Текст книги "Дорога к тебе"
Автор книги: Барбара Делински
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)
– Вон там? – Он указал пальцем направление.
Хоуп, улыбнувшись, кивнула.
– Сколько туда идти?
– Пять минут. Он спускается с гор в океан. Мы с мамой прошли его от начала до конца.
– Как же он пересекает дорогу?
– Он течет под мостом. Когда-нибудь я тебе покажу, – сказала она, но голос ее звучал неуверенно и на Джека она не смотрела.
Он понимал, о чем она думает: как только Рэйчел очнется, он исчезнет. Но даже если Рэйчел очнется прямо сегодня, ей еще долго будет нужна помощь. Ладно, пусть она не захочет, чтобы он все время был рядом, но ведь весна в самом разгаре и уже приближается лето. Прогуляться вдоль ручья в любом случае будет очень интересно.
Он улыбнулся, испытывая то же чувство радостного ожидания, которое ощутил прошлой ночью, возвратившись в Большой Сур.
Глава 10
В понедельник, да еще поздним утром, дорога от Большого Сура до больницы заняла всего сорок пять минут. Джек приехал вполне свежим – и обнаружил в палате Рэйчел другого пациента. Решив, что ошибся дверью, он поспешил в соседнюю палату, но находившееся там мрачное семейство объяснило, что в первый раз он пришел по правильному адресу. Сердце Джека на секунду замерло, прежде чем он сообразил, что, если бы Рэйчел умерла, ему бы все-таки позвонили. Значит, она в операционной? Это тоже его встревожило.
Держа за руку Хоуп, он подошел к сестринскому посту.
– Где моя жена? – спросил он и тут заметил Синди, выходящую из какой-то палаты в дальнем конце коридора. Джек сразу же поспешил к ней. – Где Рэйчел?
Синди взмахом руки пригласила их в палату, из которой только что вышла. Это была обычная больничная палата с телевизором, ванной и несколькими мягкими креслами. В одном из них сидела Кэтрин. Рэйчел лежала на боку к ней лицом, и на какую-то долю секунды, еще не видя ее глаз, Джек вообразил, что она очнулась.
Выражение лица Кэтрин сказало Джеку, что это не так.
– Прошла уже неделя, – в своей обычной неспешной манере пояснила Синди. – Состояние Рэйчел все время было стабильным, и доктора решили, что ее можно перевести в другую палату.
– Очевидно, та палата вам понадобилась для кого-то еще. – Джека кольнуло нехорошее предчувствие.
– Да, но мы перевели ее не поэтому. Ее состояние стабильно, показатели не изменяются.
– А если изменятся? Весь смысл был в том, чтобы вы в ту же минуту могли это заметить.
– Мы за ней по-прежнему наблюдаем, – сказала Синди, и Джек наконец заметил те же самые мониторы и те же провода.
– Но они не подсоединены к центральному посту.
– Мы будем регулярно проверять все показатели.
– Мы называем это палатой наблюдения, – сказала вошедшая Кара Бейтс. – Рэйчел будет здесь в том положении, в каком обычно пациенты находятся после операции.
– Но ведь прошла только неделя! – запротестовал Джек. – Помнится, вы говорили о каком-то парне, который полтора месяца находился в реанимации.
– У него были проблемы с сердцем и легкими. Его состояние не было стабильным. Поверьте мне, это совсем другой случай. Рэйчел обходится без аппаратуры и умирать не собирается.
Сбросив ковбойские башмаки, Хоуп забралась на кровать и молча уселась рядом с матерью, взяв ее руку и прижавшись к ней щекой.
Не оставлявшее Джека неприятное чувство начало приобретать вполне зримые очертания.
– Вы махнули на нее рукой! – жестом пригласив Кару в коридор, набросился он на докторшу. – Вы убрали ее с авансцены потому, что считаете, будто она еще долго не очнется.
– Это не так. Мы просто полагаем, что так как с момента аварии прошла уже неделя и никаких осложнений до сих пор не наблюдалось, то их скорее всего и не будет. Синди по-прежнему останется ее сиделкой. Она будет следить за мониторами и каждые два часа переворачивать ее с боку на бок. Она будет находиться здесь столько же, сколько и раньше, как и мы со Стивом. Таков установленный порядок. В большой больнице Рэйчел покинула бы палату интенсивной терапии еще раньше. Дело в том, что ее состояние не является критическим.
