Текст книги "Ода политической глупости. От Трои до Вьетнама"

Автор книги: Барбара Такман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 37 страниц)

Через три дня, 3 апреля 1968 года, Ханой привел в изумление своих противников, заявив о готовности вступить в контакты с представителями Соединенных Штатов для определения деталей «безоговорочного прекращения» бомбардировок и всех других военных действий, «чтобы переговоры могли начаться».

Двадцать два года недомыслия, начиная с того момента, когда американские транспортные суда снова доставили французов в Индокитай, теперь подходили к концу, хотя еще не закончились. Для полного окончания этого периода потребуется пять лет, в течение которых американцы будут пытаться выйти из конфликта, не подорвав свою репутацию. Недостаточность оснований для вступления в войну, бессмысленное упорство, с которым она велась, и максимальный урон, нанесенный самим себе, позволяют отнести состояние войны, каковую администрацией Джонсона инициировала и продолжала поддерживать, к безумию особого вида; о нем можно сказать, что из него абсолютно ничего не получилось. Все результаты оказались губительными, исключением стало лишь пробуждение общественного недовольства. Слишком многие американцы стали ощущать, что эта война не является справедливой, не говоря о том, что она не отвечала национальным интересам и была безуспешной. Популисты любят рассуждать о «мудрости народа», но американский народ не столько мудр, сколько сыт, что в определенных случаях является своего рода мудростью. Лишение поддержки со стороны общества стало причиной политической гибели президента, считавшего, что он может вести ограниченную войну, не опираясь на демократическое волеизъявление нации.

6. ИСХОД: 1969–1973 гг.

От применения иприта во время Первой мировой войны пришлось отказаться потому что этот газ имел странную особенность атаковать того, кто его выпускал. На своей финальной стадии война во Вьетнаме ударила по самим Соединенным Штатам, усугубив низкую оценку деятельности правительства и недоверие к нему и, с другой стороны, породив враждебное отношение правительства к своему народу, что не могло не иметь серьезных последствий. Хотя горький урок Линдона Джонсона был вполне очевиден, недомыслие президента унаследовал его преемник. Оказавшись столь же неспособной заставить противника договариваться на приемлемых для США условиях, новая администрация, как и старая, не смогла найти ничего лучшего, кроме как прибегнуть к угрозе применения военной силы. В результате война, которую уже отвергла значительная часть американского общества, продолжилась и на протяжении всего следующего срока президентства оставалась потенциальной угрозой для внутренней стабильности.

Несмотря на приостановку бомбардировок и согласие Ханоя вести переговоры, последний год пребывания Джонсона на своем посту не приблизил окончание войны. На встречах представителей двух сторон обсуждались вопросы, касавшиеся того, где будут проводиться переговоры, детали протокола, а также участие Южного Вьетнама и Национально-освободительного фронта. Обсуждалось, кто и где будет сидеть за столом переговоров и даже какой формы будет этот стол. Продолжая настаивать на первоначальном требовании «безоговорочного прекращения» бомбардировок как на предварительном условии переговоров, северовьетнамцы не переходили от процедурных вопросов к сути проблемы. Тем временем США, не возобновляя бомбардировок территорий к северу от 20-й параллели, увеличили в три раза интенсивность воздушных ударов по маршрутам проникновения в Южный Вьетнам, проходившим южнее этой параллели и, в попытке укрепить позиции Сайгона на предстоящих переговорах, продолжали оказывать максимальное давление на противника, проводя операции типа «найти и уничтожить». Каждую неделю в этих боевых операциях погибали двести американцев, а общее число граждан США, убитых во время боевых действий в 1968 году, достигло 14 тысяч человек.

Этот год был отмечен вспышками насилия и нетерпимости внутри Соединенных Штатов, самыми заметными из которых были убийства Роберта Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. За гибелью Кинга последовали расовые беспорядки, разгул анархии и вандализм студентов-радикалов, а также «неправильная» реакция и жестокость полиции во время конференции Демократической партии в Чикаго. Американские разведывательные службы взяли под контроль тех, кто, возможно, занимался антиправительственной деятельностью. Теперь эти службы вскрывали частную почту, использовали агентов-провокаторов, составляли досье на граждан, которые по причине каких-либо подозрительных связей могли считаться лицами, представляющими опасность для государства.

