Текст книги "Ода политической глупости. От Трои до Вьетнама"

Автор книги: Барбара Такман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 37 страниц)

1. УБИЙСТВО В СОБОРЕ: СИКСТ IV, 1471–1484 гг.

До избрания папой кардинала Франческо делла Ровере, бывшего генерала ордена францисканцев, который принял имя Сикст IV, папы раннего Ренессанса, пусть и без стремления к духовному преображению, выказывали уважение к своему сану. Сикст IV же начал свое правление, не скрывая жажды личной выгоды и приверженности политике силы. Делла Ровере получил известность как проповедник и ученый-теолог в университетах Болоньи и Павии, проявил он себя и на посту генерала францисканцев, где обрел репутацию способного и жесткого администратора. То, что папой избрали его – монаха, – должно быть, стало ответом на приверженность ко всему мирскому его предшественника Павла II, венецианского патриция и бывшего купца. На самом деле Сикст IV был обязан своим избранием тем, что умело манипулировал амбициозным, беспринципным и очень богатым кардиналом Родриго Борджиа, который вскоре и сам надел папскую тиару. Поддержка Борджиа сама по себе характеризует Сикста, а история признала эту связь, назвав их вместе с Иннокентием VIII, взошедшим на папский престол между этими двумя, «тремя злыми гениями».

Под облачением францисканского монаха Сикст IV скрывал твердый, властный, непреклонный характер. Этот исполненный сильных страстей человек родился в большой бедной и строгой семье. Он старался обогатить родственников – используя свои возможности, дал им высокие должности, выделил папские территории и подыскал выгодные партии. Сделавшись папой, он шокировал общественность, назначив кардиналами двух из одиннадцати своих племянников – Пьетро и Джироламо Риарио, тому и другому не было еще и тридцати. Они быстро обрели одиозную славу своим диким и расточительным поведением. Сикст IV успел одарить красной кардинальской шапкой троих других племянников и внучатого племянника, сделал еще одного епископом, женил четырех племянников и выдал замуж двух племянниц – пристроив всех в семьи, правившие Неаполем, Миланом и Урбино, а также в семейства Орсини и Фарнезе. Неклерикальным родственникам Сикст подыскал высокие должности, такие как префект Рима, кастелян замка Святого Ангела, он назначил их правителями Папской области с доступом к доходам. Сикст IV поднял непотизм на новый уровень.

В коллегию кардиналов он ввел собственных назначенцев, за его тринадцатилетнее правление их там насчитывалось не менее 34, хотя полагалось иметь 24 человека. После кончины папы оказалось, что в коллегии лишь пять кардиналов не были обязаны ему своим назначением. Сикст IV ввел в практику политический отбор и ради своих целей оказывал покровительство то одному, то другому аристократу, часто останавливая выбор на баронах или младших сыновьях из знатных семей, при этом не обращая внимания на их личные качества или подготовленность как духовного лица. Кафедру архиепископа Лиссабона он отдал восьмилетнему ребенку, а сан епископа Милана одиннадцатилетнему мальчику – и тот и другой были сыновьями герцогов. Кардинальская коллегия у него стала светской, и преемники Сикста IV последовали его примеру, словно это стало правилом. За двадцать лет правления Иннокентия VIII и Александра VI не менее пятидесяти высших церковных постов передали юношам, не достигшим канонического возраста посвящения в духовный сан.

Судя по разнузданному поведению любимого племянника папы Пьетро Риарио, обретенные семьей богатства и открывшиеся возможности вскружили молодому человеку голову, а за Пьетро потянулась толпа нуворишей из семейства делла Ровере. Отличительной чертой папского двора сделалась безудержная экстравагантность. В 1480 году на роскошном банкете излишества кардинала Риарио достигли пика: гостям подали зажаренного целиком медведя с жезлом в пасти, на стол явились олени – искусные повара натянули шкуру на приготовленные туши; жареные цапли и павлины поражали своим оперением. Поведение гостей не уступало оргиям древних римлян. Свидетельства об этом банкете шокировали еще и тем, что в это время турки высадились на каблуке итальянского «сапожка» и захватили Отранто, впрочем, удерживали они его недолго. Все считали, что продвижению турок, со времени падения Константинополя, содействовал Бог – в наказание за грехи церкви.

