Текст книги "Ода политической глупости. От Трои до Вьетнама"

Автор книги: Барбара Такман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 37 страниц)

Барбара Такман
«Ода политической глупости. От Трои до Вьетнама»

Не вижу причин, почему кто-то может предполагать, что мотивы прошлого не прозвучат в будущем снова, как и прежде… Разумные люди используют их для разумных свершений, безумцы обратят их в абсурд и беды.

Джозеф Кэмпбелл. Предисловие к книге «Маски бога: первобытная мифология» (1969)

БЛАГОДАРНОСТИ

Мне хотелось бы поблагодарить тех, кто внес свой вклад в эту книгу: профессора Уильяма Уилкокса, ответственного редактора архива Бенджамина Франклина в Йельском университете, за критическое прочтение четвертой главы; Ричарда Дадмена, бывшего шефа бюро «Сент-Луис пост диспатч» в Вашингтоне и автора книги «Сорок дней с врагом» (записи о пребывании в плену в Камбодже), за прочтение пятой главы; профессора Нельсона Минника из Американского Католического университета за прочтение третьей главы. Прочтение не подразумевает согласия, особенно в последнем случае. Ответственность за все истолкования и мнения несу я одна.

За консультирование и разнообразную помощь я благодарна: профессору исторического факультета Гарвардского университета Бернарду Бейлину; доктору Питеру Данну, автору исследования по возвращению французских войск во Вьетнам в 1945 году; Джеффри Рейсу за то, что он познакомил меня с истинным смыслом термина «когнитивный диссонанс»; полковнику Гарри Саммерсу из Армейского военного колледжа; Дженис Креслинс из библиотеки Совета по международным отношениям, а также всем людям, упомянутым в библиографии к пятой главе, – они были так добры, что уделили время для бесед со мной.

Я в долгу перед профессором факультета античной литературы Гарвардского университета Эмили Вермюэль, перед Джоан Сасслер из музея Льюиса-Уолпола в Фармингтоне, штат Коннектикут, и ее коллегой Марком Пактеромиз Национальной портретной галереи в Вашингтоне; перед отделом репродукций и иллюстраций, а также греко-римским отделом Музея искусств Метрополитен в Нью-Йорке; перед отделом репродукций и фотографий Библиотеки Конгресса США; перед Чарльзом Грином из Музея карикатур, Кэтрин Прентисс из Совета газет и комиксов; перед Эстер Грин из «Эй Эм Хит энд компани» в Лондоне за ее работу в Национальной портретной галерее (в Лондоне) и Британском музее. Своим воплощением в печатном виде моя рукопись обязана Мэри Макгвайр из издательства «Альфред Нопф», которая не сбилась с пути в потоке разобщенных материалов и укрепила слабые места. Особая благодарность Робин Соммер за самоотверженный и эффективный контроль над точностью корректуры.

Также я благодарна своему мужу, доктору Лестеру Р. Такману, за предложение упомянуть Ровоама и за то, что он отыскал материалы о древней продолжительной войне ассирийцев; моей дочери и зятю, Люси и Дэвиду Айзенбергам, и моей дочери Эльме Такман за прочтение рукописи и полезные замечания; моему агенту Тимоти Селдсу из агентства «Рассел энд Волкенинг» за уделенное время и оказанную помощь всегда, когда была необходимость; и моему редактору и издателю Роберту Готтлибу за критические замечания и за то, что он терпеливо выслушивал по телефону сетования и причитания автора.

Барбара Такман

ГЛАВА ПЕРВАЯ
ПОЛИТИКА ПРОТИВ СОБСТВЕННЫХ ИНТЕРЕСОВ

На протяжении всей истории человечества, независимо от времени и места, правители всегда преследовали скорее политические цели, нежели личные интересы. По сравнению почти со всеми прочими сферами своей деятельности человек, можно сказать, хуже всего проявил себя в правлении. Мудрость, которую можно определить как вынесение суждений на основе опыта, здравого смысла и доступной информации, в этой области работает хуже и разочаровывает больше, чем должна бы. Почему люди, занимающие высшие посты, столь часто действуют вопреки разуму и личному мнению, которое является верным? Почему столь часто подводит нас сам процесс мышления в правильном направлении?

