– Товарищи, я буду читать письмо Ленина! Сперва мы услышим его по-русски, потом – по-туркменски, потом – по-немецки… Мы трижды прослушаем это письмо…

Он поднял глаза от листка бумаги. Ему показалось, что он остался один в зале: такая была тишина. И он невольно улыбнулся этой тишине. Вот он – ответ, вот кто соединит! И так, с доброй, даже счастливой улыбкой, стал он читать коммунистам Мерва тот документ, который в первый же день перевел на родной язык и заучил наизусть, – как когда-то в Тедженской школе некрасовские стихи.

– «Товарищам коммунистам Туркестана, – читал Атабаев в притихшем зале. – Товарищи! Позвольте мне обратиться к вам не в качестве Председателя Совнаркома и Совета Обороны, а в качестве члена партии.

Установление правильных отношений с народами Туркестана имеет теперь для Российской Социалистической Федеративной Советской Республики значение, без преувеличения можно сказать, гигантское, всемирно-историческое.

Для всей Азии и для всех колоний мира, для тысяч миллионов людей будет иметь практическое значение отношение Советской рабоче-крестьянской республики к слабым, доныне угнетавшимся народам.

Я очень прошу вас обратить на этот вопрос сугубое внимание, – приложить все усилия к тому, чтобы на примере, делом, установить товарищеские отношения к народам Туркестана, – доказать им делами искренность нашего желания искоренить все следы империализма великорусского для борьбы беззаветной с империализмом всемирным и с британским во главе его, – с величайшим доверием отнестись к нашей Туркестанской комиссии и строго соблюсти ее директивы, преподанные ей, в свою очередь, от ВЦИК именно в этом духе.

Я был бы очень благодарен, если бы мне вы ответили на это письмо и сообщили о вашем отношении к делу.

С коммунистическим приветом В. Ульянов (Ленин)».

Зал минуту молчал. Потом дрогнул от аплодисментов. Люди вскочили с мест; были вместе туркмены, русские, чехи. Атабаев видел это… – так и должно быть.

В этот вечер он впервые заговорил о том, что у всех з Туркестане наболело.

– Товарищи! – говорил Атабаев. – Не понимаю я этого деления коммунистов по национальному признаку… – получается даже по религиозному признаку. Я еще недавно работал в мусульманском бюро Политотдела фронта. Может быть, в жестоких боях нужно было особую беседу вести с мусульманами, Но сейчас…

– Чего ты хочешь, Кайгысыз? Говори прямо! – кричали ему из зала.

– Я хочу, чтоб не было у нас трех краевых комитетов партии – один – для русских, другой – для мусульман, а третий – для зарубежных товарищей. Пусть будет у нас одна партия, как есть у нас один Ленин!..

И коммунисты Мерва в тот день одобрили мысль своего земляка – и решение городской партийной организации было отправлено в три адреса: в Асхабад, в Ташкент и в Москву.

Не прошло и двух месяцев, как молодому коммунисту пришлось отстаивать эту же мысль в ожесточенной схватке перед лицом закаленных деятелей партии. В качестве гостя приехал Атабаев в Ташкент на пятую партийную конференцию.

Вот она – Турккомиссия, прибывшая из Москвы! Кайгысыз до сих пор знал товарищей Элиаву, Голощекина, Куйбышева только по газетам – по статьям и речам, и сейчас с жадностью вглядывался в их лица.

О Куйбышеве говорят, что он очень скромный человек, а у него, оказывается, лицо трибуна! Высокий лоб, волна каштановых, откинутых назад волос, твердые, будто из камня высеченные черты, гордо откинутая голова. Рядом с ним хмурый, насупленный Рудзутак, невысокий и большеголовый, с высоко поднятыми плечами, как бы ссутулившийся под бременем забот. А взгляд проницательный и ясный, взгляд – большевика.

