Текст книги "Ода политической глупости. От Трои до Вьетнама"

Автор книги: Барбара Такман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 37 страниц)

В то же самое время помощник госсекретаря Джордж Болл, будучи сторонником первостепенной важности Европы и специалистом в области экономики, проявлял скептицизм в отношении всех проблем, связанных с Вьетнамом, и предпринимал серьезные усилия, чтобы не допустить их военного решения. В длинной служебной записке он указывал, что скорее бомбардировки, чем попытки переубедить Север спровоцируют Ханой отправить на Юг новые контингенты наземных войск, которые были наиболее крупным ресурсом Севера, что, по цепочке, потребует развертывания еще большего количества американских сил, необходимых для отпора. Ранее Болл уже говорил, что, по мнению союзников, Соединенные Штаты «ввязались в бесперспективную борьбу во Вьетнаме, и если она перерастет в наземную войну, это отвлечет Америку от участия в европейских делах. Более всего нам надо опасаться всеобщей утраты веры в рассудительность американцев». Он рекомендовал предупредить Сайгон о том, что Америка может отказаться от участия в конфликте, поскольку военные усилия Южного Вьетнама окончились провалом. Это, вероятно, ускорило бы заключение соглашения с повстанцами, что лично он считал наилучшим из достижимых результатов.

В ходе дискуссии Болл обнаружил, что три высших чиновника администрации – Макджордж Банди, Макнамара и Раск – «решительно настроены» против его точки зрения, их интересует только одно: «как расширить масштабы войны, прежде чем северовьетнамцы будут готовы уйти». Когда его служебная записка была представлена президенту, результат оказался ожидаемым. Джонсон ее просмотрел, попросил Болла пройтись по тексту вместе, пункт за пунктом, и вернул записку без каких-либо комментариев.

Почему же все советы ЦРУ, рабочей группы и помощника госсекретаря оказали столь малое воздействие? Давать советы на основе собранных сведений входило в обязанности первых двух, а по Вьетнаму это особенно касалось рабочей группы. Если Джонсон и прочитал доклад (хотелось бы думать, что государственные организации пишут свои доклады не для того, чтобы ими оклеивали стены), он отклонил содержавшееся в нем послание. К Боллу же относились как к «собственному адвокату дьявола». На самом деле он был полезен, потому что показывал союзникам: Белый дом открыт для инакомыслящих. Но с 1954 года в правящих кругах США господствовало мнение, что Хо Ши Мин является агентом мирового коммунизма и в любой момент политика уступок может обернуться «уроком умиротворения», предпринятым для срыва планов Северного Вьетнама взять под контроль всю страну. Считалось, что такой «урок» будет правильным и обоснованным и должен быть преподан. Как могло быть иначе, применительно к государству, которое Джонсон называл «маленькой дрянной страной четвертого разряда»? Несмотря на предостережение рабочей группы, президент, министры и Объединенный комитет начальников штабов были уверены в том, что американская военная мощь сможет заставить Северный Вьетнам отступить и что, действуя осмотрительно, Соединенные Штаты сумеют избежать столкновения с Китаем.

Оказалось, что Ханой тоже может вести себя неблагоразумно. За два дня до американских выборов, словно специально, чтобы спровоцировать враждебные действия, Вьетконг впервые предпринял нападение на американский военный объект: минометному обстрелу подвергся аэродром Бьенхоа. Это была американская учебная база, куда недавно с Филиппин перебросили эскадрилью старых В-57. Эта эскадрилья должна была выполнять учебно-тренировочные задачи и представляла собой весьма привлекательную цель. Шесть самолетов были уничтожены, пятеро американцев убиты, согласно подтвержденным данным, ранены или убиты еще 76 человек. Убежденный в том, что эта атака инициирована Ханоем, генерал Тейлор, тогдашний посол в Сайгоне, по телефону связался с Вашингтоном и обратился с просьбой санкционировать немедленное нанесение ответного удара. Все находившиеся в столице советники дали свое согласие. Но Джонсон, в преддверии выборов, воздержался. По причине постоянного беспокойства в отношении возможных действий Китая ему, несмотря на доклады о стремительном ухудшении ситуации в Сайгоне, пришлось отложить принятие решения еще на три месяца.