– Дело в том, что она без сознания, – пробормотал Джек, обращаясь не столько к Каре, сколько к самому себе.
Похлопав его по руке, она направилась дальше по коридору, а из палаты появились Синди и Кэтрин.
Так ничего и не добившись от Кары, Джек повернулся к Синди:
– По-моему, Рэйчел теряет вес. Это не опасно?
Приподняв очки, Синди посмотрела на него.
– Нет, – сказала она медленно и спокойно, – она получает необходимые питательные вещества через капельницу. Мы все еще надеемся, что она скоро придет в сознание.
– Я рад, что хоть кто-то на это надеется, – вздохнул Джек, но его сарказма хватило не надолго. – Вечером будет уже ровно неделя. Сколько времени она будет на капельнице?
– О, еще несколько недель!
– И что тогда?
– Потом мы установим питающую трубку. Она ведет прямо в желудок.
Джек пожалел, что спросил об этом. Питающая трубка была чем-то из ряда вон выходящим, и один разговор о ней означал, что Рэйчел может остаться здесь надолго.
Пытаясь справиться с охватившей его паникой, он провел руками по волосам.
– Я не могу смириться с тем, что это будет длиться вечно. Не может быть, чтобы нельзя было больше ничего сделать.
– Я тут кое с кем поговорила, – сказала Кэтрин. – Можно попробовать кое-что еще.
В голове у Джека немного прояснилось. Хотя ему и не очень понравилось, что Кэтрин с кем-то говорила насчет его жены, но тут уж выбирать не приходилось.
– Мы можем ей читать, – сказала Кэтрин, – проигрывать ее любимую музыку. Можем окуривать помещение.
– Можно еще и махариши привести, – пробормотал Джек.
Кэтрин слабо улыбнулась:
– Я имела в виду запах, напоминающий запахи леса возле ее дома. Это может помочь вывести ее из этого состояния.
Джек не стал спорить. Даже сейчас, за много миль, он чувствовал запах этого леса. В нем действительно заключалась какая-то сила.
– И что, это поможет? – спросил он сестру.
– Не повредит, – как обычно, ответила Синди и чуть слышно добавила: – С точки зрения науки тут ничего сказать нельзя – ни за, ни против. – Она улыбнулась. – А вот и доктор Бауэр.
– Пойду посмотрю, как там Хоуп, – быстро сказала Кэтрин, но, прежде чем она успела уйти, кто-то позвал ее по имени. Заулыбавшись, она кинулась приветствовать какого-то молодого, приятной наружности парня в пурпурном халате.
Глядя на нее, Джек вдруг подумал, что жизнь в небольшом городе имеет свои достоинства. Везде знакомые лица, и, когда жизнь дает трещину, это неплохо.
Он не всегда так считал. Проведя детство в маленьком городке, где каждый знал, кто чем занимается, Джек мечтал о полном уединении. Потому-то он и отправился в манхэттенский колледж, где его поведение никого не интересовало. Он бы и дипломную работу там написал, если бы это было возможно. Однако деньги на обучение удалось получить только в Тусоне, где он и встретил Рэйчел.
А Рэйчел любила Аризону – ее воздух, солнце, простор. Она любила жару, любила носить открытые блузки и шорты.
Ее талант художницы расцвел именно в Тусоне. Здесь ее научили технике письма, а благодаря тому, что ее уверенность в себе возросла, ее творчество обрело силу. Надев широкополую шляпу, Рэйчел целыми днями пропадала в пустыне с мольбертом, кистью и палитрой в руках. Ей хватало терпения часами сидеть неподвижно, дожидаясь появления диких животных, а затем наблюдать за ними. Когда весной пустыня расцветала, Рэйчел была на вершине блаженства, но и в другие времена года она находила красоту там, где другие видели лишь голый песок и скудную растительность.