Когда на трибуну вышел Турар Рыскулов, председатель Туркестанского ЦИК'а, Кайгысыз Атабаев из зала дружески помахал ему рукой. Ведь это один из тех, кому удалось как бы выпрыгнуть из многовековой отсталости своего народа и повести его к новой жизни. О нем Кайгысыз слышал много и угадывал в его судьбе сходство со своею. Турар Рыскулов, конечно, гораздо раньше получил революционную закалку. Сын казаха-скотовода, он так же, как и Кайгысыз, провел раннее детство в пыльных селениях, так же рано потерял мать. Отец его Рыскул участвовал в антифеодальном восстании казахов-бедняков и был брошен в тюрьму в Верном. Турару удалось устроиться дворником в тюрьму. И было ему тогда одиннадцать лет. Тюрьма воспитала его, разумеется, лучше, чем Кайгысыза тедженская школа: бойкого мальчика очень полюбили политические заключенные, научили русскому языку и грамоте, научили думать о бесправной судьбе своего народа.

Отца продержали в тюрьме больше года, а потом отправили в Сибирь Там он и погиб. А сироту Турара воспитывали дальние родственники. С их помощью он окончил сельскохозяйственное училище в Верном, а потом, когда уже стал садоводом, участвовал в восстании казахов против самодержавия, попал в тюрьму, вышел оттуда вместе с большевиком Чернышевым, организовал кружок революционно-настроенной казахской молодежи. В восемнадцатом году вступил в партию большевиков. Судьба похожая, но Турар успел сделать больше, потому что начал раньше, чем Кайгысыз. Сейчас, на конференции, он выступал докладчиком по национальному вопросу.

Когда-то дочь жандармского полковника дала Кайгысызу книжечку стихов. Стихи не понравились, совсем не похожи на Некрасова, но запомнилась одна строчка: "Покой нам только снится…»

«Покой нам только снится…» Вот уже и отодвинулся Закаспийский фронт, близится к концу гражданская война, а жизнь, действительно, всё сложнее и сложнее, и надо думать за весь край, за всю советскую страну.

Грех жаловаться: Москва понимает всю трудность советизации Туркестана. Для этого создана особая Турккомиссия с полномочиями ЦК РКП(б) и Совнаркома. С письмом Владимира Ильича приехали испытанные большевики – вот они в президиуме. Им надо помочь, они должны разобраться в путанице местных конфликтов и противоречий. Долг коммуниста – помочь им в этом «Ох, это трудно сделать…

Атаки басмачей, ужасающая нищета мусульманской бедноты, свирепая рознь между народами Туркестана, взлелеянная еще царским режимом… А главное – нет работящих людей, нет грамотных людей, светлых голов, способных разделить твои труды. Все это, как ком спутанных бечевок, где каждый узелок надо терпеливо развязывать по очереди. А время подстегивает, не позволяет медлить…

«Покой нам только снится…» С трибуны конференции Турар Рыскулов упрекает сейчас краевой комитет РКП(б) в неумении и – больше того! – в нежелании работать с мусульманскими коммунистами. Всё-таки странно это слушать, Почему же асхабадские коммунисты подчиняются своему областному комитету? Может быть, в Ташкенте больше мусульман и их труднее объединить? Но ведь Турар – большой человек, многоопытный политик. Почему же он предлагает назвать объединенную партийную организацию Республики – коммунистической партией тюркских народов? Атабаев даже крикнул с места.

– Почему?

Председательствующий Элиаза постучал карандашом.

– Я вам не давал слова.

– Но ведь Рыскулов не привел никаких аргументов в защиту своего предложения! Как гром с ясного неба! Вот я спрашиваю… Разве нельзя?

С мест поддержали Атабаева.

– Правильно требует!

– Пусть объяснит Рыскулов!

Элиава задержал Рыскулова, который собирался уже покинуть трибуну.

– Конференция требует, чтобы вы аргументировали свое предложение.

Смуглый, широкоскулый, с глубоко посаженными глазами, поблескивавшими под стеклами пенсне, Турар обычно бурно жестикулировал, убеждая слушателей больше, чем словами, своим неистовым темпераментом. И сейчас, недовольно передернув плечами, он принялся объяснять, то крепко сжимая кулак, то простирая руку с. вытянутым указательным пальцем.

– В Туркестане, как известно, живут туркмены и узбеки, киргизы и казахи, а также мелкие тюркские племена…

– Разве все это – не отдельные нации, а только соплеменники? – перебил его Атабаев.