Проявляя осторожность и испытывая колебания, он отправил в Сайгон Макджорджа Банди и Джона Макнотона, помощника министра обороны Макнамары; им поручили выяснить, действительно ли для того, чтобы спасти Юг, необходима военно-воздушная операция. Пока они находились в Южном Вьетнаме, Вьетконг предпринял еще одно нападение: на сей раз были атакованы американские казармы в Плейку, восемь американцев погибли, 108 получили ранения. Сообщалось, что во время осмотра разрушенного объекта Банди возмущался: мол, это нападение заранее продумано, – и позвонил президенту и весьма настойчиво требовал дать санкцию на ответные действия. Трудно установить, звонил ли он Джонсону на самом деле, но, так или иначе, его эмоции не стали решающим фактором. Служебная записка Банди, которую он составил по пути домой вместе с Тейлором и генералом Уильямом Уэстморлендом, заменившим Харкинса, отличалась беспристрастностью и жесткостью суждений. В ней говорилось, что без «проведения Соединенными Штатами новой операции поражение Южного Вьетнама кажется неизбежным… Ставки во Вьетнаме чрезмерно высоки… Международный престиж США подвергается риску… В настоящий момент у нас нет возможности вести за пределами Вьетнама такие переговоры, которые вселяли бы серьезные надежды». Следовательно, «политика дифференцированных и непрерывных ответных мер», которые планировались, виделась наиболее перспективной. Любые переговоры не следовало считать допустимыми за исключением тех, в основе которых лежало бы прекращение применения силы Вьетконгом.

Вот важнейшие элементы, которые формировали политический курс Соединенных Штатов: высокие ставки политической игры, защита престижа США как первостепенная задача, поэтапная эскалация бомбардировок в качестве стратегического направления действий, нежелательность переговоров до тех пор, пока масштабы карательных мер не ослабят решимость Северного Вьетнама. Впоследствии, объясняя постепенный характер принимавшихся мер, Максвелл Тейлор писал: «Мы хотели, чтобы у Хо Ши Мина и его советников было время поразмышлять о перспективах их разрушенной родины». Источник будущих затруднений увидел в этом Джон Макнотон. Этот бывший профессор права подверг выбранный курс самому тщательному анализу. С предусмотрительностью, которая не слишком обнадеживала, он включил в список целей войны следующий пункт: «Выйти из кризиса, не запятнав себя использованием недопустимых методов».

Уже через несколько часов после нападения на Плейку последовало решение о нанесении удара возмездия. Чтобы засвидетельствовать принятие решения, в Белый дом вызвали лидера сенатского большинства и спикера палаты представителей. Второго марта, после трех недель напряженных дискуссий, началось осуществление рассчитанной на три месяца операции ВВС по бомбардировке Северного Вьетнама. Эта операция получила название «Раскаты грома».

Обеспокоенность Джонсона тем, что в ходе бомбардировок можно переступить ту незримую черту, за которой кончится терпение русских и китайцев, требовала, чтобы контроль за выполнением операции «Раскаты грома» осуществлялся непосредственно из Белого дома. Каждую неделю Командование вооруженными силами в зоне Тихого океана составляло отчет с перечислением вражеских полевых складов, пакгаузов, складов горючего, ремонтных мастерских и других целей, их описанием, указанием местоположения и расчетным количеством самолетовылетов и направляло его в Вашингтон, где отчет рассматривался в течение недели. Сначала он попадал в Объединенный комитет начальников штабов, потом к Макнамаре, а тот посылал его в Белый дом. Там все данные тщательно изучались на самом высоком уровне. Этим занималась группа, в которую первоначально входили президент, министр обороны, госсекретарь и шеф Совета национальной безопасности, которые собирались каждый вторник во время ленча. Выбранные цели находились за 9000 миль от того места, где совещались люди, которые были загружены решением сотен других проблем, а сделанный ими выбор следовал обратно по тому самому маршруту. Впоследствии каждый пилот докладывал командиру базы о результатах вылета, и после проверки эти сведения переправлялись в Вашингтон. Макнамара всегда был осведомлен лучше других, поскольку поездка из Пентагона в Белый дом давала ему лишних восемь минут на изучение списка целей.

