Текст книги "Дорога к тебе"
Автор книги: Барбара Делински
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)
Глава 24
Джек и в самом деле умел думать и анализировать. Получалось, что он ждет, пока заговорит Рэйчел, а Рэйчел ждет, пока заговорит он, – ведь тот, кто начнет разговор, идет на больший риск.
Весь фокус, однако, заключался в том, что если Джек вообще не станет рисковать, то ему наверняка придется вести прежнюю постылую жизнь – унылую, серую, беспросветную.
У Рэйчел жизнь и без него достаточно яркая, так что она может себе позволить ждать, пока заговорит он, в случае чего она теряет меньше.
Значит, действовать придется именно ему.
Так говорил Джеку рассудок. А сердце подсказывало, что нельзя вести подобные разговоры в присутствии девочек, но когда девочек не было, появлялась Кэтрин, или Чарли, или Фэй, а потом снова возвращались девочки.
Наступал вечер, и он отвозил их домой. Прибрежное шоссе было залито янтарным светом заходящего солнца, в лучах которого отливали золотом и луговые цветы, и гранитные скалы, и зеленые холмы. «Скажи ей, проси ее, умоляй», – шептал прибой, в плеске волн снова и снова слышались эти слова.
Возле почтовых ящиков Джек свернул с шоссе и стал подниматься в гору. Если бы послание океана до сих пор прочно не отпечаталось у него в мозгу, его передал бы ему каньон. «Скажи ей, проси ее, умоляй», – зашептали деревья, когда он вышел из машины.
– Да… – Он остановился на крыльце. Саманта и Хоуп уже вошли в дом. – Ну да.
– Что случилось? – выглянула из-за двери Хоуп.
Он провел руками по волосам.
– Где Сэм? Сэм!
– Я тут, – сказала подошедшая Саманта.
– Послушайте, вы можете пока сами за собой присмотреть?
– Мы не маленькие, – согласно кивнула Саманта. – А куда ты едешь?
Джек уже направлялся к машине.
– Мне… В общем, мне нужно поговорить с вашей мамой.
Обратный путь в Кармел оказался уже не таким легким. Солнце село, и дорога погрузилась в темноту. Джек включил фары, но даже их свет мало помогал ему. Только когда на другом берегу залива показались огни Кармела, Джек понял, что именно он должен сделать.
Рэйчел была готова расплакаться. С каждым часом до нее все отчетливее доходила страшная реальность того, что с ней произошло: авария, кома, блуждающий тромб – она была на краю гибели. До сих пор ее никогда особенно не тревожила перспектива собственной смерти, но теперь было трудно об этом не задуматься. В конце концов, она тоже человек. Пытаясь вновь обрести душевное равновесие, она стала думать о Кэтрин и Вере, одно воспоминание о которых придавало ей силы.
Это помогло – как и мысли о девочках, о работе, о Джеке. Мысли о Джеке вскоре вытеснили все остальные. Рэйчел пыталась вспомнить, что ей о нем говорили, пыталась понять, что это значит и к чему может привести. Она вообще любила все раскладывать по полочкам, не заботясь, правда, о том, чтобы на каждой полке вещи лежали ровной стопкой, а сами полки располагались в строгом порядке.
После развода она выделила Джеку отдельную полку. На ней царил беспорядок – десятки разных мыслей и чувств были просто свалены в кучу. Тем не менее ей в основном удавалось хранить все это отдельно от остального. Случайные соприкосновения немедленно пресекались – именно так ей и удалось выжить.
Теперь, однако, Джек распространился буквально повсюду. Он связан с Кэтрин, с ее подругами в Кармеле, с домом в Большом Суре, с Дунканом и Верой. Да что там – он связан даже с ее работой!
Рэйчел хотела бы все снова рассортировать и вновь удалить Джека на отдельную полку, но се сердце требовало, чтобы ничего не менялось. Она не в силах отделить Джека от своей жизни.
Поэтому, когда он вдруг появился в дверях ее палаты, сердце Рэйчел тут же забилось как сумасшедшее. Она глубоко вздохнула, но это не помогло.
– Привет! – сказал он и, несколько секунд постояв на пороге, вошел в палату. – Я увез девочек домой. – Он огляделся по сторонам и снова посмотрел на нее.