Начать хотя бы с того, почему правители Трои согласились ввезти подозрительного деревянного коня в свои стены, несмотря на множество причин ожидать от ахейцев подвоха? Почему сменявшие один другого министры Георга III настаивали на политике принуждения, а не умиротворения американских колоний, несмотря на доводы многих советников – мол, из этого может получиться больше вреда, чем пользы? Почему Карл XII и Наполеон, а после Гитлер пытались завоевать Россию, несмотря на неудачи предшественников? Почему Монтесума, имевший в своем распоряжении лютую неудержимую армию и город с населением в 300 тысяч человек, пассивно сдался нескольким сотням чужеземных завоевателей даже после того, как стало ясно, что они простые смертные, а не боги? Почему Чан Кайши отказывался прислушаться к здравому смыслу и не задумывался о реформах до тех пор, пока однажды утром не увидел, что страна ускользнула от него? Почему государства-импортеры нефти конкурируют друг с другом за доступные запасы, хотя единый фронт по отношению к экспортерам помог бы им контролировать ситуацию? Почему в последнее время британские профсоюзы разыгрывают глупые спектакли и периодически парализуют страну, видимо полагая, что они – сами по себе и к остальному обществу не имеют никакого отношения? Почему американский бизнес настаивает на «расширении», тем временем активно истощая основные ресурсы, необходимые для жизни на нашей планете, – почву, воду и чистый воздух? (Профсоюзы и бизнес не являются непосредственно правлением в политическом смысле, однако они оказывают влияние на ситуации управления.)

В любой области, кроме правления, человек достиг невероятного: в наши дни он изобрел аппараты для полетов от Земли до Луны; в прошлом укротил ветер и электричество, поднял с земли камни и превратил их в устремленные к небу соборы, соткал шелк из коконов, сотворил музыкальные инструменты, заставил двигатель работать от пара, остановил развитие болезней либо излечил от них, заставил отступить Северное море и создал на его месте сушу, классифицировал все формы жизни, проник в тайны космоса. «Прочие науки продвинулись далеко вперед, – признавал наш второй президент Джон Адамс, – однако наука управления не сдвинулась с места, сегодня она работает почти так же, как три или четыре тысячи лет назад».

Плохое правление существует в четырех формах, которые часто сочетаются. Это 1) тирания или гнет (подобных примеров в истории слишком много и они слишком хорошо известны, чтобы их приводить); 2) чрезмерные амбиции, такие как предпринятая Афинами попытка завоевать Сицилию в Пелопоннесской войне; попытка Филиппа II покорить Англию с помощью Великой Армады; задуманный «высшей расой» и дважды предпринятый Германией захват Европы; претензии Японии на господство в Азии; 3) некомпетентность или своенравие. Эта книга повествует о последнем в различных конкретных проявлениях, а именно – в осуществлении той или иной политики вопреки личным интересам при участии избирателей или государства. Личный интерес – это все, что способствует благоденствию или выгоде тех, кем правят, тогда как безумие – это политика, которая при данных условиях приводит к обратным результатам.

Чтобы политику можно было назвать безумной, она должна отвечать трем условиям.

Во-первых, ее должны признать нецелесообразной уже современники, а не только потомки. Это важно, потому что политика определяется продолжительностью. «Нет ничего более несправедливого, – сказал как-то английский историк, – чем судить людей прошлого представлениями настоящего. Что бы ни говорили о морали, политическая мудрость – это определенно временное явление». Чтобы не судить современными ценностями, мы должны помнить о времени и исследовать только те эпизоды, которым недостало благоразумия, по мнению их современников.

Во-вторых, должен существовать альтернативный ход действий. Чтобы отделить проблему от личности, третий критерий должен быть таким: такой политики обязана придерживаться группа людей, а не индивидуальный правитель, и эта политика должна просуществовать дольше срока правления одного человека. Плохое правление одного монарха или тирана встречается слишком часто, и оно слишком индивидуально, чтобы заслуживать общего исследования. Коллективное правление или смена правителей в одном и том же кабинете, как в случае римских пап эпохи Возрождения, поднимает более значимую проблему. (Троянский конь, если не вдаваться в подробности, – исключение для того времени, а Ровоам – исключение для людей той поры; но каждый является настолько классическим и ранним примером дошедшей до нас истории правления, что показывает, насколько глубоко укоренился феномен безумия.)