Главным фактором создания обстановки на ленчах по вторникам были панно в столовой второго этажа. На них были изображены сцены триумфа революционеров в Саратоге и Йорктауне. Всегда мечтавший войти в историю, Джонсон пригласил профессора Генри Граффа из Колумбийского университета посетить несколько совещаний во время ленча по вторникам и взять интервью у членов группы. Увы, итоговый отчет Граффа не стал памятником выдающимся деяниям Джонсона, на что он так надеялся. Согласно его собственным воспоминаниям, которые, возможно, слегка приукрашены, Джонсон не спал ночами, с тревогой размышляя о том, что может привести в действие «тайные договоренности» между Северным Вьетнамом и союзниками последнего. Иногда доходило до того, что в три часа ночи он надевал халат и спускался в оперативный штаб, где на карту, висевшую на стене, наносились результаты воздушных налетов.

Однако опасность большая, чем та, что исходила из Китая, крылась во внутриполитической обстановке в США. В целом, настроения внутри страны, во всяком случае в той мере, в которой им уделялось внимание, свидетельствовали о поддержке войны, но массированные бомбардировки вызвали взрывы недовольства в университетских кампусах. Первый «диспут-семинар» преподавателей и студентов Мичиганского университета состоялся в марте и собрал неожиданно большое число участников – 3000 человек. Вскоре этому примеру последовали университеты обоих побережий. С участниками одного митинга в Вашингтоне поддерживали связь по телефону 122 университетских городка. Более неожиданным, чем сочувствие университетского движения странам Азии, стали рост борьбы за гражданские права и свободу слова и тот энтузиазм, с каким студенты отстаивали другие радикальные идеи начала 1960-х. Эти группы неожиданно нашли себе новое применение и стали «источниками организующей энергии». В Беркли 26 членов профессорско-преподавательского состава подписали письмо, в котором утверждалось, что «правительство Соединенных Штатов совершает злостное преступление во Вьетнаме». В письме ученые также выражали свой стыд и гнев тем, что «эта кровавая баня творится от нашего имени». Хотя и расколотое междоусобицей соперничавших группировок, протестное движение передало свою яростную энергию (в основном, бессмысленную) оппозиции.

Политики предвидели, что возникнет необходимость в проведении «убедительной пропагандистской кампании», которая будет идти параллельно военным действиям, но результаты этой кампании оказались весьма незначительными. Группы государственных чиновников, умевших выступать перед публикой, были направлены в университеты, где предполагалось устроить дебаты с протестующими. Но их прибытие вызывало еще больше протестов, а сами они стали жертвами студентов, которые задавали им каверзные вопросы. Опубликованная Госдепартаментом Белая книга под названием «Агрессия Севера», которая должна была предъявить в качестве «агрессивной войны» осуществляемое Северным Вьетнамом проникновение на Юг живой силы и вооружений, оказалась малоубедительной. Во всех публичных оправдательных заявлениях президент, госсекретарь и другие ораторы постоянно твердили об «агрессии», «воинствующей агрессии», «вооруженной агрессии» и всегда сравнивали текущее положение с неудачными попытками остановить агрессоров, закончившимися Второй мировой войной; при этом они постоянно намекали, что во Вьетнаме также имеет место иностранная агрессия. Они так упорно придерживались этого мнения, что иногда открыто его высказывали, как Макнамара, который в 1966 году назвал вьетнамскую войну «наиболее вопиющим случаем внешней агрессии». Возможно, разделение Вьетнама на идеологической почве было вполне реальным и непреодолимым, таким же, как разделение между Югом и Севером во время гражданской войны в Америке, но в последнем случае не сохранилось никаких упоминаний о том, что война Севера против решившего выйти из Союза Юга считалась «внешней агрессией».

К апрелю стало ясно, что «Раскаты грома» не оказывают заметного воздействия на решимость противника. Бомбардировки троп, по которым осуществлялось снабжение в Лаосе, не смогли воспрепятствовать проникновению партизан на Юг. Не было никаких признаков того, что рейды Вьетконга пошли на убыль. Решение о развертывании американских сухопутных сил казалось неотвратимым, тем более что именно это рекомендовал сделать Объединенный комитет начальников штабов. Осознавая всю важность вопроса, политики обсуждали его до полного изнеможения. Самонадеянной уверенности одних другие противопоставляли сомнения и нерешительность, причем ни среди военных, ни среди гражданских не было единого мнения. Решения, принятые в апреле и мае, отличались незаконченностью и опирались на стратегию непрерывных бомбардировок, дополненных боевыми действиями наземных войск. Цель этой стратегии состояла в том, чтобы сломить волю Северного Вьетнама и Вьетконга, «эффективно опровергая их претензии на победу и приближая переговоры посредством ослабления противника». Считалось, что необходимого ослабления врага можно добиться посредством его полного истощения, то есть уничтожением сил Вьетконга, а не попытками одержать над ними победу. На первом этапе численность войск США, принимающих участие в боевых действиях, должна была составить до 82 тысяч человек.