Распутству священников способствовали делла Ровере, но не с них это началось. Проблема назрела уже в 1460 году, когда в письме кардиналу Борджиа Пий II попрекнул того вечеринкой, которую Борджиа устроил в Сиене. «Не было недостатка в любовных соблазнах, мужьям, отцам, братьям и другим родственникам, сопровождавшим девиц, вход в сады был запрещен, чтобы никто не мог помешать тебе и еще нескольким лицам свободно предаваться удовольствиям». Пий II предупредил «Священную канцелярию» о бесчестье. «По этой причине принцы и другие правители презирают нас, а миряне смеются над нами… Презрение – удел наместника Христа, поскольку он, кажется, терпит все это». При Сиксте IV положение не изменилось, разница была лишь в том, что Пий II старался положить конец разложению нравов, а его последователи таких попыток даже и не делали.

Враждебность к Сиксту IV медленно нарастала, особенно в Германии, где алчность клириков вызвала неприязненное отношение к Риму, которое теперь подогревалось вымогательствами папской курии – административного органа папы. В 1479 году ассамблея Кобленца направила в Рим гравамину, то есть список претензий. В Богемии, центре гуситского бунта, появился сатирический манифест, сравнивавший Сикста IV с Сатаной, гордившимся «полным отречением от заповедей Христа». Привыкшая за пятнадцать веков к нападкам то с одной, то с другой стороны, церковь нарастила толстую кожу и из-за мелких укусов уже не волновалась.

С целью повышения доходов Сикст IV создал Апостольскую палату, состоявшую из ста юристов. Они должны были контролировать финансы Папской области и судебные дела, в которых папство имело финансовый интерес. Доходы должны были приумножить состояние родственников и поспособствовать славе Святейшего престола. Последующие поколения благодарят Сикста IV за реконструкцию библиотеки Ватикана: он в три раза увеличил число хранившихся в ней книг и пригласил ученых, которые составили их каталог. Сикст IV снова открыл Римскую академию, пригласил в нее известных людей, он поощрял драматические представления, оказывал финансовую помощь живописцам. Имя папы запечатлено в построенной по его указанию Сикстинской капелле; он восстанавливал мосты, строил церкви и больницы, приводил в порядок грязные улицы.

Человек, культурными устремлениями которого можно только восхищаться, Сикст IV проявлял худшие свойства правителя эпохи Ренессанса: он враждовал, интриговал, воевал с Венецией и Феррарой и развязал злобную кампанию против знатной римской семьи Колонна. Самым скандальным его деянием стало участие и возможное наущение Пацци в заговоре против братьев Медичи. С Пацци его связывали сложные семейные интересы, заговор он одобрял или даже принимал в нем участие, во всяком случае, бурно отреагировал, когда заговор удался лишь наполовину. В гневе на Лоренцо Медичи, из мести повесившего архиепископа и тем самым нарушившего иммунитет священнослужителей, Сикст IV отлучил от церкви и его, и всех жителей Флоренции. Использование церковной санкции по мирским мотивам, хотя и не было новым явлением в истории церкви, вызвало у народа неодобрение, поскольку Сикст IV причинил вред флорентийцам, нанес ущерб их торговле, к тому же этот шаг вызвал подозрения в соучастии папы в заговоре. Набожный король Франции Людовик XI озабоченно написал: «Ваше Святейшество, во имя Господа, скажите, что Вы не виновны в столь ужасном преступлении». Мысль о том, что святейший отец замышлял убийство в соборе, все еще была невероятной, хотя вскоре она уже не будет казаться столь абсурдной.

Внутреннее здоровье церкви не интересовало Сикста IV, и все призывы о соборе он грубо отверг, ссылаясь на буллу предыдущего папы «Exsecrabilis». Вопросы тем не менее остались. К 1481 году реформа назрела. Посол императора, архиепископ Замометик, прибыл в Рим, где выступил с резкой критикой Сикста IV и курии. По приказу папы архиепископа заключили в замок Святого Ангела, однако вскоре он был освобожден дружественно настроенным к нему кардиналом. Сознавая риск, непреклонный архиепископ вернулся к прежней теме. В манифесте он призвал христианских правителей вновь созвать Базельский собор, дабы не дать папе Сиксту IV разрушить церковь. Посол обвинил папу в ереси, симонии, постыдных пороках, в том, что он участвовал в заговоре Пацци, заключил тайный союз с султаном, и в том, что Сикст IV обращается с церковной собственностью как со своим имуществом. В ответ Сикст IV предал анафеме город Базель и снова заточил архиепископа в тюрьму, где два года спустя узник наложил на себя руки, скорее всего не выдержав пыток.