Для того чтобы добиться прогресса на переговорах, американские делегаты, посол Гарриман и Сайрус Вэнс, убеждали президента объявить о полном прекращении бомбардировок Вьетнама. Джонсон отказался это делать без гарантий того, что и Ханой предпримет аналогичные действия, направленные на снижение военной активности, а Ханой, в свою очередь, отказывался идти на такие шаги, пока не прекратятся бомбардировки. Под давлением отчаянных требований, предъявляемых партией в преддверии выборов, Джонсон 1 ноября объявил о полном прекращении бомбардировок, но дальнейшее продвижение в переговорном процессе было сорвано президентом Южного Вьетнама, Тхьеу, который, ожидая большей поддержки в случае победы на выборах в США республиканцев, заартачился и отказался принимать участие в переговорах. Когда в январе 1969 года начались реальные переговоры, в них принимала участие новая команда во главе с президентом Ричардом Никсоном и его советником по внешней политике, Генри Киссинджером.

Заставив вспомнить о предвыборном обещании Эйзенхауэра «пойти в Корею», чтобы положить конец непопулярной войне, Никсон во время своей предвыборной кампании заверял избирателей, что «мы положим этому конец и добьемся мира». Он не уточнял, как именно это сделает, оправдывая свою скрытность тем, что не собирается говорить ничего такого, что могло бы помешать переговорам Джонсона в Париже, и «не займет такую позицию, которая впоследствии будет его связывать». Однако, делая акцент на том, что «он покончит с войной и добьется мира», Никсону удалось создать впечатление, что у него есть какой-то план. Оказалось, что у него весьма реалистичная точка зрения на войну. «Если эта война будет продолжаться на протяжении шести месяцев после того, как я стану президентом, – сказал он в частной беседе одному журналисту, – она сделается моей войной». Далее он сказал, что не намерен «закончить свое президентство, как Джонсон, отсиживаясь в Белом доме и опасаясь появляться на людях. Я собираюсь покончить с этой войной и сделаю это быстро». Если решимость была подлинной, она указывает, что он обладал здравым смыслом, чертой характера, которую трудно сохранить, занимая высшие должности. Как только Никсон стал президентом, обещанный процесс прекращения войны двинулся в противоположном направлении и стал процессом ее продления. Выяснилось, что новый президент испытывает такое же, как его предшественник, нежелание признавать, что цели войны недостижимы, и такую же непоколебимую уверенность в том, что дополнительные силы могут заставить противни ка пойти на уступки.

Унаследовав скверное внутреннее и внешнее положение, что не сулило ничего, кроме затруднений, Никсон и Киссинджер, которого президент назначил главой Совета национальной безопасности, весьма преуспели в таком подходе к решению доставшихся им проблем, словно у них перед глазами постоянно маячил лозунг: «Не повторяйте того, что уже не получилось». Быть может, им следовало вспомнить Дьен Бьен Фу и потребовать ясную оценку того, что поставил на карту противник и есть ли у него воля и возможности за это сражаться. А также тщательно рассмотреть причины того, почему попытки Джонсона вести переговоры постоянно заканчивались неудачей. Такие мысли могли привести к заключению, что продолжать войну ради укрепления отдельно взятого режима в Южном Вьетнаме не только бесполезно, но также и несущественно для безопасности Америки. И что пытаться добиться выигрыша с помощью переговоров – лишняя трата времени, поскольку противник полон решимости не дать этого сделать – если вы не готовы перейти к неограниченному применению силы. Даже если бы переговоры под давлением военной силы могли принести желаемый результат, это не давало никаких гарантий того, что через десять или двадцать лет «политическая власть в Южном Вьетнаме не будет в большей или меньшей степени похожа на ту, какой она была бы без нашего вмешательства». На это обстоятельство еще в 1967 году указывал Райшауэр.