Седьмого апреля Джонсон, желавший добиться цели не только мечом войны, но и оливковой ветвью мира, выступил с важной речью в Университете Джонса Хопкинса. В своем выступлении он обрисовал перспективы восстановления обширных сельскохозяйственных районов и выполнения программы контроля за поставками продуктов в долину реки Меконг. Предполагалось, что финансовая поддержка Соединенных Штатов составит 1 миллиард долларов и что часть ее получит Северный Вьетнам – после того как признает необходимость заключения мира. Также Джонсон заявил, что США «никогда не уступят инициативу в области поисков… мирного урегулирования» и уже сейчас готовы к «не ограниченным какими-либо условиями дискуссиям». Это казалось проявлением открытости и великодушия, но в американском понимании «не ограниченными какими-либо условиями» могли быть переговоры в ситуации, когда Север настолько разрушен, что готов идти на уступки. Противопоставленные равно отстаиваемым предварительным условиям другой стороны, эти предложения были фиксированными исходными условиями, которые сводили к нулю все мирные инициативы на протяжении следующих трех лет.

На приманку стоимостью в миллиард долларов никто не клюнул. Отклонив предложение Джонсона, Ханой на следующий же день предъявил свои четыре предварительных условия: 1) вывод из страны всех вооруженных сил США; 2) обе стороны не заключают никаких союзов с иностранными государствами и не дают разрешения на ввод иностранных войск; 3) принятие Южным Вьетнамом программы НОФ (Национально-освободительного фронта, или Вьетконга); 4) воссоединение страны без внешнего вмешательства. Поскольку пункт 3 содержал именно то требование, которое заставило Южный Вьетнам вести боевые действия и вступить в войну Соединенные Штаты, он, очевидно, и сделал невозможным дальнейшее обсуждение. Идея предоставления международных гарантий локализации конфликта была заблокирована. Созванная маршалом Тито конференция семнадцати неприсоединившихся государств, которая призвала стороны вступить в переговоры, не оказала никакого воздействия. Безрезультатными оказались и попытки канадского представителя Международной контрольной комиссии Дж. Блэра Сиборна установить контакты с Ханоем. Премьер-министрам четырех стран Британского содружества поручили ускорить процесс вступления в переговоры, посетив столицы противоборствующих сторон, но Москва, Пекин и Ханой отказали им во въезде. Спустя несколько месяцев выполнявший ту же миссию дипломатический представитель Великобритании, которому разрешили прибыть в Ханой, обнаружил, что ответная реакция Северного Вьетнама по-прежнему отрицательная.

В мае 1965 года Соединенные Штаты сами предприняли усилия в том же направлении, на время прекратив бомбардировки, что, как надеялись, могло привести к желанию Ханоя тем или иным образом показать свое стремление вступить в переговоры. Одновременно Дин Раск направил ноту в посольство Северного Вьетнама в Москве. В этой ноте он предлагал взаимное сокращение числа «вооруженных акций». Нота осталась без ответа, и через несколько дней американские бомбардировки возобновились.

Девятого июня Белый дом публично объявил о принятии фатального решения санкционировать «боевую поддержку» Южного Вьетнама американскими наземными силами. Вся пустая болтовня должна была внушить, что это просто усиление активности, а не радикальные изменения в ходе операции. Первая миссия под названием «Найти и уничтожить» состоялась 28 июня. В июле президент объявил об увеличении минимальной численности призывников, а также об отправке еще 50 тысяч военнослужащих с целью довести состав группировки во Вьетнаме до 125 тысяч человек. Дальнейшие меры по усилению группировки привели к тому, что к исходу 1965 года ее численность возросла до 200 тысяч человек. Впоследствии генерал Тейлор объяснял Сенату, что цель эскалации состояла в следующем: наносить «вьетконговским партизанам постоянно возрастающий урон, который они не в состоянии восполнить», и с помощью этой тактики истощения людских ресурсов убедить Север, что он не может одержать военную победу над Югом. «Теоретически, у них к исходу 1966 года, в сущности, не осталось бы обученных войск», и на этом этапе они, вместо того чтобы пойти на переговоры, скорее всего, «просто откажутся от своих вылазок и уйдут восвояси». Именно стремлением достичь этой цели объясняется тот факт, что запредельная численность убитых стала неприятной особенностью вьетнамской войны. По какой-то причине в ходе проведенного Пентагоном сложного статистического анализа был упущен тот факт, что Север, располагавший регулярной армией численностью свыше 400 тысяч человек, на самом деле мог задействовать любое количество людей, чтобы возместить потери Вьетконга.