Тюрьма не может заглушить идеи, которым пришло время, но это обстоятельство обычно ускользает от внимания деспотов… Что ж, как правило, им недостает мудрости. В последний год своей жизни Сикст IV отверг разумную программу, представленную ему в Туре Генеральными штатами Франции. Вдохновленная красноречием страстного реформатора Жана де Рели, ассамблея предложила реформу – запретить доносительство, множественные бенефиции и ненавистную практику ad commendam(от лат. commenda– опека), когда священнослужитель, а нередко и мирянин, получал должность на основании «рекомендации» и от него не требовалось исполнения связанных с нею обязанностей. Последний пункт вызывал особое негодование. Сикст IV мог легко запретить ad commendam, тем самым он снискал бы себе уважение реформаторов. Такую возможность папа упустил и программу проигнорировал. Через несколько месяцев Сикст IV скончался. Его правление было столь ненавистным, что солдаты Колонны, фракцию которого папа хотел уничтожить, две недели бесчинствовали в Риме, разбойничая и грабя. Сикста IV никто не оплакал, а возглавлявшийся им институт покрыл себя позором.

2. ВМЕСТЕ С НЕВЕРНЫМ: ИННОКЕНТИЙ VIII, 1484–1492 гг.

Любезный, нерешительный, идущий на поводу у более уверенных в себе коллег, преемник Сикста IV оказался полной противоположностью покойному папе, за единственным исключением: его понтификат нанес не меньший ущерб авторитету папства, в данном случае – бездействием и слабостью характера. Джованни Батиста Чибо, родившийся в состоятельной генуэзской семье, поначалу и не помышлял о церковной карьере, однако ступил на эту стезю после бурно и бессмысленно проведенной молодости. За эти годы он успел стать отцом и признать незаконнорожденных сына и дочь. В церковь его привели не драматические обстоятельства, он просто воспользовался связями и решил построить достойную карьеру. Епископом Чибо он стал в тридцать семь лет, а в 1473 году Сикст IV сделал его кардиналом, поскольку ему по душе была податливая натура Чибо.

На пост папы этот заурядный человек даже не замахивался, и произошло его избрание неожиданно, как это часто бывает, когда два амбициозных кандидата стараются свести на нет шансы друг друга. Этими двумя были кардинал Борджиа, будущий Александр VI, и кардинал Джулиано делла Ровере, самый способный из племянников Сикста IV – будущий Юлий II. Властный и сварливый, как и его дядя, но более способный, Джулиано, кардинал Сан-Пьетро-ин-Винколи, не смог тем не менее набрать в коллегии большинство голосов. Не сумел этого добиться и Борджиа, несмотря на взятки в 25 тысяч дукатов и щедрые обещания коллегам повышений в должности. Флорентийский посол сообщал в родной город, что кардинал Борджиа пользуется столь дурной репутацией, что можно не опасаться: его никогда не изберут. Соперничающие претенденты увидели опасность того, что на высший пост может быть избран кардинал Марко Барбо из Венеции, которого все уважали за его характер и строгие принципы. Он наверняка ограничил бы свободу действий Борджиа и делла Ровере и, возможно, даже провел бы реформу. Барбо получил у кардиналов пять голосов, и тогда Борджиа и делла Ровере объединили усилия и выдвинули непритязательного Чибо. Их ничуть не волновало, что реформаторы будут оскорблены тем, что Святейший престол займет папа, у которого есть дети, которых он признал. В результате объединения голосов Чибо избрали и нарекли Иннокентием VIII.

Папа Иннокентий VIII запомнился, главным образом, попустительским отношением к своему никчемному сыну Франческетто. Впервые в истории сын папы был публично признан. Во всем остальном Иннокентий уступал энергичному и властному кардиналу делла Ровере. «Пошлите любезное письмо кардиналу Святого Петра, – посоветовал флорентийский посол в письме Лоренцо Медичи, – ибо это он папа и больше папы». Делла Ровере перебрался в Ватикан, не прошло и двух месяцев, как его брат, префект Рима Джованни, сделался гонфалоньером. Другой покровитель Иннокентия VIII, кардинал Борджиа, остался вице-канцлером курии.