Вполне логичным политическим курсом было бы выйти из игры, отказаться от своей уверенности в жизнеспособности некоммунистического Южного Вьетнама и уйти оттуда, не вступая в переговоры с противником, только заключив с ним одно-единственное соглашение – о возврате американских военнопленных в обмен на обязательство вывести американские войска в строго установленный срок. На самом деле, именно такой вариант представлялся наименее воинственным среди нескольких, предложенных специалистами «Рэнд корпорэйшн» по требованию администрации президента. Впрочем, он был исключен из списка Киссинджером и его военными советниками еще до того, как эти предложения представили президенту. Но даже если бы Никсон ознакомился с этим предложением, оно не показалось бы ему привлекательным. Начинавшаяся с надуманной угрозы безопасности Америки, эта война стала настоящим испытанием авторитета и репутации Соединенных Штатов, а значит, и личного авторитета и репутации президента. У Никсона, как и у его предшественника, не было никакого желания оказаться президентом, проигравшим войну.

У него имелся свой план, включавший в себя резкий отход от политического курса Джонсона (правда, в определенных границах). В намерения Никсона входило ликвидировать протесты внутри страны, прекратив призыв на военную службу и возвратив домой американские сухопутные войска. Это не означало отказа от целей, ради которых велась война. Американская воздушная операция во Вьетнаме должна была распространиться на линии коммуникаций и базы северян в Камбодже. Чтобы восполнить уход сухопутных войск, разработали программу оказания усиленной помощи, предоставления вооружений, обучения, а также идеологической обработки личного состава, которая позволила бы вооруженным силам Южного Вьетнама самим вести наземную войну при постоянной поддержке американских ВВС. Ставшая известной как «вьетнамизация», эта программа оказалась запоздалой попыткой претворить в жизнь давнее стремление сделать вьетнамскую войну «их» войной. Теоретически, усиленное материально-техническое снабжение должно было в какой-то степени обеспечить то, чего не удалось добиться за минувшие 25 лет (то есть создать материально заинтересованные вооруженные силы, способные сохранить жизнеспособное некоммунистическое государство, по крайней мере, в течение «приемлемого периода времени»).

Помимо умиротворения американцев односторонний вывод американских войск должен был продемонстрировать Ханою, «что мы всерьез пытаемся найти способы дипломатического урегулирования», а значит, способствовать тому, чтобы противник вел переговоры «на приемлемых для нас условиях». Однако, окажись северовьетнамцы непонятливыми, интенсивность карательных бомбардировок усиливалась бы до тех пор, пока не убедила бы их в невозможности достижения победы и вынудила либо сдаться, либо сделать так, чтобы война постепенно прекратилась. Чтобы убедить Ханой в необходимости вступления в переговоры, ему, через Советский Союз, подавались намеки: мол, в перспективе его могут ожидать блокада, минирование и еще более убедительные действия в отношении линий снабжения и убежищ на территории Камбоджи и Лаоса. В марте 1969 года, когда Никсон находился на посту президента всего два месяца, была предпринята тайная бомбардировка Камбоджи, явное выражение намерений нового президента. В апреле последовала вторая бомбардировка, а в мае воздушные налеты стали проводиться чаще и приобрели регулярный характер.

Фактически, «вьетнамизация» означала увеличение численности и перевооружение Армии республики Вьетнам (АРВ). Учитывая, что перевооружение, обучение и идеологическая обработка под американским покровительством продолжались в течение пятнадцати лет и не принесли видимых результатов, надеяться на то, что теперь АРВ сможет взять на себя бремя войны и успешно ее вести, могли только полные глупцы. Вспоминая обстановку, царившую в 1970 году, один американский сержант, который был прикреплен к южновьетнамскому подразделению, говорил: «У нас все время 50 % личного состава находилось в самоволках, а большинство командиров рот и взводов АРВ постоянно отсутствовали». У солдат не было никакого желания воевать под командованием офицеров, «которые занимались тем, что воровали и перевозили наркотики».

Еще большим проявлением недальновидности оказалось то, что ведение войны было переложено на АРВ лишь наполовину. То есть американские сухопутные силы выводились, а стратегия усиления карательных воздушных ударов (или, как их называли, отрицательное подкрепление) сохранялась. Оставив в стороне решение внутренних проблем, надо признать, что вывод сухопутных войск имел бы смысл, только если бы цель, с которой он осуществлялся, сразу же обнародовали.