Теперь участие США в войне стало свершившимся фактом. Американские солдаты убивали и погибали, американские пилоты прорывались сквозь завесу зенитного огня, а когда сбитые самолеты падали на землю, спасшихся летчиков захватывали, и они становились военнопленными. Война – такая процедура, участие в которой нельзя остановить, не признав свое поражение. Америка угодила в расставленный собственными руками капкан. Только с величайшим трудом и при невероятном везении, поскольку часто обнаруживается, что воюющие стороны не могут отказаться от тщетных попыток достичь своих целей, боевые действия можно завершить, согласившись на компромисс. Поскольку война есть последнее прибежище политики, чреватое разрушениями и смертями, она традиционно сопровождается торжественными оправдательными заявлениями. В Средние века это было заявление о «праведной войне», в наше время это объявление войны (как делают все, за исключением японцев, а те начинают свои войны с внезапного нападения). Какими бы фальшивыми и способными ввести в заблуждение ни были эти оправдания (а обычно такими они и бывают), подобная приверженность букве закона служит для того, чтобы изложить суть дела и автоматически наделить правительство расширенными полномочиями.

Джонсон решил обойтись без объявления войны, во-первых, потому, что в отношении национальной безопасности ни причины, ни цели этой войны не были достаточно ясны, чтобы служить оправданием; во-вторых, по причине опасений, что объявление войны может спровоцировать Россию или Китай на подобный ответный шаг. Главным же образом он опасался того, что война отвлечет внимание и ресурсы от внутриполитических программ, которые, как он надеялся, впишут его имя в историю. Еще одной причиной решения умалчивать о степени вовлеченности США в конфликт и напускать побольше тумана было опасение взбудоражить многочисленных правых, которые, если объявить об ухудшающемся положении Южного Вьетнама, сразу же потребуют военного вторжения и неограниченных бомбардировок Севера. Джонсон считал, что может вести войну, не уведомляя об этом нацию. Он не просил у Конгресса санкции на объявление войны, поскольку его либо предупредили, либо он сам боялся, что такой санкции ему могут и не дать. Не просил он и о повторном голосовании по резолюции об инциденте в Тонкинском заливе, поскольку опасался, что окажется в затруднительном положении в отсутствие убедительного большинства.

Было бы разумнее пройти это испытание и потребовать от Конгресса взять на себя конституционную ответственность за вступление в войну. Президенту также следовало обратиться с просьбой повысить налоги, чтобы сбалансировать военные расходы и сдержать инфляцию. Он уклонился от этого в надежде, что таким образом ему удастся избежать протестов. В результате его война во Вьетнаме так и не была узаконена. Отказом объявить войну Джонсон способствовал возникновению раскола в обществе и совершил ошибку, ставшую фатальной для его президентства, поскольку не обеспечил поддержку общества.

Уклонение от объявления войны стало одним из последствий принятия концепции ограниченной войны, разработанной в годы правления Кеннеди. В одном из своих важнейших заявлений того времени Макнамара сказал: «Величайший вклад, который вносит Вьетнам… это развитие способности Соединенных Штатов вести ограниченную войну, вступать в войну, не пробуждая общественный гнев». Он был убежден в том, что «в нашей истории это почти необходимость, ибо это тот вид войны, с которым, по всей вероятности, мы будем сталкиваться на протяжении следующих пятидесяти лет». [18]18
  Процитированное в двух научных работах, это заявление, о котором мистер Макнамара предпочитает не вспоминать, стало определяющим в ходе попыток выявить подтвержденный документами первоисточник. Оно включено в эту книгу, поскольку сейчас налицо сходная политическая обстановка, а последствия могут оказаться столь же серьезными, какими они были тогда.