Проявления безумия не зависят ни от эпохи, ни от места; они безвременны и универсальны, хотя привычки и верования конкретного времени и места определяют их форму. Безумие не связано с режимом: монархия, олигархия и демократия производят его в равной степени. Нет у безумия и приверженности к определенной нации или классу. Рабочий класс, представленный коммунистами, ведет себя у власти не умнее и не эффективнее, чем средний класс, что показывает недавняя история. Мао Цзэдуном можно восхищаться во многих отношениях, но Большой скачок, с его сталелитейными заводами в каждом дворе, и «культурная революция» были упражнениями в безумии, которые сильно помешали прогрессу и стабильности Китая, не говоря уж о репутации председателя Мао. Времена, когда пролетариат был у власти в России, едва ли можно назвать светлыми, хотя спустя шестьдесят лет они, возможно, увенчались своего рода жестоким успехом. Если большинство населения России живет сейчас благополучнее в материальном плане, чем раньше, то цена жестокости и тирании от этого не умаляется; возможно, успехи обошлись даже дороже, чем при царях.

Французская революция, великий прототип радикально-либерального управления, быстро вернулась к венценосной автократии, как только нашла способного управленца. Революционные режимы якобинцев и Директории могли собраться с силами, избавиться от внутренних врагов и уничтожить внешних противников, однако не могли управлять даже собственными сторонниками, чтобы поддерживать внутренний порядок, создавать компетентные правительства или собирать налоги. Новый порядок спасли лишь военные кампании Бонапарта, которые военными трофеями пополняли казну, а позже – способность Бонапарта руководить. Он выбирал чиновников по принципу «Карьера открыта талантам» ( la carrier ouverte aux talents), – и необходимыми талантами считались ум, энергичность, работоспособность и подчинение. Принцип работал до тех пор, пока сам Наполеон, классическая жертва гордыни, из-за слишком высоких запросов не уничтожил себя.

Можно задаться вопросом: почему, если глупость или порочность присущи отдельным людям, мы должны ожидать чего-то другого от правительств? Причина в том, что глупость правительства оказывает глобальное влияние на большее число людей, чем глупость одного человека, и, тем самым, обязанность правительства – поступать разумно. Именно так, и если это известно уже давно, почему человечество не предпринимает мер предосторожности и не ограждает себя от неразумия? Такие попытки были, начиная с Платона, предложившего создать особое сословие, которое обучали бы профессионально управлять. Согласно его схеме правящий класс в правильном обществе должен состоять из людей, обученных искусству управления, рациональных и мудрых. Платон признавал, что такие люди встречаются редко, а потому их необходимо выводить и воспитывать методами евгеники. Управление, говорил он, есть особое искусство, в котором, как в любой другой профессии, можно преуспеть только через изучение предмета, и никаким другим способом. Идеалом Платона, красивым и недостижимым, был правитель-философ. «Когда цари философствуют, а философы царствуют – мир благоденствует». А «доколе философы не будут царствовать, или цари не станут философами, не будет спасения – ни государству, ни роду человеческому». И так оно и было.

Глупость и невежество, источники самообмана, суть факторы, играющие весьма важную роль в управлении. Они ведут к оценке ситуации с позиций предвзятости и упрямства, к игнорированию или опровержению любых признаков противоположного. Они действуют по собственному желанию и не позволяют фактам отклонить их от заданного курса. Данный подход кратко описан одним историком в заметках о Филиппе II, короле Испании, переплюнувшем глупостью всех правителей. «Ни один провал не смог поколебать веру Филиппа в исключительное совершенство его политики».

Классическим примером является и «План 17», французский план войны 1914 года, составленный с упором на атаку. Все усилия французов были сосредоточены на продвижении к Рейну, что оставило Францию практически без защиты; эту стратегию можно оправдать лишь абсолютной уверенностью в том, что немцы не смогут собрать достаточно крупную армию, чтобы продолжить вторжение в западную Бельгию и французские прибрежные провинции. Эта самонадеянность исходила из столь же твердого убеждения, что немцы никогда не перебросят резерв к линии фронта. Свидетельства обратного, которые начали просачиваться в Генеральный штаб Франции в 1913 году, были проигнорированы по приказу, запрещавшему любые «слухи» о возможном продвижении Германии на запад, чтобы не смущать солдат, идущих на восток, к Рейну. Когда началась война, немцы быстро подтянули резервы и продвинулись далеко на восток, в результате обеспечив затяжной характер войны и ее ужасные последствия для нашего века.