Жадный и распутный Франческетто в дурной компании рыскал ночами по улицам Рима в поисках поживы, и Иннокентий VIII непрестанно беспокоился о нем. В 1486 году ему удалось устроить брак сына с дочерью Лоренцо Медичи. Свадьбу отпраздновали в Ватикане с такой пышностью, что Иннокентий VIII залез в долги и, чтобы оплатить расходы, ему пришлось заложить папскую тиару и драгоценности. Через два года он устроил в Ватикане такую же свадьбу, на этот раз выдав внучку за генуэзского купца.

Пока папа совершал столь экстравагантные поступки, по-деловому мысливший вице-канцлер подыскивал клирикам новые посты, за которые те должны были расплатиться. Даже пост библиотекаря Ватикана выставили на продажу. Был создан отдел, занимавшийся продажей бенефиций и амнистий по вздутым ценам. По 150 дукатов от каждой сделки шло папе, а остальное переходило его сыну. Когда вместо вынесения смертного приговора за убийства и другие тяжкие преступления стали брать штрафы, кардинал Борджиа горячо поддержал такую практику, заметив: «Господь не хочет смерти грешника, пусть лучше он живет и платит».

При таком режиме и влиянии предшественника моральные нормы курии растаяли подобно восковой свече, обернувшись неприкрытым взяточничеством, чего уже нельзя было игнорировать. В 1488 году, когда папа Иннокентий VIII занимал трон Святого Петра уже половину отпущенного ему на это срока, было арестовано несколько высших чиновников папского двора, и двое из них были казнены за подделку в течение двух лет пятидесяти папских булл, связанных с дарованием апостолического освобождения от обета или особого разрешения. Высшая мера призвана была продемонстрировать негодование папы, но разоблачила моральный облик его администрации.

В состав Священной коллегии, разбухшей от назначенных папой Сикстом IV кардиналов, входили члены могущественных итальянских семей, жизнь их отличалась переизбытком удовольствий. Лишь несколько членов коллегии были достойными людьми, следовавшими своему призванию, большинство же составляли алчные и чуждые высоких помыслов аристократы, бахвалившиеся своим богатством. Они вели нескончаемую игру, целью которой было утверждение собственного влияния либо продвижение интересов сюзерена. К таким родственникам сильных мира сего относились сын неаполитанского короля кардинал Джованни д’Арагона, кардинал Асканио Сфорца – брат регента Милана Лодовико, кардиналы Баттиста Орсини и Джованни ди Колонна – члены двух соперничавших и враждебно настроенных по отношению друг к другу правящих семей Рима.

Кардиналам в эти времена не обязательно было быть священниками – тем по штату положено было совершать таинства, проводить мессы и церковные обряды, – впрочем, некоторые из них и в самом деле были священнослужителями. Те, кто получал назначение, будучи епископом, а значит, поднявшись на высшую для священника ступень, сохраняли за собой свои епархии, но большинство, официально считаясь высшими церковными сановниками, священнических функций не исполняло. Занимаясь административными, дипломатическими и финансовыми делами церкви, эти люди, выходцы из виднейших итальянских и иностранных семейств, были, скорее, придворными, а не клириками. С разрастанием секуляризации назначения все чаще получали миряне, сыновья и братья светских князей или выдвиженцы монархов, не имевшие за плечами духовной карьеры. Некий Антуан Дюпра, канцлер короля Франциска I, ставший кардиналом по велению последнего из шести пап эпохи Ренессанса, Климента VII, в стенах собора впервые оказался только на собственных похоронах.

Папы того периода использовали красные кардинальские шапки как политическую валюту и увеличивали число кардиналов в целях расширения собственного влияния и ослабления власти коллегии. Кардиналы получали множество приходов, пополняя тем самым свое состояние, в их распоряжении находились аббатства, епископства и прочие бенефиции, хотя по каноническому праву только настоящий клирик имел право на церковные доходы. Однако каноническое право было таким же эластичным, как и любое другое, и позволяло папе «в виде исключения» одаривать мирян разнообразными бенефициями и назначать им пенсионы.