«Ну скажи хоть что-нибудь», – твердила себе Рэйчел, но в горле пересохло, а в глазах стояли слезы. «Скажи хоть что-нибудь!» – беззвучно закричала она, обращая эту просьбу уже к нему.
– Я подумал, что, возможно… – начал Джек и закашлялся. – Я понимаю, что уже поздно – ну, тут… – Он сделал глубокий вдох и неожиданно спросил: – Не хочешь прокатиться?
Этого Рэйчел никак не ожидала. На ресницах повисли слезы, сердце ее сжалось. В своей спортивной рубашке и поблекших джинсах Джек, с волнением ожидающий ее ответа, вдруг показался Рэйчел бесконечно милым и дорогим.
– Ты ведь две с половиной недели отсюда не выходила, – продолжал он. – Внизу стоит новая машина. Я тебя ненадолго вывезу на прогулку – или, может, ты после аварии боишься ездить в машине?
– Я не помню аварии.
– Если ты слишком устала…
– Я не устала, – сказала Рэйчел и стала подниматься, осторожно перенося через край кровати сломанную ногу.
– Если я возьму тебя на руки, ты так не устанешь, – сказал Джек, когда она потянулась за костылями, и на глаза Рэйчел вновь навернулись слезы.
Отбросив в сторону костыли, она согласно кивнула. Он и раньше уже носил ее на руках, но в последний раз это было задолго до развода. Кроме того, впервые за шесть долгих лет их тела так тесно соприкасались.
– Последние семнадцать дней мне приходилось это постоянно проделывать, – словно подслушав ее мысли, внес поправку Джек и поднял ее с той же нежностью, которая звучала в его голосе. – Что, неудобно? – спросил Джек, почувствовав скованность Рэйчел.
– Да, как-то неловко. – Ей хотелось обнять его за шею, уткнуться лицом в грудь, но она не решалась этого сделать. – А медики не будут ругаться?
Поравнявшись с сестринским постом, Джек сказал сидевшим там двум медсестрам и дежурному врачу:
– Я увожу жену на прогулку, мы вернемся через час. У вас есть какие-нибудь возражения?
Медсестры переглянулись, затем посмотрели на дежурного врача, который тоже явно не знал, что ответить.
– Обычно так не делается, – растерянно сказал он.
– Это не возражение. С точки зрения медицины здесь есть какие-нибудь проблемы?
Врач протянул руку к телефону:
– Я проконсультируюсь у доктора Бауэра.
Расценив это как разрешение, Джек двинулся дальше по коридору.
«Я не твоя жена», – подумала Рэйчел, но вслух этого не сказала. Не стоит спорить насчет определений, тем более так приятно, что Джек ее несет. Устроившись чуть поудобнее, она стала думать о том, что сейчас увидит новую машину и после стерильной больничной атмосферы наконец снова вдохнет свежий воздух – вообще вновь почувствует себя живой.
Ночь была теплой и ясной. Оказавшись на свободе, Рэйчел глубоко вздохнула и вдруг ахнула, увидев, куда направляется Джек. Высокий галогеновый фонарь прекрасно освещал машину.
– Она же красная! – закричала Рэйчел. – Девочки не говорили мне, что она красная! У меня не было красной машины со времен…
– Со времен «фольксвагена». Я решил, что теперь пора вспомнить о былом.
Он слегка высвободил руку, чтобы открыть дверцу, и бережно усадил Рэйчел в машину. Подрегулировав сиденье так, чтобы дать побольше места для сломанной ноги, он пристегнул ремень безопасности – прежде чем Рэйчел успела это сделать сама.
– Почему пора? – спросила Рэйчел, когда он сел за руль.
Джек ответил не сразу. Они проехали уже несколько миль, когда он наконец сказал:
– Потому что ты любила ту машину. Я не должен был вот так ее продавать.
Рэйчел удивило столь позднее признание, но впереди се ждало слишком много событий, чтобы сейчас чересчур задерживаться на этом факте. Опустив окно, она подставила лицо теплому ветерку. Легкие жадно просили еще и еще.
– Куда мы едем?
– В галерею Эммета.
На выставку! Как замечательно! Ее картины, которые всегда были для нее как дети, теперь одеты в нарядные новые рамы и выставлены напоказ. Саманту и Хоуп она уже видела, теперь ей хотелось увидеть свои работы.
– В такое время?
– Сегодня пятница, они работают допоздна.
– Уже около десяти.