Глупость – это еще и отказ учиться на опыте, и в этом никто не способен сравниться со средневековыми правителями XIV века. Не важно, сколь часто и явно девальвация подрывала экономику и озлобляла народ: французская династия Валуа прибегала в ней всякий раз, когда нуждалась в деньгах, – до тех пор пока не вызвала восстание буржуазии. В войне, ремесле правящего класса, глупость особенно очевидна. Не важно, сколь часто кампания, ведущаяся за счет ресурсов вражеской страны, приводила к обнищанию и даже голоду, как во время завоеваний Англией французских земель в Столетней войне, – войны, для которых подобный исход был неизбежен, предпринимались регулярно.

Король Испании начала XVII века, Филипп III, как рассказывают, умер, перегревшись от долгого сидения у горящего камина, а все потому, что слуга, чьей обязанностью было тушить камин, не явился по монаршему зову. В конце XX века кажется, что человечество приближается к подобной стадии самоубийственной глупости. Обстоятельства часто складываются настолько глупо, что имеет смысл выделить только самые значительные: почему бы сверхдержавам не начать взаимное разоружение? почему мы вкладываем все свои умения и ресурсы в гонку вооружения, победа в которой слишком кратковременна, чтобы вообще стоило за нее бороться, а не в попытки изобрести вечный двигатель – другими словами, в жизнь, а не смерть?

На протяжении 2500 лет политические философы, от Платона и Аристотеля, от Фомы Аквинского, Макиавелли, Гоббса, Локка, Руссо, Джефферсона, Мэдисона и Гамильтона до Ницше и Маркса, размышляли над главными вопросами этики, независимости, «общественного договора», прав человека, власти, баланса свободы и закона. Мало кто, за исключением Макиавелли, который изучал государство таким, каково оно есть, а не таким, каким оно должно быть, хоть немного тревожился по поводу обыкновенной глупости, хотя глупость – хроническая и чрезвычайно распространенная проблема. Шведский канцлер граф Аксель Оксеншерна во время Тридцатилетней войны, при правлении гиперактивного Густава Адольфа, и фактический правитель страны в период правления дочери Густава Кристины, пережил достаточно, чтобы перед смертью прийти к заключению: «Знай, сын мой, как мало мудрости у тех, кто правит миром».

Абсолютизм долго был привычной формой правления, и он оставил немало ярких примеров того, как человеческие качества приводят к безумию в управлении со времен первых письменных источников. Ровоам, иудейский монарх, сын царя Соломона, сменил отца на троне в возрасте 41 года приблизительно в 930 г. до н. э., примерно за век до того, как Гомер сложил греческий национальный эпос. Не теряя времени даром, новый царь совершил безумный поступок, разделив свой народ и навсегда потеряв десять северных племен под общим названием Израиль. Среди них многие были недовольны высокими налогами и обязательным трудом, введенным царем Соломоном, и еще при его царствовании предприняли попытку отделиться. Они сплотились вокруг одного из полководцев Соломона, Иеровоама, «сильного и мужественного человека», который согласился возглавить восстание, из-за пророчества о том, что впоследствии наследует власть над десятью племенами. Господь, заговорив устами реального персонажа – Ахии Силомлянина, – тоже сыграл свою роль, однако его роль и тогда, и после не совсем ясна и, скорее всего, стала выдумкой сказителей, которым почудилось, что здесь не помешает участие Всемогущего. Когда восстание было подавлено, Иеровоам бежал в Египет, где местный правитель Шешонк предоставил ему убежище.

Единогласно признанный двумя южными коленами (Иуды и Вениамина) царь Ровоам, зная о волнениях в Израиле, тотчас же отправился в Шхем, центр северных племен, чтобы добиться присяги. Ровоама встретила делегация израильтян, которая потребовала, чтобы он ослабил бремя обязательного труда, наложенное его отцом; мол, если он это сделает, народ будет служить ему верой и правдой. Среди делегатов был и Иеровоам, за которым поспешно послали в Египет, едва умер царь Соломон; его присутствие должно было предупредить Ровоама о том, что ситуация критическая.