Полагая себя князьями церкви, кардиналы считали своей прерогативой и чуть ли не долгом не уступать в достоинстве и роскоши светским правителям. Те, кто мог позволить себе жить во дворцах с несколькими сотнями слуг, разъезжали по улицам в военном облачении, с мечом, гончими и соколами, соперничая друг с другом в великолепии многочисленной свиты. Во время карнавалов они оплачивали музыкантов, выделяли средства на феерические шоу, давали пиры в стиле Пьетро Риарио. Один хронист признался, что не смеет описать банкет у кардинала Сфорца из опасения быть осмеянным: все подумают, что он рассказывает сказки. Кардиналы увлекались азартными играми в кости и карты и при этом жульничали. Франческетто пожаловался отцу, что кардинал Рафаэле Риарио мошенническим образом за ночь выиграл у него 14 тысяч дукатов. Возможно, это соответствует истине, ибо в другой раз тот же самый Риарио, один из многочисленных племянников Сикста IV, выиграл у другого кардинала 8 тысяч дукатов.

С целью ограничения влияния «светских» кардиналов настоящие кардиналы при избрании Иннокентия VIII поставили условие уменьшить численность своей коллегии, доведя ее до прежней цифры – 24. При появлении вакансий они отказывали в новых назначениях, ограничивая Иннокентию VIII возможность непотизма. Однако давление иностранных монархов, желавших получить место для своих ставленников, открывало некоторую лазейку, и среди первых назначенных кардиналов оказался родной сын брата Иннокентия VIII, Лоренцо Чибо. По каноническому праву незаконнорожденным сыновьям запрещался доступ к церковной карьере, но на этот закон Сикст IV посмотрел сквозь пальцы, когда дело коснулось сына кардинала Борджиа, Чезаре: тот начал свою церковную карьеру в возрасте семи лет. Признание законным сына или племянника у шести пап эпохи Ренессанса превратилось в рутину, а тем самым – и нарушение еще одного принципа канонического права.

Из нескольких назначений, позволенных Иннокентию VIII, самым важным стало введение в коллегию кардиналов четырнадцатилетнего шурина Франческетто – Джованни Медичи, сына Лоренцо Великолепного. В данном случае это не было желанием Иннокентия VIII, но он уступил сильному давлению Медичи, и мальчик, на которого отец с раннего возраста изливал щедрые дары, сделался кардиналом. В семь лет ему выбрили тонзуру, тем самым посвятив служению церкви, в восемь Джованни номинально возглавил аббатство, пожалованное ему королем Франции, а в одиннадцать, ad commendam, получил большое бенедиктинское аббатство Монте-Кассино. С этого момента его отец нажимал на все рычаги, чтобы продвинуть сына к заветной цели – папству. Молодой Медичи исполнил это предназначение и стал пятым из шести ренессансных пап – Львом X.

Исполнив пожелание Лоренцо, Иннокентий VIII вдруг проявил твердость и настоял на том, чтобы мальчик подождал три года, посвятив время изучению теологии и канонического права. К тому моменту кандидат был образованнее большинства, так как Лоренцо позаботился о том, чтобы сын учился у выдающихся преподавателей и ученых. В 1492 году шестнадцатилетний Джованни занял свое место в качестве кардинала, и отец написал ему серьезное и значительное письмо, в котором предупредил сына о вредном влиянии Рима, «погрязшего во грехе». Лоренцо наставлял сына «действовать так, чтобы убедить всех тех, кто видит тебя, что здоровье и честь церкви и Святейшего престола значат для тебя больше всего на свете». После этого уникального совета Лоренцо подчеркивает: сыну надо использовать все возможности и «стать полезным нашему городу и нашей семье». В то же время он должен проявлять осторожность и не поддаваться соблазнам коллегии кардиналов, поскольку те могут склонять его к неправедным поступкам, «ибо, к сожалению, на этот момент достойных людей в коллегии мало… Если бы кардиналы были такими, какими они быть обязаны, то весь мир был бы лучше, тогда бы они всегда избирали хорошего папу, и в христианстве царил бы мир и согласие».

В словах выдающегося представителя итальянского Ренессанса выражена суть проблемы. Если бы кардиналы были достойными людьми, они бы избирали достойных пап, однако они были частью системы. В эти шестьдесят лет папы были кардиналами, избранными из членов Священной коллегии, и кардиналов они назначали из собственных рядов. Безумие, выразившееся в недальновидной борьбе и равнодушии церкви к ее реальным потребностям, приобрело повальный характер и, словно лесной пожар, перекинулось от ренессансной шестерки к следующим папам.