– Пока еще нет, – сказал Джек, но, посмотрев на часы, тихо выругался. – Ладно, все равно поедем туда. Я хочу, чтобы ты увидела картины.
– Мы не сможем попасть внутрь.
– Ничего, попадем.
Она не стала спорить – Джек был настроен решительно. Все в его руках.
Откинув голову на спинку сиденья, Рэйчел сказала:
– Я не поблагодарила тебя за рамы. Большое тебе спасибо.
– Мы все старались – девочки тоже помогали.
Она повернула голову, чтобы взглянуть на его профиль. За шесть лет Джек мало изменился. Волосы оставались достаточно густыми, а на затылке – все такими же длинными. Прямой нос, волевой подбородок, крепкая шея. Она всегда находила его красивым.
– Спасибо за то, что остался с ними, – сказала Рэйчел.
Он кивнул, но ничего не ответил.
К глазам снова подступили слезы, и она поспешно повернулась к лобовому стеклу. Раньше они могли говорить обо всем на свете, а могли и долго-долго молчать, но это их не смущало, они чувствовали себя совершенно непринужденно. Теперь этой непринужденности не было, была только тупая боль в сердце. Она ведь предупреждала Кэтрин, что будет больно.
– В этом нет никакого смысла, – сказала она, чувствуя себя слабой и усталой. Картины могут подождать. Больше всего Рэйчел сейчас хотелось зарыться головой в подушку и поплакать.
– Мы уже почти приехали.
– Джек, там же закрыто.
Не отвечая, он проехал по переулку и затормозил перед входом в галерею. Здесь было тихо и темно. Ругаясь, Джек вылез из машины и, прижавшись лбом к стеклу, стал всматриваться внутрь помещения. Ничего не разглядев, он постучал в окно, потом – посильнее – в дверь.
– Здесь должен быть сторож! – крикнул он Рэйчел и снова постучал, затем нажал на кнопку звонка, опять прижался к стеклу, пытаясь что-нибудь разглядеть внутри, и снова несколько раз позвонил.
Рэйчел уже представила себе, как сторож сидит с наушниками на голове и самозабвенно слушает музыку, когда Джек вдруг повернулся к ней и торжествующим жестом вскинул вверх кулак. Через несколько секунд за дверью показался какой-то человек, который отрицательно качал головой и размахивал руками в знак того, что никого не пустит.
– Моя жена – художница, чья выставка должна открыться, – громко сказал Джек. – Она лежала в больнице, в коме. Я выкрал ее оттуда, чтобы показать ей все это. Только две минуты – нам больше не надо. Сторож беспомощно развел руками.
Джек поднял вверх палец, предлагая ему подождать. Сделав два больших шага, он добрался до машины, извлек оттуда Рэйчел и подошел с ней к двери.
– Видите ее ногу? – прокричал он сквозь стекло. – Все законно, приятель!
– Покажи ему удостоверение личности, – посоветовала Рэйчел. Теперь, когда они были так близки к цели, ей очень хотелось войти.
Ее руки обнимали его за шею.
– Там моя фамилия, а не твоя, – ласково посмотрев на нее, с сожалением сказал он.
Между бровями на миг образовалась и сразу же исчезла едва заметная складка. Осторожно опустив Рэйчел на здоровую ногу, Джек прижал ее к себе, снял часы и помахал ими перед сторожем:
– Это «Таг». Хотите? Они ваши.
– Джек!
– Мне они не нужны, – сказал Джек, когда сторож открыл дверь.
Рэйчел увидела, что сторож уже очень стар, голова его постоянно тряслась.
– Мне не нужны ваши часы, – едва открывая рот, пробормотал он. – Мне нужна моя работа. Заведение закрыто. Здесь не должно быть никого, кроме меня.
– Это художница.
– А может, она воровка – откуда мне знать?
– Разве она похожа на воровку? Ее зовут Рэйчел Китс. Вот, посмотрите. – Джек указал на окно. – Видите это объявление? Рэйчел Китс. – И, обращаясь уже к Рэйчел, спросил: – Бен мог сделать афишу с твоей фотографией? – Прежде чем Рэйчел успела ответить, что вряд ли, он сказал сторожу: – Идите взгляните на афишу. На ней ее лицо.
Сторож нерешительно почесал нос. Голова его продолжала трястись.
– Я не знаю.