[Закрыть]

В сущности, ограниченная война есть война, решение вступить в которую принимает президент, «не пробуждая общественный гнев» (имеется в виду отсутствие официального заявления). Это подразумевает отрыв от народа, то есть игнорирование принципа представительного государственного управления. Ограниченная война не лучше, не гуманнее и не праведнее, чем война полномасштабная, вопреки утверждениям ее поборников. Она убивает с той же самой неотвратимостью. К тому же, когда для одной стороны это ограниченная война, а для другой – тотальная, то более чем вероятно, что она окажется безуспешной, как понятно правителям, более привычным к алогичному мышлению. В 1959 году президент Египта Насер, которого Сирия и Иордания убеждали начать ограниченную войну против Израиля, ответил, что у него возникнет такое желание, только если его союзники получат от Бен-Гуриона гарантии того, что и тот ограничит масштабы войны. «Будет война ограниченной или нет, зависит от противной стороны».

Тот факт, что Джонсон решился начать войну сразу после окончания выборов, нашел соответствующее отражение в карикатуре Пола Конрада, на которой президент смотрит в зеркало и видит в нем лицо Голдуотера. С этого времени недовольство, главными выразителями которого все еще оставались студенты, экстремисты и пацифисты, постоянно делалось более и более ощутимым. Был сформирован Национальный координационный комитет по прекращению войны во Вьетнаме, который занимался организацией митингов протеста и собрал сорокатысячную толпу на пикет у Белого дома. Стала распространяться практика сжигания призывных повесток. Пример этому подал молодой человек по имени Дэвид Миллер, которого арестовали после того, как он демонстративно сжег свою повестку в присутствии сотрудников ФБР, и который за этот поступок провел два года в тюрьме. Второго ноября 1965 года квакер из Балтимора, следуя ужасному примеру буддийских монахов, сжег себя на ступенях здания Пентагона. Спустя неделю такое же самоубийство было совершено перед зданием ООН. Эти акты казались слишком безумными, чтобы оказать на американскую публику хоть какое-то воздействие, кроме негативного, и в общественном сознании участники антивоенных протестов воспринимались как неприспособленные к нормальной жизни неврастеники.

Инакомыслие отличалось неистовством, но оно было далеко не повсеместным явлением. Выразителем реакционных настроений, которые так отличают членов профсоюзов в Америке от их коллег за рубежом, являлся Совет АФТ-КПП. На промежуточных выборах 1966 года Совет открыто предупредил членов Конгресса, что «тот, кто не оказывает безграничную поддержку нашим вооруженным силам, в сущности, оказывает помощь коммунистическому врагу нашей страны». Рядовые члены профсоюзов разделяли такие настроения. Когда во время выборов 1966 года не разделявший этих взглядов мэр пригорода Детройта, города Дирборн (штат Мичиган), где находились предприятия и офисы компании «Форд мотор», провел в ходе муниципального голосования опрос, предложив поддержать вывод американских войск и прекращение огня, «чтобы вьетнамский народ мог сам урегулировать собственные проблемы», подавляющее большинство проголосовавших высказалось против.

Впрочем, влиятельные лица тоже проявляли инакомыслие. Так, даже Уолтер Липман пожертвовал своими, столь тщательно оберегаемыми сердечными отношениями с президентом ради того, чтобы добиться истины. Отвергая понятие «внешней агрессии» в качестве аргумента, он изрекал следующие прописные истины: никогда не было двух Вьетнамов, есть только «две зоны, на которые разделена одна страна». Он подверг язвительным насмешкам политику глобализма, благодаря которой США, как мировой жандарм, вынуждены разбираться с «бесконечными национально-освободительными войнами». Изменение взглядов Липмана и газеты «Нью-Йорк таймс», которая теперь возражала против более масштабного участия Америки в конфликте, сделало доводы оппозиции более вескими, тем более что и внутри правительства открыто высказывались сомнения в том, что эту войну можно выиграть с помощью военной силы. Пользовавшийся доверием президента пресс-секретарь Билл Мойерс упорно пытался нанести фланговый удар по «ястребам» из верхнего эшелона правительства. Для этого он сообщал президенту о разочарованности находившихся во Вьетнаме офицеров менее высокого ранга, доверенных лиц и наблюдателей. Сеть информаторов Мойерса, первоначально созданная по просьбе Джонсона для того, чтобы получать сведения о противоположных точках зрения, теперь оказалась слишком неудобной для президента, которому не нравились «диссонансы» и наличие множества разных мнений. У него возникла та же самая проблема, суть которой в момент раскаяния внезапно открылась папе Александру VI, признавшему, что правитель никогда не слышит правду и «заканчивает тем, что не хочет ее слышать». Джонсон желал, чтобы его политику одобряли, а не ставили под сомнение, и когда проблемы приобрели ясные очертания, он старался игнорировать доклады Мойерса.