Вывод боевых подразделений – необычный способ выиграть войну или хотя бы проложить путь к приемлемому урегулированию. Если уж процесс запущен, его не так просто остановить, и, подобно эскалации войны, он сам себе придает импульс и по мере сокращения сил становится все более необратимым. Горько осознавать, что американские военные увидели в этом процессе помеху достижению успеха, а поскольку они не слишком верили во «вьетнамизацию», то даже достижение разумного урегулирования считали маловероятным. Этот шаг стал необходимостью, поскольку идея о том, что войну можно вести, не вызывая общественного недовольства, оказалась иллюзией. Вполне очевидно, что, несмотря на все свои трезвые расчеты, Никсон и Киссинджер пали жертвами еще одной иллюзии. Оказывается, они считали, что вывод сухопутных сил можно осуществить, не ослабляя уже пошатнувшийся моральный дух Южного Вьетнама и не подтвердив в очередной раз, что Север обладает непреклонной решимостью. Случилось, разумеется, и то и другое.

В глазах противника снижение уровня военной активности не является свидетельством твердых и решительных намерений, а скорее наоборот, как в случае с отходом генерала Хау в Филадельфию в годы войны за независимость США. Американские колонисты увидели в этом отходе определенную тенденцию, что помогло им изгнать британцев, и когда в Америку прибыла «Миротворческая комиссия Карлайла», у них, как известно, уже не было потребности с ней договариваться. Ханой получил точно такое же послание. Когда в июне 1969 года Никсон обнародовал программу вывода войск и когда в августе первый контингент численностью 25 тысяч военнослужащих отплыл на родину, северовьетнамцы поняли, что противоборство закончится в их пользу. Им надо было только продержаться во что бы то ни стало. Словно в знак признания этого факта, в сентябре того же года, после полувековой борьбы с империалистами, скончался Хо Ши Мин.

Между тем, план Никсона не учитывал, что причиной недовольства в самих Соединенных Штатах было нечто большее, чем страдания, вызванные потерями; что у многих людей возникло ощущение: эта война не является справедливой, и они стали по-другому воспринимать свою страну; и что хотя возвращение войск на какое-то время ослабит протесты, следствием войны останутся эти, гораздо более глубокие чувства, а по мере продолжения участия в боевых действиях они будут только усиливаться.

Пребывая в полной уверенности, что американцы, как и французы, проиграют войну у себя дома, Ханой оставался непреклонным. Испытывая раздражение и разочарование, Соединенные Штаты перешли к тактике «отрицательного подкрепления». Были разработаны планы, получившие различные названия: «Ожесточенный удар», «Главный удар» и «Ноябрьская альтернатива». Вводилась блокада, минировались гавани, реки и прибрежные воды, разрушались дамбы, а Ханой выбрали в качестве цели для ковровых бомбардировок. «Я не могу поверить, что у такой крохотной, третьеразрядной страны, как Северный Вьетнам, нет предела прочности», – заметил Киссинджер в ходе планирования воздушных ударов. Он оказался прав в том, что у всего есть предел прочности, который определяется степенью необходимого воздействия силы. Из-за возражений гражданских аналитиков, утверждавших, что предложенные меры не смогут в значительной степени снизить возможности Севера сражаться на Юге, и опасений пробуждения того, что Киссинджер называл «дремлющим зверем общественного протеста», осуществление плана «Ноябрьская альтернатива» отложили.

Неистовая «вьетнамизация» преследовала целью удвоение численности АРВ и полное оснащение ее бронетехникой, кораблями, самолетами и вертолетами. Она включала поставки более миллиона винтовок М-16,40 000 гранатометов, 2000 тяжелых минометов и гаубиц. Несмотря на отправку 10 тысяч офицеров, пилотов, механиков и аналитиков разведки АРВ за рубеж для обучения передовым методам ведения боевых действий, время было упущено. Благодаря этому процессу, Южному Вьетнаму удалось лишь на некоторое время укрепить свои позиции, причем главным образом потому, что Вьетконг так и не оправился от потерь, понесенных в ходе Новогоднего наступления. Однако перспектива вывода 150-титысячного контингента американских войск, намеченного на 1970 год, и дальнейшего продолжения этого процесса делала ситуацию похожей на гонку между «вьетнамизацией» и эвакуацией.