Снова подняв Рэйчел на руки, Джек плечом открыл дверь и вошел в галерею. Рэйчел испытывала некоторое смущение, но все же была в полном восторге.
– Мистеру Вулфу это не понравится, – пожаловались сзади, но Джек не останавливаясь продолжал идти вперед, туда, где проводились выставки, – в зал, где раньше Рэйчел мечтала увидеть свои картины.
Там было темно, царила таинственная тишина. Рэйчел затаила дыхание, но тут Джек внезапно повернулся и подошел к стене, чтобы локтем зажечь свет. Когда это ему удалось, он вынес Рэйчел на середину зала и осторожно опустил на пол. Встав сзади, он обхватил ее руками за талию и положил ей на голову подбородок. Эта до боли знакомая поза заставила бы Рэйчел заплакать, если бы ее внимание не было отвлечено другими вещами – и отнюдь не голосом сзади, который продолжал бубнить: «Мистеру Вулфу это не понравится». Она едва могла дышать. Ее глаза блуждали по комнате, не зная, на чем остановиться, желая охватить все сразу – это ведь были ее дети, дорогие дети. Когда слезы затуманили ее взгляд, Рэйчел обеими руками стала их вытирать. Кое-как осушив глаза и прижимая руки ко рту, она начала осмотр с рысят. Это полотно было ее любимым, она уже и раньше видела его обрамленным и висящим на стене галереи, как и два соседних. Но тут она вдруг увидела бабочек… и гремучую змею. И серого кита. И овец. И арктического волка, ее одинокого арктического волка, светлая шкура которого ослепительно сияла на солнце.
Рэйчел ахнула. Она ведь не успела закончить волка.
Боже всемогущий! Она не закончила и перепелок… и оленей… и белую цаплю тоже. Боже всемогущий! Полярные гагары! Полярные гагары, которые в сумерках отражаются на зеркальной глади лесного озера, где посредине остров, а небо залито полярным сиянием. Это сделал Джек – больше так никто бы не смог. И сделал он это ради нее, сделал просто превосходно.
На этот раз она не стала сдерживать слез. Когда Джек повернул ее к себе, Рэйчел обняла его за шею и крепко к нему прижалась.
– Не плачь, ангел, – уговаривал он, – пожалуйста, не плачь. Я только хочу, чтобы ты была счастлива.
Она хотела ему сказать, что он сделал все настолько прекрасно, что невозможно испытать большего счастья. Она хотела сказать, что скучает по тем дням, когда они вместе рисовали, и мечтает, чтобы они занялись этим снова. Она хотела сказать, что любит его… но никак не могла справиться со слезами.
Она никогда еще так не плакала. Она никогда еще так не любила.
Почувствовав какое-то движение, Рэйчел поняла, что они садятся на пол. Прижав к себе, Джек начал ее баюкать как маленького ребенка.
Потом он заговорил – ласково и нежно, но достаточно громко, чтобы заглушить ее всхлипывания:
– Мне это не приходило в голову до тех пор, пока я не пришел сюда и не увидел рысят. Бен над ними трясся, говорил, что это полотно его любимое, и тут я вспомнил, как мы вместе его делали. Он этого не знал, а стало быть, ни о чем бы не догадался, если бы я доделал остальные. И тогда я загорелся. Ты заслужила эту выставку, Рэйчел, – всей своей работой, своим талантом, своей настойчивостью. Я не стал бы ничего делать, если бы надежда на твое скорое пробуждение не таяла с каждым днем. Я стал думать, что если ты не придешь в сознание, то второй такой выставки уже не будет. Я хотел, чтобы у тебя была хотя бы одна выставка, Рэйчел, ты слишком много и долго трудилась.
Он прижал ее голову к своей груди. Всхлипы затихли – Рэйчел жадно ловила каждое его слово.
– Там, в больнице, я чувствовал себя совершенно беспомощным, – продолжал он. – Я говорил с тобой, помогал тебя двигать, но ты никак не просыпалась. Вечером я возвращался в Большой Сур, желая сделать хоть что-нибудь полезное. У меня перед глазами все время стояла моя собственная работа, а нужные материалы лежали у тебя в студии. И тогда я решил попробовать, только попробовать. – Рэйчел слышала, как учащенно бьется его сердце. – Это было невероятно – я ведь уже много лет не рисовал. Но я справился, чувствуя себя более талантливым и более целеустремленным, чем когда бы то ни было. А еще я мечтал, – добавил он, – знаешь о чем?