Советники, которые были обеспокоены неизбежностью эскалации войны, предлагали альтернативные решения. Глава посольства в Сайгоне Максвелл Тейлор, несмотря на свою ответственность за первые шаги в направлении участия в боевых действиях, не поддерживал идею расширения масштабов операции. В начале 1965 года он предложил план «прекращения нашего участия». В плане рекомендовалось вернуться к переговорам в Женеве, используя в качестве «козыря» последовательное сокращение американских войск, «амнистию и гражданские права» для Вьетконга, а также финансируемую Америкой программу развития всего Индокитая. Этот план был составлен заместителем Тейлора, профессиональным дипломатом Алексисом Джонсоном. Намек на этот план прозвучал в речи, произнесенной в Университете Джонса Хопкинса, но дальше дело не пошло. Затем настала очередь Джорджа Болла, который в своих многочисленных служебных записках убеждал забыть об интересах США в Сайгоне, не дожидаясь, пока гораздо более серьезная катастрофа не оставит никакого выбора. О процессе передачи сведений президенту Гэлбрайт писал: «Непомерные трудности таковы, что он никогда не будет о них читать».

Два глубоко уважаемых президентом человека, сенатор от Джорджии Ричард Рассел и бывший советник Трумэна Кларк Клиффорд, пытались отговорить Джонсона от намеченного политического курса. Что касается Рассела, который в годы сенаторства Джонсона был его коллегой и вплоть до 1969 года являлся председателем не только всесильного Комитета по ассигнованиям Конгресса США, но и Комитета по делам вооруженных сил, многие считали, что он стал бы первым президентом-южанином, если бы, волей случая, его не опередил Джонсон. Хотя в глазах широкой публики Рассел был «ястребом», но в 1964 году именно он в личной беседе с Джонсоном уговаривал того держаться подальше от войны в Азии. Теперь же он предлагал (что было редким примером творческого мышления) провести опрос общественного мнения во вьетнамских городах, предложив ответить, нужна ли Вьетнаму американская помощь; если результаты опроса будут отрицательными, Соединенным Штатам следует уйти. Подтверждение вьетнамским общественным мнением верности американского суждения о том, что это «их» война, – оригинальная идея, которая до того никому не приходила в голову; но, несмотря на высокий статус ее автора, она, разумеется, была отвергнута.

Быть может, для того, чтобы получить ответ на этот вопрос, надо было всего лишь взглянуть в глаза вьетнамским крестьянам. Один журналист, который освещал войну в Европе, вспоминал улыбки и объятия местных жителей, которые радостно предлагали вино американским солдатам, проходившим по освобожденным районам Италии. Во Вьетнаме, когда американские подразделения проходили мимо стоявших на улицах городков или деревень, вьетнамцы лишь опускали глаза или смотрели в другую сторону; никаких радостных возгласов. «Они просто хотели, чтобы мы убрались домой». В этом налицо признак тщетности попыток «строительства нации». Разве была хоть одна нация построена из-за рубежа?

Клиффорд, влиятельный вашингтонский юрист и человек, близкий к президенту, в личном письме Джонсону предупреждал, что, по оценкам ЦРУ, дальнейшее наращивание сухопутных сил может привести к «бесконечным односторонним затратам… и отсутствию реальной надежды на окончательную победу». Напротив, советовал он, президенту следует опробовать каждый вариант, который может привести к урегулированию. «Это будет не то, чего мы желаем, но мы можем научиться с этим жить». Истинный смысл его предложений и предложений других советников был раскрыт иностранным наблюдателем, выдающимся шведским экономистом Гуннаром Мюрдалем, который в июле 1965 года заявил на страницах «Нью-Йорк таймс»: «Убежденность в том, что эта политика закончится провалом, повсеместно поддерживается во всех странах за пределами Соединенных Штатов».