Между тем, протестное движение вовсе не дремало и не шло на убыль. Организованный в октябре 1969 года «День вьетнамского моратория» с требованием «немедленного мира» ознаменовался антивоенными демонстрациями по всей стране. Сто тысяч человек собрались в бостонском парке Коммон, чтобы услышать призыв сенатора Эдварда Кеннеди вывести до конца текущего года все сухопутные войска, а в течение еще трех лет, то есть до конца 1972 года, вывести все единицы ВВС и вспомогательные подразделения. На плакате, который нес демонстрант в Сан-Франциско, было написано: «Проиграйте войну во Вьетнаме – верните парней домой». В качестве ответа на мораторий президент в своем обращении к нации взывал к «молчаливому большинству», которое, как он сказал, его поддерживает, и пообещал завершить вывод войск в соответствии с расписанием (конкретные сроки которого не были установлены) и «закончить войну так, чтобы мы могли выиграть мир».

Впрочем, если «молчаливое большинство» и существовало наяву, оно в основном проявляло равнодушие, тогда как протестное движение было активным, красноречивым и, к сожалению, в основном состояло из людей, которых Никсон в своем опрометчивом и едва ли чем-то оправданном обращении к протестующим студентам назвал «бездельниками». Состоявшийся в ноябре второй «День вьетнамского моратория» собрал 250 тысяч демонстрантов в Вашингтоне. Наблюдая за событием с балкона, генеральный прокурор Джон Митчелл, который прежде был партнером Никсона по законодательной деятельности, подумал: «Это напоминает русскую революцию». Эта мысль точно отражает восприятие правительством антивоенного движения. Отрицая тот факт, что оно является вполне правомерным выражением недовольства граждан страны политикой, от которой значительные массы населения призывали отказаться, правительство считало эти протесты проявлениями злого умысла и подрывной деятельности. Именно такое отношение привело к появлению при Никсоне «списка врагов».

Поскольку недовольство выражалось через прессу и разделялось заметными представителями правящей элиты, Никсон воспринимал его как заговор с целью уничтожить лично Ричарда Никсона как политического деятеля. Он считал, что этот заговор организован «либералами», которые, по мнению президента, пытались уничтожить его как политика еще во времена Элджера Хисса. Раздраженный, а зачастую и разъяренный протестами Киссинджер (о чем свидетельствуют его мемуары) относился к ним как к фактору, который мешает проведению внешней политики, и как к неприятному, но неизбежному атрибуту демократии, который приходится терпеть, но который не должен оказывать влияние на серьезных государственных деятелей. Недовольство народа политикой ни о чем ему не говорило, даже когда это недовольство высказала делегация преподавателей, с которыми он работал в Гарварде. Оно не заставило президента прислушаться к требованиям людей с улицы и вспомнить о конституции, от имени которой он действовал. Ни Никсон, ни Киссинджер не услышали в антивоенных протестах убедительных доводов. Как и настойчивые требования реформ, которые отовсюду доносились до слуха римских пап эпохи Возрождения, антивоенные протесты не уведомляли о том, что срочное изменение курса отвечает интересам самих правителей. Поэтому и в том, и в другом случае позитивной реакции не последовало.

Переговоры, будь то тайные встречи Киссинджера с эмиссаром Ханоя Ле Дык Тхо или четырехсторонние переговоры в Париже, не сдвигались с мертвой точки, поскольку каждая сторона по-прежнему настаивала на условиях, неприемлемых для другой стороны. Северный Вьетнам требовал смещения правительства Тхьеу и замены его формальной «коалицией», с целью ввести в нее представителей Национально-освободительного фронта. Поскольку это было равнозначно отказу от сателлита, Соединенные Штаты отклонили предложение и в свою очередь потребовали вывода всех северовьетнамских войск из южной зоны. Поскольку северовьетнамцы сочли это нарушением своего права находиться в любой части того, что для них всегда было одной страной, они категорически отказались. Хотя эта концепция ничем не отличалось от представлений Авраама Линкольна, который настаивал на неделимости Союза, американцы отнеслись к заявлению северовьетнамцев с недоверием и были убеждены, что Ханой надо заставить силой пойти на уступки.