– Никто из них не пользуется национальными правами.

– Так было при царе!

– И теперь так же.

– Неправда!

Элиава снова остановил Атабаева.

– Свое мнение сможете высказать, когда получите слово.

– Я повторяю, – продолжал Рыскулов, – туркмены, казахи, узбеки, киргизы сейчас, к сожалению, не ведущие социалистические нации. Однако почти все народы, живущие в Туркестане, говорят на тюркском языке. Какой смысл разбивать это содружество? Зачем разваливать их единство? Наоборот, я требую присоединения к Туркестану татар и башкир и создания Туркреспублики, а в ней Турккомпартии!

Многие из выступавших вслед за Рыскуловым поддерживали его, и это еще больше взволновало Атабаева. Свою речь он начал очень резко:

– До сих пор я считал Рыскулова опорой Туркестанской республики, но после того, что он здесь наговорил, вижу, что эта опора превратилась в подгнивший столб, который того и гляди рухнет…

Рыскулов вскочил с места и, потрясая кулаком, закричал:

– Я требую зафиксировать слова Атабаева! Он переходит на личности! Оскорбляет!

Негодование мешало ему говорить. До сих пор он не привык встречать такой отпор. Элиава мягко посоветовал ему:

– Постарайтесь терпеливо относиться к критике, терпеливо выслушать товарища.

– Да разве это критика? Это склока, травля…

– Извольте соблюдать порядок! – теперь уж резко остановил его Элиава.

– Извините, товарищ Рыскулов, – спокойно продолжал свою речь Атабаев, – я не хотел задевать вас. Скажу больше – я всегда видел в вас пример для себя… Каждое сказанное вами слово мне хотелось носить при себе, как талисман. А теперь…

– Что же теперь? – выкрикнул Рыскулов.

И Атабаев понял, что этим вопросом Рыскулов хоть на секунду хочет отдалить его разоблачительные слова.

– А теперь вы хотите сбить партию с правильного курса. И мы должны не следовать за вами робко и послушно, а по-большевистски указать на ошибку и поправить вас.

Размахивая руками, Рыскулов вскочил с места.

– Я прошу избавить меня от клеветнических выпадов!

– Потерпите, товарищ Рыскулов, – остановил его Элиава.

– Я и кричу потому, что переполнилась чаша моего терпения!

– Это тоже ошибка.

– Настаиваю, чтобы удалили с трибуны клеветника.

В зале поднялось волнение.

– Верно говорит Атабаев!

– Лжет!

– Долой клеветника!

– Удалите зажимщиков критики!

Когда председателю удалось успокоить расходившиеся страсти, Атабаев закончил свою речь.

– Хотите услышать горькую правду, товарищ Рыс-кулов? Вы просто не отдаете себе отчета в глубине своих заблуждений! Какая может быть партия, кроме единой Коммунистической? Выдумывать что-то другое – значит, неизбежно поворачивать коммунистов-мусульман против коммунистов-русских. А по сути за этим скрывается тайное желание наших общих врагов – отделить Туркестан от России. Не бывать этому!..

Нет, Рыскулова все-таки поддержали. За ним пошли, ему поверили. И люди, прибывшие из Москвы, не возражали против предложенного Рыскуловым переименования – они видели свою партийную миссию прежде всего в борьбе против великодержавного шовинизма. Только Рудзутак и еще несколько человек поддержали Атабаева, – но что значили их голоса.

Это был первый проигранный бой. Вечером в гостинице Атабаев в страшном возбуждении говорил друзьям даже такие отчаянные слова, которых потом стыдился: «Если Компартия стала тюркской, тогда считайте, что я не в партии!..»

Но утром, проведя бессонную ночь, он думал уже иначе, он протирал сухими ладонями свое утомленное лицо и скупо проронил утешавшим его друзьям:

– Я молодой коммунист… Гнев шагает впереди, ум– сзади… Я, верно, не так прочитал письмо Ленина…

Между тем, окрыленный успехом, Турар Рыскулов пошел еще дальше. На краевой конференции мусульман-коммунистов он уже говорил, что Туркестан – край тюрков и судьба туркестанской земли должна находиться в руках ее единственных хозяев – тюркских народов. Следовательно, и партия должна быть партией тюркских коммунистов, и республика – тюркской республикой. И существующая конституция, говорил Рыскулов, не оправдывает себя ни с практической, ни с исторической, ни с национальной точек зрения. Следует изменить и конституцию.