Джек и Рэйчел пробыли в Тусоне три года, и за все это время они ни разу ни о чем не поспорили. Затем Джеку предложили работу в Сан-Франциско, и это предложение тоже было встречено без возражений. Архитектору следует жить в городе, да и фирма выглядела солидной, там хорошо платили и были хорошие перспективы для продвижения. У Рэйчел, правда, возникли кое-какие сомнения, но Джек сумел их рассеять. И они переехали.
Теперь он удивлялся своей недальновидности. Он вырвал Рэйчел из ее стихии, не задумываясь о том, какой эффект это произведет. Да, в Большом Суре она нашла новый источник вдохновения, но до этого уже потеряла много лет. Джек должен был понимать, что ее работа действительно страдает.
А теперь по воле судьбы он седьмой день сидит с ней в больнице. Если бы они тогда не уехали в Сан-Франциско, она бы не перебралась в Большой Сур, не поехала бы по прибрежной дороге в тот момент, когда там неизвестно зачем куда-то мчалась пожилая женщина, и не лежала бы сейчас в коме.
Из которой не может выбраться уже неделю. Как все это обидно!
Чтобы дать Джеку возможность съездить в Сан-Франциско, Кэтрин предложила пока присмотреть за Хоуп.
– Сегодня понедельник, – объяснила она, – так что парикмахерская закрыта.
Но Джек хотел, чтобы Хоуп поехала с ним. Ее печаль не проходила, слезы все время были близко. Джек не знал, о ком она думает – о Джиневре или о Рэйчел, но в любом случае поездка в город немного ее отвлечет. После происшедшего с Джиневрой он очень сблизился с дочерью и теперь хотел сохранить эти отношения.
С другой стороны, хотелось ему сейчас только одного: сидеть рядом с Рэйчел, разговаривать с ней, дразнить ее – все, что угодно, лишь бы заставить ее прийти в сознание. Один он бы никуда не поехал, а с Хоуп – дело другое.
Кроме того, она служила Джеку как бы щитом, являясь живым воплощением свалившихся на него обязанностей, ради которых он и покинул Сан-Франциско.
Позвонив Джилл из коридора больницы, он рассказал ей о смерти Джиневры, объяснив, что из-за этого пришлось выехать из Большого Сура намного позже, а также об отступничестве Майкла Флинна.
– Я не смогу приехать на ленч, – как можно мягче добавил он. – Со мной Хоуп, и у нас мало времени. Я очень виноват. Я уверен, ты приготовила что-то совершенно невероятное. – Ко всему прочему, Джилл еще и прекрасно готовила.
– Пока еще нет. Я собиралась сделать ризотто примавера прямо перед твоим приездом. Все нужные компоненты можно сохранить для следующего раза. Может, ты завтра приедешь?
Джек закрыл глаза.
– В ближайшие дни я не поеду в город – по крайней мере до конца недели.
Наступила пауза, затем Джилл тихо спросила:
– А Рэйчел знает, что ты там?
– Не уверен. Но я не могу там не быть.
– Почему? – снова помолчав, мягко произнесла она.
Он понимал, что она чувствует.
– Потому, что это может что-то дать, Джилл, – ответил Джек. – Когда девочки с ней разговаривают, это может вывести ее из комы. Когда я с ней разговариваю, возможно, это тоже поможет вывести ее из комы. Она – мать моих детей, Джилл, и я хочу, чтобы она выздоровела.
– Я понимаю, – вздохнула Джилл.
– Давай в четверг, – предложил Джек, зная, что причиняет ей боль, и желая это как-то исправить. – Как насчет четверга? Овощи до него доживут?
– Дело не в овощах.
– Я понимаю. – Дело в не сдержанных обещаниях. – Значит, в четверг я приезжаю к тебе на ленч. Даю слово.
* * *
Перед тем как направиться в контору, они заехали к Джеку домой. Велев Хоуп собрать почту в полиэтиленовый пакет, сам он принялся укладывать в большую спортивную сумку свою одежду. В доме было холодно и сыро. Солнце скрылось за облаками, поэтому двор все еще казался серым.
Уже уложив все в машину, Джек вернулся в спальню – ему пришла в голову одна мысль. Подойдя к гардеробу, он отодвинул в сторону лежавшие на верхней полке свитеры и вытащил две фотографии. На одной была изображена Рэйчел с девочками, на другой – одна Рэйчел, Положив их в сумку, он вновь присоединился к Хоуп.