«Покончить с войной так, чтобы мы выиграли мир», то есть сохранив некоммунистический Южный Вьетнам, – это обязательное условие связывало по рукам и ногам американских переговорщиков. Оно со всей убедительностью приравнивалось к тому, что сейчас называют «почетным миром», о чем постоянно твердили Никсон и Киссинджер. «Почетный мир» стал для Америки «ужасным препятствием», которое мешало урегулированию конфликта во Вьетнаме. «Покажите мне то, что вы приводите в качестве основания, – говорил Берк, – докажите, что это отвечает здравому смыслу и является средством достижения приемлемого финала, и тогда я с удовольствием признаю, что вы действительно желаете найти достойный выход». Но вместо этого Соединенные Штаты отстаивали «безнадежное предприятие», как в беседе с Генри Киссинджером выразился Жан Сентени, обладавший большим опытом ведения дел во Вьетнаме. Если бы Киссинджер прочел больше трудов Берка, чем Талейрана, его политика, возможно, была бы иной.

Оставалось два варианта: либо громить Северный Вьетнам вплоть до полного его поражения, то есть прибегать к силовому воздействию такой интенсивности, использовать которое Соединенные Штаты не желали, либо отказаться от своих условий, предоставив Южному Вьетнаму, когда он будет в достаточной мере укреплен с помощью «вьетнамизации», самому себя защищать. И, как предугадал Киссинджер, «покончить с нашим участием, не заключая соглашения с Ханоем». Главным препятствием были американские военнопленные, которых Ханой отказывался возвращать до тех пор, пока не будут приняты его условия; но, установив крайние сроки вывода всех военно-воздушных и наземных сил, можно было добиться их освобождения. Ради быстрого завершения войны и оздоровления американской нации можно было выбрать именно этот вариант, который являлся реально осуществимым, и нашлись люди, которые к нему призывали. Но его отвергли, поскольку он якобы представлял опасность для репутации Америки. То, что отказ от безнадежного дела и возвращение нации в нормальное состояние скорее могли бы укрепить, чем ослабить репутацию Америки, не принималось в расчет теми, кто вырабатывал политический курс. Делая выбор между резкой эскалацией войны и отказом от условий, Никсон и Киссинджер остановились на уже показавшем свою безрезультатность промежуточном варианте, который состоял в следующем: постепенно увеличивая масштабы применения силы, пытаться сделать так, чтобы «продолжение войны показалось бы Ханою менее привлекательным, чем урегулирование». Эта программа осуществлялась в течение нескольких лет.

Теперь она приобрела форму интенсивных бомбардировок, направленных не на собственную территорию Северного Вьетнама, а на его линии снабжения, базы и убежища в Камбодже. В отчетах военных количество самолетовылетов систематически искажалось, поскольку нужно было как-то считаться с нейтралитетом Камбоджи, но едва у них появился предлог, состоявший в том, что противник уже давно нарушает нейтралитет, сохранение в тайне подлинного количества вылетов, вероятно, в большей степени использовалось для того, чтобы скрыть от американского общества расширение масштабов войны. В условиях, когда пресса и многие государственные деятели были настроены против войны, предположение, что сведения о воздушных налетах можно скрывать, стало одним из поразительных заблуждений высшего руководства. Корреспондент «Нью-Йорк таймс» в Пентагоне нашел свидетельства об авиаударах и сообщил о них. Хотя этот эпизод не вызвал общественного резонанса, он положил начало процессу, которому суждено было стать камбоджийским провалом Никсона. Раздосадованный тем, что он счел «утечкой» сведений о секретных бомбардировках, Никсон обратился к ФБР, которое под руководством Киссинджера приступило к прослушиванию телефонных разговоров сотрудника администрации президента Мортона Гальперина, имевшего доступ к секретным данным. Так началась длинная вереница событий, которая закончилась первой в истории США отставкой президента.