Все это, конечно, было на руку буржуазным националистам, потому что уводило трудящихся от задач классовой борьбы, принижало роль русского пролетариата и русских коммунистов.

Атабаев знал, что в пестроте народов, исторически смешавшихся на землях Туркестана, растет одна мысль– об объединении каждой нации – туркменской, узбекской, казахской, киргизской, о размежевании республик, и он понимал, что пантюркизм – и его родной брат панисламизм – находятся в непримиримой вражде с этой всенародной надеждой. Никогда не восстановим мирную жизнь на полях, не победим басмачество в Ферганской долине, не укрепим советскую дружбу народов, если не будут развенчаны националисты – ведь за их спинами Джунаид-хан, повелитель Хивинского ханства, и эмир Бухарский, и турецкие разведчики Ислама, лезущие через советскую границу, и сотни феодальных самодержцев у баев и беков, ненавидящих новый строй и скалящих на него свои желтые клыки. Но как победить? И он строку за строкой изучал «Циркуляр по восточному вопросу»– в этих мудрых указаниях партии утверждалось, что между мусульманами и русскими нельзя видеть никакого различия, что деятельность коммунистов должна быть проникнута духом подлинного интернационализма, что следует неустанно укреплять связи трудящихся мусульман с Советской Россией.

Вот она где – поддержка правды!

Бывали дни, когда Атабаев ненавидел Рыскулова, считал его даже личным врагом. Как можно так заблуждаться в людях – еще вчера он снизу вверх глядел на Турара, а этот человек теперь кажется демагогом… И неужели его послушают в Москве? Кайгысыз не находил себе места, уехал в аулы с докладами, когда ему стало известно, что националисты отправили в Москву делегацию во главе с Рыскуловым. Чего они еще добиваются?

Ого, коли волк не съест, коза до Мекки дойдет: всю власть передать ТуркЦИКу и Совету Народных Комиссаров; упразднить Турккомиссию; ограничить права Реввоенсовета Туркфронта; вывести из Туркестана или разоружить Красную Армию, в основном состоящую из русских, создать мусульманскую армию; пути сообщения, связь, иностранные дела, торговлю и финансы передать в подчинение ТуркЦИКу.

Комиссия, изучавшая его претензии, подготовила проект решения о задачах Коммунистической партии Туркестана. Владимир Ильич согласился с этим проектом и подчеркнул ошибки туркестанских представителей, поддерживающих по сути панисламизм и пантюркизм, сделал на полях заметку о том, чтобы способы борьбы с духовенством и панисламизмом и с буржуазно-националистическим движением особо разработать…

В июле 1920 года был создан Центральный Комитет компартии Туркестана. В него вошли: Н. Т. Тюракулов, К. Атабаев, К. Хакимов, С. Асфандияров, Ю. И. Ибрагимов, В. П. Билик, Солтан Ходжаев, Д. Устабаев и другие.

Атабаев и его товарищи, – а были тут и русские, и узбекские, и туркменские большевики, – ликовали, когда узнали, что миссия Рыскулова закончилась плачевно.

Атабаев одного только не знал, уйдя с головой в трудные дела руководства Закаспийской областью, – он не знал, что как итог всей борьбы с националистами за ленинскую стратегию, появилась в партии краткая характеристика одного из ее молодых деятелей. Рукой Валерьяна Куйбышева была написана докладная Турккомиссии в ЦК РКП(б). И в ней говорилось:

«Среди членов нового Центрального Комитета есть выросшие из местного населения, появившиеся сами по себе выдающиеся личности, например, Тюракулов, интеллигент, бывший студент, рожденный в бедной киргизской семье, человек с коммунистическим умом, Атабаев, уроженец туркменского аула, чудом при крайне неблагоприятной обстановке выработавший в себе здоровое коммунистическое мировоззрение…»