На ленч они заехали в ближайшую кондитерскую. Заказ выполнили быстро и аккуратно, но никто не проронил ни слова, несмотря на то что Джек был здесь постоянным клиентом и его наверняка узнали.
Затем они отправились в контору, где провели три часа, в течение которых Джек спорил с подрядчиками, извинялся перед клиентами, ставил задачи перед сотрудниками и всячески избегал встречи с Дэвидом. Ему удалось все, кроме последнего, – Дэвид все же нашел его и принялся задавать вопросы насчет работы, планов и состояния Рэйчел, чем окончательно добил Джека.
Все это время Хоуп просидела, поджав под себя ноги, на кушетке в кабинете Джека – то читала книгу, то что-то рисовала, то следила за тем, как работает отец. Когда Дэвид величественно вышел оттуда, держа под мышкой последний вариант проекта курортного комплекса в Монтане, который Джек убедил его предъявить клиентам на встрече во вторник, в комнате наступила тишина, и Хоуп неожиданно спросила:
– Тебе нравится Дэвид?
– Конечно, – ответил Джек. – Мы с ним уже пятнадцать лет вместе. Мы выполнили с ним много важных работ. Он делает то, чего я не умею, и наоборот. Без него я не стал бы тем, кем я являюсь сейчас. Это наша фирма, мы создали ее сами. Мы ведь партнеры.
– Но тебе он нравится? – с минуту подумав, снова спросила Хоуп.
Джек об этом особенно не задумывался. Он привык восхищаться самоотверженностью Дэвида, его умением руководить. Правда, в последнее время он находил его рвение несколько излишним, но как можно против этого возражать, если фирма процветает?
– Мы хорошо с ним сработались. Он не дает мне слишком расслабиться.
– А маме он не нравится, – тихо сказала Хоуп.
– Неужели? – Вот это новость! Рэйчел ему никогда об этом не говорила. – А почему?
– Она говорит, что он слишком жесткий.
Жесткий – в смысле бесчувственный, беспощадный и безжалостный?
– Некоторые и меня самого таким считают.
– Мама никогда этого не говорила, – быстро сказала Хоуп.
– А что она обо мне говорила?
– Ну, – она дернула плечом, – иногда называла тебя упрямым, эгоистичным. Но она говорила, что брак создают двое и двое же его разрушают, так что она столько же виновата, что и ты.
Это уже любопытно. Из слов Саманты Джек заключил, что разговор всегда шел только о том, как он «бросил семью» – он плохой, а Рэйчел хорошая. Но не могла же Хоуп все это придумать!
Пододвинув к себе ее блокнот, Джек не смог скрыть своего удивления. Под пером Хоуп вновь оживала Джиневра, юной художнице скупыми штрихами удавалось передать всю ее уязвимость.
Джек быстро пролистал блокнот. Все та же хрупкая красота. Он знал, что Хоуп умеет рисовать, но никогда не придавал этому особого значения – в основном чтобы не обижать Саманту, которая, как оказалось, прекрасно осведомлена об отсутствии у нее художественных способностей.
Но сейчас Саманты с ними не было.
– Ты истинная дочь своей матери! – с искренним восхищением сказал Джек.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты видишь то же, что и она – почти неуловимые вещи, – и можешь изобразить их на бумаге. Я так не умею. Это настоящий талант.
Хоуп скромно пожала плечами, но щеки ее раскраснелись.
– Я любила Джиневру. Когда я ее рисую, то чувствую, что она еще здесь. – Ее голос прервался, глаза наполнились слезами. – Я все время о ней думаю.
– Я это знаю.
– Я буду по ней скучать.
– Ты хорошо к ней относилась. Я горжусь тобой.
– Но она все равно умерла, – всхлипнула Хоуп.
– Но ты скрасила ее последние дни. Ты была ей верным другом. – Джек хотел чем-нибудь порадовать дочь. – Если хочешь, мы можем завести другую кошку.