Тайные операции Никсона еще оставались в тени, но в апреле 1970 года настоящий фурор вызвало вторжение в Камбоджу американских наземных войск и подразделений АРВ. Распространение войны на еще одно, формально нейтральное государство, в то время как Америка призывала ограничить, а не расширять ее масштабы, сделало Никсона похожим на Ровоама, который поручил успокоить израильтян надсмотрщику за трудом рабов. В той обстановке более провокационного действия нельзя было предпринять. Предназначенный для того, чтобы навлечь беду на злоумышленника, этот акт стал проявлением недомыслия, которого правительства двух стран, похоже, не могли избежать, словно повинуясь какому-то злому року.

Военные основания этого вторжения казались вполне убедительными: предотвратить ожидаемое наступление Северного Вьетнама, который предположительно собирался взять под контроль Камбоджу и создать серьезную угрозу Южному Вьетнаму в период вывода американских войск. Вторжение должно было выиграть время, необходимое для завершения «вьетнамизации», перерезать основной путь снабжения из камбоджийского порта Сиануквиля и оказать поддержку новому и более дружественному режиму в Пномпене, сместившему симпатизировавшего левым принца Сианука. Однако, если бы в интересах Никсона и Америки было положить конец войне, здравомыслящие члены правительства могли бы привести не менее убедительные доводы в пользу отказа от этой операции.

Никсон полагал, что предварительно заявленные сроки вывода 150 тысяч военнослужащих в 1970 году нейтрализуют протесты, а если «эти либеральные ублюдки» будут по-прежнему создавать неприятности, то ему будет уже все равно. В своей воинственной речи он назвал кампанию ответом на «агрессию» Северного Вьетнама и, как всегда, упомянул, что не станет президентом, допустившим поражение Америки. Было сказано, что задачей этого вторжения является уничтожение предполагаемого штаба, или «нервного центра», противника, обозначенного аббревиатурой ЦСЮВ (Центральный совет Южного Вьетнама). В тактическом отношении успех был очевиден: удалось захватить значительное количество вооружений Северного Вьетнама, уничтожить бункеры и убежища, увеличить число убитых врагов еще на 200 человек и нанести противнику такой урон, который заставил его отложить на год планируемое наступление. Несмотря на свое громкое название, таинственный «нервный центр» так и не был обнаружен. В целом же результат был отрицательным: ослабленное правительство Камбоджи теперь нуждалось в защите, земельные участки и деревни оказались в ужасном состоянии, треть населения страны превратилась в бездомных беженцев, а силы прокоммунистических красных кхмеров пополнились значительным количеством новобранцев. Северовьетнамцы вскоре вернулись в Камбоджу и, захватив значительную часть ее территории, стали вооружать и обучать военному делу повстанцев. Тем самым были созданы все условия для того, чтобы еще одна страна Индокитая в недалеком будущем испытала ни с чем не сравнимые страдания.

В Америке реакция на это вторжение оказалась весьма бурной, поскольку оно восстановило против администрации как левых, так и правых политических радикалов. Начались яростные дебаты, в ходе которых противники и сторонники правительства испытывали друг к другу все большую неприязнь. Хотя данные опросов часто показывали резкое увеличение количества тех, кто выступал за более агрессивные действия Никсона, голоса противников войны звучали громче, и по отношению к правительству пресса была настроена явно враждебно. «Нью-Йорк таймс» назвала предъявленные Никсоном основания для вторжения «очередной военной галлюцинацией» и заключила: «Время и горький опыт привели к тому, что американский народ перестал быть доверчивым». Общество ужаснулось, когда несколькими месяцами ранее стали известны подробности массового убийства в Сонгми, когда американские солдаты в приступе безумной жестокости убили более 200 безоружных сельских жителей, в том числе стариков, женщин и беспомощных, рыдающих детей. Потрясение усугубилось, когда после вторжения в Камбоджу американцы начали убивать американцев. Четвертого мая Национальная гвардия, вызванная губернатором, который хотел пресечь то, что показалось ему опасным проявлением насилия в студенческом городке Кентского университета штата Огайо, открыла огонь по демонстрантам и убила четырех студентов. Фотография обезумевшей от ужаса студентки, стоящей на коленях перед телом своего мертвого товарища, врезалась в память глубже, чем любая фотография, начиная со снимка поднятия флага на острове Иводзима. Раскаты войны во Вьетнаме отозвались в Америке.