Обратимся далее к тексту 3-й Книги Царств. Колеблясь, Ровоам попросил делегацию удалиться и вернуться за ответом через три дня. Тем временем он попросил совета у старейшин, которые помогали его отцу, и те посоветовали уступить: если он поведет себя достойно и обратится «к ним с добрыми словами, они навсегда станут рабами твоими». Но ощущение власти было ему в новинку, разогревало кровь, и этот совет показался Ровоаму «недостойным», поэтому он обратился к «молодым людям, которые росли вместе с ним». Они знали его нрав и, как советники всех времен, желающие укрепить свое положение в «Овальном кабинете», дали совет, который должен понравиться правителю. Не следует делать поблажек, надо прямо сказать, что правление Ровоама будет для подданных не легче, а тяжелее правления его отца. Советники написали для него знаменитую речь, которая подойдет любому деспоту: «Если отец мой обременял вас тяжким игом, то я увеличу иго ваше; отец мой наказывал вас бичами, а я буду наказывать вас скорпионами». Ровоаму понравилось это дикое предложение, он встретился с делегацией, когда та вернулась через три дня, и обратился к ним «грубо», слово в слово как предложили молодые советники.

То, что его подданные, возможно, не захотят смиренно принять такой ответ, Ровоаму, похоже, в голову не приходило. Не без причин в еврейской истории он получил прозвище «великого в своем безумии». И немедленно – настолько стремительно, что можно предположить, будто они заранее продумали план действий в случае отказа царя, – мужи израильские объявили об отделении от дома Давида с боевым кличем: «По шатрам своим, Израиль! Теперь знай свой дом, Давид!».

С глупостью, которая поразила бы даже графа Оксеншерну, Ровоам совершил самый провокационный поступок, возможный в данных обстоятельствах. Обратившись к тому, кто представлял ненавистное иго, а именно – Адораму, командующему или надзирателю за принудительными работами, он приказал, явно не предоставив подкрепления, подчинить народ. В ответ народ забил Адорама до смерти камнями, после чего безумный и глупый царь велел запрячь колесницу и бежал в Иерусалим, где созвал всех воинов племен Иуды и Вениамина для начала войны, чтобы снова объединить страну. В то же самое время народ израильский назвал своим царем Иеровоама. Он правил двадцать два года, а Ровоам – семнадцать, «и была война меж ними во все дни жизни их».

Затянувшаяся борьба ослабила оба государства и подтолкнула вассальные земли, завоеванные Давидом на востоке Иордана – Моав, Эдом, Аммон и прочие, – восстановить независимость, что позволило Египту с легкостью их завоевать. Царь Шешонк «с большой армией» захватил укрепленные пограничные посты и подошел к Иерусалиму, который Ровоам смог спасти от завоевания, лишь заплатив врагу дань – золотом из храма и царского дворца. Шешонк также прошел по владениям своего бывшего союзника Иеровоама до самого Мегиддо, однако, видимо из-за нехватки ресурсов для установления владычества, вернулся в Египет.

Двенадцать колен никогда не объединились вновь. Разделенные конфликтом, два государства не смогли сохранить великую империю, созданную Давидом и Соломоном, которая тянулась от севера Сирии до границ Египта, господствовала над мировыми торговыми путями и доступом к Красному морю. Ослабленные и раздробленные, они потеряли способность противостоять агрессии соседей. Через двести лет раздельного существования, в 722 году до н. э., десять племен израильских оказались завоеваны ассирийцами и, как было принято в Ассирии по отношению к побежденному народу, изгнаны со своей земли, принудительно рассеяны и превратились в одну из великих неизвестностей и многовековых исторических загадок.

Царство Иуды, в которое входил и Иерусалим, продолжало существовать как еврейское владение. Несмотря на то, что в разные времена оно смогло вернуть многие из земель на севере, позже это царство тоже было завоевано, жители изгнаны на «воды Вавилонские», затем оно возродилось, пережило иностранное господство, восстание, пострадало от новых захватчиков, вытерпело очередное, более продолжительное изгнание и разделение, гнет, гетто и Холокост – но не исчезло. Альтернативный курс, принять который Ровоаму советовали старцы и который царь столь беспечно отверг, оставил след в истории на последующие 2800 лет.