Немного подумав, Хоуп покачала головой:
– Я не хочу забывать о Джиневре. Она всегда немного боялась новых людей, не любила играть с игрушками, но всегда спала со мной – с той самой ночи, когда мы ее нашли, и всегда мурлыкала, когда я шептала ей хорошие слова. Так что я была верна ей потому, что она верила мне. Я не хочу, чтобы другая кошка так быстро заняла ее место.
– Брендан говорит, что ты не пойдешь с нами. Почему? – спросила Лидия.
Занятия кончились, они стояли возле своих шкафчиков в раздевалке. Весь этот день Саманта старательно избегала Лидию.
Саманта откинула назад волосы.
– Я пойду с Тигом Раньоном. У него есть машина – так будет лучше.
– Лучше – для кого? Тиг может доставить тебе большие неприятности. У него ведь судимость!
– Его обвиняли в магазинной краже, но потом обвинения сняли, так что у него нет судимости.
– Его исключали из школы за мошенничество.
– Только на один день. Сама видишь, насколько это было серьезно!
– Мои родители не пустят его в дом.
– Если бы твоих родителей не было дома, – насмешливо сказала Саманта, – они бы ни о чем и не узнали. Зачем ты им сказала, что с нами будут ребята?
– Они стали меня спрашивать, и я не могла лгать им в лицо.
– Ну, это не мои родители, так что мне не о чем беспокоиться.
– А твой отец знает, что ты идешь с Тигом?
– Конечно. Он мне доверяет.
Лидия не нашлась, что на это ответить, и Саманта на миг испытала чувство удовлетворения, которое, однако, тут же улетучилось, когда Лидия собрала свои учебники и, ссутулившись, ушла.
В больницу Джек вернулся уже к самому концу дня. Кэтрин забрала из школы Саманту и привезла с собой проигрыватель компакт-дисков, который сейчас тихо играл на тумбочке, всего в футе от уха Рэйчел.
– Это Гарт, – сообщила Саманта, на которую смена палаты не произвела особого впечатления.
– Она что, тоже его поклонница? – Джек знал, что Гарт нравится девочкам, а вот Рэйчел была неравнодушна к таким исполнителям, как Джеймс Тэйлор, Ван Моррисон и группа «Иглз».
– Еще какая! – ответила Саманта.
Хоуп кивком это подтвердила, и Джеку ничего не оставалось, как вытащить фотографии, которые он привез с собой. Саманта немедленно обратила на них внимание.
– Где ты их взял?
– Они были у меня, – небрежно ответил Джек. – Мне хотелось бы, чтобы врачи и медсестры видели твою мать с открытыми глазами. Мне хотелось бы, чтобы они относились к ней как к живому человеку.
– Ну, бабушка, положим, так и относится. Посмотри, что она прислала.
У стены, возле кровати, стояли три большие коробки, доверху набитые ярко-розовой тканью и еще каким-то полупрозрачным материалом, к которому Рэйчел не прикасалась с тех пор, как шила подарочное одеяло.
– Ночные рубашки, – зачем-то сказала Саманта.
Присев на корточки, Хоуп принялась рассматривать содержимое коробок.
– Мама таких не носит. И зачем только бабушка их прислала?
Появление в палате агента бюро путешествий Дины Монро – в нарядном костюме, с короткой стрижкой – избавило Джека от необходимости отвечать. В палате она пробыла не больше десяти минут. Вслед за ней пожаловала Элиза, темноглазая и темноволосая; она принесла с собой еще теплые булочки с орехами, завернутые в несколько слоев бумаги. Когда она развернула последний слой, помещение заполнил восхитительный аромат. Поболтав немного с Рэйчел, Кэтрин и девочками, она тоже ушла.
Булочки остались лежать на столике. Пожирая их глазами. Джек уже думал о том, как быть с ужином, когда в палате появился новый посетитель. Это был несколько женоподобный мужчина по имени Харлан, один из мастеров Кэтрин. Обняв девочек и поцеловав Рэйчел, он поговорил с каждой и ушел. Джек уже начал привыкать к мысли о том, что он здесь лишний, когда в комнату вошла Фэй с еще одной сумкой на молнии.
– Грудинка, – обратилась она к Джеку. – С лапшой и овощами. Нужно только разогреть, и можно есть. – Она задержалась ровно настолько, чтобы рассказать Рэйчел о сегодняшней игре в гольф, об очень любопытной книжке, которую они собираются обсуждать в своем клубе, и о представлении, в котором участвовала ее трехлетняя внучка. После этого она тоже ушла.