Если Иннокентий VIII был неэффективным папой, то отчасти виной тому раздор между итальянскими городами, впрочем, и в других странах ситуация была не лучше. Неаполь, Флоренция и Милан, вступая то в один союз, то в другой, воевали друг с другом, либо с соседями помельче. Генуя «всегда готова устроить мировой пожар», жаловался папа, сам генуэзец. Все города боялись экспансии Венеции. Для Орсини и Колонна Рим служил постоянным полем сражений; более мелкие государства часто продолжали внутренние семейные конфликты, унаследованные ими от прошлого. Всходя на трон Святого Петра, Иннокентий VIII искренно хотел установить мир, однако для этого ему не хватало решительности. Болезни подтачивали его организм и лишали сил.

Самым худшим испытанием стала череда яростных стычек, время от времени выливавшихся в военные действия, инициатором которых выступал король Неаполя. Мотивы его агрессии неясны, возможно, дело было в природной злобности. Начал он с оскорбительного требования о передаче ему ряда территорий, отказался платить подати за Неаполь в качестве папского феода. При содействии Орсини король устроил беспорядки в Риме и грозился прибегнуть к ужасному оружию – собору. Когда бароны Неаполя выступили против его тирании, папа принял их сторону. Тогда армия Ферранте пошла на Рим и осадила город, а Иннокентий VIII отчаянно искал союзников и войска. Венеция держала нейтралитет, однако позволила папе нанять у себя наемников. Милан и Флоренция отказали в помощи по своим причинам – возможно, из желания ослабить Папскую область – и поддержали Неаполь. Это случилось до того, как флорентийский правитель Лоренцо Медичи завязал семейные отношения с Иннокентием VIII, что, впрочем, не решало проблему. В Италии можно в один день быть партнерами, а на следующий день превратиться во врагов.

Обращение папы за иностранной помощью в борьбе против Ферранте вызвало у Франции интерес, основанный на полузабытой претензии Анжуйского дома на Неаполь, претензию эту, несмотря на неудачи, французская корона не желала оставить. Тень Франции напугала Ферранте, и, после того как осада Рима ввергла город в отчаяние, он согласился на подписание мира. Его уступки папе казались удивительными, однако впоследствии он все их отверг, отказался от договора и вернулся к агрессии.

Ферранте обратился к папе с открытыми оскорблениями, его люди пытались устроить беспорядки в Папской области. Желая справиться со всеми бунтами одновременно, Иннокентий VIII все сомневался и мешкал. Он подготовил буллу, в которой отлучал и Ферранте, и Неаполитанское королевство от церкви, но не решался ее издать. Посол Феррары высказывался в 1487 году о «малодушии, беспомощности и неспособности папы», это, говорил он, может привести к серьезным последствиям. Последствий вроде бы избежали, когда при новой встрече Ферранте отказался от войны и предложил мирное соглашение и папа, несмотря на унижения, с радостью его принял. Ради закрепления дружбы Ферранте женил своего внука на племяннице Иннокентия VIII.

Вот такие стычки происходили в Италии, но, какими бы незначительными и пустыми они ни казались, характер у них был деструктивный, и папство не избежало серьезных последствий. Самым серьезным оказалось падение статуса. В конфликте с Неаполитанским королевством Папская область чувствовала себя словно в роли бедного родственника, из-за дерзкого поведения Ферранте уважение к папе стремительно падало. Орсини распространял в Риме памфлеты, призывавшие низложить папу, понтифика называли «генуэзским моряком» и говорили, что его следует бросить в Тибр. Со стороны иностранных государств усиливались нападки на папские прерогативы, национальные церкви раздавали бенефиции собственным назначенцам, придерживали доходы, не подчинялись папским указам. Иннокентий VIII почти не оказывал сопротивления.

На Ватиканском холме он построил знаменитую виллу и скульптурную галерею, за великолепную панораму на Вечный город папа назвал ее Бельведером. Папа пригласил Пинтуриккьо и Андреа Мантенья, и они расписали стены виллы, однако фрески исчезли, словно указав тем самым место заказчика в истории. Иннокентию VIII не хватило времени, денег и, возможно, желания сделать что-нибудь еще для искусства, не смог он и решить проблему реформы. Его обуревали лишь мысли о крестовом походе.