Она молча покачала головой, отчаянно желая, чтобы сбылись ее собственные мечты.
– Чтобы мы опять занимались этим вместе. Мне не нужно моей подписи под картинами – пусть они будут только твоими. А я и дальше буду заниматься проектами, только не такими объемными, – буду проектировать дома для тех людей, которые станут мне улыбаться и радоваться тому, что я сделал. Вначале ведь так и было, но с тех пор прошло столько времени, что я уже и забыл об этом. А если ты о чем-то едва помнишь, то и не будешь по нему особенно скучать до тех пор, пока не случится что-то неординарное, способное освежить твою память. Так вот, случай с тобой как раз и освежил мою память. Я вспомнил о том, как когда-то работал, и вспомнил о нас – о чем я, возможно, не хотел вспоминать, поскольку это было слишком хорошо и осталось в прошлом.
Рэйчел понимала, что он имеет в виду. Она прекрасно это понимала.
– Я не жалею о том, что занялся архитектурой. В юности я нуждался в деньгах, и архитектура мне их дала, но теперь с меня достаточно. Хватит! Ты вот всегда говорила о приоритетах. Да, у меня они были серьезно сдвинуты, но, когда я сидел возле твоей кровати, я смог привести их в порядок. Так что теперь я хочу проектировать дома и рисовать тебе задние планы. Я хочу жить в Большом Суре и быть с девочками, и еще я хочу разговаривать с тобой, Рэйчел. К нам вернулись старые привычки, но если когда-то мы сумели их разрушить, то сумеем и теперь. Я хочу, чтобы мы с тобой разговаривали. Я хочу, чтобы мы поженились.
Рэйчел снова начала плакать, и это были слезы радости. Привстав, она подставила ему губы, и Джек ее поцеловал, закрепляя этим поцелуем все, что он сейчас сказал, и вновь унося ее в те места, где Рэйчел не бывала уже много-много лет. Наконец, оторвавшись от ее губ, Джек обхватил руками ее голову и тихо прошептал:
– Я всегда тебя любил. Всегда.
Она видела это по его глазам. Но ведь когда-то случилось так, что огонь, который в них горел, вдруг погас.
– Ты отгородился от меня, – срывающимся голосом пожаловалась она.
– Я был глуп, я был чересчур горд. Я не понимал, что в жизни важнее всего. – Он вернул ей обвинение: – А ты ушла.
– Мне было больно, и я хотела очутиться подальше от источника этой боли.
– Когда ты мне позвонила, я не знал, что ты беременна. Я должен был бросить все и приехать. Мне очень жаль этого ребенка.
– Да. – Она тоже оплакивала этого ребенка. Очень жаль, что так получилось. – Ты в самом деле ушел из фирмы?
– Ушел. И что ты об этом думаешь?
– Думаю, что ты правильно сделал. Дэвид пробуждал в тебе все самое худшее.
– Пожалуй. Ты не сердишься, что я закончил твои картины?
– Мне очень нравится, что ты закончил мои картины. А что у тебя с Джилл?
– С ней все кончено. Я знал, что с ней у меня нет будущего. А что у тебя с Беном?
– Ничего. Абсолютно ничего.
– Мне нравятся твои подруги.
– Ты им тоже нравишься. Что ты собираешься сделать с домом?
– Я его продам. Мы могли бы купить и что-нибудь побольше, но твой дом мне нравится.
– Правда? Ты не просто так это говоришь?
– Правда. Я не просто так это говорю.
– Он будет тебе нравиться еще пять лет? – спросила она, зная, что он понимает, о чем она говорит.
– Я был слишком одинок. Пять лет, десять лет, двадцать лет жизни с тобой в этом доме я не хочу даже сравнивать с тем, что у меня было до сих пор… – Его голос дрогнул, глаза увлажнились.
«Я тебя люблю», – одними губами произнесла Рэйчел и тут же повторила это в поцелуе. Когда она закончила, Джек вздохнул с огромным облегчением и обнял ее трясущимися руками.
Откуда-то сбоку раздалось сердитое:
– Мистеру Вулфу это не понравится!
«Да, – решила Рэйчел, – это ему точно не понравится». Но он, пожалуй, с самого начала знал, что в ее жизни чего-то недостает, и Рэйчел надеялась, что добряк Бен будет рад услышать, что она наконец снова это обрела.