Спустя полчаса, когда приехала Чарли Авалон с серьгами в виде обручей и с пахнущей хвоей свечой в руках, Джек вызвал Кэтрин в коридор.
– Скажите мне правду. Все посетители прибывают строго один за другим. Кто-то ведь это наверняка организует. Случайно, не вы?
– Конечно, я. Они в любом случае хотят прийти, но для Рэйчел не будет никакой пользы, если явятся все разом.
– И вы всем говорите, что приносить?
– Мне это ни к чему. Они и сами это знают. – Кэтрин нахмурилась. – Вы что, видите в этом какую-то проблему?
Он видел, но точно не знал какую.
Впрочем, нет, он уже все понял – проблема заключалась в том, что он чувствовал себя лишним. Посетители незаконно узурпировали его права.
– У девочек есть проигрыватели компакт-дисков, – сказал Джек. – Я их подарил им на прошлое Рождество. Возможно, они захотят привезти их Рэйчел.
– Если захотят – что ж, прекрасно. Они могут и компакт-диски из дома привезти. И книги. – Она испытующе посмотрела на него. – Вы ревнуете?
– К чему ревную?
– К тому, что я принесла компакт-диск. К тому, что приносят друзья Рэйчел. И вообще к ее друзьям.
– Нет-нет. Я просто удивлен. Она всегда была сама по себе. Я не имел представления, что у нее столько друзей, причем хороших друзей, которые бросили свои дела, чтобы помочь.
– Разве у вас нет друзей, которые сделали бы для вас то же самое?
У Джека было очень много друзей. А вот хороших друзей? Джилл, конечно, приходила бы. А Дэвид? Такое трудно себе представить.
– Разве вы не почувствовали себя сбитым с толку? – настаивала Кэтрин.
– Конечно, нет. С чего вы это взяли?
– Когда вы стояли у окна, у вас был недоуменный вид – как будто вы вдруг поняли, что не знаете теперешней Рэйчел – что она сейчас собой представляет, как живет, и даже после развода это вас раздражает. Что, вам не нравится, что вы потеряли над ней власть?
Джек был потрясен ее бесцеремонностью.
– Вы это серьезно?
– Угу. Судя по словам Рэйчел, вы играли в семье первую скрипку. Ваша работа, ваши нужды были на первом месте. Старые привычки сразу не проходят.
– Спасибо, доктор Фрейд! – с иронией поклонился ей Джек и раздраженно добавил: – А зачем вы мне все это говорите?
– Ну, Рэйчел сама бы вам это сказала, если бы могла, но ведь она не может.
– Рэйчел никогда такого бы не сказала. – Только не его Рэйчел! – Она не любит скандалов.
– Тем не менее она думает и чувствует. После развода она много думала о вашем браке. С тех пор как Рэйчел перестала быть вашей женой, она научилась лучше выражать свое мнение.
– Она и тогда неплохо это умела.
Кэтрин только пожала плечами.
– Ну хорошо, так о чем она должна была сказать? – спросил Джек. Когда Кэтрин снова пожала плечами, он добавил: – Не волнуйтесь, я как-нибудь выдержу. О чем она должна была мне сказать?
– О важных вещах. Если бы Рэйчел могла видеть вас здесь, с ее друзьями, то сказала бы, что вы ревнуете. И что вы не уверены в себе.
– Значит, я властолюбивый, ревнивый и неуверенный в себе? – прошипел Джек. – Ну вы и стерва!
Это было еще довольно слабое оскорбление – многие женщины сочли бы его за комплимент. Но только не Кэтрин, которую оно прямо-таки взбесило.
– Мне пришлось стать стервой, потому что я доверилась таким мужчинам, как вы, и они меня подвели. И это главное, что объединяет нас с Рэйчел.
– А! Подруги-мужененавистницы?
– Ничего подобного! У нас много друзей-мужчин.
– Вроде Харлана? – не удержался Джек.