Столь же губительным, но порожденным иными причинами было безумие, которое привело к завоеванию Мексики. Если Ровоама понять нетрудно, то произошедшее с Монтесумой служит напоминанием о том, что безумие не всегда можно объяснить. Государство ацтеков, которым он правил с 1502 по 1520 год, было богатым, весьма развитым и агрессивным. Окруженная горами и расположенная на плато (где ныне стоит Мехико), столица империи была городом с 60 000 хозяйств, построенных на сваях, дамбах и островках в озере, с оштукатуренными домами, улицами и храмами, великолепным в своей красоте и роскоши, сильным своей армией. С колониями, простирающимися на восток к побережью залива и на запад к Тихому океану, население империи насчитывало около пяти миллионов человек. Правители ацтеков хорошо разбирались в искусстве, науках и сельском хозяйстве, однако религия империи была по современным меркам дикой: человеческие жертвоприношения ацтеков по кровопролитию и жестокости не имеют себе равных в истории рода людского. Армии ацтеков ежегодно отправлялись в походы за рабами, жертвами для ритуалов из соседних племен, за продовольствием, которого всегда не хватало, а также на завоевание новых земель или чтобы покарать бунтовщиков. В ранние годы своего правления Монтесума лично возглавлял эти походы и значительно расширил границы государства.

Культура ацтеков находилась в подчинении богам – птицам, змеям, ягуарам, богу дождя Тлалоку и богу солнца Тескатлипоке, земному владыке-«искусителю», который «нашептывал человеку дикие мысли». Бог-покровитель страны, Кецалькоатль, некогда сошел с небес и уплыл в восточное море, откуда ожидали его возвращения, которое должны предвосхитить знаки и видения и которое предзнаменует конец империи.

В 1519 году отряд испанских конкистадоров с Кубы, под командованием Эрнана Кортеса, высадился на берегу Мексиканского залива у города Веракрус. За двадцать пять лет с тех пор, как Колумб открыл карибские острова, испанские завоеватели утвердили свою власть, которая стремительно разоряла местное население. Если тела аборигенов не могли пережить мучений, чинимых испанцами, но их души, прибегая к рассуждениям в христианском духе, обретали спасение. Облаченные в кирасы и шлемы, испанцы вели себя не как терпеливые поселенцы, корчующие леса и растящие урожай, а как суровые и безжалостные воины, жадные до рабов и золота; Кортес же олицетворял все их достоинства и пороки. Не найдя общего языка с губернатором Кубы, он возглавил экспедицию из 600 человек, семнадцати лошадей и десяти артиллерийских орудий, якобы для разведки и торговли, но на самом деле, как выяснилось чуть позже, ради славы и подчинения независимых земель испанской короне. Высадившись на берег, он первым делом сжег свои корабли, чтобы не было пути к отступлению.

Узнав от местных жителей, которые ненавидели вождей ацтеков, о богатстве и мощи столицы, Кортес с большей частью своей армии дерзко вознамерился завоевать крупный город в глубине суши. Несмотря на весь свой авантюризм и бесстрашие, он не собирался рисковать и по пути все племена, которые недолюбливали ацтеков, сделал союзниками; особенно важным оказался союз с Тлаксалой, главным врагом Монтесумы. Кортес распространял молву о том, что пришел как вестник иноземного правителя, и вовсе не претендовал считаться возрожденным Кецалькоатлем (для испанца-христианина это было бы откровенное кощунство). В рядах конкистадоров шагали священники, несли распятия и хоругви с ликом Девы Марии; это знаменовало одну из целей похода – обратить туземцев в христианство.

Услышав о приближении Кортеса, Монтесума созвал совет; некоторые члены совета активно призывали силой или обманом противостоять чужеземцам, тогда как другие возражали и говорили, что, если они действительно послы иноземного правителя, будет лучше встретить их благосклонно, – а если те сверхъестественные существа, о чем свидетельствует диковинное снаряжение, то сопротивление все равно бесполезно. «Серые» лица и «каменные» одежды испанцев, прибытие на берег в плавучих домах с белыми крыльями, магический огонь, вырывающийся из труб, чтобы убивать на расстоянии, – все говорило людям, для которых боги были повсюду, о божественном происхождении конкистадоров. Однако мысль о том, что их предводителем мог быть сам Кецалькоатль, вероятно, ужасала только Монтесуму.