Сказать по правде, народ тоже верил, что крестовый поход что-то исправит. Примерно два раза в месяц по приглашению папы в Ватикан приезжали проповедники и, обращаясь ко двору в качестве священных ораторов, неизменно призывали к крестовому походу. Они напоминали, что долг святейшего отца и главное его призвание – принести мир христианам. Цель правления понтифика – мир и согласие. Ораторы требовали прекратить раздор между христианскими народами, это требование неизменно сочеталось с призывом повернуть воинство христианских королей против неверных. Только отказавшись от междоусобиц, правители объединятся против общего врага – турка, «зверя Апокалипсиса», бывшего, по словам Николая Кузанского, «врагом всей природы и человечества». Война против турок – лучшая защита Италии, Константинополь, святые места и другие утерянные христианские земли должны быть отвоеваны. Религиозное единение человечества под флагом христианства – главная цель, а для ее достижения необходимо победить султана. Только в этом случае церковь избавится от грехов и проведет реформу.

Когда боль от падения Константинополя была еще свежа, Иннокентий VIII, как и Пий II, старался привлечь сторонников крестового похода, причем даже еще усерднее, чем его предшественник. Однако мешал ему все тот же недостаток, который одолел Пия II и прежних пап, а также отсутствие единства между европейскими государствами. «Какая сила могла бы привести к согласию Англию и Францию, Геную и Арагон, Венгрию и Богемию?» – писал Пий II. Ни папа, ни император не могли больше опираться на свое превосходство. Кто же тогда убедит несогласные и враждующие государства объединиться и сплотиться для общего дела? Без единого командования и без дисциплины ни одна армия не будет эффективной, она просто погрузится в хаос. За этими трудностями упустили более важное обстоятельство – отсутствие порыва: первых крестоносцев вдохновляла не оборона, ими двигала обида и агрессивная вера. Священная война утратила доверие после того, как торговля с неверными стала приносить доход и итальянские города начали конфликтовать друг с другом, опираясь на помощь султана.

Полагая, что добился согласия императора, Иннокентий VIII в 1486 году издал буллу, в которой объявил крестовый поход и потребовал десятину от всех церквей, бенефиций и духовных лиц всех рангов. Возможно, в этом и заключалась его главная цель. На следующий год папа созвал в Риме международный съезд, чтобы обсудить стратегию, маршрут, командующих и численность национальных воинских контингентов. В итоге войска не то что не отплыли от берегов Европы – они не были даже собраны. Неудачу отнесли на счет внутренних конфликтов в Венгрии и вновь разгоревшихся споров между Францией и империей, но это все были отговорки, скрывавшие отсутствие желания. Понтификат Иннокентия VIII не прославила ни одна священная война. Вместо этого папство пошло на неслыханный шаг, предоставив прибежище врагу христианства в лице принца Джема.

Это был брат султана, пусть и потерпевший поражение, но все еще опасный претендент на оттоманский трон. Джем избежал мести брата и нашел приют на другом берегу залива у рыцарей ордена Святого Иоанна. Первоначальной задачей ордена была борьба против неверных, однако рыцари отличались широтой взглядов и распознали в Джеме ценный приз, благодаря которому они смогли добиться соглашения с султаном и сдерживать его агрессию в обмен на ежегодную субсидию в 45 тысяч дукатов. Великий Турок Джем стал рычагом, который был нужен всем. За него соперничали Венеция и Венгрия, Франция и Неаполь и, конечно же, папство. После непродолжительного пребывания Джема во Франции папа выкупил его вместе с субсидией в обмен на два кардинальских корабля; один достался великому магистру Родоса, а другой – французскому королю.

Иннокентий VIII вознамерился использовать Джема как средство в войне против султана, при этом питая слабую надежду на то, что Джем, получив трон с помощью христиан, выведет турецкие войска из Европы, в том числе и из Константинополя. Если в это и можно поверить, то неясно, в чем заключается священная война, если вы просто меняете одного мусульманина на другого.

В 1489 году Великого Турка встретили в Риме с королевскими почестями и роскошными подарками, в качестве папского дара ему подвели белую верховую лошадь, а Франческетто сопроводил в Ватикан. Улицы заполонили взволнованные и озадаченные толпы, все с изумлением смотрели на исполнившееся пророчество: султан приехал в Рим к папе, и теперь воцарится мир. Понтифик и кардиналы устроили аудиенцию высокому мрачному гостю в белом тюрбане, изредка бросавшему на них дикие взгляды. Принца вместе со свитой разместили в ватиканских апартаментах, отведенных для королевских особ, и старались развеселить охотой, музыкой, пиршествами и прочими развлечениями. Так Великий Турок, брат «зверя Апокалипсиса», нашел приют в доме папы, в сердце христианства.