– Харлан заботится о своей второй половине, заболевшей СПИДом, – пристально глядя на него, сказала Кэтрин. – Он готовит, убирает, делает покупки, общается с медиками. Он каждый день спешит домой, чтобы приготовить ленч, а недавно пропустил очень важный семинар в Нью-Йорке, который мог бы помочь его карьере, – и все ради своего партнера. Вам есть чему у него поучиться.
Ладно, черт с ним, с Харланом, или даже с тем молодым парнем в пурпурном халате. Джека сейчас беспокоило совсем другое.
– У Рэйчел много друзей-мужчин? И где же они? Может, это Бен? Или же она встречается со многими одновременно – по принципу «обжегшись на молоке, дуют на воду»?
– Вы интересный человек, – сказала Кэтрин. – Храните любимые фотографии бывшей жены и водите за нос Джилл – сколько, уже два года?
– Ха-ха! Горшок котел сажей корил. А как насчет вас с Бауэром? Он приятный парень, но, как только он появляется, вы сразу начинаете нервничать, поворачиваетесь и уходите. – Помолчав, он нахмурился. – Откуда вы знаете про Джилл?
– Мне Рэйчел говорила.
– Это интересно. Она что, ревнует?
– Ни в коем случае! После развода она прекрасно себя чувствует. Вы же видели ее работы.
Не желая продолжать разговор, Джек отступил назад и уже собирался вернуться в палату, когда Кэтрин сказала уже чуть мягче:
– От себя вы все равно не убежите.
– Мы с Рэйчел давно разведены.
– Почему же вы приезжаете сюда каждый день? Почему хранили эти фотографии? Вам она небезразлична, Джек.
– Конечно, небезразлична. С Рэйчел мы прожили два года до брака, а потом еще десять лет в браке. Это не означает, что я обязан до мельчайших деталей проанализировать все, что случилось потом, включая те снимки. Она хранит мои фотографии, так почему бы мне не хранить ее? Нельзя так просто взять и зачеркнуть все эти годы, сделав вид, будто ничего не было. Рэйчел серьезно больна. Я здесь потому, что близкий мне на протяжении многих лет человек может умереть. А еще потому, что она мать моих дочерей, которые, между прочим, нуждаются в заботе.
– Девочки могли бы остаться со мной, с Элизой или Фэй. Мы все их хорошо знаем, и у нас есть свободные комнаты. Мы и живем гораздо ближе к больнице, но тем не менее вы возите их туда и обратно, в то время как вам действительно надо быть в городе.
– Я считаю, что так будет лучше всего, а поскольку я ближайший родственник, мое мнение решающее.
– Разве так было не всегда?
– Не всегда, – раздраженно сказал Джек. – Я не предлагал развестись. Я не оставлял Рэйчел – это она меня оставила. – Он снова провел рукой по волосам. – И зачем я вам все это говорю? Моя жизнь вас не касается. Отвяжитесь, прошу вас!
Выезжая из больницы, Джек все еще испытывал раздражение, но вскоре дорога сделала свое дело – сгустившийся туман словно стеной отгородил его от всего мира, и к концу пути Джек чувствовал себя уже не столько злым, сколько опечаленным.
Он провел полчаса за своим портативным компьютером, подключенным к номеру факса Рэйчел, а еще полчаса потратил на ужин с девочками. Разговаривали мало – у Хоуп глаза были полны слез, а Саманта не отрываясь смотрела на нее. Все, что мог сделать Джек, – это периодически повторять:
– Ничего, скоро тебе станет легче. Такие вещи требуют времени.
Потом девочки ушли к себе, оставив его наедине со своими делами. «Надо работать, – сказал себе Джек. – Или рисовать». Но вместо этого он вывалил на кухонный стол содержимое привезенного из дома пакета с письмами и стал их сортировать, выбросив в результате все, кроме счетов.