Неуверенный и настороженный, он совершил самый глупый поступок, какой только мог совершить в данных обстоятельствах: отправил роскошные дары, показавшие его богатство, и письма, в которых умолял гостей уйти прочь, что выдало его слабость. Сотня рабов, драгоценности, ткани, роскошные изделия из перьев и два огромных блюда из золота и серебра, «размером с колесо повозки», только разожгли алчность испанцев. Письма же, запрещавшие приближаться к столице и буквально умолявшие непрошенных гостей повернуть назад, составленные очень вежливо, чтобы не разгневать ни богов, ни послов, никого не напугали. Испанцы двинулись дальше.

Монтесума не предпринял ровным счетом ничего, чтобы остановить их или хотя бы преградить путь, когда они дошли до городских стен. Вместо этого их встретили с особыми почестями и сопроводили во дворец. Армия ацтеков ожидала в горах сигнала к атаке, который так и не был подан, хотя туземные воины вполне могли уничтожить захватчиков, отрезать им путь к отступлению по дамбам или окружить и морить голодом, пока те не сдадутся. И такой план был подготовлен, однако его выдал Кортесу переводчик-индеец. Предупрежденный, Кортес велел арестовать Монтесуму и держать того в собственном дворце в качестве заложника. Вождь воинственного народа, превосходившего по численности поработителей в тысячу раз, подчинился. То ли из-за чрезмерного мистицизма, то ли из-за излишней суеверности, но он явно убедил себя в том, что испанцы на самом деле слуги Кецалькоатля и пришли возвестить конец империи ацтеков, а потому, посчитав себя обреченным, даже не попытался изменить свою судьбу.

Тем не менее по непрекращающимся требованиям золота и продовольствия можно было легко понять, что перед ним – простые смертные, а по частым ритуалам поклонения нагому человеку, распятому на перекрещенных деревянных палках, и женщине с ребенком, – что они никакие не слуги Кецалькоатля (культ которого испанцы агрессивно искореняли). В порыве сожаления (либо по чьему-то уговору) Монтесума приказал устроить засаду гарнизону, оставленному Кортесом у Веракруса; его люди убили двух испанцев и послали голову одного из них в столицу. Без всяких колебаний Кортес тут же заковал императора в цепи и заставил выдать преступников, которых заживо сжег у ворот дворца, не забыв потребовать золота с драгоценностями в качестве виры за злодеяние. Последние иллюзии о связи «белокожих» с богами развеялись вместе с отрезанной испанской головой.

Племянник Монтесумы Какама объявил Кортеса убийцей и вором и пригрозил поднять восстание, но император оставался пассивен. Кортес же был настолько уверен в себе, что, узнав о высадке кубинского отряда, посланного его арестовать, отправился навстречу, чтобы разобраться, и оставил в городе лишь горстку солдат, которые продолжали раздражать население, разбивая алтари и отбирая еду. Дух мятежа рос. А Монтесума утратил всякий авторитет и не мог ни возглавить бунт, ни усмирить гнев народа. По возвращении Кортеса ацтеки восстали под командованием брата императора. Испанцы, у которых было не больше тринадцати мушкетов, оборонялись мечами, копьями и арбалетами, а также факелами, которыми поджигали дома. Оказавшись в сложном положении, но будучи лучше вооруженными, они вывели Монтесуму из дворца и приказали призвать к прекращению бунта; едва император появился, народ забросал его камнями как труса и предателя. Испанцы уволокли Монтесуму обратно во дворец, где три дня спустя он скончался. Подданные отказали ему в последних похоронных почестях. Ночью испанцы покинули город, потеряв треть людей и добычи.

Объединившись с мексиканскими союзниками, в битве за стенами города Кортес разбил превосходившие его силы ацтеков. При поддержке тласкаланов он осадил город, перекрыл подачу воды и поставки провианта и начал постепенно наступать, сбрасывая, по мере продвижения, руины разрушенных зданий в озеро. 13 августа 1521 года остатки населения, голодного и лишенного предводителя, сдались. Завоеватели засыпали озеро, построили на руинах новый город и установили власть над Мексикой, над ацтеками, а также союзными племенами на последующие три сотни лет.

Никто не может спорить с религиозными верованиями, особенно в незнакомой, далекой и не до конца понятой культуре. Но когда вера становится заблуждением, препятствующим пониманию очевидного до такой степени, чтобы лишить народ независимости, она со всей справедливостью может быть названа безумием. И снова перед нами глупость в своей особой разновидности – религиозной мании. Губительнее она не бывала.