Быстро просмотрев почту Рэйчел, он кинул ненужное в мусорную корзину и присоединил ее счета к своим. Саманта уже забрала несколько каталогов, а где же те, что остались, те, что адресованы Рэйчел? Вот они – в основном это каталоги верхней одежды, некоторые посвящены художественным принадлежностям, а остальные – садовым инструментам. Все вполне логично, никаких сюрпризов. Находящаяся в гостиной коллекция компакт-дисков также особых сюрпризов не принесла. Впрочем, как посмотреть. Да, здесь были записи Джеймса Тэйлора, Вана Моррисона и группы «Иглз», но в то же время почти половину коллекции составляли записи исполнителей кантри. Наверное, это связано с деревенской жизнью, которую Рэйчел сейчас ведет, как и садовые принадлежности. Правда, Джек никогда не думал, что Рэйчел не чужда романтика. Сентиментальной и чувствительной – да, такой она могла быть, но романтичной?
Джек прошел в студию. Холсты, которые он вчера прислонил к стене, так и остались на месте.
Присев на корточки, Джек долго их рассматривал, затем принялся изучать оставленные Рэйчел запасы. На рабочем столе аккуратно сложены масляные краски в тюбиках, акварельные краски лежат в жестяных банках, кисти различной толщины выложены на тряпке – рядом с несколькими мастихинами. В шкафу он нашел еще множество тюбиков и баночек плюс снаряжение для работы на открытом воздухе – ручную камеру и пленку, портативный мольберт, большую парусиновую сумку, раскладной стул и большой запас блокнотов, карандашей и ручек.
Здесь также стояла металлическая коробка с какими-то бумагами. Открыв ее, Джек обнаружил финансовые документы – чеки, списки картин, находящихся в разных галереях, налоговые формы, выписки из банковского счета. Он поспешно закрыл коробку, не желая знать, сколько Рэйчел зарабатывает.
Вместо этого он вытащил папку, лежавшую между металлической коробкой и стеной. Папка была небольшой. Присев на корточки, Джек прислонил ее к коробке, открыл и обнаружил пачку бумаги, перевязанную тонкой синей бечевкой. Развязав бечевку, он стал рассматривать листы.
Первая страница была пуста – своего рода титульный лист без титула. Перевернув ее, Джек увидел нечто похожее на ребенка в самой ранней стадии развития. Эмбрион. Переворачивая страницу за страницей, он наблюдал, как эмбрион превращается в утробный плод, а черты его становятся все более похожими на человеческие. И вот оболочка, заключавшая в себе плод, вдруг разлетелась на куски. Джек был потрясен. Он долго смотрел на рисунок, не в силах перевернуть страницу вперед или назад. Когда шок наконец прошел, он двинулся дальше, и – о чудо! – все опять выглядело так, как будто никакого взрыва не было. Плод страница за страницей рос и превращался в ребенка, по-прежнему заключенного в ту же оболочку, но уже принимавшего разные положения.
Это был маленький мальчик – отчетливо виднелись пальчики и крошечный пенис.
Потрясение не проходило. Джек внимательно рассмотрел ребенка, поражаясь его реальности, хотя тот был всего-навсего нарисован пером – правда, на высококачественной, плотной бумаге цвета слоновой кости.
Оставалось только три страницы. На первой из них ребенок был просто крупнее и более детально прорисован – с крошечными ресницами, красиво очерченными ушками и засунутым в рот пальцем. На второй его маленькое тельце было скрючено в ожидании родов – виднелись только локти и пятки, голова и ягодицы. На последней глаза ребенка были открыты и смотрели прямо на Джека.
Как живой. Джек почувствовал, как по его спине пробежал холодок. Как живой. И чем-то очень знакомый.
Вернувшись к первой странице, он снова перелистал всю пачку. Ощущение того, что ребенок ему знаком, появилось вскоре после взрыва. К тому времени, когда он перевернул последнюю страницу, ему пришла в голову невероятная мысль. Поспешив се отбросить, он собрал листы бумаги вместе, связал их бечевкой и снова положил в папку, после чего вернул ее на прежнее место.
Однако последний рисунок по-прежнему стоял у него перед глазами. Он преследовал его всю ночь и разбудил на рассвете. Чтобы избавиться от наваждения, Джек позвонил Бринне в Буффало, но, как только он повесил трубку, ребенок вновь появился перед ним.
Глядя на сидящих в машине девочек, он думал о том, знают ли они что-нибудь о ребенке, но не смел спросить. Прав он или нет, одно упоминание об этом откроет ящик Пандоры.
Рэйчел все знает. Но Рэйчел молчит. Значит, остается Кэтрин.
